Чёртовы проказы

      Рано утром, под мерзкий писк будильника, крик петухов и лай собак, Сёма кое-как поднял себя с койки и стал медленно собираться на работу, сонно тычась из угла в угол. Оделся, позавтракал и помчался на кладбище, оставив кота лениво валяться на неубранной кровати.       Сёма довольно-таки скоро привык к сельскому режиму, так что его давно не удивляло то, что и в шесть часов, если не раньше, половина деревни уже на ногах. Кто коров вел пасти, кто вкалывал в садах-огородах, пока утренняя прохлада не превратилась в знойное пекло, а кто просто гулял. Это утро, казалось бы, ничем не отличалось от предыдущих. Люди, что встречались на пути, занимались своими делами, но, едва завидев Семена, менялись в лице, будто самого сатану увидали. Некоторые крестились, некоторые перешептывались. А пастух — уж до чего добродушный мужик — и вовсе в сердцах плюнул ему вслед вместо утреннего приветствия, что Сёму весьма озадачило, но разбираться было некогда. Выйдя за пределы деревни на полевую тропинку, что вела к кладбищу, он все же снял свою толстовку и оглядел со всех сторон, подозревая, что чёрт мог пошутить и написать что-нибудь богохульное на спине. Но нет, кофта была чистой. Убедившись, что с его внешностью в целом все нормально, он вновь поспешил на работу, стараясь не забивать себе голову ерундой. Сменив сторожа, Сёма занял свой пост и уже через час забыл об утренних проблемах.       Очередной рабочий день тянулся так же медленно, как и все предыдущие, ничем знаменательным не запомнился, да и просто нагонял тоску смертную. Ждать вечера было мучительно, не имея никакого занятия под рукой, и Сёма уже не в первый раз размышлял о смене работы, потому что скука выедала. Когда, наконец, настал вечер, Сёма дождался сменщика и отправился домой, неспешно потягивая сигаретку, а уж там его ждал неприятный сюрприз — у калитки топталась тучная фигура в черной рясе. Попа из местной церкви Сёма прежде никогда не видел, но опознать его было нетрудно. Был он какой-то забавный, карикатурный даже, как в книжках со сказками, в которых высмеивались попы и дьяки — пузатый, низкий, с жиденькой, но длинной бороденкой, под которой болтался золоченый большой крест. Беспрестанно поглаживая бороду, поп опирался на заборчик и силился что-то разглядеть в окнах сёминого дома, прищуривая глаза и кряхтя время от времени. Сёма подошел и тихонько прокашлялся, чтобы обратить на себя внимание. Поп вздрогнул и повернулся, отлипнув от калитки. — Здрав будь, юноша, — вежливо улыбнулся старик, для кого появление хозяина дома стало легкой неожиданностью — так увлекся, присматривая за чужим двором. — Здравствуйте, — кивнул Сёма и многозначительно посмотрел на калитку. Поп загородил проход и явно не собирался сдвигаться с места. — А в чем дело? Чем обязан? — Ты мне скажи-ка, сынок, все ли у тебя хорошо? Ничто твою душу не тревожит? Ничто твой разум не смущает? — намекал на что-то старик, и Сёма отвел взгляд в сторону дома, тайно недоумевая. Как же так, неужто кто-то что-то прознал? Да быть того не может. — Да все нормально, — соврал Сёма, не моргнув, улыбнулся непринужденно, плечами пожал, да только поп ему явно не поверил. По глазам старика было видно. — Тогда как ты мне сие растолкуешь? — священник повернулся и указал на заросшую сухой травой обочину вблизи сёминой калитки. Там в пыли валялись запачканные и разломленные иконы. Выглядели они так, будто на них нарочно кто-то станцевал, да хорошо так, вприпрыжку, вприсядку. Сёма мысленно завернул лихую брань, представляя, как будет впечатывать эти обломки в глупую морду чёрта, додумавшегося бросить иконы прямо за калитку. А он-то, торопясь утром на работу, даже не заметил их, не взглянул в сторону, а суеверный и набожный деревенский люд мигом все увидел. Неудивительно, что даже священника оповестили… Вот и все. Лето в селе прожил, за своего сошел, людей к себе расположил, а тут один проступок — и уже в антихристы записали. Деревня махонькая — вести, тем более такие, разлетаются с завидной скоростью. — Не имею ни малейшего представления о том, кто это сделал, — слукавил Семён, а чёрта мысленно помянул так и сяк. Чтобы икалось ему там, паразиту хвостатому. — Стало быть, не ты? — вкрадчиво спросил поп, и Сёма отрицательно мотнул головой. — Нет, не я. — У меня эти иконы на днях прихожанка нездешняя покупала. Хозяйка дома сего. Для тебя, стало быть? — продолжал поп свой допрос. — Это мать моя. Те иконы она с собой забрала. Эти вижу в первый раз, — продолжал врать Сёма, а поп в лице поменялся заметно. И была причина. — Так ты, оказывается, покойной матушки Ефросиньи внук? — удивился старик. — Так точно, ее, — подтвердил Семён, а по глазам попа уже видел следующий очевидный вопрос, который он собирался задать. — Ведьмин правнук, стало быть?       Надо же, не ошибался. Одно людей заботит. Вроде священник — а все туда же. Ну, теперь пойдет молва, не открестишься. — Наверное. Так и что с того? Не бросал я иконы здесь, — развел руками Сёма, и уж тут он не врал. Ведь не бросал же.       