Мне скучно жить

Дима всегда думал, что терять что-то во второй раз значительно проще; Дима понимает, что это нихуя не правда, Дима понимает, что у него в груди ничего не колет и не щемит, когда утром на кровати он не находит Мирона. Дима сразу понимает, нутром чует, что его ляля собрала свои шмотки и съебалась обратно в Петербург к пидору-хипстеру. Диме хочется сказать в твиттере, что Мирон трусливый закомплексованный подросток в теле мужика, но он не может — в груди нет ни злобы, ни разочарования, ни обиды. Внутри ничего нет. Диме становится плевать в один момент — он не звонит и не пишет. Дима понимает, что сорвался с цепи и вырвался на волю; Дима знает, что собака, никогда не видавшая свободы, мечтает однажды убежать с поводка. Дима бодро с кровати сползает, сдёргивает резко простыни на пол и расправляет тяжёлые темные шторы на окне. Постельное бельё пахнет приторно-сладкими мироновскими духами и Диме хочется от этого блевать — Мирон слишком напоминает ему течную тёлку, которая дорвалась до больших хуёв. Дима даже ретвитит как нельзя кстати мем с ебалом Мирона и неграми вокруг, лайкает сисястую девочку в инсте и заказывает билеты на самолёт. Складывает нужные вещи в сумку, грязное бельё комом бросает в стиральную машину и пишет в заметках длинный пост для своего аккаунта, пока такси задерживается. В рюкзаке валяется потрёпанная и дважды перечитанная книга Ницше, зарядка для телефона и маленький альбом с карандашами — Дима любит рисовать в дороге. На почту приходят билеты в Канны и Дима довольно улыбается, когда проверяет собственные данные. Потому что в Канны — хочется, в Петербург — нет. Диме просто нужно солнце. Дима устал от хмурого и дождливого Берлина, Дима устал от перелётов и нервотрёпки, Дима устал, сука, от жизни. Диме нужен хороший отдых там, где его всегда ждут. Когда Дима благодарит таксиста и заскакивает в старбакс за стаканом кофе, то понимает простую истину: ему нужна любовь. Взаимная, блять, настоящая любовь. Ему нужно, чтобы какая-нибудь молоденькая красивая девочка готовила завтраки в его же футболке и была натурщицей для эскизов; ему нужно, чтобы она могла поспорить с ним за искусство и спать на одной полке в купе во время тура. Диме нужно простое человеческое счастье, Диме нужно, чтобы его приручили — не побрезговали потрепать ласковой ладонью между ушей по грязной жёсткой шерсти. Ему нужно спокойствие, которого с Мироном никогда не было и не будет. Потому что Мирон дикий, Мирон бешеный, Мирон ёбнутый на все сто двадцать процентов из ста. Мирону не сложно сорваться в аэропорт за три часа до вылета самолёта и не сложно ебать студенток восемнадцать минус. Дима знает, что Мирон может бросить всё в один момент, как сделал это шесть лет назад. Как сделал это сегодня утром. Дима знает, что здесь проблема не в угрозе карьере, собственной репутации или ещё какой-нибудь ненужной хуйне — проблема в Мироне, потому что он ссыкливое закомплексованное чмо. Мирон привык убегать от проблем в самый последний момент. Дима понимает, что нужно положить на Мирона свой огромный красивый член и больше не париться. Дима так и делает — Дима отпускает не только Мирона, но и себя прошлого, когда садится в самолёт. // На утро Настя явно разочаровывается, дует свои пухлые губки от обиды и хмурит брови, потому что Ваня не просыпается рядом с ней. Ваня даже не спит рядом, не приносит завтрак в постель и не дрочит в душе на её красивую мордашку. Настя думает, что её Ваня выскочил в соседний магаз за минералкой и скоро вернётся домой — они ведь теперь вместе, они красивая пара, она может спокойно брать его за руку в кино и не бояться, что кто-то сольёт фотографии в сеть. Настя мечтает, что когда-нибудь они заведут огромного пушистого кота и набьют парные татуировки с глупым рисунком в знак искренней и крепкой любви. Насте кажется, что что-то не так, на самом деле, когда Ваня не возвращается ни через час, ни через три, ни через пять. Настя по своей натуре, к счастью, не истеричка — будь такой, уже бы давно выебала мозги болеющему похмельем