Чёртовы проказы

      Ночью Сёма вообще не выспался. Задремал было сразу после того, как улегся, но с криком петуха всполошился на диване пьяный чёрт и прогнал всю дрему. Вскочил, наступил себе на хвост, взвыл, матерясь, и исчез, громыхнув чем-то напоследок. А после уснуть мешало все подряд: петухи заголосили по всей деревне, где-то взлаяла взбалмошная собака, и ей начали вторить остальные дворняги.       Поутру прибрал Сёма за чёртом. Свернул валявшееся на полу возле дивана одеяло, взбил измятую подушку и спрятал все еще полную бутылку с вином в кухонный шкаф. Бесовых вещей ему и даром не надо.       Завтракая, озадачен Семён был тем, как оставить сегодня дом. Предстояла первая ночная смена на кладбище, но как представилось, что наделает тут в отсутствие хозяина озорной чёрт, так холодок по спине бежал. Надо бы, думал парень, как-то вызвать беса к себе и чем-нибудь занять, чтобы о вредительстве и думать забыл. Заодно и расспросить поподробнее о вчерашнем происшествии, о развороченной могилке умершего деда и о странном коте, у которого кисточка на хвостике уж очень напоминала ту, что была на хвосте и у чёрта. Уж больно разумно вел себя кот, и терзала Сёму навязчивая догадка, но делать выводы он не спешил.       Решив хорошенько выспаться перед ночной сменой, чтобы ночью носом не клевать, Сёма установил будильник на телефоне, свалился на диван, прихватил и книжку, чтобы почитать перед сном, но и пары глав не осилил. Начали слипаться глаза, строчки прыгали и путались буквы, а смысл уже не доходил. Веки опустились, книжка из расслабленных рук упала на грудь, а Семён уснул так крепко, как не смог ночью. Проспав несколько часов, проснулся под гнусавый писк телефона, отключил и кое-как поднялся. Дневной сон выбивал из колеи, но парень быстро взбодрился. Чая выпил, перекусил, собрался и вышел, заперев дверь. Солнце уже ползло вниз к горизонту, расползались по вечернему небу золотисто-алые краски, а густой теплый воздух распространял запахи цветов, полевых трав у обочины и дорожной пыли, и от последней щекотало ноздри.       До кладбища Сёма добрался без приключений. Плутал меж оградок привычным маршрутом, нашел злосчастную могилку и подошел ближе. Там работал граблями второй сторож-сменщик. Подняв голову, он кивнул, протянув ладонь для рукопожатия. — Вот, приводил в порядок, — объяснил он, махнув головой на могилку, которая приняла прежний вид благодаря трудам сторожа. Венки аккуратно лежали на ровном холмике, а крест стоял прямо. — А кто ж ее разворошил?       Мужичок покачал головой, мол, не знает и не ведает. — Ты уж поглядывай, Сёмыч. Изловишь хулигана, быть может.       Попрощавшись, Семён принял смену и поплелся в сторожку, задумчиво рассматривая вечернее небо, темнеющее, зажигающее звездочку за звездочкой. А вскоре стало совсем темно. Поднялся ветер, и под его порывами качали ветвями темные силуэты деревьев, баюкая кладбищенских ворон в гнёздах, а те покаркивали изредка.       В сторожке Сёме не сиделось, и он плутал среди могил, изредка оглядываясь по сторонам. В траве стрекотали ночные насекомые, где-то ухнула сова. Тонкий месяц в небе, показавшийся из-за облака, легонько серебрил верхушки памятников и крестов, а свежевыкрашенные оградки поблескивали под его светом.       