Мне скучно жить

Ваня на студии появляется одним из первых. Пересекается в коридоре с Мироном, который тянет два картонных стакана с кофе и пакет с клубничными маффинами. Ваня даже не смотрит в его глаза, утыкается только еблом в пол, достаёт из пачки очередную — обещает себе, что последнюю — сигарету и спускается на улицу. Пересекается ещё и с Женей у входа, натянуто улыбается обветренными губами, когда она начинает отчитывать за синяк под глазом. Ваня закатывает глаза, бросает окурок под ноги и пропускает Женю вперёд. Работать не хочется совершенно в обществе чужих, но так нужно. Ваня выкладывается на полную до того момента, пока в поле его зрения снова не появляется Хинтер. Он улыбается, натягивает на замёрзшие руки рукава вязаного свитера и садится рядом с Мироном. Ваня цокает языком, натягивает кепку на глаза и листает ленту в контакте. — Нахуй «Больше Бена» на концертах, если Ваня не может нормально подхватить. Обойдёмся. Мирон хмурится и поджимает губы — Ваня знает, что он злится, но Ваня больше чем на сто процентов уверен в том, что он не виноват. Ваня не понимает, почему Мирон не говорит ничего в его защиту — без Димы всё было заебись. Ваня сбивается трижды из трёх несмотря на то, что раньше это был один из лучших трэков в его исполнении. Слова путаются, язык заплетается и голос дрожит. Ваня честно не понимает, что, блять, с ним происходит, но он пытается из раза в раз, когда Порчи подрубает бит. Ваня читает про самостоятельного монстра и не смотрит на Мирона с Димой совершенно — нахуй надо. Он ведь самостоятельный. Он справится. Ваня спрячет клыки вместе с острыми когтями и свернётся клубком у кого-то другого на коленях. Там так же ласково будут гладить по голове совсем маленькой ладошкой с длинными аккуратными ногтями и разрисовывать маркерами татуировки на теле. Ваня пристально смотрит, как Мирон крепко держит микрофон цепкими пальцами и с агрессией зачитывает свою часть. Ваня подхватывает, только в этот раз не хватает дыхания из-за выкуренных сигарет — снова сбивается. Дарио где-то в углу хмыкает, ловит на себе тяжелый взгляд Мирона и медленно прикручивает музыку. Дима откидывает голову назад и тяжело вздыхает с «блять, заебал», смачно причмокнув. — Рудбой, сожми своё очко и зачитай нормально, заебал. Здесь все устали от твоего скулежа. Ваня переодевает кепку козырьком назад и смотрит на Диму из-под чёлки торчащей в сторону. Мирон ловит и на себе этот взгляд, но молчит и опускается рядом с Димой на диван. Дима кладёт руку на спинку и касается пальцами чужого плеча с выраженной худобой, заметную даже через толстовку. Хинтер осторожно выводит указательным кружки и прижимает незаметно к себе. Этого не замечает никто, кроме Вани, который наблюдает и психует в один момент: поднимается резко, бросает микрофон на диван рядом с Мироном и идёт к выходу. Свой, розовенький, жалко пиздец так с аппаратурой поступать, но гордость изнутри переебёт, если он дальше будет молчать. — Иди нахуй, Дим. Разбирайтесь сами. Разбирайтесь вдвоём с Мироном. Ваня натягивает на себя куртку и суёт в уши наушники. Кивает Порчи, машет Жене и хочет кинуть что-то язвительное в сторону Мирона с Димой, но вместо этого только сильно хлопает дверью. Женя подрывается с места, отрывается от кучи бумаг, чтобы ринуться за Ваней и поговорить нормально, но Дима останавливает её, перехватив за худенькое плечо. — Я сам поговорю. Дима накидывает на плечи пальто и спускается следом за Ваней. Ваня курит и ковыряет носком кроссовка выпавший ночью снег, пока ждёт тачку. На