Чёртовы проказы

      На следующий день погода не особо радовала. Хороший проливной дождь, сопровождаемый раскатами грома, изрядно промочил землю. Сразу после, едва унялась последняя изморось, Сёма прогулялся до небольшого деревенского кладбища, где какое-то время постоял у одной из могил, медленно потягивая папироску. Копаясь в своих мыслях, Сёма рассматривал памятник, а с фотографии на него смотрел юный Фёдор Алексеевич Скворцов. Улыбчивый, синеглазый, с курчавыми волосами пшеничного цвета, он не имел ничего общего с ночным гостем. Вообще ничего.       Семён долго убеждал себя прийти сюда. Да, все было ясно и без того, вроде как, а причин не верить соседу не было, но… Теперь стало спокойнее. Можно было не думать, что ночью в его дом наведывался покойник. Даже стыдно было, что на долю секунды приходилось допускать подобную мысль. Однако, долго душевное спокойствие не продержалось. Страшно мучило необъяснимое чувство тревоги рядом с Федькой-самозванцем. То, как почти насквозь пронизывал жуткий взгляд его черных глаз, Сёма старался забыть, пока шел домой. Убедил себя в том, что напрасно накручивает всякую ерунду, почти успокоился и отвлекся, но увидел гуляющего по крыше бани черного кота — и дурные мысли, полные абсурда, ворвались в голову снова.       Сёма редко читал народные поверья, не особо знал легенды. Попросту не увлекался этим. А вот классикой не пренебрегал, и одной только книжной сцены, в которой булгаковские Варенуха и Гелла не успевают сотворить расправу над Римским и вылетают в окно, хватило, чтобы запомнить, что пение петуха — первое, что изгонит с глаз долой любую явную бесовщину. Так как же оно так вышло, что именно с петушиным криком Федьку-самозванца сдуло, словно ветром? Что он даже губ не намочил пивом, в котором была святая вода? Неужели, наконец, деревенские старики знают, о чем говорят? Много вопросов. Ни одного ответа. И тогда Семён предпочел думать о банальном совпадении. Да, все это странно, и да, жутковато местами. Но Сёма не собирался тотчас бросаться в крайности и начинать верить во все, что насочиняли люди чёрт знает сколько веков назад. И без того было, чем заняться. Баня, к примеру, явно не собиралась чинить себя сама. И Семён взялся за работу, никуда не спеша. Баня изнутри была еще грязнее, чем был сам дом в первый день приезда, но мыть ее не было смысла, пока в стене зияла прогнившая дыра.       Вплоть до самого вечера парень латал банную стену, пока совсем уж не стемнело. Застрекотали ночные насекомые, воздух остыл, обдавая лицо ночной прохладой, а звезд в небе не было видно из-за темных низких облаков. Сёма подошел к ведру с водой, которую он еще днем набрал из колодца, хорошенько умылся и вымыл руки, зашел домой и надежно запер дверь на засов. Усталость подкашивала ноги, страшно хотелось спать, так что засиживаться Сёма не стал. Рухнул на заправленную кровать, не трудясь разбирать ее. Та отозвалась скрипучим стоном, а Семён закрыл глаза и почти сразу же заснул, утомленный и выжатый. Едва ли не сразу стало что-то сниться. Сны он никогда не запоминал, какими бы они ни были. Так бы, наверное, и забыл к утру всю вереницу ярких видений, вызванных впечатлениями о новом месте, если бы не сменилась жизнерадостная деревенская картинка мрачной жутью. Поползли тени, послышались звуки, и так все натурально было, что впору бы и проснуться, да вот никак. Сквозь сон Сёма чувствовал, как дурно ему становится, как душит его непролазная тьма, но пошевелиться не мог. На грудь будто бы поставили литую гирю, и та сдавила ребра — ни вдохнуть, ни выдохнуть; руки и ноги не слушались, словно чужие, не свои. С трудом разомкнул он глаза, а потом вздохнул и сел в кровати, когда жуткий паралич сошел на нет. Пот лился так, что майка взмокла со всех сторон, а короткая взъерошенная челка прилипла ко лбу.       