Чёртовы проказы

      Поутру, едва взошло солнце, проснулся Сёма и уснуть больше был не в силах, маясь от головной боли. Она оглушительно стучала в висках, прихватывала так сильно, что в глазах темнело, а мозг, казалось, вот-вот выпрыгнет из черепушки. Стиснул Семён голову в руках, не открывая глаз и сетуя на недуг, тихо промычал сквозь сжатые зубы, а потом неожиданно почувствовал тяжесть и мягкие лапы на своем теле. Кот, проснувшись в ногах, прошагал прямо к голове Сёмы, свернулся на подушке, лапки в волосы запустил и замурлыкал раскатисто. Моргнуть парень не успел, как отступила боль, позволяя вздохнуть спокойно.       Это ж какая, оказывается, польза есть от чёрта! Благодарить вслух его Сёма не стал, но сцапал с подушки поближе к себе, погладил мягкий котий живот, почесал за ухом и под мордочкой, и чёрт затарахтел еще громче. Под это мурчание Семён и уснул, да так и проспал до обеда, не представляя, во что ему потом выльется минутная слабость и сонное желание потискать кошачье воплощение беса.       С обеда и до вечера ничем не занимался Сёма, впустую потратил время. Разве что в магазин сходил, а после нехитро поужинал, собрался и неспешно зашагал на работу. Голова была ясной, не было даже легкой мигрени под вечер, к которой он уже давно привык. Хорошо иметь кота, который исцеляет, а не в тапки гадит. Правда, покоя не давала мысль о том, что даром чёрт ничего не делает. И уж неизвестно, как там душа в теле ощущается, но пока она, вроде бы, на месте была, а не отошла в преисподнюю. Видимо, счет за все услуги чёрт ему попозже предоставит.       Как раз тогда, когда Сёма принял пост и распрощался со сменщиком, заморосил мелкий и противный дождичек. Вечернее небо затянуло сизой пеленой, а кладбище сразу стало мрачнее в разы. Осмотревшись, присел Семён под козырек крылечка у сторожки, достал сигаретку и прикурил, чиркнув спичкой. Вокруг поднялся ветер и начал качать кладбищенские елки и березы, сгоняя с их веток смолисто-черных ворон, которые гулко каркали, раздирая глотки.       Вплоть до одиннадцати вечера гуляла непогода, но до сильной грозы дело так и не дошло. Помочил дождик землю, а к полуночи разогнало тучи. Черное небо, усеянное звездами, явило пока неполную, но уже яркую луну. Зябкий ветерок заставил Сёму, который бродил по территории кладбища, чуть поежиться. — Мёрзнешь? — раздался за спиной знакомый голос, но Сёма даже не вздрогнул. Давно уже привык к тому, как внезапно появляется бес, вырисовываясь будто бы из ниоткуда. — Куртку забыл. Не думал, что будет дождь, — ответил Семён, повернувшись к чёрту. — Ну как же! Я же в обед, когда спал, нос спрятал в лапы, помнишь? Ясно дал понять, что будет холодно, — заявил бес. И впрямь, кажется, есть такая примета. Только поздно теперь об этом думать. — Чего явился? — У нас проблемы.       Сёма удивленно дернул бровями, поскреб макушку и попытался вспомнить, когда это они с чёртом успели нажить общие проблемы. Серьезно, когда? Слово «нас» его весьма напрягло. Кажется, Федька опять собирается повесить на Сёму последствия какой-то своей проказливой шуточки. Как это было с упырем. Ну и на кой хер они сдались тогда, такие проблемы? — Точно у нас? Может, все-таки, у тебя? — уточнил он, а бес покачал рогатой головой, скривив ухмылку. — Не-а, Сёмушка. У нас. Я бы даже сказал, что у вас. У всей деревни, то бишь.       