Чёртовы проказы

      Ранний трезвон будильника стал явлением крайне нежелательным. Сёма не выспался, у него снова болела голова, а на улице до сих пор не прекращался дождь, судя по звукам за окном. Отключив телефон, он упал обратно на подушку, категорически не желая вставать. В изголовье лениво зашевелился кот, дотронулся мягкими лапками до головы Семёна, снова прогнал куда-то всю головную боль, а потом слез с подушки и уселся рядом. — Если б ты мне еще завтрак сообразил, то цены б тебе не было, — вздохнул Семён. Чёрт сделал важную морду, всем видом давая понять, что без труда исполнит любой каприз. В обмен на душу, разумеется.       Нехотя откинув одеяло, Сёма поднялся с кровати и стал собираться на работу. Чёрт остался валяться на кровати. Перевернувшись на спину, он сладко потянулся, зевнул во весь рот, а после снова свернулся в уютный и теплый калачик, чем вызвал у Сёмы приступ зависти. Черной, как шерсть кота, который останется в мягкой постели и проспит весь день, не зная ни забот, ни хлопот. Отдохнет, зараза, выспится, а ночью снова будет бурагозить, не затыкаясь ни на минуту. — Имя вечером не забудь сказать, интриган хренов, — бросил ему Сёма, затягивая ремень на штанах. Кот дернул ухом, не открывая глаз, а Семён, натянув футболку, ушел на кухню. Там пожарил себе яичницу, позавтракал, а после наделал с собой на работу бутербродов, заодно думая, что стоит заботиться об этом с вечера, а не торопливо дергаться утром, рискуя опоздать.       Покинув дом, Сёма быстро дошел до кладбища. Чуть намокнув под дождем, он первое время зябко ежился в своей сторожке, а после немного подремал в обед. Смена была долгой, скучной, бесконечно нудной. Ровным счетом ничего интересного не случилось. Собственно, ничего интересного и нельзя было ждать от такого места, а если интересное и случалось, то автоматом попадало в категорию «опасное», как это было в случае с упырем. С чёртом не соскучишься, и Сёма думал, что вряд ли его уже что-то так сильно удивит. Оказывается, даже к сверхъестественным явлениям можно достаточно быстро привыкнуть.       Домой Сёма добрался с трудом — дождь залил и размыл сельскую дорогу, и не было такого места, куда можно было наступить, не намочив кроссовки. Берцы, наверное, получше бы справились с деревенской грязью, чем тряпье на резиновой подошве, но поздно было об этом думать. Повесив сушить убитую в хлам обувь за шнурки в сенях, Семён сварил макарошек на ужин, поел и силой заставил себя разобраться с горой грязной посуды, покуда она сама с собой не разобралась, рухнув со стола. Мыл он неспешно, периодически отпихивая кота, который путался в ногах, проказничал и драл когтями джинсовые штанины. Вот, думал Сёма, кот как кот. Ничем чёрта не напоминает, кроме формы хвоста. Даже милее кажется, чем есть на самом деле. До чего же хитрый дневной облик. Самое то, чтобы в заблуждение вводить и бдительность усыплять. Часто ловил себя Сёма на такой мысли, что иногда забывает об истинной сущности Федьки и его предназначении. Что ждет его по итогам такого соседства? Да ничего хорошего, тут и к бабке ходить не надо.       Отмыв посуду, Семён вымыл и пол, притащил домой чистой воды и включил чайник. За окном уже стемнело, а как раз в разгар чаепития, когда перевалило за полночь, на месте черного кота явился Федька. — А мне чаю? — с ходу потребовал нечистый, а Сёма кивком указал на плиту, мол, наливай себе сам, сколько влезет. Чёрт надулся и задницу от стула оторвал. — Не развалишься. — А кружка моя с вишенками где? — Глаза разуй, — проворчал Сёма, получше зашторив окно. — Ну, давай, интриган, повествуй дальше. — А, точно, — вспомнил бес о незаконченной истории. Налил себе чрезмерно крепкого чая, уселся на свое место, одну ногу под себя поджал и хвост на спинку стула повесил. — Имя. Да. На чем я остановился? — На том, что родился давно. Сколько тебе, кстати, лет?       