Чёртовы проказы

      Жаркий, пылкий июль измаял и замучил всю деревню. С середины дня и почти до захода солнца не было на огородах и полях ни души, а детей и местную молодежь можно было найти только на речке. А уж за кружку холодненького хлебного кваса каждый родину был готов продать — вот так безумно пекло солнце. И ночи были душными, так что никакого спасения от полуночного сумрака не было. Нагретая за день земля остывала только к раннему утру, а воздух, который под солнцем плавился и дрожал, полночи потом источал запахи летних полевых цветов и трав.       Может, кому-то такая жара — страшная аномалия, а вот Сёма был к подобному вполне привыкшим. Знакомо ему это все, знакомо до скрежета в зубах, с каким он маялся во сне, обливаясь потом и скомкав ногами уползшую вниз простынь. Глаза под закрытыми веками ему выжигало афганское солнце, которое жарило ничуть не хуже, пусть даже попросту снилось. Всего лишь грезилось, вместе со всеми событиями из недалекого прошлого, которые происходили под этим солнцем, и которые не так-то просто забыть: тяжелые глотки тягучего нагретого воздуха, соленая влага по вискам, сухие губы, бесконечная жажда, тяжесть амуниции. Все это будто снова ощущалось прямо сейчас под влиянием ночной духоты, когда в жарком беспамятстве легко спутать явь и сон. Но как-то слишком резко смазанные воспоминания военного прошлого превратились в типичный кошмар, где за ошибкой безликого сапера следует ослепляющий взрыв, а дальше — пробуждение. Болезненное, тяжелое, дезориентирующее. Голова раскалывалась так, будто подрыв из сна оставил после себя наяву как минимум пару осколков в висках, которые вот-вот лишат жизни. Усевшись на кровати, Семён снял с себя взмокшую майку, отбросил ее и уткнулся лбом в ладони, стискивая зубы. Он даже не сразу сообразил, как кто-то сзади погладил его по голове. — Плохие сны, да? Надо было тебя разбудить, — подал голос Федька из-за спины, пока височная боль с каждым движением его пальцев улетучивалась куда-то, а остатки дурного сна покидали сознание. Жара, впрочем, никуда не делась. — Отодвинься от меня, пожалуйста, создание преисподней, иначе я вообще сварюсь, — проворчал Сёма сипло, прокашлялся, возвращая голос, и взглянул на часы. Половина первого. Не так уж долго бес дал ему поспать. И да, лучше б и вправду разбудил.       Чёрт послушался. Отодвинулся, присев в ногах, а потом вдруг непонятно откуда вытащил бутылку. В полумраке спальни не сразу было понятно, с чем. — А как тебе это? — ухмыльнулся бес, зубами с легкостью сдернул крышку с горлышка, а потом протянул бутылку. — Пивко. Холодное. Вкусное. — Душу не отдам, — предупредил Семён, но бутылку взял. Глотнул раз, потом еще, освежаясь. Выхлебал полбутылки и стал чувствовать себя намного легче. Бес в это время с кровати слинял, зажег свет на кухне и чем-то там гремел. Его хруст сахарными комочками, однако ж, был слышен даже в спальне. Интересно, у чертей бывает диабет? Нет, вряд ли.       Осушив бутылку, Сёма встал, поставил ее у кровати, достал из шкафа сухую чистую майку и бросил на плечо, намереваясь ополоснуться прохладной водой в бане. — Ты куда? — тут же поинтересовался чёрт. — В баню. Освежиться хочу. Проклятая духота, — проворчал Семён, а бес вильнул хвостом и набил полный рот сахара, намереваясь пойти следом. — Я тоже, — невнятно промямлил он. — Обойдешься, — остановился Сёма на выходе из дома, тяжелым взглядом окинув беса. Ах, да. У него же последний день совращения. Нервничает, боится продуть, охальник рогатый. — Я первый, потом ты.       