Плутая, парень и забыл, что ждал полуночи, а вспомнил о чёрте только тогда, когда случайным образом дошел до могилы умершего на днях деда. Торопливо вытащил телефон из кармана и глянул на часы. Половина первого. — Федька, — тихонько позвал Сёма, хоть и сомневался, что услышит его бес и придет. — Чёрт ты лопоухий, поди сюда, — добавил парень, и бес возник из ниоткуда, зябко повел плечами и присел на оградку. — Сам ты лопоухий. Чего тебе? — скрестил бес руки на груди, а Семён присел рядышком и указал на могилку. — Я тебя вчера спросил, почему могилка разворошена была. Ты что-то про беду промямлил. Может, толком объяснишь, что к чему?       Чёрт замолк, занервничал, перебирая пальцами край футболки. Отвечать не спешил. Сёма ждал. — Да понимаешь, я же ради пущего эффекта через гроб сиганул. Чтобы людей попугать, да против девки твоей их настроить. А только опосля вспомнил, что нельзя так делать, — виновато проронил бес, а Семён по-прежнему ничего не понимал. — Так это ты был? Котом? Изъясняйся понятнее, рогатый, что ты мне загадки лопочешь. — Я. То единственный облик, в котором я днем могу гулять. Упырем дедуля стал. Вот и все дела.       Сёма не поверил, хохотнув, а Федька мрачно на него зыркнул, брови изогнув, мол, тебе ли в этом сомневаться, коли с чёртом беседуешь. А Семён бы и поспорил, да только рта открыть не успел, как дрогнула земля на могиле, а из-под нее послышалась какая-то возня. Чёрт и человек вздрогнули враз, уставившись на могилку, пока доносился из нее сдавленный хрип. — Может, все-таки, крот? — с толикой надежды предположил парень, а нечистый качнул головой, когда из центра холма вынырнула грязная серая ладонь. — Не похоже на лапку крота, хоть убей.       Он еще и шутит. Сёма хмуро покосился на виновника происшествия, а тот, с любопытством вильнув хвостом, присел на корточки у могилки и наблюдал, как вылезает мертвец из земли, утробно кряхтя. А потом отпрыгнул чёрт от могилки, выпрямился и глянул на Сёму. — Что делать будем? — Будем? Что ты будешь делать, я не знаю. Ты заварил — тебе и расхлебывать, — развел руками Семён, но беса ответ не удовлетворил. — Так я-то и оставить могу все, как есть. Мы, нечисть, меж собой худо-бедно ладим, а вот с людьми у него разговор короткий. Пожрет всю деревню, и дело с концом. Вчера только чудом никого не убил. Несмышлен еще.       Сёме это не понравилось. Молча размышлял он, отступая за оградку, что делать, пока мертвец вылезал. Надо сказать, заметно преобразился старичок за пару дней своей загробной жизни: его посеревшая кожа, покрытая темными пятнами, местами отслаивалась от плоти, седые волосы торчали из головы неопрятными клочьями, на скрюченных пальцах изломались ногти, а глаза провалились в череп и потемнели. Кряхтя, упырь полностью вылез из могилы, пошатнулся, выплюнул изо рта забившуюся землю и повел носом. А во рту виднелись острые на вид зубы, да ещё и в два ряда. В безупречном состоянии. — Это же ты его сделал. Может, он тебя послушает, — прошептал Сёма, а упырь уставился на него темными глазищами. Волосы на затылке неприятно зашевелились, а по спине пробежал холодок. — Я не знаю, — ответил чёрт, оказавшись рядом с Семёном, запустил руку к нему в карман и достал жареные семечки подсолнуха. Осталось их мало — едва набирались в горстку. Чёрт наотмашь запустил их упырю, рассыпав на земле, а тот свалился на коленки и принялся собирать их в ладонь по одной. Сёма озадачился. — Считает он. Делает он это медленно, зато бегает очень быстро. Давай думать, пока он занят. Меня он вряд ли послушает. Не соображают упыри ничего, только арифметику и помнят. Им только кровь и плоть подавай, — сказал бес. — А что ж тогда делать? Убить его как? — Кол осиновый в сердце, а потом сжечь, — ответил Федька с таким видом, будто объяснял очевидное. Ну, и впрямь очевидно, только вот не знал Сёма, что метод из сказок и на деле работает.       