Так, а вот это уже интересно. — Ты опять что-то натворил? — предположил Сёма, возвращаясь к сторожке, пока чёрт тащился за ним, с осторожностью избегая те могилы, на которых стояли кресты — от них он шарахался, а могильных каменных плит не боялся. — Нет, это не я. Само по себе натворилось, — очень честно ответил Федька, но только верилось с трудом. — Василиск пришел в здешние места, — продолжал бес, а потом присел рядом с Сёмой на крыльцо. — Что за покемон? — спросил Семён, роясь в воспоминаниях. Кажется, это что-то, связанное со змеями. — Чудовище. Гадина такая, одним взглядом убить может. Тот парень, которого вы давеча хоронили — его заслуга.       Сёме стало не по себе. Тело-то нашли совсем недалеко, на просеке. Не верить чёрту не было повода. И что, если эта тварь по деревне прогуляется? — Подожди. С чего он тут появился? — Ну, во-первых, тварь эта очень редкая. Они уж почти повывелись все. Этот, вероятно, кому-то прислуживает, — с готовностью рассказал бес, вытягивая босые ноги с крылечка. — А как он выглядит? — уже из любопытства спросил Сёма, а чёрт лукаво сощурился и ухмыльнулся. — Как бывшая твоя, — сострил он, а как увидел, что к хвосту тянется рука, чтобы потаскать за такие шутки, так мгновенно его убрал. — Да все, все. Шучу. Василиск покрасивей будет.       Сёма отвесил чёрту звонкую оплеуху, а тот, не расстроившись, лишь потер макушку. — Шутник, блядь, хренов. — Злой ты Сёма, как половец. Злой, грубый и мудак, — выдал чёрт. — А ведь умеешь быть хорошим. И руки-то у тебя ласковые.       Ага, припомнил-таки, зараза, утренние тисканья. Сидит, ухмыляется. Будто Семён его приласкал не облике кота, а вот как есть. — Василиск-то как выглядит? — повторил вопрос Сёма. Чёрт закончил шутки шутить, вздохнул и покачал головой. — Как гибрид петуха и змеюки. Голова петушиная такая, сам он какой-то весь… несуразный, небольшой, — попытался описать бес, жестикулируя так и сяк. — С хвостом, на птичьих лапах. Ну, а что ты хочешь, если он вылупляется из петушиного яйца, которое высиживает гадюка, — развел руками бес. Сёма призадумался. — Петухи яиц не несут, — уже с небольшим сомнением произнес он, припоминая, как ошибался в случае с папоротником, который цвести не должен, а вдруг зацвел. И точно — хихикнул бес, кивая. — Ну да, ну да, как же. Несут, еще как. Раз в столетие, правда, и только черные. Вот чисто черные, прямо чтобы без единого пятнышка. Поэтому это такая редкость.       Сёме надо было немного времени, чтобы новую информацию обдумать и переварить. Очевидно было, что люди маленькой деревни в опасности. Лишь бы теперь поутру новый труп где-нибудь не обнаружился. — Как его убить? — задал Сёма, пожалуй, важнейший вопрос, пока чёрт кусал ноготь на правой руке. — Зеркало его убьет. Крик петуха, — перечислил он, поморщившись на последнем способе. С криком явно будет проблема. Чёрт, у которого сноровки и силы побольше, чтобы бороться с гадиной, сам пения петушиного боится не меньше. — С зеркалом надо его искать, выходит так. — Так, да не так. Ночью оно не действует, а днем Василиска не отыщешь. Он, собака, по лесным канавам прячется, — заявил чёрт и призадумался. — Горностаев они боятся. Не знаю, почему.       Федька потянулся, почесал висок, встал с крыльца и внимательно посмотрел куда-то далеко, за кладбище, где за небольшим полем начинался лес. Замер, насторожился, даже хвостом мотать перестал. Прислушался, вроде как. Для Сёмы уже не было секретом, что слух у беса отменный. Он сам ему хвастался, что может временами подслушать, о чем люди в деревне судачат. — Слышишь что-то? — Чувствую, — ответил Федя. — Совсем рядом он, вон в том лесочке рыщет.       