Федя призадумался, беззвучно шевеля губами и изучая потолок. — Шесть сотен, и еще полста где-то, — навскидку ответил он, а Сёма немного помолчал. Шесть веков, рехнуться ж можно. Сколько всего чёрт повидал, а сколько еще есть таких вот, как он? Об этом почему-то только сейчас пришлось задуматься. — Динозавр, — хмыкнул Семён, а Федька громко отхлебнул чай и покачал головой, запуская в рот сахарок. — Да брось. Молодой я, по нашим меркам-то. Чертёнок еще, можно сказать. — Ага. Младенец прям. Так что, зовут-то как? — Безболог — так меня мать неродная нарекла, по характеру моему. «Без благого» означает. По-славянски имя сложено. Не нравится оно мне, потому и беру себе другие. И ты меня Федькой продолжай звать, — наказал чёрт, а Сёма кивнул.       Допив чай, хотел было он уйти с кухни, да бес его не отпустил. Стол одним щелчком от лишнего расчистил и карты начал тасовать. — На желание. Давай, коли не трусишь?       Опять он за старое. — Давай. А почему на деньги не хочешь играть? — поинтересовался Сёма, усаживаясь за стол снова. Чёрт смешливо фыркнул. — Что для нас деньги? У нас другая валюта в ходу. Душа человечья. А коли играл бы, что у тебя выигрывать? Твою военную пенсию? — рассмеялся лукавый, а Сёма от веселья воздержался, угрюмо подпирая голову рукой. — А зачем тебе тогда сокровища, на которые папоротниковый цветок указывает? — Ну как зачем? Это как раз та валюта, на которую можно купить любую душу. — Не любую, — поспорил Семён, а чёрт еще громче засмеялся, раздавая карты. — Ну, Сёмушка, коли не любую, то многую. Жадность — великий грех. Большой соблазн, и ведет с собой под руку столько грехов.       Семён взял свои карты, осмотрел и взглянул на чёрта. — А мне вот деньги не нужны. Не нужны — и все тут. Того, что есть у меня, на хлеб с молоком хватает — и ладно. — Верю, искренне говоришь, — кивнул чёрт и сощурился, будто ему вызов бросили. — А я тебя, душа моя, другим возьму.       И сделал первый ход. Завязалась игра, и помнил чёрт, что мухлевать не должен. Да и давно отпала охота. — Чем это? — лениво поинтересовался Сёма, отбиваясь картами. С самого начала везения не было. Досадно. — Придумаю. И вообще, твой самый главный грех тебя в рай не пустит, сколько бы ты не молился.       Семён вопросительно взглянул на беса, а тот добрал себе карт в раздачу и начал крыть козырями. — Что так смотришь? Жизней погубленных на тебе целая тьма. Смерти чужие, словно рубцы махонькие, и столько их на твоей душе, что не сосчитать так сразу.       Помрачнел Сёма и тяжело выдохнул. Об этом он предпочитал не думать. О таком вообще не думают те, кто воюет. Всем известно, что в войнах смысла нет. Как и нет, почему-то, такого человека, который в силах бы был остановить кровопролития. Видимо, никак не лежит душа у людей к мирному урегулированию конфликтов. — Я солдат, а не убийца, — поспорил Семён. — Ну… был. Разве мне не отпустят, если я долг свой отчизне отдавал? Защищал других от смерти? — Нет, не отпустят. Солдат, убийца — все одно, — махнул рукой нечистый. — Каинов грех. — А как же тогда все эти войны во имя веры? Орды рыцарей-крестоносцев, которые славили Христа в походах? — отчаянно возразил Сёма, забыв про игру. — И им не отпустили?       Чёрт лихо дернулся от имени сына божьего, смахнул мурашки с руки, а ощетинившуюся кисточку на хвосте заботливо пригладил, завивая на пальце ее тонкий длинный кончик. — Не отпустили. Все они в аду горят. Все, кто Святую землю годами кровью заливал. Так-то. Потому что, Сёмушка, господин ваш небесный не просил их за него воевать. Не поступало от него такого приказа. Все в аду. Все эти ваши… святые полководцы, которых земные деды, в рясы обряженные, к блаженным приписали. И ты, простой вояка, тем более гореть будешь, — подвел итог Федька, а потом молча на карты кивнул, мол, играй, а не зевай. — Врешь, — невесело хмыкнул Сёма. Что ж это, получается, ни одна военная цель, даже