Упырь все считал, неразборчиво что-то бормоча. — Тридцать девять! — воскликнул чёрт, а мертвец поднял голову, взвыл от досады и бросил семечки на землю, а потом начал заново. — Сбился. Бедолага, — улыбнулся чёрт, наблюдая за своим детищем. Сёма пихнул его в бок. — Кол-то осиновый где взять? Нам поторопиться бы, а то он убитых считать начнет, — зашипел парень, а бес пропал, не сказав ни слова. Остался Сёма один и разглядывал упыря, пока тот пересчитывал семечки. Решив не терять времени, дабы не погибнуть от клыков мертвеца, парень начал отходить от могилы, петляя за оградками, перелезая через тупиковые заборчики, и ушел достаточно далеко, когда до ушей донесся рев. Досчитал упырь семечки и принялся догонять Сёму. Но быстрым он был только тогда, когда бежал напрямик. Оградки же здорово его замедляли, и он спотыкался, рычал и злился. А чёрта все не было и не было. Никак, мелькнула мысль у Семёна, решил он его тут на произвол судьбы бросить? Что ж, не удивительно.       Уже покинув территорию кладбища, Сёма обернулся вновь, глядя на упыря, который лихо перевернулся через оградку вниз головой и со стоном пытался подняться. Рядом возник чёрт и сунул в руку парню остро заточенный кол. — Ты его убей, — заявил он, а в ответ на немой вопрос развел руками. — Он с третьим петухом уходит, а я с первым. Сейчас он неуязвим, а со вторым петухом начнет паниковать. Тогда-то ты его и заколи. Понял? — Что ж я за тебя должен отдуваться? — мрачно проворчал Сёма, но бес поспешно хлопнул его по плечу, мол, беги, а сам вновь исчез. Упырь-то, зараза, выбрался из-за оградок и теперь на неплохой такой скорости мчался к человеку, которого почуял. Семён долго думать не стал и дал стрекача к деревне, чтобы уж если запоет петушок, было слышно наверняка.       Быстро нагонял его покойник, хрипел и завывал, чуя живую кровь. Сёма остановился и махнул перед носом нежити колом. Упырь отшатнулся, как от огня, рассвирепел еще сильнее и начал нападать. У окраины, где уже виднелись первые дома, завязалась их драка. Махал парень точеным колом, изворачивался от рук и зубов упыря, а потом на подмогу явился Федька. Появился у покойника за спиной и прыгнул, словно мячик, ему на шею. Размахнулся и всадил растопыренные два пальца в глазницы упыря, ослепляя, а потом спрыгнул на землю и вытер руку о траву. — Так с ним сладить полегче. — Неужели? — засомневался Сёма, отступая назад. Упырь-то стал вертеться еще яростнее, замахал руками и зарычал, но кровь человеческую все же чуял и продолжал двигаться в верном направлении. Не обмануть было его чутье.       Заголосил петух в деревне, а вместе с тем и чёрт растворился с глаз долой, а упырь подорвался и слепо, зигзагами, побежал к кладбищу, спотыкаясь и шатаясь. Сёма взялся его догонять. Почуяв это, взвыл жуткий кровосос, завертелся на месте, будто водящий в жмурки, пытавшийся поймать кого-то. Пропел второй петух, и окончательно ослабший упырь досадливо взвыл, опустив руки. Тут-то Семён и вогнал колышек прямо в тощую серую грудь, пробивая сердце. Мертвец замер, захрипел, упал на землю, а третий петух его и добил. Изувеченное, страшное тело осталось лежать на траве.       