Указанный им участок был совсем близко от кладбища. Сёма встал с крыльца, вглядываясь в ночную темень. — Надо попробовать его убить, — с легким сомнением произнес он, не представляя, где взять сейчас горностая. Да и водятся ли они здесь вообще? — Надо, Сёма. Эта тварь никому житья не дает. Узнать бы еще, кто ее прислал.       Без предупреждения схватил чёрт Семёна за руку, мигнуло вокруг кромешной тьмой, и оказались они в лесу, где было чуть светлее, но все ж ненамного. — На глаза не полагайся. Встретишься с Василиском взором — тотчас отойдешь на тот свет, — предупредил нечистый. — И ядовит он. Остерегайся, чтобы не цапнул. Иначе и тогда не спасешься.       Подозрительно тихо было вокруг. Ночные птицы — и те молчали, ни одного насекомого не слыхать, даже ветер, казалось, утих и с гибкими березовыми ветками не хотел играть больше. Чёрт пальцами щелкнул и зажег по центру своей ладони жаркое пламя, осветившее землю и стволы деревьев рядом. По земле стелилась мертвая трава. Жухлая, будто прела под талым снегом с прошлого года, вот только была сухой. Скукожились, почернели лепестки, листья с нижних ветвей березовых осыпались, словно в позднюю осень. — Вот, гляди на это. Травит Василиск все вокруг дыханием своим, — шепнул чёрт и огонек в ладони спрятал, погасив. — А для тебя он тоже ядовит? — поинтересовался Сёма, стараясь вокруг особо не глазеть. Хоть и тьма, хоть и не видно ничего, но перестраховаться надо бы. Не хочется быть тем, кого поутру найдут, а на следующий день на кладбище определят. — Нет, но парализует ненадолго, а потом недомогание ужасное. Препротивные они создания, эти Василиски, ты не представляешь. Все, тсс. Надо нам на его след выйти. Ступай за мной.       Пререкаться не было причин. Сёма осторожно шагал за чёртом, который шел по мертвой тропе, где ступали не так давно птичьи лапы чудовища. Луна пестро освещала землю там, куда позволяли светить густые кроны деревьев.       Впереди, за деревьями, был небольшой овраг, заросший полынью и волчьей ягодой. Там чёрт молча остановил Сёму, приложил палец к губам и замер. Поодаль, меж двух берез, маячила маленькая тень. Издали силуэт выглядел так, что от куриного и не отличишь. Так же топталось на месте чудовище, копалось в земле куриными лапами, будто искало зернышко или мошку, очень похоже клокотало что-то, словно домашняя птица. Только змеиный, длинный хвост извивался, стегал по земле, словно нагайка. — Все, пошел я, — осведомил чёрт и растворился. Сёма ничего не понял, и решил поначалу, что бес ушел вовсе. Но снизу что-то цепкое уцепилось за штанину. Маленький рыжий горностай дергал его за джинсы. Глазками черными блеснул, коротенькой лапкой неуклюже помахал, а потом дал деру прямо к Василиску. Тот отреагировал мгновенно, взъерошился и забил перепончатыми, как у летучей мыши, крыльями. Силился Сёма чудище разглядеть, пока не спохватился, вспомнив, что гляделок с ним лучше не затевать — себе дороже. Тогда начал он наблюдать за горностаем, который пушистым мячиком прыгал вокруг Василиска, избегая ударов его клюва и хвоста. Долго они дрались, пытаясь разорвать друг друга. Клокотал и шипел Василиск, яростно повизгивал горностай, живым клубком катались они, приближаясь к оврагу, а Сёма осторожно следовал за ними, не зная, что предпринять. Неизвестно, сколько бы длилась борьба нечисти, если б чёрт не ухитрился, наконец, вцепиться в горло Василиску. Изловчился и повис на нем, вонзившись мертвой хваткой. Прыгало чудовище, гадко верещало, но не могло сбросить с себя зверька. Мотался на нем горностай, дергая лапками, но зубов не разжимал, а монстр исхитрился-таки цапнуть его. Обмякли они оба, в один момент. Чёрт от яда, а Василиск от удушья и зубов в прокушенной глотке, и более никто из них не пошевелился. Сёмен поспешил подойти к нечисти.       