Федька надул щеки, но смолчал, хитро зыркая глазами. Пошлепал следом, присел в предбаннике и смотрел, как Сёма окатывает себя прохладной водой. — На речку, может, сходим? — предложил он вдруг, встал на ноги, зашел в баню и от нечего делать сунул руку в бак с водой. Плескался там, шарил по дну, а сам на Сёму поглядывал. — Русалок подразним. Ну поддайся мне уже, Сёмушка. Любо-дорого будет на их лица поглядеть. Слюнями изойдутся, шалашовки пресноводные, что такого мужика упустили, — вздохнул чёрт, руку из воды вытащил и тоскливо посмотрел, чем, пожалуй, только насмешил. — Плохо просишь, — поиздевался Семён, хорошенько умыл лицо, еще раз окатил себя водой прямо из ведра и собрался уже уходить, а чёрт путь преградил. — Это я-то прошу? — нехорошо свернул он глазами, губы в ухмылке растянул и демонстративно снял с себя футболку. — Если я очень захочу, то просить будешь ты.       Открыл он было рот, чтобы еще что-то сказать, да только прилетел ему в висок массивный булыжник с банной каменки над печкой в углу. Схватился чёрт за голову, зашипел змеем и злобно зыркнул туда, откуда прилетело. Сёма недоуменно повернул голову туда же, думая, обороняться ли ему тоже. — А ну отвали от хозяина, бесстыдник хвостатый, — пробулькал голос с каменки. Бесплотный голос — как ни напрягал Сёма глаза, за печью никого не увидел. — Тебя вот я еще не спрашивал, — все еще шипел Федька, пока с виска текла струйкой кровь. Будь он человеком — удар был бы смертельным. А тут и ранка уже затянулась, одна только кровь и осталась на коже. — Ты страх потерял, заморыш печной?       В беса полетел вдруг березовый веник, самостоятельно сорвавшись с полка. Сёма, знатно охуев, пригнулся, чтобы и ему не попало, а Федя рассердился, кулаки сжал и бросился к печи, но угодил в руки Семёну, который его удержал от борьбы неизвестно с кем. — Это что еще такое? — Это? А, это банник, — злобно плюнул в угол бес. — Забыл, видимо, что с домовым приключилось. Хочет себе такую же участь. — Вот и занимайтесь в доме своими непотребствами, коли домового нет, а мне тут не надо вот это вот, — заявил голос обиженно. Сёма, повернувшись к печке, но не представляя, куда смотреть, уставился на самый большой булыжник на каменке. — Никто и не собирался. Не сердись, — успокоил он невидимого духа, а чёрт начал бухтеть, как престарелая угрюмая бабка. — Так на тебя-то я и не сержусь, хозяин. Как сердиться, если ты так славно баньку мою починил, — известил голос. — Не то, что этот бездельник рогатый, будь он неладен, не соизволил зайти за пять десятков лет, собака, чтобы стену залатать. — От собаки слышу, — рявкнул чёрт, снова кинулся к печке и снова попал в руки к Сёме, которому не очень хотелось разнимать дерущуюся нечисть. — Так он бы тебе наделал тяп-ляп. Руки-то из жопы. Оно тебе надо? — А и то верно, — рассмеялся банник, чем еще сильнее рассердил чёрта. — А ну-ка притаись за печкой, хмырь. Иначе расправлюсь с тобою в два счета, — пригрозил он, на Сёму нехорошо зыркнул и обошел его, пробираясь к банному полку. — Хожу, куда захочу, и когда захочу. Делаю, что хочу. Ясно? И мыться тут буду. И только пикни мне.       И демонстративно выплеснул на себя воду из таза, не потрудившись снять шорты. Сёма тяжело вздохнул, осматривая весь этот дурдом. Мокрый чёрт, невидимый ворчун в углу на каменке, конфликт нечисти… Удивлен ли он? Да вряд ли так можно сказать теперь, когда почти половину лета чёрт под боком балагурит. Нет, это ненормально. Еще немного — и чердак поедет.       