Чёртовы проказы

      Жизнь в деревне, спокойная и размеренная, текла своим чередом. Прижился Семён среди местных, перестал ловить косые и оценивающие взгляды. Долго ли ему чужаком у здешних ходить, если он сам на типичного городского, которых так недолюбливает сельский народ, ни разу не похож? Не заносчив Сёма, не насмешлив, выше других себя не ставит и готов подсобить по любой просьбе. Обыкновенный парень, крепкий, добродушный и отзывчивый. А уж когда избу, что славой дурной столько лет обрастала, в божеский вид привел, так и осмелели люди. Нет-нет — а подойдёт кто из мужиков чего-нибудь спросить. Почтальон осмелился таскать к калитке какие-то бесплатные газетенки, а местные ребятишки протоптали поодаль избы тропинку в ближайшую лесопосадку, которая славилась богатыми земляничными полянками. Раньше-то только в дальний обход идти приходилось. Так и успокоился народ — нет, мол, в доме никакой бесовщины. А уж Сёме и подавно дурная слава не нужна. Одному только чёрту это не по нраву было. Ругался он, что все его старания пошли псу под хвост, и что зря он столько лет дурную репутацию дому поддерживал. Ругался, ворчал, а потом успокоился. Другую забаву себе Федька нашел — заигрывать начал. Аккурат после случая, когда Семёна едва не погубили русалки. Уж почти неделя прошла, а он все не унимался. — Как же это так получилось, что так быстро морок с тебя сошел? Русалья-то ворожба совсем не слабая, — пристал назойливый бес, когда очередной ночью играли они в карты, сидя друг напротив друга на полу в гостиной. — Мне-то откуда знать? — сердито ответил Сёма, которого Федька уже доконал основательно. — А я вот знаю, — нацепил чёрт хитрую улыбку и показал задорные ямочки на щеках. — Есть у замороченного мавками только один шанс на спасение. Ежели поцелует его тот, кого он крепко любит, чары тотчас спадут.       К выводу, который подразумевал чёрт, Сёма пришел очень быстро. Хмуро пальцем у виска покрутил и бросил в нечистого карту, которой хотел отбиваться. — Головой не бился, болезный? Такую ересь выдумываешь. — А чего ересь-то сразу? — весело возразил бес. И стало ясно, что прицепится он теперь, и не открестишься от него. Чёрт-то знал, что не в том дело, о чем он толковал, а в силе. Сильнее он всех русалок, взятых вместе, и чары их сбил легко, пусть и не знал доселе о способе, который задействовал. Но не обязательно же Сёме об этом говорить, верно? Куда веселее глядеть за его реакцией и потешаться. — Что, не ересь разве? Если я и чувствую к тебе что-то, то чаще всего это раздражение. Очень сильное, — сказал Семён, покрыл последнюю карту чёрта и показал пустые руки, вот, мол, за мной победа. — А давай на раздевание? — предложил чёрт, нисколько не расстроившись своему поражению. — Не на что там смотреть, — покачал головой парень, наблюдая, как ловкими руками мешает Федька карты. Пальцы шустрые, бегают по колоде, что не уследишь. Не удивительно, если бес и фокусы отменные показывает. Хотя, к чему ему фокусы, если и так ворожить умеет. — Ну, это ты поскромничал. Я бы посмотрел. Вон ты какой… — Я про тебя говорил, — не дал закончить Сёма и не успел увернуться от летящей в него колоды. Рассыпались карты по голове, за шиворот рубахи попадали. Вздорно хмыкнул бес, поднимаясь на ноги. — Тут ты тоже ошибаешься, друг любезный, — заявил нечистый и скрылся на кухне, шурша в сахарнице. Сёма посмеивался — не все ж бесу над ним подшучивать.       Долго обижаться бес не умел. Похрустел сахаром, посидел на крыльце и посмотрел, как Сёма курит, пуская неровные колечки дыма вверх, в безветрие и тишь. Небо черное, словно чернильная лужа, ни облачка не приютило этой ночью, а звезды светили ясно. — Расскажи чего-нибудь, — попросил Семён. Бес не отказал. Начал рассказывать о полуднице, живо, в красках, да так и сморил этой историей Сёму в сон, словно тот Кот Баюн. Уже в постели дослушивал Сёма историю. Успел закончить байку чёрт, а после сгинул с петухами, а парень крепко уснул.       