Нащупав телефон, Сёма включил экран и осветил себе путь до выключателя на стене. Щелкнул, зажигая свет, и обомлел, оглядев царящий в комнате бардак. Ничего подобного не было, когда он ложился спать. На люстре покачивался кроссовок, подвешенный на шнурке, одежда лежала на полу, вытащенная из шкафа, а шторы изодраны в клочья. Семён поспешил проверить входную дверь, но та была крепко заперта изнутри. И Семё стало страшновато. Все это необъяснимо, а значит жутко. Армейская служба готовила его к жизненным невзгодам, к неравному бою, к тяжелому труду, к войне, в конце концов, да к чему угодно. Но вот к такому — нет. Не готовила. Но это не означало, что можно было с трясущимися поджилками хватать вещи и бежать на станцию. Такую мысль Сёма не допускал, а постарался взять себя в руки. Вернулся в комнату, оглядываясь, присел на диван и стал ждать, что будет дальше. Шторки, изодранные в хлам, закачались без сквозняка, а часы на стене вдруг остановились. Половина второго, замершие стрелки и полная тишина. За окном приглушенно загромыхал гром, а сразу после начали накрапывать по стеклам первые капельки майского дождя. В округлой люстре, словно в клетке, глупая ночная бабочка билась, не в силах найти выход, а на стенах плясала ее слабая тень. Сёма едва дышал, вслушиваясь в каждый звук и провожая взглядом каждую тень. И вот ему показалось, что все закончилось, но громкий частый стук в дверь нарушил тишину, а Семён уже догадался, кого увидит за дверью, когда шел открывать. И интуиция не подвела: на пороге топтался вчерашний гость. Одетый легко, он поеживался от прохлады, а на его серой футболке, на плечах, подсыхали темные крапинки от капель моросящего дождя. — Привет. Разбудил? — Разбудил, — резко ответил Сёма, но грубый тон Федьку-самозванца не смутил. — Я за курткой, — заявил он. — А я её выкинул, — честно сказал Семён, скрестив руки на груди. Юнец недоверчиво усмехнулся. — Ну да. Вон же она, на гвоздике висит, — указал он пальцем куда-то Семё за спину, вынуждая его повернуться и проверить подлинность его слов. И куртка висела там, невредимая, чистая и сухая, будто и не бросал ее никто в траву на обочине. — Ну если так, то забирай, — угрюмо разрешил парень. Гость шмыгнул в дом, а Сёма прикрыл дверь, задвигая засов. Федю это удивило, но не напугало. Он дернул бровями, пока в его глазах читался немой вопрос, а потом снял куртку с гвоздя. — А теперь, Лжефёдор, слушай сюда. Я бы подумал, что ты какой-нибудь щипач-форточник из соседней деревни, ищущий, чем бы поживиться. Вот только деревень по соседству нет, а этот фокус с курткой обычной шпане не по зубам. Ну-ка, расставь мне все по полочкам. Ты кто такой, и чего тебе нужно?       Сёма, по правде, ожидал недоумения, вопросов, отмазок, попытку сбежать, на худой конец. Но ничего из этого не случилось. Самозванец просто растянул губы в усмешке и дёрнул плечами. — Я просто познакомиться заскочил. — Не делай мне нервы. Лучше не надо, — по-хорошему попросил Сёма, шагнув к незваному гостю, а тот попятился назад, вцепившись в свою ветровку, и будто вправду перепугался, но наглое озорство в глазах его выдавало. — Никак обидеть меня вздумал, Сёма? — На вопрос отвечай, а потом катись на все четыре. — Я Федька Скворцов, познакомиться зашел, — натуральным образом издевался юнец, даже не стараясь это скрыть. Сёма вдохнул и выдохнул. — Не доводи до греха. — А если работа у меня такая — до греха доводить?       