самая благая, одобрения свыше никогда не получит? — Я никогда не вру, — деловито заявил чёрт, чем насмешил соперника по игре. — Говорит дитя лжи и порока. — Ну, я могу фантазировать и недоговаривать. — И еще десяток синонимов слова «лгать», да? Ладно. А что насчет, скажем, Жанны д’Арк? — А, ну она-то мученица. Им положено в рай, — пожевал губу чёрт, хмурясь. — Что за логика? Она же тоже убивала, верно? Хорошо, погибла в мучениях, так. Но тысячи простых солдат, которые тоже погибали кошмарной смертью, и, тем не менее, имели на себе грех убийства, попадали в ад? — Да. Попадали. Слушай, за логическими разъяснениями не ко мне. Это ты у Всевышнего спроси, ага? — кончилось терпение у чёрта, который сам стал не рад, что эту шарманку завел. — А когда я с ним встречусь? — шутки ради спросил Семён, продолжая игру. Все, кажется, сводилось к победе беса, но надежду терять не стоило. — Когда Страшный суд нагрянет. Там он с каждого грешника спросит.       Какое-то время играли они молча. Чёрт мурлыкал себе что-то под нос, Сёма осмысливал услышанное. Логических несоответствий было много. Как Господь, который сам имеет при себе воинство и полководца в лице Архангела Михаила, может быть против войн? Или войны он не запрещает, но наказывает за убийства? Но войны без потерь и кровопролития быть не может, ни одной, никогда. Иначе это не война. В общем, лжет либо Библия и прочие подобные ей источники, либо чёрт. Сёма выбрал не верить Федьке. Серьезно, у нечистого есть резон оболгать того, кого он ненавидит и боится больше всего на свете. — Итак, — подал голос чёрт, прерывая душевный мятеж Семёна. — Из этого всего можно сделать вывод, что шанса очистить душу у тебя уже нет, путь в рай тебе заказан, и мне только и остается, что окончательно тебя совратить. — Раз и так в ад попаду, чего тебе стараться тогда? — Чтобы ты именно по моей заслуге туда попал. Тебе терять нечего. Можешь смело бросаться в объятия греха и порока, — великодушно разрешил бес, отбился последними картами и самодовольно скрестил руки на груди. — В моем лице, — скромно добавил он. — Обойдешься.       Проигрыш. И необходимость выполнять чёртово желание. После такого разговора неизвестно, чего захочет нечистый. — Пойдем гулять? — предложил Федька, чем даже слегка удивил, но показывать этого Сёма не стал. Кивнул, соглашаясь, поднялся на ноги и потянулся хорошенько, разминая спину. А потом сдернул со спинки стула свою толстовку и натянул, сунув в карман сигареты и коробок спичек. Чёрт тоже вскочил, но отправился на улицу так, как был: босым, в летних шортах и полосатой, словно матросская тельняшка, майке. — Замерзнешь, — бросил ему вслед Семён. — Не мерзну. Горячий я, — поспорил Федька, топчась на крыльце, а потом в хитрой улыбке губы скривил. — Во всех смыслах.       Сёма промолчал. Да, уже заметил, каким жаром иногда от чёрта пышет. Как от печки. О других смыслах он думать не стал. А бес вот, зараза, униматься и не думал. — Как совратиться пожелаете? — спросил он весело, едва они вышли за калитку. Ночь была ясной, лунной, слегка зябкой, комары одолевали, но в этот раз Федька сделал что-то, чтобы облетали они его стороной. Его, и Сёму заодно. Хорошо, когда никто в кожу не впивается. — Никак. — Любой грех на выбор, — гнул свое бес, шагая босиком по пыльной дороге и рассматривая темное небо. — Начнем с гордыни. Я не ошибусь, если скажу, что она трогала твою душу? Ну хоть раз. Но лично я считаю этот грех скучноватым. Что там далее? Зависть. Завидовал? — Завидовал, — признал Сёма. — Кому и в чем? — полюбопытствовал бес. — Тем, кого не угораздило с чёртом связаться, — проворчал Семён, чем Федьку рассмешил. Тот посмеялся, потом указал маршрутом дорогу к реке. Свернули, зашагали прогулочным шагом. — Чревоугодие? — А кто вкусно поесть не любит? — возразил Сёма. — О, и мое любимое, — протянул чёрт, — похоть. — Ты, кажется, всерьез настроился