другом конце Питера ждёт Настя на тусовку. Дима появляется за спиной неожиданно: становится рядом, просит сигарету и в ответ получает средний палец. Ваня слышит тихий смешок и нихуя больше. Ване плевать на то, что Дима сильнее физически. Ваня тоже может въебать в ответ, но первый не полезет. — Не догадываешься почему Мирон себя так ведёт? — Мне всё равно. — Я серьёзно с тобой поговорить хочу, долбоёб. Ты никогда не поймешь его, если будешь выёбываться. — Ты пришёл защищаться за него, чтобы он с твоего члена не соскочил? Благородно. А теперь съеби нахуй. Не собираюсь лезть в вашу личную жизнь. Я достаточно с ним пережил за шесть лет, чтобы понимать его состояние. — Не понимаешь, Рудбой, и твоё поведение тому доказательство. Ваня закатывает глаза и читает сообщение о том, что тачка не приедет. Хочется съебаться пешком, только бы Дима не ебал мозги и не жужжал над ухом. Но он суёт в губы вторую сигарету и демонстративно игнорирует чужую просьбу поделиться. Снова. — Чувак, я сидел рядом с ним сутками молча, только бы он не скулил и жрал таблетки во время депрессии. Я, блять, не спал, потому что он просил обнимать, чтобы кошмары не мучили. Я следил за ним, чтобы он не объёбался наркотиками во время маниакальной. Это ты не понимаешь, что значит жить с Мироном. Ваня рявкает, огрызается громко и с раздражением, и Диме это определённо не нравится. Он хватает Ваню за ворот куртки, хмурит брови и смотрит серьёзно, словно собирается действительно сказать умную мысль. Только он собирается не говорить, а пиздить; Ваня замечает в глазах напротив чистую неподдельную злобу и отголоски того во взгляде, с чем Дима смотрит на Мирона. — Ты ничего не знаешь, Рудбой. Н-и-х-у-я. Не знаешь, что пережил с ним я. Ты и рядом не стоял со своими проблемами, клоун, блять. Дима хмыкает и грубо отталкивает от себя Ваню, от чего тот роняет сигарету и останавливает Диму за плечо. Они нихуя не договорили и не решили, больше со стороны похожие на кобелей, не поделивших суку. Ваня разворачивает его к себе резко, бьёт больно и чётко: костяшками по чужому носу так, что у самого сводит пальцы на руках в коликах. Ване уже откровенно похуй, потому что для него Дима — хуй с горы, который задевает сейчас словами безнаказанно. У Димы кровь моментально течёт по губам и подбородку, он стирает её тыльной стороной ладони и смотрит с немым вопросом в глазах, мол, ты чё, долбоёб, Ваня? Дима рад бы въебать в ответ, но ему это нахуй не сдалось — старый слишком для детских развлечений. Он во второй раз стирает кровь колючим рукавом свитера, хмыкает тихо, когда видит, что она падает алыми каплями на грязный снег. Ваня засовывает себе в губы третью сигарету и набирает сообщение Храмову, что опоздает. — Идиот. Дима выплёвывает это без злости. Без обиды или раздражения. Никак. С лёгким презрением и сочувствием, зажимает нос ладонью и молча возвращается в студию. На его появление только Мирон реагирует, Женя фыркает обиженной лисицей, а Дарио пишет «bro, you crazy» и отправляет Ване. Ваня в ответ присылает три смайлика с улыбкой и садится в тачку. Храмов шутит тупо что-то про синяк и ржёт, как ненормальный, разливая по стаканам вермут, пока Настенька смотрит сурово, нахмурив бровки. Смягчается, правда, когда узнает, что это Дарио въебал и ласково ладошкой по щеке гладит — знала бы, за что конкретно Дарио ему въебал, сама бы добавила. Ваня накидывается непростительно быстро, сам перед собой оправдывается, что так будет проще забить на всё толстый член. И прав ведь, сука, прав. Когда Мирон впервые