Поутру разбудила его трель будильника. Кое-как нашарив телефон где-то под подушкой, выключил Сёма назойливый писк, а потом, моргнув, взглянул на дату. Здесь, в глуши, пропустить счет дням было легче легкого. А сегодня минует его двадцать третий год жизни — с двенадцатью часами пополуночи наступит двадцать четвертый. То есть, формально завтра, а не сегодня. Невелика была бы беда, думал он, если б не вспомнил о своем дне рождения. А кто еще вспомнит? Ну мать, ну пара друзей — на том все. А здесь никто об этом не знает, оно и к лучшему, быть может. Однажды утратил этот день для Семёна всякую особенность, ничем не отличаясь от прочих дней. Лишь об одном напоминал: смерть на год ближе, только и всего.       За завтраком отогнал Сёма мрачные мысли, а после вышел во двор и почесал взъерошенную макушку. Занять себя хотел чем-нибудь, но никаких дел под руку не попадалось. Схватил тогда топор и вышел в палисад, чтобы срубить один из трех разросшихся кленов. Дерево на окна тень бросает, а без него солнца в доме станет побольше. Заодно будет, чем баню топить. Помахал парень топором, поработал пилой, дерево повалил, там же и распилил на части, а потом расколол во дворе на полешки. Сложил все ровной кучей у бани, доломал оставшиеся ветки и ушел в дом, уставший до смерти. К обеду невыносимо жарило с неба солнце, так что ни к чему было полудницу злить и вынуждать ее шарахать по голове. Так, видимо, объясняли в старину солнечный удар, да только заверял накануне чёрт, что лично ее, полудницу, несколько раз видел. А Сёма думал, что брешет бес. Как видел-то, если днем не велено ему по земле ходить? Разве что в облике кота…       Дома открыл Семён бутылочку холодного пива, расслабился за столом в прохладной кухне, хлебнул пару глотков — будто в рай попал. В такую жару еще и окунуться было бы неплохо, но решил парень от реки пока держаться подальше, до Иванова дня. Пусть и советовал ему бес полынь с собой таскать, чтоб русалок отпугнуть, не ходил Сёма к реке. На русалок посмотрел, любопытство унял, чуть не утонул — и хватит на том. И отпугивать их ничем не надо, если вовсе к ним не приближаться.       Любопытство у Сёмы с раннего детства было неуемным. Может, от него все беды, как знать. Думал он теперь, что ничем его более не удивить, не напугать — немного привык он к представителям нечистого племени, а сам себе сказал, что никуда больше не сунется, чтоб проблем не наживать. Да где уж… С озорным настроем нарисовался ночью чёрт, с аппетитным хрустом откусил кусок от здоровенного яблока и хитро посмотрел на Сёму, который пришивал пуговицу к рубашке, и не надо быть гением, чтобы понять, что бес что-то задумал. — Мечтал ли ты когда-нибудь, любезный друг мой Сёмушка, понять, о чем собака лает или мяучит кот? — спросил он, сплюнув на пол яблочную косточку. — Чего? — не сразу сообразил Сёма, так и замерев с иглой, воткнутой в ткань, а бес, закатив глаза, попробовал изъясняться проще. — Зверей хочешь понимать? — Ну… не отказался бы, — пожал плечами парень, а Федька усадил хвостатую задницу на стул и закинул ногу на ногу. — А невидимым быть, когда пожелается? — продолжал он перечислять незаурядные способности, вот только к чему клонил — непонятно. — Ну хотел бы, хотел, — начал Семён терять терпение. — А знать наверняка, в каком месте любой драгоценный клад зарыт?       Сёма промолчал, затянул узелок и порвал нить, а иглу воткнул в катушку ниток. Бес понял, что и здесь ответ положительный, удобнее уселся и отложил покусанное яблоко. — Ночь сегодня непростая, Сёмушка. Великая ночь.       