отваживать всех потенциальных партнерш для подобного согрешения, — едко ответил Семён, а чёрт ехидно хохотнул. — Партнерш? Не на того нарвался. Я не халтурщик какой, лично этим займусь, — пообещал бес, чем заставил Сёму нахмуриться. И так с чёртом житье — словно на пороховой бочке, так еще и домогательств для полного счастья и не хватало. — Что там дальше-то по списку? — Одна скукота, — махнул рукой лукавый. — Гнев, уныние да алчность. — Кончай уже трепаться, искуситель хренов, — вздохнул Сёма, полез в карман и достал сигаретку. Чиркнул спичкой, прикурил и пошел дальше, а чёрт не отставал. — Не хренов. Сумею совратить. Сам не заметишь, как вожделеть меня будешь, — заявил бес, на пути нарисовался и теперь шагал перед Сёмой спиной назад, хитро поблескивая глазами. — Сладко вожделеть, до потери душевного покоя. Ни о чем думать не сможешь, только обо мне. — Звучит не слишком заманчиво.       Встал чёрт, как вкопанный, и Семён притормозил перед ним вплотную, глядя сверху вниз. — Такой сладкий грех тебе не по нраву? Никаких чувств, никаких обязательств. Одно только удовольствие, и ничего лишнего, — вкрадчиво заговорил нечистый, и как будто в гипнотический транс пытался ввести. — Не любовь, а так — влечение. — Уже совращаешь, или еще не начинал? — хмыкнул с издевкой Сёма, а чёрт, разочарованный, что заморочить человека не смог, выругался и сплюнул. — Да чтоб тебя, весь в прабабку. Словом-взглядом не прошибешь. Так и вынуждаешь на крайние меры. — А без крайних мер сможешь, умник? Или только фокусничать и умеешь? — взял «на слабо» Сёма. Чёрт не повелся, только криво ухмыльнулся. — Думаешь, не смогу тебя в койку затащить? Да у меня масса способов, один краше другого. — Вот и заставь меня… как ты там выразился? Вожделеть тебя, — с вызовом сказал Семён, глядя чёрту в глаза, а потом обошел его и зашагал дальше, снова зажав сигарету в зубах. — А я и заставлю, — рассмеялся вслед Федька. — И заставь. Без карточных желаний и прямого физического контакта, вот так. И чтобы без того фокуса, когда ты против моей воли мной помыкал. — А ты с какого хера мне условия ставишь? — возмутился нечистый, снова нарисовавшись впереди и упираясь руками в бока. Видимо, от массы его способов осталось всего-то ничего. Шиш да маленько. Это, видать, и рассердило лукавого. — Не хочешь? Тогда в уныние начну впадать. Вообще никак меня не расшевелишь. Раз уж мне терять нечего, — заявил Сёма, растоптал окурок и снова обошел беса. Тот засеменил рядом. — Договорились, — принял условия бес, а потом покачал рогатой головой. — Редко мне смертные вызов бросают, ох и редко. Значит, у меня в распоряжении только слова? — Я думал, ты хитрый, — поставил Сёма под сомнение смекалку нечистого, чем довел того до негодования. — Хитрый, хитрый. Словом можно убить, и так далее… Мой язык меня еще не подводил. — Угу, — с сомнением покачал головой Семён, замечая, что с недавних пор имеет какое-то странное удовлетворение от того, что выводит беса из себя, чтобы наблюдать, как тот распаляется, сердится, теряет свое насмешливое равнодушие и самообладание. Превращается, по сути, в капризного вспыльчивого мальчишку, который вот прямо сейчас покажет всем, что они неправы. До чего забавное зрелище. — Что «угу»? Я очень опытный, ты в курсе? Неудовлетворенным не останешься, — пустил Федька в ход первый аргумент, когда они вошли в очередной небольшой лесок, ступая по просеке. Речка уже недалеко, осталось только поле миновать. — О, ну все. Я совращен, снимай штаны, — откровенно издевался Сёма над попытками нечистого уболтать его на секс.       