Переведя дух, уселся Сёма рядом, отдохнул, переварил случившееся, а потом полез в карман и достал зажигалку. Не имея горючего ни под рукой, ни в сторожке, он попробовал чиркнуть огоньком просто так. Пламя, на удивление, сразу разбежалось по телу упыря и поглотило его в считанные минуты. Закоптил к небу черный дым, смрадный и тяжелый, а после осталась лишь кучка горячего песочного праха. До сторожки бежать все же пришлось. Вернулся Сёма оттуда с небольшим пакетом и совочком. Сложил останки, вернулся к могиле, снял верхний слой холмика лопатой и высыпал прах. Восстановив прежний вид могилы, он присел и закурил, уставший, как собака. А тут и утро занялось нежным розоватым светом на востоке. Переждав еще пару часов, встретил Семён сменщика, перекинулся парой слов и ушел домой. А дома обессилено рухнул на кровать и крепко проспал до вечера. Вечер был ранний, стемнеть должно было не скоро, а погода была просто замечательная. Дневной жар понемногу уходил, дул легкий ветерок, и Сёма решил закончить с ремонтом. Сил не было, как хотелось уже хорошенько вымыться в чистой, жаркой бане. Осталось-то там чинить совсем немного. И управился парень еще дотемна, заодно и прибрался, как следует, и в бане, и в предбаннике. Но топить печь, таскать воду и мыться сегодня уже сил не было. Ограничившись умыванием из ведра у колодца, зашел Сёма домой, поужинал, а тут как раз и Федька явился. — Ты бы хоть пару визитов пропустил, — уныло проворчал Семён, помешивая чай. — Не дождешься. Что там упырь? — Помер, сгорел, прах в могиле. — Вот и ладненько, вот и чудненько. В карты поиграем?       Так и привязался чёрт настырный, уговорив Сёму сыграть с ним. А сам еще и байки вдруг завел, видя, что нет-нет — а заскучает парень, зевая. Затейливо рассказывал бес, но не столько это будоражило воображение Семёна, сколько осознание того, что все это чистая правда. — Вот сейчас началась Седмица Русалья, — сообщил вдруг чёрт, тасуя колоду, чтобы раскинуть новую партию. — Зеленые святки. — Это что еще за событие? — буркнул Сёма, проигравший до этого уже в третий раз подряд. Хорошо хоть не на желание играют, а на сахарные кубики. Однако ж досадно. — Сёмушка, что ж ты совсем ничего не знаешь? — вздохнул нечистый, раздал карты и отложил прикуп. — Русалий праздник перед днем Ивановым. Ивана Купалу знаешь? — Лично не знаком, — сострил парень. — Да слышал я, слышал. — Вот. А русалки ныне неделю будут праздновать. Вспоминать свое земное житье. Хороводы водить, на березах качаться. И несколько раз подумай, прежде чем купаться идти, а уж особенно ночью. Утащат на дно, так и знай. Уж очень зловредные они по природе своей. — Погодь. Как они хороводы-то водят, на рыбьих хвостах? — не понял Семён, а чёрт закатил глаза. — При ногах они. Нет у них хвостов. Такие же ноги, как у нас с тобой. Ну, то есть, не прям как твои, сорок третьего-то размера, а вот как мои, красивенькие ножки, стройные, — хихикнул чёрт, выставив из-под стола ногу и пошевелив пальцами. Сёма только фыркнул и принялся играть с чёртом дальше, слушая его интересные байки. О русалках тот более ничего не сказал, а принялся рассказывать про Кота Баюна. Но прервался с петушиным криком, пообещал закончить завтра и исчез. Сёма же улегся спать, впечатленный россказнями беса, и видел соответствующие сны про всяческую нечисть.       Воскресное раннее утро было тихим, теплым, солнечным, а мелодичное птичье чириканье прямо за окошком заставило разлепить глаза. День идеальный, и думал Сёма, что следовало бы его с пользой провести. И додумать мысль не успел, как присвистнул кто-то за калиткой. Вышел он из дома и поздоровался с пришедшими товарищами. — На рыбалку пойдешь? — предложил Рома, поматывая спиннингом. — Помнишь, я тебе рассказывал о рыбном месте? — А, ну-ну, помню. Вы заходите, я сейчас.       