Ждать чёрта Семён не стал. Оделся, из бани вышел и вернулся в дом. После прохладной баньки стало намного легче. Охладившись, Сёма даже слегка зазяб, так что включил чайник.       Чёрт явился из бани, шлепая босыми ногами по деревянному полу, спустя минут десять. Видимо, сцепился-таки языком с банником. Злой, как собака, взъерошенный, мокрый, а длинный хвост с тяжелой намокшей кисточкой волочился следом по полу, рисуя за собой влажную полосу. Бухнулся бес на стул, кухню тоскливо оглядел и вздохнул. — Что, горемыка? — участливо поинтересовался Сёма, наливая себе чай, да и Федьке заодно. Все равно ж клянчить будет. — Да ничего, — тоскливо протянул бес. — Срок мой выходит. Думаю вот, может наплевать на условия-то? Бес я, в конце концов, или где? И писаный кровью договор умудрялся обходить, не нарушая, а тут одна словесность галимая… — Так вы, батенька, сдулись, — заключил Сёма, кружку перед бесом поставил и по мокрой чернявой макушке его похлопал. — Это ничего. Есть еще аж шесть грехов. Будет, чем заняться. — Ничего не сдулся, — заявил нечистый, приосанился и вернул выражению лица беспечную хитрость, а глазам — озорной блеск. Подвинул он к себе кружку, подождал, пока Сёма сядет напротив, а потом улыбнулся. — Ох, а как я умею стонать. Ты только представь, как я буду тянуть твое имя. Так сладко, ме-е-едленно. — С фантазией туговато, — признался Семён, равнодушно бросив в чай один комочек сахара. Чёрт не расстроился. — Потому послушай, — сказал он, уткнувшись локтями в стол, а сам подбородок на ладонях устроил и тут же томно выдохнул. Прикрыл глаза, плавно качнулся на стуле, застонал погромче, забормотал имя, словно в горячем бреду. Плечи от нарочито сбитого дыхания часто вздымались, приоткрытые губы так и цепляли к себе взгляд, а чернющие ресницы трепетали. Сёма оцепенел, сам того не заметив. Так и замер с кружкой, которую до рта не донес, чтобы отпить чаю. Туговатая фантазия шевельнулась и заработала, а плутоватый чёрт открыл глаза и встретился с ним взглядом, довольно улыбнувшись. — Понравилось?       Сёма не ответил, поставил кружку и привстал, глядя под стол, в сторону чёрта. — Ты там точно на стул присел? — уточнил он, рассмешив беса. — Точно. — Блядский ты симулянт. — Так что? Хочешь услышать еще? Хочешь, чтобы по-настоящему? — пытливо спросил бес, сложив руки на столе. — Ну же, скажи, хочешь? — Не-а, — качнул головой Сёма, выпил весь свой чай и поставил кружку на стол. Соврал. Шевельнулось не только воображение, но и в штанах немного. Полуголый бес, который вел себя весьма похабно, возбуждал, тут уж как ни крути. Снова идти в баню, чтобы охладить пыл, не хотелось, так что Семён махнул на окно. — Прогуляемся?       Бес, вроде бы и раздосадованный, пожевал губу, покосился на окно и махнул рукой, а потом натянул на себя неизвестно откуда взявшуюся рубашонку. — Пойдем. — Так это… С домовым-то что приключилось?       Ухмыльнулся Федька, пальцем по горлу чиркнул, изображая кончину. — Я за него. — А. Ну-ну.       Душная ночь была ясной, ароматной и очень громкой. Повсюду что-то стрекотало, жужжало и ухало. Вскоре кожа снова стала распаренной и влажной, а в лицо постоянно лезли какие-то мошки вперемешку с комарами. Чёрт, которому надоело, что Сёма бесконечно машет руками, подул на него. После этого любая букашка облетала стороной. — Раньше не додумался, да? — Это чтобы ты подольше помучился, — улыбнулся бес. Вредный, сука, что с него взять.       