Чёрт снова забежал вперед и остановил его, упираясь руками в грудь и внимательно глядя в глаза. — Я смогу, Сёмушка. Но пускай этот спор вступит в силу с завтрашней ночи, а? — Пускай, мне не жалко. Но сроку у тебя неделя. Потом совращай меня другим грехом, а о похоти и не заикайся. — Идет. Выходит, сегодня я без ограничений. — Чего задумал? — сощурился Сёма, а Федька нехорошо улыбнулся. А потом раз — и запустил пальцы в волосы Семёна, пошептав себе что-то под нос. Воля мигом отключилась, руки, словно плети, расслабились у боков, и язык, хоть и шевелился, стал нем, и слова сказать нельзя было. Не мог противиться Сёма, когда чёрт наклонил к себе его голову и поцеловал, ни разу не целомудренно. Сразу полез языком в рот, а у самого губы горячие, мягкие, сладкие — от сахара, небось, который поглощал в непомерных количествах.       Не по своей воле отвечал ему Сёма, но все ж отвечал, жарко и охотно. Долго и медленно целовал его чёрт, сладко и вдумчиво, мягко, игриво даже, пока Семён мысленно так и сяк обругивал хитрожопого беса, стараясь не вслушиваться в ощущения. Вот только не слишком получалось. Ну да, нравится. Ну да, отзывается тело, неоднозначно реагирует фантазия. Приятно. Что с того-то? Тоже чёрт наворожил, не иначе.       Все закончилось еще быстрее, чем началось. Контроль над телом и разумом вернулся, а чёрт, словно мячик, отскочил на десяток шагов, чтобы не схлопотать заслуженных оплеух. Остался после всего только влажный жар на губах и неровное дыхание. — Вот, это махонькая часть того, что тебя ждет, когда ты перестанешь ломаться, как послушник из мужского монастыря, — заявил он с развеселой улыбкой, а Сёма подошел к обочине и сорвал веточку так кстати найденного чертополоха. Федькино настроение сразу будто подменили, улыбка так и ушла с лица, вместе с задорными ямочками. Насторожился он, хмурясь, хвостом мотнул и замер. — Нашел, чем заманить. Будто я ни разу не целовался, — безразлично хмыкнул Сёма, шагая к нечистому, чтобы огреть колючей веточкой. Чёрт отпрыгивал от него, как от огня, а потом и вовсе деру дал. Не враки, стало быть, действительно страшатся бесы чертополоха. — Выкинь, а?! — попросил нечистый, держа дистанцию. Выглядел при этом крайне несчастно. — А что будет, если попаду по тебе? — Больно мне будет, — мрачно отрезал Федька. Семён усмехнулся, выкинул чертополох и зашагал дальше по дороге, вокруг которой лесок темнел своими чащами. Чёрт дождался, когда они сравняются, а после зашагал рядом. Шел молча, пока они не вышли из лесопосадок в поле, делимое сельской дорогой пополам, а наперекор ей шла еще одна, тракторная полоса. На образовавшемся перекрестке бушевали пыльные вихри, громадные да густые. Федька, остановившись, и Сёму за руку поймал. — Что там? — Черти на росстани дерутся. Тебе не увидеть просто так.       Бес поднял руку, провел ею перед глазами Семёна, а потом указал пальцем в сторону перекрестка. И там теперь кроме пыльного вихря видно было несколько темных силуэтов. Ночь была светлее из-за луны, но были черти далеко, и Сёма видел смутно, пусть и хотелось Федькиных собратьев получше рассмотреть. Рога их видел, хвосты видел. А вот лиц не видел.       Дрались черти жестоко, пинались и не жалели друг для друга тумаков; кусались, бодались, хвостами хлестали по пыльной земле. Были у них и зрители, куда ж без них. Чуть меньше десятка чертей вокруг стояли, улюлюкали, вопили, топтались на месте и тоже мели хвостами дорогу. От этого пыль столбом-то и стояла. Смотрел на них Сёма, неволей поражаясь, пока один из чертят, что у взрослых бесов в ногах вился, не повернулся, вперившись взглядом в чужого. — Человек! — заголосило бесово дитя, пальцем в Сёму ткнуло и затопало ногами на месте. — Ах, щенок, — выругался Федька, за плечо семёново схватился и был таков. Исчезли оба, а появились дома, на кухне. Тут как раз петух-то и заголосил. — Пора. До завтра, Сёма. Помни о споре, — растянул губы в усмешке бес и растворился. — Забудешь тут, — проворчал в ответ Семён, собираясь лечь спать. Но долго вслед за этим не смог уснуть — лезло в голову все, что наобещал ему чёрт. А стоило припомнить невольный поцелуй — так щекотало тактильное воспоминание губы, а крест на груди начинал легонько жечь. Сёма на силу духа доселе не жаловался, и теперь сдаваться не собирался. Только терять ему и впрямь нечего было. И дело даже не в войне, которая в свое время успела выбелить ему по нескольку волосков на висках.       