Чудище оказалось еще более омерзительным, чем можно было представить: голова и впрямь петушиная, но острый изогнутый клюв, с которого сочился яд, явно достался ему от хищной птицы; черные перья, переходящие с головы на шею, превращались в блестящую чешую, которая покрывала все остальное тело, вплоть до кончика хвоста, где красовалось одно гибкое перо. Глаз не было. Их бес умудрился выцарапать.       Чёрт так и не разжимал зубов. Блестел черными глазками, но двигаться не мог. Сёма протянул к нему руки и аккуратно разжал его челюсть, коснувшись треугольной мордочки. Оторвал кое-как, взял на руки, а поверженную им тварь пинком отправил в овраг, в непролазные заросли. Туда ему и дорога.       Обратный путь, который чёрт мог преодолеть за секунду, у Сёмы занял минут пятнадцать. Шел он быстро, держа в руках парализованного зверька, а потом и вовсе усилил шаг, когда вдруг хлынул дождь. Семён и не заметил, наблюдая за битвой нечисти, как на небо опять набежали тучи. Укрывшись, наконец, от ливня в сторожке на кладбище, Сёма тряхнул мокрой головой, ладонью взъерошил волосы, а зверька положил на небольшой низкий стол. — Ну что, герой? Даже превратиться не можешь? — спросил он у чёрта, а тот только глазками моргнул. Семён присел за стол, подпер голову рукой и принялся гладить длинное тельце горностая. Тот почти не намок — Сёма прятал его от дождя под рубашкой. Так что шкурка его была мягкой и приятной на ощупь. Понятно, почему горностаев мех так ценится.       Дождь за окном только усиливался, щедро поливая землю. Как знать, может травы, сгубленные дыханием Василиска, отойдут и примутся расти вновь, получив влагу? Тогда не останется и следа его пребывания в этом лесу. Напомнит о нем только свежая могилка — та, что по соседству с упыриной.       Сёма долго гладил горностая. Почесывал белую грудку, нажимал на подушечки маленьких розовых лап, а чёрт так и лежал недвижим. И неизвестно, сколько бы еще пролежал, пока вдруг не чихнул. Да сам же от этого перепугался, вскочил на лапки и замер. — Ты шевелишься, — констатировал Сёма, а горностай исчез, чтобы появиться в облике беса. — Да я уж давно отмер. Но ты так чудно гладишь, — хитро улыбнулся чёрт и сел прямо на стол. — Хитрожопый, — вздохнул Семён и скрестил руки на груди. Выглядел чёрт измученным и поникшим. Хвостом не болтал, не щурился лукаво. И у него даже, кажется, не было настроения проказничать. Тяжело вздохнул он и зевнул. — Ломит все в теле. Терпеть не могу Василисков, — изрек он, неодобрительно зыркнул в окно, в сторону деревни, а потом махнул Сёме ладонью. — Пора.       И исчез. Видимо, петух пропел. Исчез, и не явился следующей ночью, в заслуженный сёмин выходной. Тут бы и радоваться Сёме, что можно не слушать бесову болтовню, не играть с ним в карты и не терпеть выходки, но… Закралась в мысли легкая тревога о нем. А ну как василисков яд подействовал на него куда более губительно? Да и привычка бодрствовать с двенадцати ночи до трех-четырех часов утра, выработанная за все время проживания в деревне, не дала уснуть.       