Шли они к реке. Привычный маршрут, широкая сельская дорога. Пусть и не было цели дойти до воды. Идти было просто спокойно, даже под монотонную болтовню беса. Прервало его речевой поток только пение ночной кукушки, спрятавшейся где-то в ветвях старого тополя. — О, кукушка, — среагировал чёрт. — Спроси у нее, сколько тебе жить осталось. Вы, люди, часто так делаете, да? — Не хочу, — отмахнулся Сёма. — Оно и правильно. Эта кукушка гадать уже не умеет. Вот в дремучих лесах, где человек не ходил — другое дело. Кукушка дикая может только один раз года правильно посчитать, первому человеку, что у нее спросит, — разъяснил бес, пока птица на ветке куковала, не собираясь прекращать. — Это меня тоже не интересует, — пожал плечами Семён. — А меня интересует, — возразил упрямый бес, руку сёмину схватил и мигом перенесся вместе с ним куда-то, а куда — одному ему известно. Вокруг простерся на многие мили густой и дикий березовый лес, дышащий ночной прохладой. С появлением чужаков все вокруг будто замерло. Замолкли птицы, притаились лесные жители, что были поблизости. — Давай, спроси громко, — подначивал чёрт. — «Кукушка, сколько мне еще жить». Давай, ну, — шептал он, озираясь поверху. — А если я не хочу знать? — Да тут ее, может, и нет, кукушки-то. Может, уже улетела, — прошипел Федька и ткнулся локтем в бок парня. — Давай. — Докопался до меня, — проворчал Сёма, оглядывая темный далекий лес. Хрен знает, куда его чёрт на этот раз заволок. — Ну? — Загну, — огрызнулся Семён, тоже посмотрел вверх, не до конца доверяя байкам чёрта, и собрался с духом. — Кукушка, сколько мне еще жить?       Ответная тишина принесла облегчение. А потом и разочарование. Не оттого ли, что душа человеческая всегда жаждет знать больше, чем ей положено, пусть и знание это не всегда идет во благо? Наверное, оттого.       Открыл было бес рот и воздуха набрал, чтобы что-то сказать, как раздалось в ночном лесу «ку-ку» глухим эхом. Раздалось и затихло насовсем. Зашуршали крылья, зашумел лес, будто отмирая, а птица больше так и не пропела. И тогда Сёме стало не по себе. — Недолго, стало быть, тебе землю грешную топтать осталось, Сёмушка, — тихо вздохнул бес. — Брехня все это, — отрезал Семён и пошел куда-то, куда глаза глядят, пиная сухой березовый валежник. Бес поспешил за ним. — Никакая не брехня. Так что ты это, не тяни. Давай, совращайся уже поскорее, — поторопил его нечистый, а в ответ получил себе под нос оттопыренный средний палец. — Видел? — Да уж не слепой. Красноречивый жест.       Не обиделся Федька, но и пластинку менять не стал. Начал чесать языком в попытке Сёму уговорить на прелюбодеяние. Не делом, так словом взять решил, плут хвостатый. Сёма вскоре перестал слышать его монотонную болтовню. Кивал невпопад, хмыкал, иногда улавливая суть, а потом остановился. — Спать я хочу, Федька. — Со мной? — радостно уточнил чёрт. — Нет. Просто спать. Сморило меня что-то, сил нет, — признался Сёма. Сам не заметил, когда это вдруг веки начали так склеиваться. Раз моргнешь — и нет уже сил вновь глаза открыть. До чего дурное состояние. — Сморило? — сощурился бес, и голос его будто откуда-то издалека звучал, искаженный и глухой. Глаза застилало мутной дремотой, и Федька будто плыл куда-то, и снова явь путалась с реальностью. Мощный шлепок по щеке решил проблему. — Ай, — возмутился Сёма, мгновенно стряхнув сон с плеч. — Не спать! — приказал чёрт, позволил Семёну прислониться к березе, а сам начал озираться по сторонам, нахмурившись. — Экий зверь. Вон как нам повезло.       