Дарио, позвонила бы Лёхе, написала бы Шальной, на крайний случай — набрала Мирона. Настя просто вздыхает всякий раз и поджимает губы, когда телефон вибрирует от уведомлений из твиттера или контакта. Настя после обеда отправляет протрезвевших друзей по домам, наводит относительный порядок в квартире и готовит на ужин какую-то вкусную японскую штуку, которую Ваня очень любит. Настя перебирает в голове всякие варианты, мысли о Мироне подальше отгоняет и просто садится играть в доту. Пара каток затягивается до трёх часов ночи, Вани всё ещё нет и Настя понимает, что чуточку начинает волноваться — это всё-таки Петербург, а это красивый и резкий в выражениях Ваня, который может сцепиться и набить ебальник, если ему что-то не понравится. Настя думает, что если Ваня с Мироном, то это просто так, Настя верит, что Ваня не сможет бросить её молча, ведь он был слишком искренним, слишком счастливым в новогоднюю ночь рядом с ней. В половину четвёртого ужин совсем остывает и лапша становится невкусной, но Настя ест её через силу и нажимает пальцем на контакт в телефоне с именем и тремя розовыми сердечками в конце. В ответ — длинные, громкие гудки, внутри — чертова обида вперемешку с беспокойством. Настя понимает, что сегодня Ваня точно не вернётся. Потому что Ваня элементарно занят своими делами. Телефон на тумбочке сначала вибрирует от пропущенного звонка, следом — после сообщения, последний раз — из-за разряженной батареи и в итоге отключается совсем. Ваня не слышит его, потому что Ване плевать и он сосредоточен на Мироне. Мирон под ним бьётся, дрожит всем телом и просто по кровати мечется; глаза зажмурены сильно, затылок вместе с подушкой мокрые от пота, губы искусаны просто в кровь — Ваня думает, что та клубничная помада в его сумке из-под фотика завтра пригодится. Ваня ухмыляется самодовольно, потому что для него такая реакция и такая отдача выше всяких похвал. Ваня смотрит в эти потерянные глаза, бьёт нарочно ладонью по гладковыбритой щеке и пальцами сжимает чужой подбородок. Наклоняется, целует со всем присущей ему жестокостью: кусает тонкую кожу, раздирает чуть зажившие маленькие ранки клыками и болезненные стоны в буквальном смысле своими губами ловит. Отстраняется только тогда, когда воздуха не хватает, дышит горячо и рвано, ладонью на шею соскальзывает в нежном жесте и за плечо сильнее в постель вжимает. Ване пиздец как нравится трахаться так. По-животному, с настоящей не наигранной болью и разодранными в кровь губами. Ване нравится ощущать на своих плечах жгучие царапины и извивающееся под собой тело — Мирона ебать так в другой позе просто невозможно, потому что эта сука обязательно перевернёт всё на свой лад. Мирону сейчас ахуительно хорошо. Ваня знает это, Ваня чувствует, как Мирон выгибается в пояснице и прижимается телом к его животу, лишь бы потереться собственным вставшим членом и урвать капельку ласки. Ваня знает, что Мирону классно. Мирону нормально. Ваня понимает это, потому что Мирон просто нахуй голос срывает в стонах, уже хрипит сбивчиво и просит быть жёстче, делая между словами паузы, чтобы захватить воздуха в лёгкие. Ваня, сука, слушается, потому что у него от такого Мирона крышу сносит — от такого послушного, до пиздеца уязвимого и до дрожи в коленках родного. Он меняет угол проникновения, когда выпрямляет в спине, плечи расправляет и хватает Мирона за бёдра ладонями. Входит резко, по самые яйца и выходит медленно, оставляя внутри только одну головку, чтобы снова грубо толкнуться в податливое тело. Ваня держит крепко, буквально сам Мирона на собственный член до предела натягивает и стонет глухо, сквозь зубы — этот лысый уёбок горяч до беспредела в любой позе и в любом виде, Ваня не может не признать. У Вани от него шифер едет так, что перед глазами мутно, внизу живота возбуждение связывается в тугой клубок и проявлять свои чудеса выдержки просто, блять, не получается. Ваня может долго, Ваня может трахать так, чтобы его умоляли остановиться, но с Мироном эта хуйня как-то не работает, когда он сжимается нарочно