привёл на студию Диму, Ваня думал, что это пиздец. Теперь, вливая в себя самбуку — водку? вино? виски? — Ваня понимает, что ему похуй. Он понимает, что Мирон, вроде, самостоятельный мальчик и сам вправе принимать взрослые обдуманные решения, которые не подлежат обжалованию. Потому что решение у блядского императора всегда правильное и похуй ему, что кому-то может быть плохо — ему заебись, остальное его не волнует. Ваню едва не выворачивает, когда Настя лезет к нему на коленки немного пьяная, смеётся звонко и прижимается щекой к щеке. Она сейчас непростительно послушная и хорошая — Ване такие нравятся, но он просто не в состоянии не то, чтобы потрахаться, он не в состоянии встать с дивана. Настя целует куда-то в шею и хочет уже было на колени опуститься между ног, но Ваня останавливает её, обхватывая за худенькую талию рукой. Ему не хочется. Даже если закрыть глаза и представить, что ему отсасывает сам, блять, Мирон Янович — Ване не хочется. Потому что хочется не представлять, а ощущать. Настя фыркает, но успокаивается: обнимает Ваню за шею рукой, садится удобнее на колени и маленькой ладошкой накрывает чужую, чтобы переплести пальцы. Только Ваня никак не реагирует. Ване хуёво от слова «совсем» и он борется с огромным желанием набить Диме, блять, Бамбергу ебало ещё раз. Не потому что Мирон, может быть, сейчас действительно стоит на коленях перед ним, а потому что Дима — мудак, умеющий бить туда, где больнее. Ваня, по сути, действительно нихуя не пережил с Мироном. // Домой Мирон сваливает одним из первых. Просит оставить его одного на пару дней, но Дима плетётся верным псом следом. Мирону даже смешно, потому что шутки из сети про верную собаку оказались правдой. Мирон понимает, что он конченый дебил. Мирон понимает, что он серьёзно проебался, когда не видит в прихожей розовых кросс и пригоревших оладий в кухне на сковороде. В ванной он залипает добрые десять минут на отражение в зеркале, где в глазах — нихуя нет. Сплошной лёд, покрытый тонкой коркой самолюбия даже сейчас. В телефоне уведомление — Ваня в твиттере снова шлёт всех нахуй. Мирон неуверенно открывает сообщения в контакте, зависает взглядом на «Иван был в сети в 14:33» и медленно набирает сообщение, не надеясь особо на ответ. Мирон Фёдоров       23:53 Прости. Я знаю, что я мудила, но прости. Мирон кладёт телефон экраном вниз, чтобы не видеть, прочитано или нет. Не хочет. Боится. Совесть скребётся за рёбрами, когда он понимает, что пиздец как неправ был, только признать этого перед Ваней никогда не сможет в голос. Мирон открывает кран с водой и бросает в почти кипяток голубые бомбочки, — тоже от Вани остались, он такую хуйню любит — они ещё пахнут приятно барбарисом. Мирон стаскивает с себя лениво грязные шмотки и нехотя тянется за телефоном, когда он снова оповещает о сообщении. Дима гремит на кухне тарелками под какую-то иностранную музыку — для Мирона все звуки вместе с шумящей водой мешаются в один, когда он опускается в горячую ванну и прикрывает глаза. Так, кажется, немного легче. Протирает запотевший экран телефона рукавом худи, пялится несколько секунд на экран, перечитывая чужое сообщение трижды. Иван Евстигнеев       00:03 Я тоже по тебе скучаю. Ване одновременно с тем и смешно, и плакать хочется. Ваня закуривает вторую подряд на лестничной клетке, после пары затяжек выкидывает нахуй сигарету на ступени, а сам садится на них жопой. От прохлады в голове светлеет самую малость и сейчас он обрёл ачивку стоять почти уверенно на ногах так, чтобы не разъебать себе голову