Сёма все равно не понимал, о чем говорит чёрт. Пощечины надолго не хватило, и сон снова стал одолевать, да как-то уж слишком ненормально. Неконтролируемое, мощное желание упасть и уснуть прямо здесь, и никакой воли не хватало, чтобы его подавить. Лес шумел в ушах, порождая звуковые галлюцинации, или что-то вроде того. А иначе как объяснить мурлычущее пение в шорохе листьев? — Не спи, Сёмушка, — шепнул в ухо знакомый голос, но было уже наплевать. Мозг отказывался соображать, и все тут. — Слышь, Баюн, а ну завязывай! Неужто не признал?! Вот так встреча, а, — раздалось откуда-то сбоку. — А человек со мной, все равно не дам сожрать. Ему еще целый год жить.       Раздался чей-то смех, чужой голос, треск сухих веток и тихие шаги. Сон пропал так же быстро и неожиданно, как появился, а Сёма обнаружил себя сидящим на земле. Видимо, уже успел съехать вниз, спиной по березке. — А жаль, — протянул некто с явным сожалением. — Так славно я его убаюкал.       Голос низкий, звучит — заслушаешься: тягучий, бархатный, теплый. Казалось, сделай русалку мужиком — точно так же будет разговаривать. Разве что не в транс гипнотический вводить своим голосом будет, а в глубокий сон. Баюн, стало быть, в облике человечьем. Вот он какой. — Ищи другую жертву, — заявил чёрт.       Сёма продрал глаза, зевнул и медленно поднялся, разглядывая в сумраке леса незнакомца, который на кота походил разве что глазами — золотые, большие, словно две плошки, черными узкими зрачками вертикально поделены. А в остальном — натурально человек. Коренастый, неказистый даже, в темном дорожном плаще. — Да уж найду, — вздохнул Баюн. — Какие времена пошли… странные, а? Ничем нынешний народ не удивишь. Скептицизмом обросли и не проймешь их ничем. Сказку договорить не дадут — полезут гладить и фотографировать. — Ну, с другой-то стороны, меньше боятся — дальше в лес идут. Скажи еще, что тебе туристов мало, — резонно заявил бес, пока Сёма усиленно вникал в диалог нечисти. А потом вспомнил, что кот-то, зараза, человечиной лакомится. Интересно, сколько ему этих самых туристов пропавших приписать можно? С потрохами съедает, мерзавец. А по виду и не угадаешь, что опасный тип. — Тут ты, друг мой рогатый, абсолютно прав. — Я вам не мешаю? — поинтересовался Семён, привлекая к себе внимание. Кот блеснул глазами и голодно сощурился. Сёма и бровью не повел, пусть и было весьма неловко ощущать себя желанной добычей. До того неловко, что холодок побежал по спине. — Непривычно разговаривать с едой. — А в табло привычно получать? Хочешь, пропишу? — спросил Сёма, а Федька охнул и встал между ними. — Никакой еды, никаких в табло. Этот, — махнул он рукой на Семёна, обращаясь к Баюну, — со мной, я уже говорил. — Душу выманиваешь? — догадался оборотень, настырно ухмыльнувшись. — А этот, — проигнорировал его чёрт, обращаясь к Сёме, — друг мой старый. Сколько мы с тобой не виделись, Баюнишка? Лет сто? — Где-то так. С хвостиком, — махнул рукой тот. — Ну вот. Так что, Сёма, давай я тебя домой верну и тебя покину. Нам с ним есть, что обсудить.       