Ответ Сёме не понравился. Поравнявшись с кухонным столом и почти загнав гостя в угол, он взял из-под стола бутылку со святой водой. Никакой реакции не было. Тогда он открутил крышку и сделал пару больших глотков, будто утоляя внезапную жажду. А затем набрал побольше, но не сглотнул, а весьма неожиданно брызнул на Федьку прямо изо рта, вдобавок окатив еще и из бутылки.       Федька, словно резиновый мячик, скакнул едва ли не до потолка и завизжал так, что если б хата стояла на одной улице с другими домами, проснулась бы половина деревни. Самозванец вертелся, топал ногами, шипел, как змей, матерился, словно кочегар, а лицо прятал в ладонях.       Сказать, что Сёма знатно прихуел — ничего не сказать. Реакция была выше всяких ожиданий, и теперь он бутылку из рук выпускать не собирался. Если, конечно, это все не розыгрыш.       Федя, утирая лицо своей же курткой, поскуливал, как побитый щенок, а после поднял взгляд на Семёна, оскалившись и недобро хмурясь, а его глаза, что и без того черные, словно два бездонных колодца, заволокло чернотой окончательно, не оставив в них ничего человеческого. Сёма даже мысленно на это отреагировать не успел, как оказался придавленным к полу, выронив бутылку с водой. Федька, черноглазая бестия, взъерошенный и злой, как дворовый пес, сидел сверху и шипел. — Ах, ты, отродье человечье, — ругался он, с недюжинной силой держа обе его руки и не давая отбиваться, тогда как что-то гибкое, тонкое и мягкое обвивалось вокруг шеи Сёмы, сдавливая. — Убью тебя, убью! — продолжал скалиться юнец.       Тут бы Семёну молиться да креститься, да только рук не поднять, а молитв он не знал отродясь. А Федька вдруг сам отскочил, взвизгнул, и то, что душило, ринулось за ним, выцепив из-под майки Сёмы золотой нательный крестик, который так и остался лежать на груди, а парень вздохнул, поднимаясь на ноги и унимая частое сердцебиение. Почти вся вода из бутылки осталась на полу, но и остатки бы сгодились. Всяко лучше, чем ничего. — Убирайся прочь отсюда, покуда живой, — приказал Федька, на которого взглянуть было страшно — так и веяло от него злобой. То, чем он душил, оказалось длинным черным хвостом с короткой шерстью и кисточкой на конце. На его голове торчали, выглядывая из волос, небольшие рога, а уши вытянулись, заострившись на кончиках. «Вот она, суть твоя», — подумал Семён, на секунду засомневавшись в том, что видит. Уж не кошмар ли это? Да только горло после удушья взаправду саднило. — С какой стати?       Сёме снова пришлось взять себя в руки. Он держал перед собой остатки святой воды, а гость щурился с опаской. — Разозлил ты меня, Сёма. Не на шутку разозлил. Расправлюсь с тобой в два счета, — пригрозил Федька, и не было сомнений в том, что это не пустая угроза. — Ну-ну. Ты не пугай. Пуганый я, — ответил Семён, стараясь не отвлекаться на извивающийся за спиной у Феди хвост. Хотелось зажмуриться и хорошенько потрясти головой. Глядишь, странный морок пропадет, и незваный гость окажется обычным неадекватным хулиганом, а не… кем? Чёртом рогатым? — Даю тебе времени до завтра. После полуночи приду. И чтобы духу твоего здесь не было! — выдвинул условие Фёдор, погрозив пальцем. За окном где-то вдали пропел петух, и нечистый пропал, словно и не было его здесь — растворился в воздухе черной дымкой.       