Несколько следующих ночей Семён развлекался, наблюдая за потешными попытками беса затащить его в постель. Тот честно старался следовать условиям, не фокусничал и не домогался физически, а только болтал, обещая не меньше, чем рай на земле. Богохульник хренов. Тщетные его попытки уговорить Сёму разделить с ним постель только смешили, но если чёрт ударялся в красочные описания, то фантазию уже нельзя было угомонить, и иной раз было не до смеха, а мысли нет-нет — а свернут не туда. — Сём, а тебе не интересно самому? Ну, во-первых, я не человек, во-вторых — мужчина. Как итог — абсолютно новые ощущения, — говорил Федька, не унимаясь. Фантазия его била ключом, и сдаваться он тоже не собирался. — Не интересно. Я имел уже такой опыт, чтоб с мужчиной. Не скажу, что остался доволен, — категорично покачал головой Семён, неохотно припоминая юношеский эксперимент, обусловленный пьяным любопытством и легкомысленной, кратковременной заинтересованностью одноклассником. А что, у кого-то выпускной прошел еще хуже. А тут хоть драгоценный опыт. Лучше ошибиться в пору зеленой юности, чтобы больше никогда не встретиться с этим человеком, чем впервые попробовать в более зрелом возрасте, когда уже нет той легкомысленности, на которую можно списать все грехи. Так считал Семён. — Ай, да брось ты. Тогда разочаровался — сейчас не разочаруешься, — продолжал бес, а сам задумался. При таком обстоятельстве, стало быть, совращать его будет попроще. Уж лучше разочарование в предыдущем опыте, чем железобетонное консервативное убеждение, что лечь можно исключительно с женщиной.       Так, за попытками беса склонить человека во грех сладострастия, сменился июнь июлем. Погода стала жаркой, прекратились каждодневные мороси и ливни, и не было больше нужды греть печь на ночь, чтобы не озябнуть. А то бес все порывался прильнуть и согреть, но и таким образом своего не добился. — Вот ты ж сам не понимаешь, от чего отказываешься, Сёма. Ты только представь: шесть столетий опыта за моими плечами… — начал было чёрт очередным вечером, когда только-только стукнуло за полночь. — Блядствовал без перерыва, что ли? — равнодушно уточнил Семён, но бес его подколку проигнорировал. — Ты взгляни на меня. Неужели я тебе не по нраву? — вздохнул он, бросив раздавать карты. Можно было подумать, что отчаялся. Не мудрено — от отведенной ему недели всего два дня осталось. Две ночи, то есть. И понимал Федька, что мало ему этого срока, чтоб такую силу воли переломить.       А бес ведь был по нраву. Ну что уж тут скрывать, если и впрямь смазливый сукин сын? А как поспорил, что совратит — так будто бы еще краше стал, хоть внешне и не поменялся. Все зависело от поведения. Нет-нет — а задержит пытливый взгляд чуть дольше, чем обычно, вынуждая на зрительный контакт, а в темных глазах сумасшедшая похоть томится. Или движения, ужимки, мимика. Как оближется порой, или губу прикусит — так и нет покоя от навязчивых мыслей. Но это немного не то, чего добивался бес. Не думал об этом Сёма долее, чем минуту — тяжелела на шее цепочка с крестом, жгла, будто реагируя на грешный мятеж в душе. А днем Семён и вовсе обо всем забывал. Черный кот, как ни крути, соблазнить его не мог, даже если б очень постарался. — Так по нраву, или нет? — выдернул чёрт Сёму из размышлений. Открыл он рот, чтобы соврать что-то в ответ, как громко свистнул кто-то у калитки. Выругался бес, сгреб карты, недовольно глазами сверкнул и пропал. Встал Семён из-за стола, на крыльцо вышел и в темноту вгляделся. За калиткой топтался Ромка, махнул рукой и подозвал к себе. Рядом с ним была незнакомая улыбчивая девушка, а чуть поодаль стоял Денис, и к нему зябко жалась Оля. В сторону Сёмы даже не смотрела. Чувство вины перед ней мгновенно зашевелилось в груди. — Привет. Чего не спится? — Здорово, — кивнул Ромка, пожал сёмину руку, а Денис просто махнул ему, а после продолжил поддразнивать Ольгу, полагая, что она боится подходить к дому с дурной славой. — Праздник сегодня. Иван Купала. Пошли с нами? У нас уже давно празднуют, каждый год, — ответил Рома, а потом приобнял девушку рядом за плечи. — А, это жена моя. Нина. Ну, так что? Все равно ж не спишь. Свет, смотрю, горит.       