Не дав времени ответить, нечистый схватил обоих своих собеседников и мигом оказался дома. Отпустил чужие руки и щелчком пальцев запалил в гостиной свет. — Бога ради, обсуждайте, — махнул рукой Сёма, устало падая на диван, пока бес привычно вздрагивал и хмурился после упоминания всевышнего. — Только не здесь. Я спать хочу, мне ваш обмен любезностями даром не нужен. — Разумеется, не здесь. Ну-ка, Баюн, удружи, организуй нам крепкий сон, — ухмыльнулся чёрт, кивнув в сторону дивана. Сёма не успел поспорить, не успел даже пикнуть — тут же вырубился. Услышал напоследок только мурлычущий тихий голос, а дальше — темнота. Ни снов, ни кошмаров, ни тревог, ни головной боли — ничего. Так убаюкал его кот-перевертыш, что с титаническим трудом заставил себя Сёма рано утром сползти с кровати и выключить будильник.       Состояние было разбитым. Наверное, лучшим исходом было бы, если б кот его все же сожрал. Такое мучительное пробуждение после глубокого, словно кома, сна, было сравнимо разве что с лютым похмельем. Зевая до слез в глазах, Семён собрался и ушел на работу. Там раскачался только к середине дня, а окончательно взбодрился лишь к вечеру. И подумал, что ну его на хер, этого Баюна. После такого, наверное, ни одно снотворное теперь не подействует.       К окончанию смены погода испортилась. Ветер согнал тучи над деревней в одну большую серую стаю, а потом хлынул дождь. Намокнув, Сёма вернулся домой с работы, поужинал и свалился спать. Дремота вернулась, но уже нормальная, а не эта, нездоровая, наколдованная котом-людоедом. Задремал он, слушая шум дождя за окном, чутко сначала, а потом все крепче и крепче, пока не проснулся после двенадцати. Выработанная привычка, что с нее взять? Чёрт ведь все равно не даст поспать. Вот только чёрта-то и не было. Не явилось рогатое несчастье ни в половину первого, ни в два, ни в третьем часу. До первых петухов провалялся Сёма в постели без сна, немало, надо сказать, удивился, а потом плюнул на это все. В конце концов, это плюс, а не минус. Долгожданное спокойствие. Сожрал ли этот кот самого Федьку, или просто решили они вместе одной нечистой командой людей губить — не так важно. Житье без него спокойнее будет. Так рассуждал Сёма, а чёрта и следующей ночью не было. Ночная смена на кладбище прошла спокойно, неспокойно было лишь у Семёна на душе. И он даже понять не мог, почему. Вот Федька, натура гулящая, хоть бы предупредил, на сколь долгий срок исчезнуть собрался. То ли не ждать его теперь, то ли ждать, как снега на голову.       Следующей ночью спалось Семёну спокойно. Жара ушла на убыль, а с дождем остудился воздух, и легче стало ночевать в комнате, которую освежал влетавший в форточку ветерок. Крепко спал он, запрокинув руки над собой на подушке, негромко похрапывал и вздыхал во сне, а шмыгнувшая в дверном проеме тень и тихое шлепанье босых ног его не разбудили. А потом вдруг будто кто взял — и все сны махом подменил. Вот только грезилась блеклая повседневная суета с элементами каких-то небылиц, а уже спустя мгновение стал сон постыдным и мучительным. Заворочался Сёма в постели, не в силах проснуться, пока во сне под ним метался его персональный искуситель. Все было тут же, на этой скрипучей кровати, и чёрт — послушный, манящий, ласковый. Вот только снился. Понимал это Сёма, потому что не помнил, когда успел поддаться ему. Не помнил, хоть убей. И проснуться не мог. Тело предательски дрогнуло, отозвалось, отреагировало на все, что виделось во сне. Душно стало спать в койке. В паху то тянуло сладко, то скручивало, а чёрт все творил непристойности. Расплывчато, но жарко, да так жарко, что сил не было. Проснулся Сёма резко, будто бы в горячке, глубоко вдохнул, утер влажный лоб и сел в кровати, учащенно дыша. Сон отпечатался в памяти ярко, а память, зараза, циклично прокручивала все моменты, как старый сломанный фильмоскоп, без остановки. — Понравилось? — раздался голос сбоку. Чёрт сидел рядышком, сложив ноги по-турецки, в полумраке спальни лукаво поблескивали его глаза.       