И что же, думал парень, в ней непростого? Глянул он на часы — уже пять минут, как исполнилось ему двадцать четыре года, но ведь не это же чёрт имел в виду, верно? — Купальская ночь, балда ты эдакая, — вздохнул Федя, словно усталый учитель журил своего бестолкового, безнадежного ученика. — Так, — заинтересовался Сёма, встряхнул рубаху и повесил на спинку стула, а сам повернулся к чёрту. — И что нужно сделать, чтобы получить все эти суперспособности? Ах, да. Ты мне это так просто не скажешь, а только в обмен на душу, да? — попробовал догадаться он, а бес потряс головой. — Не. Душу пока себе оставь. Я смотрю, ты уже на все готов, что и уговаривать не надо. А что ты знаешь о Купальской ночи?       Сёма не знал ничего. Ну, что-то слышал про гадания на венках и прыжки через костер, да и только. Чёрт, не дождавшись ответа, тяжко вздохнул. — До того тонкая сегодня грань между явью и всем, что от яви по ту сторону, что вся природа это чувствует. Сегодня растут и цветут самые сильные травы, ведьмы шепчут самые сильные заговоры, да много чего, Сёма, но не это главное. Папоротник зацветет — сама частичка адского полымя распустится. Вот этот цветок тебе и нужен, — рассказал чёрт. Сёма помолчал, размышляя. С чего бы это чёрту вдруг делиться такой тайной? — Папоротник не цветет.       Бес, не ожидавший таких слов, моргнул и звонко расхохотался. — Ага! А чертей не существует! Ну и уморил, Сёмушка. Пятерка, небось, по ботанике была? — Ладно, так… И зачем ты мне это рассказал? В жизни не поверю, что сделал ты это без какой-то корыстной цели, — поделился сомнением парень, а чёрт и скрывать того не стал, быстро кивая головой. — Ну, а как же? Я бы тоже не прочь богатствами разжиться. Но только человек может клады копать, на которые папоротников цвет укажет. Их, видишь ли, раньше крестным знамением осеняли, когда закапывали. Вот и все. Так что давай так: я тебе подсоблю, ты цветок сорвешь, а дальше уж мы разберемся. Заранее не загадывают.       Крепко призадумался Сёма. Не далее, чем днем обещал он себе никуда нос не совать и в передряги не впутываться, но умел в нем чёрт любопытство разжечь, уж этого у него не отнять. И не столько несметные богатства интересовали парня, сколько талант понимать зверье. Это ж ведь даже и вообразить себе трудно, о чем собака ночью брешет, о чем чирикает поутру жаворонок за окном. Так что долго думать не стал. — Ну… И где его искать, этот папоротник? В здешних лесах он есть?       Чёрт аж подпрыгнул от перевозбуждения. Ишь, обрадовался, что уговорил на очередную авантюру. Тут бы Сёме призадуматься лишний раз о последствиях, но интерес был куда сильней. — Нет его здесь. Но один дремучий лес я знаю. Давай-ка мне руку.       Подошел Федька к Сёме и обхватил его протянутую ладонь. Вмиг оказались они в темноте, в лесу, где кругом шумела природа, стрекотало вокруг да ухало, а меж деревьев медленно плавали желтые светлячки. Луна сверху кое-как продиралась своим светом сквозь путанные ветки деревьев, высоких и густых. Близко стояли друг к другу могучие стволы. Такого по-настоящему дремучего леса никогда в своей жизни не видел Семён. Только охнуть и смог. А только потом заметил, что как был дома босым — так в лесу и оказался. — Я ж обуться не успел. — Долго же до тебя доходит, — хмыкнул чёрт и наколдовал парню обувку — какие-то примитивные шлепанцы, но и на том спасибо.       Повел Федька Сёму за собой, не отпуская его руки. Видел он во тьме лесной намного лучше, знал, куда идти, и противиться парень не стал. — Как далеко мы от деревни? — Очень далеко, — заверил бес, а потом вздохнул. — Забыл предупредить. Мои собратья, черти, охранять будут цветок. То наша непреложная обязанность, а за попытку самим сорвать цветок нас сам Сатана-батюшка покарает. Так что рвать его будешь ты, один. — Сначала в лес завел, теперь о рисках заговорил. Вот как тебя обозвать после этого? — начал сердиться Сёма, зашагав медленно, но чёрт упрямо тянул его за собой. — А ты думал, что такое сокровище просто так расти будет? Подходи да срывай? Нельзя, чтобы цветок в лапы к божьим воинам попал. Ты не робей, я тебя научу, как сорвать, — пообещал бес, а Сёма вздохнул. Раз уж в лесу на полпути, не поджимать же теперь хвост и не бежать назад. Начал дело — доводи до конца.       