о бетонную лестницу. Хочется писать, что любит, что хочет прямо сейчас его вжать еблом в подушку и выебать как одну из самых любимых девочек-моделей из порно-журналов, но получается совершенно иное: Иван Евстигневв       00:05 Но иди нахуй, Мирон. Ваня опускает голову и опирается локтями на колени, а сам ловит себя на мысли, что возвращаться в шумную квартиру не хочется. У Вани шея в мокрых поцелуях от Насти и какие-то глупые обещания друг друга никогда не оставлять, сорванные с собственных губ её поцелуями. Ване стыдно за это, но он уверенно улыбается, когда в квартире Настя снова лезет на коленки и просит заебашить ей новую фотосессию в неоне. Ваня кивает и соглашается. Мирон психует и ничего не отвечает. Мирону сказано идти нахуй — он идёт. Привыкший уже. Подрубает какую-то порнуху фоном, ставит звук на минималку, чтобы Дима не спалил — комнаты рядом — и залипает на то, как девчонку ебут впятером по кругу мужики с большими жирными членами. Она визжит наигранно и слишком дёшево, когда её в анал вдвоём трахают, обрабатывает руками и ртом остальные члены, а Мирон с ухмылкой наблюдает за этим и неторопливо себе надрачивает. Знает, что Ваня бы понаблюдал за этим. Знает, что Ваня бы поставил минус за откровенно хуёву игру этой актрисы. Знает, что Ваня бы ржал, если узнал, что Мирон, сука, глаза закрывает и перед собой представляет не сисястую брюнетку с аппетитной жопой, а тощего хипстера с литрами сарказма в крови. Дверь на щеколду не закрыта, но Мирон знает: Дима не войдёт без стука. Мирону уже похуй на порнуху в телефоне, он блокирует его и бросает на гору грязной одежды, а сам поддаётся в ладонь бёдрами и сдавленно стонет с прикушенной губой — нельзя иначе. Брови хмурит, жмурится сильно, давит на чувствительные точки — знает, где себя лучше коснуться. Одной руки становится невыносимо мало и Мирон в ванной изворачивается, разводит шире ноги, трахает себя двумя пальцами, ярко надрачивая второй ладошкой. Дима на кухне с кем-то говорит по телефону, жарит чёртову картошку со своим ахренительно вкусным мясом, раскладывает по тарелкам и нарезает салат. Мирон прикусывает губу нижнюю до крови, когда надавливает подушечкой пальца на уздечку и кончает с непривычно жалким скулежём, чтобы никто не слышал: ни соседи за стенкой, ни Дима. От оргазма и горячей воды его ещё больше разморило, ему спать хочется сильнее, и Дима это замечает, когда Мирон выходит на кухню. Дима накидывает на его плечи плед, натягивает капюшон на голову так, чтобы один орлиный клюв торчал, заботу проявляет — там окно открыто, замёрзнет ещё, бестолочь. Обязательно замерзнет. Дима касается раны на губе большим пальцем, давит больно, оттягивает кожу осторожно вниз, обнажая нижние клыки. Мирон смотрит в упор, берёт этот чёртов палец в рот так, словно это евтигнеевский член, вылизывает его и с пошлым чмоканьем отстраняется. — Есть хочу, Дим. — Сука ты, ляля. Дима совершенно не улавливает его настроения: до душа Мирону откровенно хотелось сдохнуть, сейчас ему хочется жрать и трахаться. Дима думает, что он тоже проебался — он нихуя не пережил с Мироном. Дима понимает, что они, сука, проебались тут все. Они проебались с выбором Мирона. Мирон залипает за ужином в телефоне, отвечает фанатам в твиттере, постит какие-то старые фотки в инсту, отписывает Женьке, что он ещё жив и не сдох. Илью, правда, нихуя не понимающего, тактично игнорирует, хотя знает, что может получить по ебальнику. Дима поливает мясо кисло-сладким соусом и наблюдает: чувствует, что что-то не так, но спросить боится. Дима