Сёма ему не ответил. Глубоко вздохнул и старался игнорировать эрекцию, пусть и хотелось сунуть руку под одеяло, и плевать, что там скажет бес. — Или повторить? — настойчиво напомнил о себе Федька. — Не по уговору. — А я тебя не трогал. Не касался, вот ни разу. Это меня Баюн научил сны наколдовывать, так-то, — похвалился чёрт, скрестив руки на груди, а Сёма покачал головой, глядя на нечистого. — Срок твой закончился. Ты проиграл. — Это был заслуженный выходной. Я отсутствовал, попыток соблазнить тебя не делал, так что пропуск не засчитывается. Мы не говорили, что я должен был совратить тебя за семь дней, идущих подряд, верно? Верно.       Сёма шумно выдохнул. Как это он забыл, с кем приходится иметь дело? С чёртом, изворотливым и юрким, у которого язык подвешен так, что любого переболтает. Был ли смысл спорить? Нет. Федька найдет любой аргумент.       Чёрт понимал — последний день. Не готовый принять поражение, он шел на все крайности, а сейчас видел, что метод беспроигрышный. Видел, как постепенно, по крошкам, ломается стена самообладания у его человека. Осталась-то самая малость — участливо подтолкнуть. Подначивать, пойти навстречу. — Ну, посмотри же на меня, — позвал он, когда Сёма снова отвернулся от греха подальше, собираясь встать и уйти, чтобы покурить. Из-за того, как разгорячилось тело после стыдного сна, не сразу заметил Семён, что опаляют кожу цепочка и крестик на груди. Будто оберегают. Но Сёма не утерпел, замешкался и повернулся. Растянул чёрт губы в хитрой ухмылке, показались ямочки на щеках. Подвинулся он ближе, совсем тесно подсел, и все ж не касался. — Посмотрел. И? Чего я на тебе не видел? — с напускным равнодушием спросил Сёма. — Себя ты на мне не видел. Наяву, Сёмушка, — горячо шепнул бес, опустил глаза ниже, на грудь парня, с неприязнью рассматривая крест. — Сними побрякушку, больно тебе от нее. — От тебя мне больно, — возразил Сёма, умом понимая, что если с кровати встанет, то и тяжесть от креста с груди сойдет и душу тревогой сжимать перестанет. Но как только с бесовыми глазами бездонными, со взглядом его темным встретился, так понял, что пропал напрочь. — А ты меня поцелуй — вся боль мигом пройдет, — посоветовал Федька совсем тихим, обволакивающим шепотом, опалив дыханием щеку, и показалось вдруг, что не верить его словам смысла нет. Перекреститься надобно, когда кажется, известное дело. Но Сёма сделал не это. Прижался он губами к чёртовым губам, будто в темный омут с головой бросился, а бес возликовал. Ни минуты не теряя, стянул с себя футболку, прижал к себе совращенного человека крепкой хваткой и на постель обратно уронил, усевшись сверху на бедра. Прижался до безобразия близко, залезая языком в чужой рот, а сам задницей похотливо вильнул, притираясь к паху и чувствуя, как вновь твердеет член.  — Сними побрякушку, сними, не мучайся, — настойчиво шептал он, кусая чужие губы.       