так, чтобы стенки внутри плотно обхватывали ствол. — Бля, Мирон, ты пиздец. Посмотри на меня. Посмотри мне в глаза, Мирон. Ваня хрипит тихо, замедляется нарочно, наклоняется ниже и касается чужого уха губами. И Мирон смотрит. И Ваня просто нахуй улетает. В голубой радужке ни капли осмысления происходящего, там чистое животное наслаждение и удовольствие. Ване кажется, что у Мирона глаза сейчас значительно темнее, чем обычно, потому что они просто напросто затуманены лёгкой дымкой — Ваня таким Мирона не видел даже тогда, когда этот долбоёб жрал кислоту и ловил яркие трипы; не видел, когда Мирон сиял от счастья и осознания того, что стал амбассадором крупного бренда; не видел, когда пьяный признавался ему в любви и обещал быть рядом всегда. Ваня смотрит на него и просто не может поверить, что это, сука, всё с ним происходит. Ваня просто целиком и полностью отдаётся, Ваня верит, что Мирон сейчас кайфует так только от него — тут нахуй никаких сомнений не должно возникать. Ване уже плевать, что было в Берлине — сейчас Мирон рядом. Сейчас Мирон царапает плечи, сам насаживается на член и сильнее обхватывает ногами чужие бёдра. Ваня понимает, что безгранично любит этого уёбка, потому что иначе быть не может — Ваня проверял. Собственному сердцу-то, блять, не прикажешь, собственному хую — тем более. Ване кажется, что даже если он объебётся спидами и откинется — у него все равно встанет на Мирона. Потому что Мирон смотрит на него сейчас своими огромными глазами и только одним этим блядским взглядом просит себя любить и трахать до потери сознания. Ваня сдаётся, Ваня поддаётся, Ваня уверен, что его любят. В конце концов, Ваня знает, что, чтобы понять, что тебе что-то действительно дорого, это нужно с чем-то сравнить. И Мирон, блять, выбрал его. — Ваня-Ваня-Ваня-я, не останавливайся. — Ты ёбнутый. Люблю тебя. Ваня в этих словах узнаёт своего Мирона. Мирона, который может с совершенно безразличным еблом отсосать в сортире семнашки и после вернуться за стойку пить пиво. Мирона, который отлично делает рэп и трахается. Мирона, к которому Ваня привык просто до ненормального состояния, к которому прилип, как пиявка, и хуй теперь отлипнет когда-либо. Ваня скучал за ним до трясучки в коленках, до дрожи кончиков пальцев и до вот такого звериного секса. Ему хочется всю свою тоску показать только в действиях, потому что слов элементарно не найдётся описать эти ёбнутые чувства внутри — Ване порой самому страшно от такой зависимости, но он, сука упёртая, прёт вперед, открывает грудь и подставляется под пули. Похуй, даже если эти пули летят от Мирона. Похуй, если сам Мирон делает больно. Ваня Мирона за талию двумя руками перехватывает, сжимает бледную кожу до синяков и ебёт, как дешёвую шлюху: до сорванного голоса, до собственных стонов и громких пошлых шлепков яйцами о его ягодицы. Мирон голову назад откидывает, вжимается влажным затылком в подушку и понимает, что просто на пределе. Ваня тоже это знает, Ваня замечает, Ваня играет жёстче, чем обычно — выходит из разъёбанной задницы, усмехается тихо и не перестаёт ядовито скалиться. Обхватывает рукой сразу два члена, — свой и Мирона — дрочит быстро, рвано и коротко, размазывает собственную смазку по чужой тонкой коже, низко стонет и откидывает голову назад. Мирона от своей чувствительности и чужих умелых пальцев просто в один момент переёбывает: он выгибается на постели, глаза закатывает и поджимает на ногах пальцы от накрывающего оргазма. Ваня кончает одновременно с ним, пачкает спермой и ладошку, и чужой живот с уходящей в пах дорожкой волос. Мирону по башне реально нехуёво бьёт — он воздуха старается как можно больше в лёгкие набрать и лезет целовать Ваню в той же привычной животной манере, где кусается и царапается клыками, рычит в поцелуй наигранно и буквально с телом не справляется, когда его судорогой выворачивает от оргазма. Ваня ладонью одной под поясницей держит, к себе прижимает, ловит мельчайшую дрожь и отвечает на поцелуй в контраст — подставляет губы под укусы, языком осторожно касается маленьких