Надо ли говорить, что Семён не смог уснуть до самого утра. Недоверие и отрицание боролись с упрямыми фактами. Вот и куртка, снова оставленная чёртом, и погром в комнате; вот молва людей, всю жизнь проживших в этой деревне, и сам явившийся чёрт — все это против одного-единственного «нечисти не существует». Ведь не существует же, в самом-то деле! Сёма и в Бога-то верил с большой натяжкой, а крест носил скорее для спокойствия матери, нежели из собственных религиозных убеждений. Как бы там ни было, даже такая хлипкая вера его сегодня не подвела. В итоге Сёма выгнал из разболевшейся головы все нудные мысли. «Тебе надо принять это, как должное. Просто, блядь, прими — и все. Вся эта хрень существует», — приказал себе парень. И принял. И вроде как стало полегче даже.       Уже когда полностью рассвело, Семёну удалось уснуть. Он поспал два часа, а после чувствовал себя так, будто всю ночь вагоны разгружал. А произошедшее ночью легко можно было списать на ночной кошмар. Но чёртова куртка на гвоздике не дала этого сделать. Сёма пытался снова чинить баню, но все валилось из рук, а в голове была настоящая каша. Неужели, думал он, сумасшествие уже его настигло? Что-то рановато, однако.       Так он по двору и тыкался в попытках что-то поделать, но день оказался нерабочим, и Сёма вернулся в дом. Сообразил себе нехитрый обед, поел и лег спать, компенсируя ночной недосып часами дневного отдыха. Вечером, после пробуждения, голова работала лучше, и он понял — к новой встрече с чёртом надо подготовиться. Давать ему шанса расправиться над собой нельзя.       Вот, видимо, о чем молчала мать, когда не пускала его сюда. С другой стороны, если б она знала, сделала бы все, чтобы сын сюда не уехал. Однако, вдруг не знала, насколько тут все плохо? А и расскажи она, разве Сёма бы поверил? Точно нет. Но теперь вот пришлось. Куда ж деваться.       К полуночи в руках у Сёмы была полторашка с остатками святой воды, крестик на шее, выпущенный болтаться поверх майки, а в кармане — кусок мела. Без пяти двенадцать он, поминая Боженьку так и сяк, как умел, нарисовал посередь гостиной широкий круг, потом обвел его пожирнее, для надежности, шагнул в центр и сел. А как стрелки сошлись на полуночи, явился чёрт, не заставив себя ждать. Нарисовавшись на кухне, он осмотрелся по сторонам и заглянул в гостиную, где сидел Сёма. Но — о чудо! — ничего не увидел. Не фокусировал взгляд, а смотрел будто сквозь него. На мгновение исчез, проверяя, видимо, во дворе, а потом вернулся в дом и деловито упер руки в бока, хмурясь. — Духу нет, а вещи все на месте, — протянул бес, озираясь, и снова заглянул в гостиную. Прошел в спальню, посмотрел и там, повернулся и озадаченно куснул губу. — Семён, ты где? — позвал чёрт, зыркая глазами туда-сюда. — Сёма. Сёмочка. Сёмушка. Сёмыч. Сём.       Когда все возможные вариации имен закончились, чёрт вернулся на кухню. — Ну что ж ты по-хорошему не хочешь? — спросил он, смахнув на пол всю посуду, что была на столе. Раздался звон, и стеклянные осколки запрыгали по полу. Федька оглядел комнату, думая, чего б еще сломать. Дернул шторки с окон и потоптал, а потом достал уголек из печи и принялся разрисовывать стены всякой похабщиной. А когда ему надоело, схватил кочергу и через всю кухню метнул в гостиную. Та пролетела над головой у Семёна и врезалась прямо в зеркало, висящее на стене. Звон в ушах стоял невыносимый, а чёрт, посмеиваясь, пошел было через гостиную, чтобы взять кочергу обратно, но замер, дойдя до границы круга. Словно воткнувшись в невидимую стену, он отпрыгнул и охнул, замотав хвостом. — Ай, хитер солдат, — воскликнул бес, обходя незримый для него круг рядом. — Да только я хитрее. Думаешь, не найду способ выманить тебя отсюда? — Думаю, не найдешь, — огрызнулся Сёма, а чёрт хлопнул глазами, наклонился, упираясь в свои колени руками, и улыбнулся. — Вот едва ты заговорил — так видим стал.       