Явился Федька лишь следующей ночью, в разгар страшной грозы. — Что, жив? Здоров? — хмыкнул Сёма, сидя на кухне за кружкой чая. Федька уселся напротив, на свое место. — Скучал? Беспокоился за меня, да? Извелся весь, измотался? — натянул бес раздражающую улыбку, и все беспокойство за него, какое могло появиться у Сёмы, сошло на нет. — Падал в детстве, да? — участливо спросил Семён, а чёрт выложил на стол карты и дернул бровью, молча предлагая сыграть, но как-то боязливо дернулся, когда небо за окном раскололо пополам ветвистой белой молнией. Вслед за этим громыхнуло так, что в ушах зашумело, а Федька снова вздрогнул. — Распроклятая гроза. Спрячь меня, а? — попросил он, и Сёма даже не сразу понял, чем он может ему помочь. И вообще, где это видано, чтоб бесстрашный чёрт грозы боялся? Детская фобия, или что? — Полезай под кровать, — махнул он в сторону спальни, но нечистый качнул головой. — Не. За спину за свою спрячь, а? — Ну… Если скулить и трястись перестанешь, то спрячься, — пожал Семён плечами, допил чай и ушел в комнату, погасив на кухне свет. Сел на диван, взял книгу и открыл на закладке. Чёрт юркнул следом, уселся сзади, между спиной Сёмы и спинкой дивана. Поерзал, ворча что-то, а потом устроил свою любопытную голову у Семёна на левом плече и стал заглядывать в книгу. — Вот ты наглый. — Здесь они меня не достанут, — довольно заявил бес. Трястись и правда перестал. — Кто? — не понял Сёма. — Молнии. Погибель наша. Почему, думаешь, в людей молнии бьют? Потому что нечисть за их спиной прячется. Вот так, бывало, шмыгнешь из последних сил за спину человечью, и его вместо тебя поджаривает. — Я охуеваю с твоей хитрожопости, — возмутился Сёма, повернувшись к чёрту. — То есть, ты меня как щит используешь? Да на хуй мне это надо.       И хотел было он подняться с дивана, но бес руками за него ухватился, сцепив ладони на животе, и приклеился к спине намертво. — Стой, стой! Не ударит тебя, честно. Я про улицу говорил. В доме не так страшно, — заголосил бес и удержал человека на месте, ни в какую не отлипая. Сёма вздохнул. — Почему в вас молнии бьют? — Ну, говорят, сам старший ангел Михаил молнии бросает, чтобы род Сатаны-батюшки истребить. Но я в это не верю. Ему, думаю, есть чем заняться и без того. Но, как бы там ни было, молнии исправно бьют и убивают моих собратьев пачками. Кто, как говорится, не спрятался… — С вашего рода не убудет, — хмыкнул Сёма. Чёрту это не понравилось, и он ущипнул его за бок. — С вашего тоже.       Семён замолк, читая книгу, которую уже неделю из-за разных обстоятельств осилить не мог. Чёрт от этого быстро заскучал, стал ерзать, сопеть, ворчать и всячески раздражать. — Главный герой умрет, можешь не читать. Поговори лучше со мной, — не выдержал нечистый, а Сёма пихнул его локтем и отложил книгу. — Убить тебя мало. О чем с тобой разговаривать, паразит?       Интерес к книге Сёма не потерял, но понял, что читать в присутствии беса бесполезно. А с очередным раскатом грома дождь захлестал особо сильно, и свет, дважды моргнув, погас. Вот так. Стихийное, мать его, бедствие. — Я могу много интересного рассказать. Ты только спроси. — Доколе ты будешь меня донимать? — честно поинтересовался Сёма, а Федька засмеялся, щекотно и горячо задышал в шею. — Покуда душу не получу. — А потом кого будешь мучить? — Не знаю. — А до этого кого мучил? — Особо никого не мучил. Федьку Скворцова в могилу свел, а последняя душа, которую я получил, была твоей прабабки.       