Сёма терялся в ощущениях. Крестик незримо обжигал, хоть и следов на коже не оставлял, а от того, что вытворял чёрт, было хорошо. Сказочно хорошо. Выбор был очевиден, и Семён, перестав стискивать в ладонях федькины бедра, потянулся к своей шее, чтобы найти застежку цепочки. Не нашел, не вытерпел и рванул ее с шеи, отбросив прочь с кровати. С негромким звоном встретился крестик с полом, а чёрт уперся руками в плечи Сёмы, кончиком хвоста щекоча его голую грудь, усмехнулся и одобряюще кивнул. — Легче стало? — Стало, — признал Семён. Ведь стало, как ни странно. Осознание того, что он проиграл и тем обрек свою душу на куда более сильные муки, у него было, конечно, но не приносило беспокойств. Не в данный момент, когда лукавый бес сидел сверху, изредка виляя бедрами и вызывая обжигающее нутро желание. — А я теперь весь твой, — шепнул ему нечистый, улыбнувшись. Соблазнительный, блудливый, так и манил каждым своим движением, заставлял осознать жадность. Такую жадность, будто Сёма добрался до вожделенного и горячо желанного, пусть и не вожделел вовсе, а может и вожделел, просто не догадывался; такую жадность, с какой он толкнул беса вбок и зажал под собой, зацеловывая губы, ямочки на щеках, вылизывая яремную ямку. Чёрт цепко схватился за спину, широко раздвинул ноги, хоть и был еще в шортах, и беспрестанно терся, прижимался, извивался. А потом вдруг весь напрягся, зашипел, оскалился и сжался в комок под Сёмой, потемнев глазами и будто ощетинившись. Не понимая, что происходит, Семён чуть привстал и только тогда заметил ясное золотое свечение справа от койки. — Разочаровал ты меня, подопечный, — обратилась к Семёну собственная точная копия, только эфемерная, полупрозрачная. Источая золотое мерцание, копия держала в руке цепочку с крестом и укоризненно смотрела на Сёму, а после с презрением — на чёрта, который уже успел спрятаться за человечьей спиной и злобно щерился оттуда. — На хуй бы тебе пойти, а не кудахтать о разочаровании, — прямым текстом высказал Федька. — То была твоя прямая обязанность — охранять от греха. А тебя носило вечно непонятно где. — У тебя еще есть шанс избавиться от лукавого. Если вступишь с ним в связь — от меня помощи больше не жди, — снова обратилась фигура к Сёме, игнорируя беса. А потом призрак вдруг исчез, и следа от него не осталось. — Это что сейчас было? — насторожился Семён, садясь на краю кровати. Бес, нервно мотая ощетинившимся хвостом, уселся слева, вплотную прилипнув к парню. — Ангел-хранитель твой. Они ко всем являются, кто хочет с нами связаться. Не пугайся его речей, не слушай. От него и раньше помощи тебе никакой не было. Думаешь, они рядом двадцать четыре на семь? Вот уж нет. — Так если его не станет, кто меня будет хранить? — резонно поинтересовался Сёма, в принципе припоминая, в сколь многих ситуациях в жизни ему бы пригодилась поддержка свыше, но поддержки не было. Не это ли одна из причин, чтобы разувериться в боге, даже если он есть? — Я, — просто ответил бес, гуляя горячими ладонями по чужому телу. — Я буду твоим хранителем. Или твоей погибелью. Это подумать еще надо, — задорно улыбнулся он и заставил Сёму забыться вновь, крепко поцеловав его и намекнув, что надо бы продолжать. Но продолжения не вышло — вдалеке пропел первый петух, и чёрт, нехорошо свернув глазами в злобе на домашнюю птицу, напоследок подарил жаркий поцелуй и исчез. Растворился прямо в руках угольной дымкой, оставив Сёму один на один с размышлениями и возбуждением. И выхода, собственно, не было, кроме как сунуть руку в шорты и наспех подрочить, молчаливо кусая губу и спуская в кулак. Кончить с ощущением фееричного облома — что может быть хуже? Но это хотя бы вызвало дремоту. Мысли о том, что с чёртовой помощью пришлось отречься от креста, неумолимо лезли в голову, но зациклиться на этом Семён не успел и уже спустя пять минут крепко заснул, так и не увидев, как бес вернулся в облике черного кота, сворачиваясь калачиком в изголовье.