It gets crowded around Christmas

      — Как так вышло, что у тебя нет Рождественских воспоминаний? — растерянно спросила Мэри-Маргарет.       — Ну, если у тебя нет семьи, то нет и Рождества, — просто ответила Эмма, а когда мать отвела глаза, затараторила: — Божечки, я ничего такого не имела в виду. Я не виню тебя за то, что ты сделала.       — Но…       — Мэри-Маргарет, послушай меня, — Эмма пристально посмотрела матери в глаза. — Я слишком много времени в своей жизни убила на злость — на родителей и всех остальных. Но теперь всё иначе. Я нашла тебя, Дэвида и Генри, — губы Мэри-Маргарет дрогнули в слабой улыбке. — Мне плевать на прошлое. Мне хочется наслаждаться настоящим.       — Ты ведь знаешь, что каждый раз, когда почувствуешь себя одинокой, можешь прийти и поговорить со мной, правда? — Мэри-Маргарет накрыла её ладонь своей и, дождавшись кивка, широко улыбнулась. — Но… На самом деле? Ни одного хорошего Рождества?       Эмма вздохнула.       — Было одно. Семья взяла меня перед зимними каникулами. Мне тогда исполнилось семь, — она застенчиво улыбнулась. — Это был первый и последний раз в моей жизни, когда я получила подарок от Санты, — воспоминания о том далёком Рождестве были пронизаны нежностью. — Барби. Не самый полезный подарок, но я была любима и счастлива.       Эмме довелось пожить во многих приёмных семьях, но с особой любовью она вспоминала именно Миллеров. Они не просто подарили сироте рождественские каникулы, они оставили её. Эмма прожила с ними до мая, и это были самые лучшие месяцы за всё её детство, а потом… Потом приёмные родители погибли в автокатастрофе. Остальных детей Миллеров отправили к тётке в далёкую Небраску, а её отдали другой приёмной семье, что вдребезги разбило ей сердце. При мысли о том, чем всё закончилось, Эмма помрачнела.       Мэри-Маргарет сжала её ладонь, возвращая чувства к реальности.       — Знаешь, Эмма, когда ты родилась, мне одного взгляда на тебя хватило, чтобы понять, что я никогда не стану прежней, — она смотрела на дочь полными любви глазами. — Я готова отдать всё на свете, лишь бы увидеть на твоём лице улыбку.       Эмма ласково погладила руку матери. Она прекрасно понимала, что Мэри-Маргарет не гордилась решением, принятым много-много лет назад, особенно теперь, когда знала про её несчастливое сиротливое детство.       — А это значит, — продолжила Мэри-Маргарет после паузы, — что я организую для тебя лучшие на свете зимние праздники. Мы купим ёлку, сделаем украшения своими руками, а вечерами будем читать у камина рождественские истории. Всё то, что мы не могли делать, пока ты росла.       Эмма рассмеялась.       — Всё это необязательно, Мэри-Маргарет.       — Ещё как обязательно! — та крепко обняла её. — У нас будет самое лучшее Рождество на свете.

*****

      А в это самое время на другом конце города Реджина парковала машину напротив антикварной лавки мистера Голда. Позолоченный колокольчик над дверью известил хозяина о вторжении в его владения.       — О, Ваше Величество! — насмешливо произнёс Румпельштильцхен. — Чему обязан таким удовольствием?       — Где твой никчёмный сын? — с порога накинулась на него Реджина.       — Ух, сколько гнева, дорогуша, — усмехнулся он. — Что у тебя за дела с моим сыном?       — Он хочет отвезти Генри в Нью-Йорк на Рождество.       — Он хочет уехать? — переспросил Румпельштильцхен, проигнорировав последние слова Реджины и настоящие причины, приведшие её в лавку.       — Ты не ослышался, — отозвалась Реджина раздражённо. — А теперь, будь так добр, скажи, где он? Я доходчиво объясню Нилу, что у него нет разрешения вывозить Генри за городскую черту, а если всё-таки попробует, я лично выслежу его и вырву сердце.       Румпельштильцхен ничего не ответил. Наверняка обдумывал возможные варианты. Злой Королеве ли не знать, что он никогда не делится информацией без выгоды для себя, но прямо сейчас ей было плевать на расценки. Реджина постукивала кончиками пальцев по столешнице, всем видом выражая нетерпение и призывая думать быстрее, потому что, видит Бог, она не позволит увезти сына накануне Рождества.       — Что скажешь насчёт сделки, дорогуша? — вкрадчиво осведомился Румпельштильцхен. Потом рассмеялся. — Как в старые добрые времена.       — Сделки?       — Да-да, дорогуша, сделки, — охотно повторил он. — Ты оставишь решение своей проблемы мне. Я разберусь с этой… поездкой… А ты доверишься мне и останешься в стороне.       — Ты хочешь, чтобы я доверилась тебе, когда существует реальный риск, что моего сына могут увезти от меня? — дождавшись кивка, она добавила: — С чего бы мне это делать?       — С того, — Румпельштильцхен перегнулся через стойку. — Я, как и ты, хочу, чтобы мой сын праздновал Рождество со мной.       Реджина пристально смотрела на него. В чём подвох? И есть ли второе дно? Можно ли довериться? В принципе Румпельштильцхен всегда выполнял свою часть сделки. Иногда весьма своеобразно, не без этого, но от данного слова ни разу не отступился.       — Хорошо, — сдалась она. — Но не смей вредить Генри.       — И в мыслях не было, — ответил он с улыбкой. — В конце концов, он тоже моя семья.       Реджина в ответ на это заявление передёрнула плечами. Ей всё ещё было тяжело мириться с тем фактом, что Генри связывает её с Румпельштильцхеном и Белоснежкой. У её ребёнка самое паршивое семейное древо на всём свете, но сейчас это не важно. Если Румпельштильцхен сделает так, что Нил не сможет уехать в Нью-Йорк, Генри отметит Рождество с ней.