Сёма задумался. Много лет с той поры прошло, а чёрт, по видимому, так и жил здесь в одиночестве. Вопросов было много. — Как так вышло, что она с тобой связалась? — спросил Семён. От своей матери он ровным счетом ничего не слышал о каких-либо родственниках. Может, бес ему хоть что-то расскажет? — Гореслава была нездешняя. В другом селе я ее повстречал. Она, как и ты, на Купалу родилась, расположена была к ворожбе, тонко чувствовала. Непогоду могла предсказать, никакой сглаз к ней не прилипал. Из крестьян она была, замуж рано выдали, в шестнадцать лет. Как-то зимой предупредила она мужа своего и других мужиков, чтоб охоту отложили и дома остались. Чуяла, что сильный мороз ударит. А мужики-то посмеивались, лучше, мол, знали. Так заплутали и померзли насмерть в тайге все, кто ушел. Гореслава овдовела, с малым дитем осталась, а с ней еще с десяток баб в деревне — все без мужей стали. Так ее и невзлюбили, сетовали, что накаркала беду, и она все больше становилась отшельницей. Сидела одна, по мужу тосковала, тогда-то я к ней в гости и пожаловал. Облик мужа ее принял, так ведь и она не так проста. Сразу смекнула, что к чему. Кончай, говорит, маскарад разводить. Гнать меня не стала, так мы и спознались с ней. Со скуки в ведьмы и подалась. Мы с ней вдвоем славно проказничали, пока ее с деревни не прогнали. Сюда мы и пришли. С моей помощью дом она выстроила, стали мы дальше пакостить людям. Гореслава и с русалками местными сдружилась. А дочь свою она от себя отгородила, в церковь отвела и там оставила. Тогдашние поп с попадьей не могли ребенка не взять. Так твою бабушку в храме и воспитали. А Гореславу к двадцати четырем годам хворь подкосила. А в двадцать пять ее не стало. Умерла она у меня на руках, и душу прямо ко мне в руки отпустила. Вот так вот.       Замолчал чёрт, закончив рассказ и оставив Сёму в глубоких раздумьях о прошлом своих предков. — А бабушка моя что? — А, да. Фроськой ее звали. Выросла она под присмотром попа, о матери своей слышать ничего не желала. Обвенчалась с поповым сыном, а когда тот сан священника на себя принял, сама попадьей стала. Дом этот они стороной обходили, сами не совались, других не пускали, и продавать страшились. Я иногда давал о себе знать. Ну, во сне мог явиться, или еще как. Вот, — сделал паузу чёрт, поудобнее сел и на другое сёмино плечо голову положил. — А потом у них твоя мама родилась. И вот уж ей, бедной, житья здесь не было. С самого детства, едва лопотать научилась, вбивали ей молитвы в голову. Подъем до зари, службы, посты. Ни подружек, ни друзей, ни котенка, ни собачонки. Какой ребенок такое детство заслужил? А как подросла она, так и вовсе люто блюсти за ней стали. Девчушки деревенские вечерами с парнями гуляют, а она все в церкви сидит. Так и не выдержала, сбежала, когда восемнадцать ей исполнилось. Больше я ее здесь не видел. Пару раз только, когда она приезжала потом родителей хоронить. В дом тоже и ногой не ступила. — Ну, теперь понятно, почему она в лице меняется, когда приходится о деревне вспоминать, — задумчиво протянул Сёма, а бес за плечом оживленно закивал. — Она у тебя, небось, не набожная? — Не набожная. Но верующая. В крайности не бросается. — А бабка твоя бросалась. Забавно, да? Прабабка ведьма, а бабка — святоша. — Обхохочешься.       