Ромка бодро шагнул за калитку, за ним сонно и заторможено качнулся Денис — сразу видно, что сова. Не проснулся и не собирается, видимо. А каким чудом на ногах стоит — неизвестно.       Пока товарищи сидели на крылечке, Сёма отыскал удочку. Весьма неплохая, она нашлась, когда он разбирал хлам на чердаке в первые дни своего проживания здесь. Удочке пришлось только леску заменить. Копнув червей в тени у забора, парень собрал их, а после взял все нужное и вернулся к друзьям. Рома покуривал сигаретку, а Денис дремал, прислонившись к столбику крыльца. Очнулся от тычка в бок, встал и пошел, куда показали. — Ничего, очнется через часок, — пообещал Рома и затушил папироску.       Лишь на мгновение вспомнил Сёма о байках чёрта, в которых фигурировали русалки, да тут же и забыл. От простой-то рыбалки ничего не будет. Да и вдруг чёрт все выдумал, а в местной речке никаких русалок не водится. А если и водятся, посмотреть на них еще интереснее. Может, именно такое неуемное любопытство и нагоняло Семёну кучу бед и неприятностей, да только жизнь его ничему не учит.       К речке пришли быстро. Поплутали по берегу, пока Ромка не привел к нужному обрывчику. Вода текла размеренно, поблескивала на утреннем солнце, журчала звонко и свежо. И такая прозрачная, что видно у бережка и поодаль каждую подводную травинку, каждый камешек. Стайки крошечных рыбок шугливо дергались туда-сюда, а на кончиках травинок и камышей, торчащих из воды, сидели большие голубые стрекозы. И никаких русалок. Видимо, тоже ночные существа. А если так, то и опасаться здесь нечего. Расселись Сёма и Ромка на обрывчике, нацепили наживку и закинули удочки в реку. Дениска упал на траву и засопел. — Вставай, развалился, как лежень, — заворчал Рома, а его чернявый друг заворчал, махнул рукой и накрыл глаза кепой, заводя руку за голову. — Задолбал ты меня в такую рань таскать с собой. Рыба в речке круглосуточно, — бормотал засоня, а Ромка накручивал леску и вытянул мелкого пескарика. Сёма все ждал, когда клюнет. А Ромка снял улов с крючка, вздохнул и отпустил рыбку обратно в воду. Слишком уж мала, чтоб в уху идти. На леске остался клочок мокрой тины, и Рома запустил ее в спящего друга. — Вставай, заебал. Спать сюда пришел, да? — Это ты заебал, жаворонок хренов, — проворчал Денис, убирая с подбородка речную траву, поднялся и содрал с рядом растущего куста шишечку колючего репея. Метко бросил и попал в голову другу. Репей мгновенно прилип к светлым ромкиным волосам, а тот завернул лихую брань и отложил спиннинг, отдирая колючку с головы. А Денис, посмеиваясь, соизволил развернуть и свою удочку и присел на бережок. — Так и знай, ничего не поймаем. На Русальной неделе улов никакой, — ворчал он. Сёма не отреагировал на заявление, делая вид, что ему местные байки до лампочки. С него-то что взять? Городские — они все в сельские приметы неверующие. Но и Ромка, хоть и деревенский, хмыкнул скептично. — Такой большой, а в сказки веришь, — насмешливо поддел он друга.       Но улов совсем не шел. Что только не цеплялось к крючкам, да все сплошной мусор. То ветка пристанет, то кусок ржавого ведра, то чей-то ботинок, каши просящий, а то и вовсе подводная коряга. Пескарик, которого Рома отпустил, был первой и последней рыбкой, попавшийся на крючок. Пытались рыбаки сменить место, да все без толку. Плутали вдоль берега, пока не вышли к ровному, покатому бережку, который плавно уходил в воду. Мягкий речной песочек делал это место похожим на пляж. — Я искупаюсь, — решил Рома. — Ну и дурак, — вынес вердикт Денис, уселся на берег и закурил. — Утопнешь — я на твоей Нинке женюсь.       