Сёма приветливо кивнул девушке, которую ему представил друг, и только потом заметил, во что обряжены друзья. Мальчишки в светлых рубахах, под старину, с вышивкой, а на девушках длинные белые сарафаны с плетеными поясами. — А это… Дресс-код? — хмыкнул он, а Нина протянула ему рубаху. Семён взял и развернул, рассмативая. — Обязательный. Нет, без него никак. — Нет, ну… очень мило, — прокомментировал Сёма рубаху, в которой точно будет смахивать на Емелю. — А лапти есть? — Специально для тебя сплету на следующий год, если поторопишься, — хмыкнул Ромка, а Сёма подумал, почему бы и нет? Чёрт, конечно, осерчает — пропадет целая ночь его попыток до греха довести. — Сейчас, дом закрою, — махнул он за спину, вернулся, в сенях снял ключи с гвоздика, запер дом и вернулся к компании, на ходу натягивая на себя льняную рубаху, прямо поверх майки. И где только взяли такие? — Ну вот, наш человек, — оценил Ромка, а потом все тронулись известным им маршрутом, а Сёма просто плелся рядом. Откуда ему знать, где местная молодежь празднует Иванов день? — Кстати, так ведь был уже Купала, нет? — Был, по старому календарю, — объяснила Нина, начиная плести венок из придорожных трав.       Когда Ромка с Денисом отвлеклись на кого-то встречного, Сёма тихонько тронул за плечо Олю и отвел в сторону. Та нахмурилась и посмотрела с надменностью, которая ей совсем не шла. — Извини за тот день. Виноват. Не хотел грубостей наговорить. Бес попутал.       В принципе, Сёма и не соврал насчет беса. Девушка же таять от этого не собиралась. Скрестила руки на груди и сощурилась. — Хорошо на беса сваливать. А я-то тебе что сделала? Или мы, деревенские, для городских не люди совсем? — Ну что ты такое говоришь? Вон, — махнул он рукой на темноволосого приятеля, который отмахивался от комаров и одновременно выпрашивал папироску у встретившегося товарища, — Дениска по тебе вздыхал. Вы же теперь вместе, да? Я его выдавать не хотел, а ты тут ко мне стала бегать… — врал Семён, как мог. Не рассказывать же и впрямь о чёрте. — Ах, ты отвадить меня хотел? В его пользу? — Ну, типа того. Палку, конечно, перегнул, прости. Не сердись.       Видно было, как понемногу отходит Оля от обиды. Призадумалась она, к Денису повернулась и кончик своей косички подергала. — Ненадежный он, блудливый. — Так это в твоих руках. Может, до тебя он такой был, а теперь угомонится? — предположил Сёма. — Хороший он парень, добрый. А что, думаешь, я надежный? Пью, курю, матом выражаюсь.       Оля не удержала улыбки. Смягчилось ее личико, и напускная надменность вся ушла. Ясно стало — не сердится больше. — Ой, напугал. У меня батя порой такой мат завернет — уши вянут. — Верю. Ну? Мир? — спросил он, протягивая ладонь. — Мир. Не балуй больше, а то папке нажалуюсь, — пригрозила девушка, по ладони сёминой хлопнула и убежала догонять Нину, которая по обочине просеки срывала цветы и плела венок уже для своей подружки. Полегче стало на душе у Семёна. Даже дышать слаще, когда никто горькой обиды не держит.       Человек на празднестве было немного. Те четверо, с кем пришел Сёма, да еще с пять-шесть молодых людей из деревни, а с ними несколько маленьких ребятишек. Полыхал на лугу поодаль крутого речного берега большой костер, вокруг него бегали дети, а за ними наблюдали, плетя венки, две девушки, которых Сёма не знал.       