Сёма на секунду обеспокоился, что черта потеряла силу, но переступить к нему бес по-прежнему не мог. — Ну, что ж поделать, любуйся теперь. — Любуюсь, — заявил Федька, сел за чертой, сложив ноги по-турецки, а потом стал пялиться на парня. — Долго не просидишь. А я ведь тебя предупреждал. По-хорошему. — Я имею на этот дом прав больше, чем ты, — заявил Сёма, но для чёрта это, видимо, пустой звук. — Чего? Да я строил его вместе с той ведьмой, что тут жила. Я стерег его столько лет. А ты заявился, понимаешь ли, на все готовое, — поспорил бес. — На готовое? Я эту дыру своими силами в нормальный вид привел, — возмутился Семён. — Ладно. Баню доделаешь — и съебывай отсюда, — хмыкнул бес, сложив локти на коленях. — А пошел бы ты на хуй, — в сердцах послал чёрта Сёма. — На хуй можно, но попозже. Сейчас-то мы не об этом говорим, — спокойно ответил чёрт, глянув на часы, чем здорово сбил парня с толку. Да эту нечисть поганую ничем не проймешь, похоже! Чёрт вскочил на ноги и стал ходить вокруг черты, бубня что-то под нос и периодически окидывая Сёму недобрым взглядом. — Это мой дом! — психанул он, наконец, притопнув ногой. — Нет, мой. Ну… не совсем мой, моей матери. Но я ее единственный наследник, так что… — А мать твоя его где взяла? — сощурился бес. — Унаследовала, — ответил Сёма, поерзав, чтобы сесть удобнее, а потом потрогал крестик на груди. Машинально. Чёрт призадумался. — Унаследовала, говоришь?       Уже в следующую секунду Федька снова был перед Сёмой, за чертой. Улёгся на живот, подпёр голову руками и стал болтать ногами и хвостом махать. — Сёмушка. Уж не правнучек ли ты ведьмы Гореславы, чтоб ей в пекле пожарче было? — спросил он, рассматривая парня, а потом, будто удивившись, прикрыл ладошкой рот. — Ну, ты ж глянь, а. Глаза-то зелены — в точности, как у нее! А я смотрю, а вспомнить не могу.       Сёма же и знать не знал, как звали его прабабушку, но спорить и отрицать не стал. А чёрт снова сел, скрутив ноги калачиком. — Что ж ты, любезный, сразу не сказал? По такому случаю будет тебе поблажечка, — заявил бес, сунув руку в карман своих шорт. Достал колоду карт, продемонстрировал Сёме и стал шустро тасовать. — Какая еще поблажечка? — До смерти изводить я тебя не стану, коли ты ведьмин внук. Выиграешь — оставайся, а я уйду и боле тебя не потревожу. Проиграешь — изволь сам уехать. Солдаты ведь слово держат, да?       Сёма призадумался, а бес его и не торопил с размышлениями, затейливо мешая карты. — Мухлевать же будешь, — напрямую высказал он, а чёрт задохнулся от возмущения. — Это что еще за голословные обвинения? Обычно да, мухлюю, но когда на кону такое — ни в жисть, как говорится! Меня ж потом совесть заест. — Совесть. Как же. Хрен с тобой, раздавай.       Чёрт шустро раскидал карты, отложил колоду и схватил свою раздачу, зыркнув в нее с видом бывалого шулера. И Сёма пожалел, что ввязался во все это. По крайней мере из-за того, что все это может быть обычным усыплением бдительности. Ведь сейчас есть необходимость высунуть руку за черту, чтобы взять карты. А вдруг бес как раз этого и ждет? — Ты быстрее рожай, а, — проворчал Федька. — Быстро тебе кошка родит, — парировал Сёма, мысленно помянул Бога и высунул руку, взяв карты и начиная игру.       