Первые папоротниковые кусты начали попадаться уже вскоре, но чёрт все вел мимо, будто знал, куда идти. А потом остановился. — Вон, где-то в районе тех трех сосен. Гляди, какие заросли, — показал он пальцем, а после повернул Сёму к себе. — А теперь внимай. Как увидишь цветок — так шагай прямо к нему, прямо на него смотри. Наклонись, сорви, глаза прикрой и развернись. И иди, слышишь? Иди, не оборачивайся, что бы там не услыхал за спиной, ты понял? А повернешься — погибель настигнет. Ничего не пугайся, шагай, пока на тринадцать шагов не отойдешь. А как шагнешь тринадцатый, так и выдыхай. Более тебя не достанут. А я тебя тут буду ждать.       Внимательно выслушал Семён, закивал и огляделся. Понять-то он понял, а вот цветка нигде не видел. Один папоротник зеленый ковром лежал, а сосны убегали вверх. — И да, чуть не забыл еще, — вновь подал голос чёрт. — Папоротников цвет только обнаженным можно увидеть. В чем на свет родился, в том и иди, — подсказал он, а Сёма не поверил. Вот же нечистая зараза, может и насочинял все, лишь бы раздеть его в лесу, своей потехи ради. Бес фыркнул. — Смешно тебе? — Да полно, неужели стесняешься? Сёма, сама природа человека не подразумевает никакой одежки. Ни один зверь в тряпке не родился, а человек — он что тот зверь, только разумней и говорить умеет. Нагота, Сёмушка — это очень сакрально. Даже душа человека — и та нагая, не носит ни платьев, ни штанов. — Ладно, все, — махнул рукой убежденный парень, махом снял с себя футболку и повесил бесу на плечо, взявшись за пряжку ремня. Расстегнул, спустил штаны, вылез из них и помешкал. — Трусы-то хоть оставить можно? — Ты в трусах родился, что ли? — фыркнул чёрт, схватил брошенные ему штаны, свернул и тоже на плечо повесил, наблюдая за всем действием. — И крест снимай.       Разделся Сёма, сбросил тапки и зябко поежился. Крест снял, под недовольное шипение Федьки сунул его в карман штанов, а потом вздохнул. Спину и плечи мигом облепили комары, от которых и раньше спасу не было. Дунул на него чёрт — кровососы наземь и попадали. — Ох и ладный ты, Сёмушка. Глядеть — не наглядеться, — присвистнул бес, скользнув взглядом туда-сюда, по широким плечам да по крепкому животу, а Сёма бы возмутился, если б не увидел в указанном чёртом месте махонький огонек. Шагнул он туда, а чёрт на месте топтаться остался. — Помни мой наказ, — шепнул он в спину и затих. Лес, казалось бы, тоже боялся хоть какой-то звук проронить: затихли ночные птицы, сычи да сипухи, ни шороха не издавали травы и листья, когда мгновенно возникло безветрие. А Сёма шагал к огоньку, который все увеличивался, обретая очертания цветка. Красивый, пламенный, раскрывал он свои лепестки, озарив жарким светом листву вокруг и бурые стволы деревьев. Бутон будто жаром полыхал, маленькие лепестки были охвачены золотым пламенем, от которого отрывались искорки и летели вверх, чтобы быстро растаять в воздухе. Чем ближе подходил Сёма, тем сильнее отдавался болью в глазах огненный свет бутона. Тревожно зашевелились листья вокруг, но склонился парень над цветком и протянул к нему руку. Провел ладонью около, чтобы проверить, можно ли обжечься, но оказался папоротников цвет холодным, не опалил ладони. Тогда сомкнул Семён пальцы на стебельке и обломил, а с места разлома засочился красный сок, больше похожий на кровь.       Едва цветок оказался в руках, закрыл Сёма глаза и отвернулся, чтобы зашагать прочь. Вот тут и началось все, и с первым шагом вернулись звуки в лес. Тревожно ухали совы, ветер качал листву, которая щекотала и обвивала ноги. Со вторым шагом зашептало, заворчало за спиной, скрипнули могучие стволы окружных сосен. Шевельнулся страх в душе у Семёна, но продолжал он шагать, смотрел лишь вперед, но чёрта не видел. Складывались в тревожные слова-предостережения птичьи голоса — понимал он, о чем кричали совы и стрекотали сороки. А где-то вдали, за стеной деревьев, мелькнул низко над землей голубенький блуждающий огонек. Покачивался он, маленький, манил к себе, а с места не сходил. Показывал, в каком месте сокрыто от людских глаз старинное сокровище, которому нет цены.       