ран Мирона и смеётся тихо. Потому что так Ване ахуенно. Потому что всё так и должно быть. Потому что Мирон, сука, даже если теперь и будет выёбываться, то хуй куда свалит. Мирон дышит часто и горячо в губы, трётся своим клювом о щёку, соскальзывает к шее и утыкается в неё лбом. Ваня любит так. Ваня любит сначала выебать до дрожащих коленей, до укусов-синяков-царапин, а потом просто опуститься рядом на кровать и целовать-целовать-целовать. Ваня падает на бок, сгребает это лысое чудовище в объятья и прижимается горячими, припухшими губами к его виску в крепком поцелуе. Несколько секунд молча лежит, ждёт, пока Мирон окончательно в себя придёт, и потом за пачкой сигарет на тумбочке тянется. Суёт себе в губы одну, прикуривает и переворачивается на спину. — Скучал по мне, Вань? — По-моему, мой член уже за меня отвечает. Я давно не трахался вот так. — А на третий раунд хватит, животное? Ваня глаза демонстративно закатывает, мол, как ты меня заебал уже, а, затягивается крепко до теплеющего фильтра и выдыхает дым серым облаком в потолок. Ване нравится, что он в свете фонарей за окном переливается разными красками от серого до ядовито-красного. Ване кажется, что на свои фотографии можно было бы добавить не только яркий неон, но и красивым резкий дым, чтобы смотрелось совсем бомбезно. Тёлки, скорее всего, со своими сиськами-троечками и плоскими животами будут теряться в этой купе, но Ване похуй — Ване важен сам процесс. Он снова затягивается, стряхивает пепел прямо на пол и поворачивает голову в сторону Мирона. Мирон брови хмурит, моргает медленно и губы поджимает скорее просто от недовольства. Ваня знает, что он щас за порядок начнёт выёбываться, потому не рискует просто лезть и целовать с горчащим привкусом. Ваня знает, что Мирон сам часто раскидывает по квартире грязные вещи, оставляет посуду в раковине на трое суток и порядка дома в принципе никогда сам не наводит, но Ваня не знает, почему Мирон ебёт его ментально за уборку. Ване кажется это нечестным, хотя Мирон и злится забавно. Ваня выдыхает дым, затягивается в третий раз и передаёт сигарету Мирону — потому что так нормально. Потому что так привычно. Потому что так, блять, и должно быть — курить одну на двоих интимнее самого горячего траха с какой-нибудь тёлкой втроём. Мирон голову назад откидывает, задирает высоко подбородок и как-то нелепо-вальяжно тянет в себя никотин. Обхватывает губами плотно фильтр, но между пальцами всё равно сигарету держит, глаза практически закрывает и, кажется, полностью забывается. Ваня видит, что сейчас Мирону лучше, чем когда-либо. Мирону спокойно. Ваня поддаётся резко вперёд, клацает угрожающе зубами у уха Мирона и кусает за хрящ. Оттягивает осторожно, языком облизывает и как ни в чём не бывало утыкается носом в шею. — Щас я респавнусь через десять минут и будет тебе третий раунд. — Десять минут? Теряешь сноровку. — Завались нахуй. Вылижу тебя потом. Ваня кусает чужую шею, оставляет под челюстью болезненные кровавые засосы и шутит, что Мирону нужно будет как-то оправдать всё это на своей коже. Мирону хочется дать Ване крепкий такой подзатыльник за самовольностью, но он затягивается снова и тушит окурок в блюдце с печеньем. Ваня снова хочет пошутить про беспорядок и про умение Мирона доёбываться, но не решается. Вместо этого улыбается уголками губ, приподнимается на локте и мокро шею вылизывает языком. Слюнявит, животное ёбаное, кусает свежие засосы едва ли не до крови и из-под прищура любуется, когда покрасневшие пятна превращаются в обычные синяки. Для Вани на бледной коже это смотрится эстетично и его просто переёбывает в хуй знает какой раз за вечер. Ваня перекидывает ногу через чужое тело, сверху наваливается, кусает ключицы и ухмыляется довольно, когда слышит удовлетворённый стон. Мирон чувствительный просто до пизды — стоит его засосать крепко ночью в бронике или за углом семнашки — у него встанет. Ваня с этого первое время ржал, мол, хули ты как девственник, но потом гордиться начал. Собой. Потому что Мирон признался, что с ним такая хуйня