Роме это не понравилось. Ребята обменялись оплеухами, но чисто по-дружески. Разнимать никого не пришлось. Ушёл Ромка плавать, а Денис взялся допытываться у Сёмы, куда девалась его бывшая рыжая подружка. Отболтался Семён, а потом сказал, что тоже измучился от жары, без раздумий стащил одежду, оставаясь в одних трусах, зашел в реку и нырнул. Вода — загляденье. Теплая, как парное молочко, чистая. Не выдержал в итоге и Денис. Раздевшись, осторожно зашел в воду и нырнул пару раз, освежившись. Проплюхались в речке друзья едва ли не до обеда, пока животы голодом не свело. Денис выскочил из воды прежде всех, когда подшутил над ним Рома, нырнув и потащив на дно за ноги. Обиженно фыркал чернявый на берегу, пока хохотали в воде Ромка и Семён. А вскоре и им плавать надоело. Обсохнув на берегу, оделись парни, прикурили напоследок и разбрелись по домам.       Сёма, вернувшись, прислонил удочку к стене дома, поел, напился чаю и принялся таскать воду в баню. А потом и дров насобирал из старых трухлявых досок, ненужных бревен и сухих веток. Сготовил все это, чтобы баню, наконец, истопить. А под вечер хватился телефона. Не было нигде. Сёма брал его с собой, но в кармане штанов их не нашлось. Перед купанием выложил он свои вещи на берегу, и неужели прикопало телефон случайно под песок? Досадливо вздохнув, поплелся парень к реке. Начинало уже темнеть, и тем меньше был шанс найти пропажу в полумраке на берегу.       Дойдя до пляжного бережка, Сёма осмотрелся и побрел медленнее, расшвыривая ногами песок и вглядываясь. Речка мелодично журчала в сумерках, пока веяло от нее прохладой, зябкой и влажной. Где-то на мели болтали между собой лягушки.       Недолго бродил Сёма. В очередной раз пнул песок, а из-под ноги блеснуло черное. Наклонился и схватил парень свой телефон, сдул остатки песчинок, проверил, работает ли находка, а потом сунул в карман. Теперь-то можно и домой. И пошел он было, ругая себя, растяпу, но замер, сделав пару шагов, едва донесся до ушей чей-то приглушенный смех. Повернулся Семён к реке и вслушался. Журчание воды так исказилось, быть может? Но повторился смех с другого берега реки, где сразу после узенького бережка следовала заросшая березами чаща. Вспыхнуло любопытство в душе у парня, и ноги сами вернули его к воде. Усилился игривый смех, но слышался уже с другой стороны, чуть поодаль, вниз по реке. Думал Сёма о русалках, помнил, что говорил чёрт, но взглянуть хоть издали так хотел, что сил не было. Лишь бы это еще они были. Мало ли, местные девушки гуляют.       Смех зазвал Сёму уже совсем с другой стороны. Переливчатый, как тонкие колокольчики, звучал он из низких ветвей ракиты, близко — только с десяток шагов сделать. Без раздумий отправился Семён на звук, а тот все отдалялся, будто вел куда-то. Не считал парень шагов, не следил за местностью, смотрел лишь перед собой, пытаясь разглядеть ту, что смеется над ним. Долго шел-продирался к заросшему и дикому берегу, где разливалась река вширь и уходила вдаль, пока не остановился за одной из берез. Глянул вперед и замер, не дыша. А там сидела на поваленном стволе дерева девушка, опустив ноги в реку. Болтала ими, колыхая воду, а сама была нагой. Волосы длинные и спутанные, словно запущенные рыбацкие сети, по плечам распустились и отливали речной зеленью. Макушку голой красавицы украшал ветвистый венок, оплетенный влажной