С самого начала удача была на стороне чёрта. Сёма бдительно следил за его руками, за тем, какие карты уже ушли в отбой, а бес, видя это, не решался фокусничать. Или все же делал это, но крайне виртуозно. К середине партии везти начало и Семёну. И пусть до победы он не дотянул, но вот весьма неожиданная ничья удивила его, а чёрта заставила скрипеть зубами. Он, судя по всему, ожидал своей победы, но что-то пошло не так. — Нам придется обоим покинуть этот дом, верно? — с издевкой спросил Сёма у нечистого, пока тот скреб чернявую макушку и смотрел на свою колоду карт с огромным разочарованием. — Я не проиграл. Я не буду уходить. — И я не буду, — развел руками Семён. — Но есть еще вариант. — Какой? — Сыграть снова.       Бес пожевал губу, с сомнением глядя то на Сёму, то на карты. И что-то подсказывало, что он не рискнет. Он ожидал своей победы, а получил ничью, и теперь не пойдет на новую партию, рискуя и вовсе проиграть. — Я остаюсь, — решил бес, поднимаясь на ноги. Колода карт исчезла с пола. — И ты оставайся. Смекалистый ты. Ну, и отчаянный, чего уж говорить. Может, с тобой не так скучно будет? — с хитрым прищуром усмехнулся Федька, а Сёма и не знал, есть тут причина для радости, или он все же крупно влип. — И вылезай ты уже из круга. Ты его уже все равно ногой стер, — указал нечистый пальцем на поврежденный участок черты, который давно разорвал целостность круга. — Ну… и это… насчет вчерашнего. Пожалуй, я вспылил. Обычно я не сразу такой агрессивный. Это все святая вода, — вздохнул он.       Сёма встал, разминая отекшие ноги и спину, потянулся, а потом посмотрел на беса. — Хорошо. Вот я живу тут. Убираюсь в доме, готовлю еду, чиню сломанное, может, возьмусь за огород. А что будешь делать ты? — спросил он. Чёрта, кажется, этот вопрос очень даже заинтересовал. — А я, Сёмыч, буду мешать тебе жить, наводить бардак, ломать вещи, съедать приготовленное и топтать грядки. Чтобы ты без дела не сидел, — жизнерадостно ответил бес, загибая пальцы, а потом заливисто и звонко расхохотался. — Вот уж нет. Дебоширить и причинять ущерб уходи в другое место.       Сказанные слова — словно горох об стенку. Чёрт их вообще никак не воспринял. Улыбаясь до ушей, взял бутылку, подошел к окну и вылил в форточку остатки святой воды. — Никакой церковной гадости в доме. И мы с тобой подружимся, — лукаво подмигнул он, сунув в руки Семёну пустую полторашку. — Никаких икон, а если заведешь скотину — никаких петухов! — Зачем еще скотина, когда уже есть одна? — едко ответил Сёма. — Мелкий рогатый скот. А копыта твои где? Что, не так страшен чёрт, как его малюют? — Не та-ак. Я такой красивый в маменьку уродился, — похвастался бес, прислушался и помахал рукой. — До завтра.       Пропел петух, и нечистый исчез, оставив Семёна одного. И тот снова будто бы ото сна пробудился, осознавая ситуацию и всю ее абсурдность. Пусть факт того, что черти существуют, он с горем пополам принял, признать, что с ними можно уживаться, он не мог. Он этого попросту не знал. Но ведь его прабабка могла. И делала это хорошо, раз чёрт сменил гнев на милость, узнав о родственной связи. Хотя, кто его, беса, знает? Может и не сменил, а сделал вид, чтобы однажды взять да погубить.       Надо бы следовать здравому смыслу и бежать из этой деревни прямо, мать ее, сейчас! Так думал Сёма. Но вместо этого лег в кровать и закрыл глаза, пытаясь уснуть. Пусть будет так: день по праву будет принадлежать ему, человеку. А ночь — чёртово время, чтоб ему икалось. Пережить часы от полуночи до первых петухов не так сложно, а сбежать отсюда он всегда успеет, хоть и не был Сёма по натуре своей сторонником трусливых побегов. На том порешив, он потихоньку заснул. С тревожными снами, чутко и беспокойно, но все же до самого утра.