происходит только рядом с Ваней. Потому что у Вани пальцы способные — оттуда тупая шутейка и пошла. Потому что Мирона ведёт в буквальном смысле слова от того, как Ваня их облизывает и как ебёт ими, когда нет возможности вытащить член — в кино на заднем ряду или в том же углу броника, пока все спят. Однажды Ваня будет вынужден признать хотя бы перед собой, что крашнулся в Мирона нехуёво так — как первая любовь, только не безответно (кто хуйню придумал, что первая любовь должна быть безответной?) и без взаимной ежедневной мозгоебли. Однажды Ваня признается себе, что без этого уёбка жить станет скучнее, но в голос никогда не скажет. Он же, блять, грубый мальчик и играет жёстко — Мирон видит. А Ваня знает, что Мирону, по сути, и говорить ничего не нужно — всю эту блядскую любовь он сам понимает — Разрешишь кончить в тебя? — Нахуй пошёл. Ваня, скорее, не разрешения всё-таки спрашивает, а просто факт констатирует. Мирон средний палец показывает, дёргается под чужим телом, чтобы выбраться, и фыркает тихо. Ваня позволяет, Ваня наблюдает опасным хищником и как ни в чём не бывало ведёт ладонью от чужой груди к животу. Размазывает грязно пальцами сперму по коже, задевает подушечками розовую головку члена и смеётся тихо. Мирон дёргается от прикосновений, выдыхает сквозь плотно сжатые зубы и наблюдает из под своих блядски длинных ресниц. У Мирона член упал, но Ваня знает, где и как прикоснуться нужно — и прикасается, сука. Сначала пальцами сперму собирает, облизывает языком и в рот берёт показательно. Вылизывает собственную кожу, заглатывает по самые костяшки и совершенно не стесняется смотреть в голубые глаза напротив. Потому что Ваня знает, что здесь не осудят за такое. Потому что Мирон смотрит так, что крышу сносит — жадно, голодно, каждую эмоцию пытается поймать. Ваня на одну руку опирается, второй обхватывает чужой член и сразу давит большим пальцем на уздечку. Мирон рычит, хватается пальцами за простынь и громко стонет. Ваня прикасается. Мирон чувствует, что Ваня в каждом своём прикосновении всю любовь старается передать, старается показать, потому что она просто его разрывает нахуй. Ваня из-за этого чувствует себя влюблённой тёлкой, но контролировать это выходит хуёво. Он мягко начинает рукой по чужому стволу двигать, надрачивает лениво и откровенно любуется, потому что Мирон обрезанный. Потому что Мирон с этой хуйнёй отзывается на любое прикосновение, потому что так Ваня может играть как ему вздумается. Мирон бёдрами ведёт, скулит вымученно и глаза в сторону отводит. Тянется за собственным телефоном, проверяет пропущенные: там сообщение от Дарио и исходящий от Насти. Мирон не говорит ничего про сахарную девочку, потому что это нахуй не нужно — Мирон уверен в Ване, но к Насте всё равно ненормально и нездорово ревнует. Сообщение читает, быстро ответ набирает и откладывает телефон на другую сторону кровати. — Нас Дарио на тусовку зовёт. Ты уже успел спиздануть, что я вернулся? — Он сам всегда всё знает. Очень обижался, что ты отмечал не с нами, поэтому предлагал собраться, когда ты перебесишься. — Иногда я думаю, что Порчанский понимает меня больше вас всех остальных. — Хватит пиздеть, заебал уже. Ноги раздвинь. Ваня рычит наигранно, цокает языком и ложится между чужих бёдер. Кусает сначала тазобедренную косточку, мягким языком проходится по яйцам с нажимом и ведёт до самой головки. У Мирона встаёт медленно, он дышит через приоткрытые губы и одну руку на макушку Вани опускает. Путается пальцами в волосах, сжимает в кулаке и силу совершенно не контролирует. Ваня снова рычит, но ему нравится. Он сам подставляется, сам облизывает собственные пальцы и без предупреждения в податливое тело входит сразу двумя. Мирона выгибает моментально, он вздрагивает, как девчонка, шипит тихо и утыкается еблом в подушку. Ваня смеётся, скалится самодовольно и берёт его член в рот; широким мазком облизывает, берёт за щёку, давит на выпирающие вены и отстраняется в тот момент, когда слюна начинает течь из уголка рта. — Суккка. — Будь тихим, Мир, и я тебя вылижу.