Теплой была ночь, ясной, ароматной от луговых цветов и трав. Ласковый ветерок изредка дул, трепал и ерошил волосы, гнал рябь по речной поверхности. А на берегу интересно было, весело, не похоже ни на что. И это поражало. Все, наряженные под атмосферу, бесились у костра, развлекали детей рассказами и страшилками, водили хороводы. А потом девушки принялись петь старые песни, и Сёма заслушался. Не так, как тогда, с русалками. Не было ничего гипнотического в человеческом пении, и все же было оно не хуже русальего. — А я тут совсем не помню, — призналась Нина, когда оборвалась очередная песня. Последние строки забыли все. — Ну и что тут страшного? Есть же и другие, — пожал плечами Ромка, мусоля во рту длинную травинку. Все расселись у костра, и только один Сёма, смиренно приняв участь самого высокого в компании, наворачивал круги, по очереди катая хохочущую малышню на плечах. — А я помню, — раздался за спиной уж очень знакомый голос. Все замолкли и повернулись. Федька стоял поодаль, незаметно подкравшись к полянке. Рога и хвост спрятал, само собой, даже цвет глаз поменял, сделав их светло-голубыми. — А ты кто? — первым подал голос Денис, пока другие рассматривали подошедшего парня. Каждый из них родился и вырос в этой деревне, и каждый был уверен, что черноволосого чужака здесь прежде не было. — Да так, проездом тут, — отмахнулся бес, мимо Сёмы прошел, усмехнувшись ему неоднозначно, присел рядом с Олей у костра и ноги вытянул. Подозрительно, но никто больше и вопроса не задал, хотя ответ чёрта вряд ли удовлетворил хоть чье-то любопытство. Все будто разом согласились и успокоились, и Сёма понял — бесова заслуга. Не иначе глаза всем отвел, фокусник.       Познакомился чёрт со всеми, песни стал распевать, а потом и вовсе завоевал всеобщее внимание. Девчат гадать научил, много интересных баек рассказал, с детьми нарезвился, а после, когда девушки ушли венки в реку пускать, а парни купаться, вызвался присмотреть за малышней, и Сёму оставил при себе. Дети жгли прутики в костре, некоторые уже клевали носами, а Федька подсел к Семёну поближе. — Вздумал от меня отделаться? — Не отдохнешь от тебя, паразит. Ни минуты покоя, — проворчал он, а чёрт рассмеялся. — Я тоже веселиться люблю. Знаешь, Сёмушка, как в старину Купалу праздновали? Такой размах был. Русалок провожали, через костры прыгали, купались, а потом, перед рассветом, предавались любовным утехам. Такие игрища устраивали, любо-дорого посмотреть. Так-то. — Ты громкость-то убавь, — пихнул его Сёма в плечо. — Дети рядом, а ты про утехи. — Ладно. Давай заменим это словом «радовались». Так вот, всю ночь до утра радовались. Бывало, что и группами. И в речках радовались, и в лесу. На пашнях, в полях. — Ну и к чему ты это? — резонно спросил Сёма у чёрта. — Пошли, порадуемся? Я сеновал такой удобный знаю, — лукаво подмигнул бес, а Семёна пробило на смех. Вот заноза рогатая, не унимается ни в какую. — Нет уж, мне и тут хорошо. А у тебя лучше получается толпу заводить. — Так я и в постели знаешь, как завожу! — горячо поспорил Федька, а потом оттащил за локоть шестилетнего мальчонку, который слишком близко подошел к костру. — Не знаю. — Так узнай, в чем проблема-то?       И так почти до конца праздника не было от него спасу. С петухами удрал Федька, а когда вернулись остальные и спросили про нового знакомого, Сёма только плечами пожал.       Нагулявшись вдоволь, ребята засобирались домой. Потушили костер как раз тогда, когда медленно показало свой бочок солнце, окрашивая небо в светло-розовый и золотистый. Все устали так, что валились с ног. Еще бы — целая ночь на свежем воздухе. Дети сонно капризничали, а Сёме пришлось донести уснувшего у него на руках мальчишку до самого дома. Вернув уставшего, но довольного ребенка родителям, он и сам отправился домой, стащил с себя неудобную рубаху и свалился спать без задних ног, уже даже не почувствовав, как взбирается в изголовье мурлычущий черный кот.