Не оборачивался Сёма, шагая десятый шаг. Взвыло за спиной много голосов, а потом затихли все, остался лишь один. Услышав его, едва не встал Семён, как вкопанный. — Сёмушка, сынок, — слезно позвал на помощь голос родной матери. — Обернись, не оставь меня здесь. Помоги мне. — Не вертись, не вздумай. Не она это, доверься мне, — зашипел впереди Федька, а сзади злобно взвыли чужие черти. А Сёма доверился. Знал он, что мама далеко отсюда, что здесь ей никак не оказаться. Доверился и шагнул одиннадцатый шаг, а за ним и двенадцатый. — Взять предателя, ломать ему шею, — приказал зычный голос, и вихрем завертелось все вокруг. Ветер нагонял пыль и бросал в лицо листья, а сзади, судя по звукам и голосам, кого-то били. — Ишь, что удумал, собака — людям помогать!       Звучно хрустнул на весь лес чей-то хребет, загоготали черти-охранники, а Сёма не выдержал — повернулся, лишь бы убедиться, что не Федькину спину сломали его недружелюбные собратья. А как иначе без чёрта-то своего из дремучего леса выбираться? — Ну дурак, ну лапоть, последний шаг остался, что ж ты делаешь? — заголосил впереди Федя, а Сёма и моргнуть не успел — накинулось на него с десяток шустрых хвостатых теней. Одурачили они человека — не было над помогавшим ему чёртом никакой расправы. Каждый из них и сам хотел бы кладом разжиться, да вот душа-то куда дороже любого сокровища была. Мяли черти бока Семёну, отобрали цветок, щипались и дрались больно. Едва-едва смог поднять парень руку и перекреститься. Хватило этого, чтобы отпрыгнули черти от него, как от огня. А Федька времени терять не стал. Подскочил он, схватил Сёму за руку и был таков.       Встревожили они своим появлением яблоневую рощу недалеко от деревни, в которой жили. Появившись под яблоней, вздохнули оба, а чёрт в сердцах бросил Семёну его одежду. — Ну что ж ты, дурень, повелся-то? Все же почти получилось, — сокрушался он, а Сёма раскрыл ладонь. Там исчезал, тлея слабым огоньком, ненароком зажатый лепесток волшебного цветка. — Ну откуда ж я знал? — дернул плечом Семён. Оделся, сел под дерево и лихо прихлопнул комара на шее. — Что маме моей ничего не грозит, я более-менее был уверен. А ты-то рядом был. Может, тебя и впрямь твои братцы порешить вздумали. — Ох, как мне льстит твоя забота. Ты, выходит, обо мне печалился, — заулыбался Федька. — Скорее о том, как бы я один выбирался из этого леса, в который ты меня заволок.       Федька такой ответ не принял и продолжал думать так, как желалось ему. А ему желалось продолжать делать Сёме нервы своими заигрываниями. Уселся он рядом, под яблонькой, травинку в рот сунул и замурчал какую-то песню. — Ничего, на следующий год попробуем, — вздохнул бес.       Посидели немного молча. Сёма нацепил крест обратно на шею, а чёрт моментально отодвинулся и надулся, как мышь на крупу. — А чего ты меня вытащил-то оттуда? Ну попался я твоим собратьям, сам виноват, значит, — задался вдруг Семён вопросом. — Чего не оставил меня там? — Чтоб я кому-то отдал душу, мне принадлежащую? Ага, разбежался, — возмущенно проворчал Федька, а Сёма так замер, забыв, что хотел прикурить сигаретку. — Это с каких таких пор моя душа твоей стала? — А нет ей другого пути, Сёмушка. Ты уже со мной связался. А продажа души — лишь вопрос времени. Да даже если и не продашь, в рай тебе все равно путь заказан. Ты теперь — моя работа. Моя будущая пропащая душа, а я — твой соблазнитель, — подробно объяснил чёрт и поскреб макушку. Сёме такая перспектива не по нраву пришлась. — Я еще