почему-то уверен, что Мирон угашенный сейчас, как в две тысячи десятом. Тогда всё было почти так же: кухня только меньше с обшарпанным полом, стейки не из мраморной говядины и сомнительное будущее. Дима уверен, что Мирон под дешёвым коксом, только Мирон трезв. Смотрит вон сидит с улыбкой, глаза широко открыты, — точно, блять, залупоглазый — бровь одна приподнята в выжидающем жесте. Мирон требует молча ответов на вопросы, на которые Дима ответа не знает сам. А Мирон знает — он мужик не глупый, ему не сложно сложить дважды два. — Может, барыге наберём? Вспомним молодость. Слова сами собой рвутся наружу. Дима откидывается на спинку стула, ниже сейчас кажется, но смотрит на Мирона свысока. Мирон щурится, молчит сначала, думает, а потом смеётся. Хрипло и тихо, закинув голову назад. Диме кажется, что в его Мироне что-то всё-таки изменилось со времён vgb. — Я не употребляю уже давно, Дим. — Не пизди, жида. Я же видел каким ты был на баттле с Сонечкой. — Там были обстоятельства. Мирон суёт в губы сигарету, прикуривает фирменной кссу и затягивается настолько сильно, что едва не начинает кашлять. Диме хочется читать нотации про то, чтобы он бросил курить и долбиться, но Дима молчит. Дима понимает, что его мнение нахуй никто слушать не будет, а прислушиваться к советам — тем более. Мирон закидывает ноги на край стола, сползает на стуле ниже, чтобы можно было откинуть голову на спинку. Прикрывает глаза и выдыхает дым вверх. — Что ты жрал тогда? — Хуй знает. Мне предложили косяк и я скурил. Ещё вопросы? Мирон чувствует себя ребёнком в детской комнате милиции. Дима вздыхает так тяжко, будто Мирон не наркоту принимал, а отпиздил палкой кошку во дворе и сжёг потом живьём. Мирон уверен, что если бы он реально отпиздил кошку, это было бы страшнее. Дима понимает, что диктовать Мирону правила нет смысла. Мирон взрослый мальчик и сам принимает решения. Дима молчит, пока Мирон выкуривает сигарету несколькими глубокими затяжками. Дима молчит, пока Мирон сгружает грязную посуду в раковину и пьёт прямо из чайника кипячёную воду. Дима чувствует, что от Мирона пахнет кокосовым маслом, и Диме смешно. Дима улыбается, когда представляет, что Мирон может этим маслом обмазываться с ног до головы как девчонки. Дима прикрывает глаза и доверяется рукам, когда Мирон слишком близко. Слишком рядом. Он отрывает от кожи на носу испачканный пластырь, мажет какой-то пряной щиплющей мазью, а потом наклеивает новый с принтом милых котяток. Пластыри тоже евстигнеевские, но Мирон старается не думать об этом, когда с закрытыми глазами тычется губами в чужой лоб. — Бери билеты. Полетим на праздники в Берлин. Телефон остаётся на кухне. Экраном вниз. Мирон его там принципиально забывает, пытается сам себя обмануть, только хули тут поделать, если победа сердца над разумом. Иван Евстигнеев       03:12 Я пьяный и у меня стоит. И я хочу к тебе. Бесишь, сука, но люблю. Иван Евстигнеев       03:40 Окей, можешь дальше дуть свои щёчки от обиды, принцесса. Диме привет. И иди всё-таки нахуй. Ваня не решается. Ваня знает, что не нужно. У Вани нихуя не стоит, он относительно трезв — хуй знает каким образом в себя пришёл так быстро, но ему хочется сидеть не дворовой псиной у чужого дома, а спать в своей постели. Ваня бросает окурок под ноги в грязную лужу, поднимается со ступней парадной у входа и ловит тачку на трассе. Сообщения так и остаются непрочитанными, утром на столе лежит пара билетов в Берлин и чашка остывшего кофе. За завтраком Мирону кажется, что он не ошибается в своих догадках.