тиной и кувшинками. Пела девушка, и такого пения отродясь Семён не слышал. Голосом звонким, сладким и текучим, словно золотой медок, распевала незнакомка о березах и луне. И чем дольше слушал Сёма, тем быстрее забывал о словах чёрта и его предостережениях. Но случилось же ему, подбираясь поближе, хрустящую веточку ногой придавить. Вздрогнула девушка, петь перестала и повернула голову к березке, за которой прятался парень. Озарила хитрая улыбка ее хорошенькое круглое личико, лихо присвистнула девица, а перед Сёмой повисла на ветке березы еще одна зеленоволосая девушка, а за спиной — третья. Переливчато засмеялись они, оказавшись на земле, и толкнули Сёму к сидящей на берегу. Шагнул он к ней, а сам оглянулся. А девицы так и спускались с берез, поднимались из зарослей осоки, мокрые, зеленоволосые, но красивые, что глаз не оторвать, стройные и гибкие. — Дай мне гребешок, милый человек. Причесаться нечем, скоро колтуны забьются, — попросила сидящая девушка. Сёма растерялся. Хоть и знал, что гребешка с собой уж точно нет, но по карманам похлопал, будто ищет. — Не захватил с собой. Очень жаль. — Очень жаль, — повторила девушка и поднялась на ноги. Наготы своей не стесняясь, подошла к Семёну и заглянула в глаза. А тот смотреть в ответ не стал, озираясь, будто бы не знал, куда глаза деть. А русалки нагие были повсюду, куда взгляд не кинь. Начали они петь и танцевать, кто как. Кто у березки покачивался, извиваясь, кто в воде, стоя по пояс. Жутко, да и красиво. — А дай рубашку твою красивую примерить, милый человек, — потребовала стоящая напротив, рукой повернув к себе лицо Семёна за подбородок. А как пальцы убрала — так осталась на коже у парня холодная вода. — Осмелели люди, позабыли нас одевать-провожать, — сказала девушка, расстегнула рубаху, намочив все пуговицы, а сзади сдернули ее другие девушки, а надела на себя, кутаясь, самая низенькая и юная, почти еще девчонка подростковых лет. Осмотрелась, повертелась на месте и закатала рукава, которые были ей длинноваты, а полы рубахи почти до колен доставали. Озорно улыбнулась юная мавка. И тогда, как по команде, протянули все стоящие вблизи девушки свои руки и начали щекотать Сёму. В суматохе и давке, дико боясь любой щекотки, едва не задыхался он, извиваясь, а потом встретился губами с одной из мучительниц, уже оказавшись по колено в воде. И с поцелуем пришло русалье забвение. — Фу-фу-фу! Сёма, ну еб твою мать, а! Нашел, с кем целоваться, — заголосил возникший на берегу чёрт, шагнул в реку и выволок парня из воды, а потом пригрозил русалкам, которые вмиг попрятались, кто куда, осталась лишь одна — певунья, что сидела на берегу. Выступая за старшую, деловито скрестила она руки на груди и хмыкнула. — Кто не успел — тот опоздал.       Чёрт русалку игнорировал, тормоша Сёму и щелкая пальцами перед его лицом. Но, казалось, все бесполезно — в пустоту смотрели задернутые зеленоватым мороком глаза. Не реагировал Семён, не отзывался, качаясь, словно сонный блудила — русалий раб. Куда позовет его мавка-утопленница, туда парень и пойдет. — А ну расколдуй. Иначе разговор у нас с тобой будет короткий, — пригрозил чёрт русалке. Из воды, кустов и прибрежных трав выглядывали прочие утопленницы, ожидая, что дальше будет. — А ты мне не грози, — прошипела старшая. — Все согласно нашему порядку. Он сюда забрел, заморочить себя дал, значит наш теперь. — Это моя душа. — Так и следил бы получше за ней, за душой-то. — Мало вам утопленников? Я вам по весне прошлогодней одного привел! — психанул