отмолиться могу, — сказал он, стряхнув пепел с папироски на землю. — А смысл? Живете, как дураки, блюдете дурацкие боженькины запреты, а жизни толком не видите. А ты раскрой глаза, Сёма, да погляди, что вам господин небесный запрещает. Ослушайся его и время на молитвы не трать. И без того ваша жизнь коротка. Моментом надо жить, а не думать, что после смерти будет. Нет запретов, нет заповедей. Пока сам себе не разрешишь — никто не разрешит. — Это ты уже начал искушать, рогатый? — Ну, а чего время зря терять? — рассмеялся чёрт, отнял у Сёмы сигаретку и тоже закурил. — Красиво говоришь. Заманчиво, — не мог не признать Семён. — И красиво, и правдиво. — А чем соблазнять собрался? — А всем, — заявил Федька и вернул папироску. — Грехов аж семь, есть, где разгуляться. Ты не переживай, ничего не пропущу.       Парень только хмыкнул недоверчиво, едва не раздирая ногтями комариный укус на плече, особо болезненный и зудящий. Ночь в яблоневом саду стояла ароматная, тихая. До рассвета было далеко, луна все еще господствовала в небе, неполная, но яркая. Заходил чёрт вокруг яблони, травки какие-то срывал, бормотал и нюхал листья, а потом наклонялся снова, поматывая неугомонным хвостом. — Русалок нынче опять никто не проводит, — проворчал он и сел обратно под яблоню, спрятав в карман всю собранную траву. — Люди-то совсем про старые обряды позабывали. Прабабка твоя их в реку провожала. И родилась Гореслава, кстати, в дату этой ночи, — рассказал бес зачем-то, мусоля тоненький кончик своего хвоста во рту. — Как и я, — хмыкнул Сёма. — Да ну? Брешешь, — не поверил Федька, а потом покачал головой. — Ишь ты. Видать, написано у тебя на роду с нечистью водиться. Может, можно из тебя ведуна сделать? — Это душу надо продавать? — уточнил Сёма, а бес радостно закивал. — Нет, тогда не можно.       Не отчаялся бес. Продолжил мусолить хвост, глядя на звезды с задумчивым прищуром. — Переноси меня домой. На работу мне утром, — устало вздохнул Сёма, понимая, что хватит сидеть под яблонькой. Да и комары скоро совсем съедят, кормить их кровушкой уже сил нет. Бесу-то нипочем — его они не трогают. Невкусный, видимо. — Ах, работа, — тоскливо затянул Фёдор, схватил руку парня и вместе с ним оказался дома. — На кой она нужна, да кто ее придумал? Иди да воруй. Добра кругом навалом.       Сёма зажег в спальне свет и принялся расправлять свою постель. Услыхав рассуждения беса, хмыкнул и покачал головой, одеяло встряхивая. — Низко это. — Совесть твоя так говорит? О, она у тебя есть еще. А она бы тебя грызла, если бы сегодня тринадцатый шаг сделал без меня, а меня б и правда прихлопнули?       Семён призадумался, снимая футболку. Подул на успокоившийся большой комариный укус на руке, поправил крестик и пожал плечами. — Недолго. — Но все ж грызла бы, да? Ай, так я и знал, что тебе небезразличен. — Чушь. Всё, я спать. Когда там уже петухи?       Выключив свет, сел Сёма на кровать, наколдованные тапки сбросил с ног куда-то в темноту, а после снял штаны. Улегся, расслабился под мягким одеялом и закрыл глаза. Чёрт обиженно пыхтел в темноте, чем-то шуршал и матерился. — Никакой благодарности. Никакой.       Не ответил ему парень, начиная дремать. Угомонилась легкая ломота в теле после драки с чертями, унялись комариные укусы, а дремота наползала потихоньку, как наползает утренний туман на поверхность реки. — Спокойной ночи, Сёма, — пожелал зачем-то бес, тихонько подойдя к кровати. Тот сонно угукнул в ответ. — И с днем рождения, — добавил Федька, а его шустрые пальцы поскребли самый зудящий укус на предплечье, раздразнили только что унявшееся мучение. Рассмеявшись, исчез чёрт с петушиной песней, а Семён, матюкаясь, успокаивал разошедшуюся чесотку, поминая нечистого всеми недобрыми словами, которые знал. Но так измотался за эту непростую ночь, что вскоре достаточно быстро вырубился, а укусы если и почесывал, то только во сне.