За рассказами чёрта время летело незаметно. А гроза все не утихала, и то и дело в кромешной темноте вспыхивал свет от молний, на пару секунд освещал комнату, а потом все вновь погружалось в непроглядную тьму. Ветер хлестал по окнам порывисто и резко. Чёрт снова засопел в шею, нагоняя мурашки. — А чем тебе Федька Скворцов не угодил? — задал Сёма следующий вопрос. Бес оживился. — А дотошный слишком был. Заперся сюда как-то раз, на спор. Я и решил его напугать, от скуки-то. Явился в облике своем, а он и напугался, а потом снова пришел. То выгнать меня отсюда хотел, то священника привести, чтобы избу освятить. Надоел он мне, я ему голову заморочил и на реку увел. А провалился он сам. — Ну да, как же. Конечно сам, — усмехнулся Семён. — С тех пор я Федькой и зовусь. Взял в привычку брать имена всех мною погубленных. До того Стёпкой был. Про Стёпку не спрашивай, история долгая. Вот… А мог быть и Сёмой сейчас. — Не надо мне так тонко угрожать, — попросил Сёма и чуть дернул плечом, когда нечистый опять слишком щекотно подышал ему в шею. — А первое имя какое? Есть же оно у тебя? — Есть. Ну, обычно черти безымянные. Кто-то сам себе имя дает, к кому-то прозвище прилипает. А меня мать назвала. Не моя, не родная. — А родная что? — спросил сбитый с толку Сёма. — А родной до меня никакого дела не было. Я ведь тебе говорил, что чертовок у нас нет? Ведьмы чертям сыновей рожают. Рождается чертёнок, а растить его родители не хотят. Подкидывают в человеческую семью, меняют. А человечьего сына в жертву нашему Сатане-батюшке отдают. Люди в таком случае ничего не видели, отводила им ведьма глаза. Но случалось так, что слетал с них морок, и чёртово дитя убивали. А если нет — то чертёнок вырастал и убивал всю семью. Вот я — такой подкидыш. — И ты убил всю семью, — скорее констатировал, чем спросил Сёма. — Живой сижу, с тобой лясы точу. Стало быть, убил, да. А еще так вышло, что мать, к которой меня подбросили, почти сразу выведала, кто я такой есть. На Крещенскую неделю кто-то из старших детей воду святую случайно разлил. Мать держала меня на руках, рядом с лужей прошла и глянула в отражение. Сущность мою увидала и шмяк меня об пол… — Роняли, все-таки, — усмехнулся Сёма, а чёрт начал щипаться. — Ну все, все. Молчу. — Вот и молчи. Так вот… Со мной ничего не сталось после падения, а мать человеческая ко мне больше не подходила. У нее одной морок слетел, и давай она твердить, что бесово дитя нянчит. Никто ей не верил, а церкви вблизи не было. А мать потихоньку умом-то и тронулась, а потом и руки на себя наложила. Но до того успела мне имя дать, сродное моему характеру. — А давно ты родился? — опять перебил беса Сёма. — Давно, Сёмушка. Твоя родина тогда еще Русью княжеской звалась.       Сёма бы сказал, как он удивлен, да ни одно слово приличное в голову не пришло. Это ж насколько чёрт древний? Он, стало быть, живой свидетель всех достоверных событий, что тогда происходили? Был бы Сёма историком, точно душу бы продал за такие знания. — Ладно, так как тебя мать назвала? — спросил он, наконец, но ответа не получил. В спину мягко потыкалась кошачья лапка, а на потом плечо забрался черный кот. Петухи, стало быть, пропели. Отлично. Придется, видимо, аж до следующей ночи ждать.       Взяв кота на руки, Сёма встал с дивана и лениво зашагал в спальню. Гроза уже пошла на убыль, и за окном редко и глухо грохотал уходящий гром. Дождик капал по окнам совсем тихо, быстро убаюкал Семёна своим ритмом. Да еще и кот, взобравшись на грудь, сонно тарахтел, нагоняя дремоту. Оба заснули до того, как дождь совсем перестал капать. Гроза ушла далеко, забрала с собой проливные хмурые тучи, оставив чистое, вымытое небо, которое вскоре окрасилось первыми лучами ранней зари.