бес, злобно зыркая на русалку, а Сёму все тормошил, пощипывая и хлопая по щекам. — Спали мы еще, дурья твоя голова! А тот утопец твой навем стал. На кой он нам нужен? Злой, как та собака. Плавать-то теперь туда боимся, — высказала свою претензию старшая русалка, схватила Семёна за другую руку и ну тянуть на себя. Начали бес и мавка делить парня, шипели друг на друга, словно две змеи, но куда уж утопленнице с чёртом бороться. Отвоевал он себе человека, нахлопав русалке по рукам, увел подальше на бережок и начал звать по имени. — Сёмушка. Сёма, очнись.       Не возымел его зов никакого эффекта, а в речке и кустах захихикали злорадные русалки. Прыгнула старшая в реку и оттуда стала тихо напевать. Мигом дернулся Семён на ее зов, да так резко, что едва удержал его бес, не дав сигануть в воду. — Потаскушки речные, да чтоб вас… — скрипнул зубами Федька, развернул себе парня замороченного и от души вмазал по челюсти. Не среагировал Семён, только моргнул и вновь тоскливо уставился на русалку, ни слова не проронив. — Ко мне он хочет, горемычный, — деловито заявила старшая из русалок, перебирая зеленые косы. А чёрт все не унимался. Шептал что-то на разных языках, отговаривал, силясь морок снять, но не возвращался к Сёме рассудок. Злиться начал бес, хвостом мотать от досады. — Полно, не старайся. Другую душу себе найдешь. Петухи уж скоро пропоют, пора нам, — заявила русалка и снова позвала к себе парня. Шагнул Семён к реке, а чёрт преградил ему дорогу. — Не дождешься, нечесаная, — огрызнулся он, фигу скрутил и русалке показал. — Клин клином вышибают, — хмыкнул он, на цыпочки привстал и поцеловал Сёму, губами горячими к его губам прильнув, а ладонями лицо обхватил. Остановился замороченный, ахнули разом русалки со всех сторон. Моргнул Сёма раза три и сбросил зеленую пелену с глаз, ясным взглядом посмотрев на чёрта, пока брови к переносице сползались. А потом пихнул он беса от себя, а тот свалился прямо в речку и заплюхался под звонкий хохот мавок. — И это вместо «спасибо»? — возмутился Федька, пока Сёма хмуро оглядывал берег. Не нашел на себе рубахи и сплюнул в сердцах. А на девушек речных более не глазел - себе дороже. — Да ну вас всех в пень дырявый.       Ушел человек, а русалки все смеялись над чёртом, который вылезал из воды. Не смеялась только старшая. Злобно шипела она в спину бесу, проклиная за то, что отнял назад жертву замороченную. Федька ей только шикнул в ответ, спеша догонять Сёму. Нагнал и рядышком поплелся. — Они б тебя утопили, Сёмушка. Тебе благодарным надо быть, что я сообразил, где ты можешь быть, когда удочку твою увидел. — В пятак получишь, если еще раз подобное вычудишь, — пообещал Сёма. — А ты меня каким местом слушал, когда я тебе про русалок толковал, про Зеленые святки, про то, что опасно ночами у реки? — обозлился чёрт. — Ну и всплыл бы где-нибудь к утру. Тоже мне… — Ладно, не бухти, рогатый, — махнул рукой парень, немного оттаяв. — Никакой благодарности. Когда б я еще добрый поступок совершил? — продолжал ворчать чёрт, умолчав, естественно, что больше беспокоился о том, как бы душу не упустить, а не о жизни Семёна. Знать ему об этом не обязательно.       Так и ворчал бес всю дорогу до дома, успокоился только тогда, когда предложил ему Сёма в карты поиграть. Сменил Федька пластинку и стал дальше травить байки, завершив незаконченную вчера историю о Коте Баюне, что способен к оборотничеству в человека, сказывает сонные сказки и пожирает усыпленную жертву так быстро, что и косточек от нее не остается.