Поп помолчал немного, глядя на святые образа, поломанные и потоптанные. — Знаешь, об этом доме раньше дурная молва ходила, а тут раз — и всё затихло, как ты здесь поселился. А теперь, раз такие дела, — он кивнул на иконы, — я могу освятить избу, ежели захочешь. Я бы даже осмелился настоять на этом. — Да все в порядке, не стоит, — вежливо отказался Сёма, не зная, куда деваться от проницательного взгляда старика. — Но за предложение спасибо, — улыбнулся он и протиснулся бочком в приоткрытую калитку, когда поп соизволил подвинуться. — Ну, тогда до свидания, сынок.       Священник снова с подозрением осмотрел дом, затем, тяжко наклонившись, поднял иконы и тихонько, вразвалочку зашагал прочь, подбирая длинной рясой дорожную пыль. — До свидания.       Сёма зашел домой, переоделся, сготовил нехитрый ужин, утолил голод и свалился на диван с книгой. Но мысли о глупом чёрте и его очередном фокусе не способствовали внимательному чтению, посему он отложил книгу, мысленно выругал Федьку и решил вздремнуть. Долго поспать не удалось. В полночь парня ласковой щекоткой разбудил нечистый, но Сёме было не до нежностей. Разлепив глаза, он повернулся к бесу, нахмурился и схватил его за вечно неугомонный хвост, сжав кисточку в кулаке. Федька взвизгнул, заматерился и попытался дать сдачи, не понимая, в чем причина внезапного гнева со стороны человека. — Ты чего? Опять садиста включил? — заныл он. — Вот ты скажи мне, твое падение в младенчестве мало что изменило, да? Ты ведь уже родился тронутым на всю голову? — сердито спросил Семён и сжал кисточку хвоста сильней, а нечистый сморщил нос и всхлипнул. — Что я опять сделал? — Как у тебя хватило ума бросить эти треклятые иконы за калитку, дурья твоя голова? — А куда еще-то? — не то прикидывался, не то в самом деле не понимал чёрт. Сёма начал закипать не на шутку. — Да что б ты провалился, выблядок! Вся деревня теперь на ушах стоит! Вот оно мне, скажи, надо, чтобы меня за безбожного сатаниста принимали? Я еле как молву дурную от дома отвел, а теперь что? По новой все? Ох, как треснул бы… — злился Сёма, пока чёрт молчал и обиженно сопел, хмуро сведя чернющие брови к переносице. Виноватым, видимо, он себя не ощущал вообще. — Да тут все намного серьезней сатанизма, если задуматься… — пробурчал Федька. — Ты понимаешь, сколько внимания привлек? Ладно люди… Как тебе то, что подкараулил меня поп у ворот и предложил избу освятить? — Ну… — нечистый отвел взгляд и пожевал губу. — Отвратно. Ты же ему отказал? — Да. Но мне что-то подсказывает, что он все равно не успокоится… И деревенских взбаламутит. Они-то, небось, не раз вопросом задавались, как это я так просто в нечистом доме живу, — продолжал сердиться Семён, сильней сжимая кулак, а бес корчил мученические рожицы и попискивал от боли. — Да отпусти ты хвост, садюга окаянный! — взвыл он, потеряв терпение, и Сёма его отпустил, прожигая чёрта гневным взглядом. — Что ты нервничаешь? Потолкуют — да и забудут. А нет — так и ладно. Должен же я дому репутацию поддерживать…       Федька забрался на кровать с ногами и спрятал хвост за спиной. — Да на хуй твою репутацию! Мне тут жить, мне с деревенскими дела иметь, и на что мне такая репутация, когда в спину плюют и крестятся? — Ну, все, завелся, — вздохнул нечистый, упал на постель и закрыл глаза, давая понять, что все переживания Сёмы ему до лампочки. — Да ну тебя на хер, — проворчал Семён и ушел на крыльцо покурить, понимая, что разоряться перед чёртом и впрямь не стоит. Что сделано, то сделано. Он успокоился, покурил, подышал свежим воздухом, а когда вернулся в дом, чёрт тут же замолол языком. — Ты не парься, Сёмушка. Отстанет от тебя этот поп, а не отстанет — иначе поговорим с ним, одна дорога ему и будет… — В смысле? Куда? — На кладбище, — просто изъяснился чёрт, разведя руками. Да уж, действительно, что может быть проще. Сёма вздохнул и потер переносицу, медленно набираясь терпения, чтобы не прибить чёрта насмерть. — Ты хоть немного думаешь о том, что говоришь? Какое еще кладбище? Как думаешь, кого тогда подозревать начнут, если поп отойдет на небеса? Иначе проблему решать надо, а об этом даже не заикайся, дурень.       Сёма улегся в постель, отвернулся от чёрта, тут же упавшего рядом, и закрыл глаза. Бес вздохнул, обнял его со спины и тихо-тихо что-то заворчал. Сёма давно привык к монотонному шепоту, да и горячие руки Федьки его уже не отвлекали. Он почти сразу уснул, не обращая на посторонние звуки и шорохи никакого внимания. Проснулся он рано утром, еще долго лежал в кровати и думал насчет священника, почесывая за ухом черного кота, который приятной тяжестью уместился на груди и громко мурлыкал. — Надо сказать попу, чтобы освятил дом, — после долгих раздумий выдал Сёма, а кот выпустил когти и нервно дернул хвостом, выражая явное несогласие. Кошачьи глаза нехорошо свернули, а Семён пожал плечами. — Ну, а что ты предлагаешь? Никаких разборок с ним я не допущу, не хватало еще, чтобы ты попа ухлопал… А так, сам подумай на секундочку, и он отвяжется, когда убедится, что все нормально, и молва среди людей уляжется, а с тобой что-нибудь придумаем.       Кот сильнее забил хвостом и зашипел, а потом ударил лапой гладившую его руку и спрыгнул с кровати, убегая прочь. Оскорбился не на шутку. — А не ты ли у нас самый хитрый? Придумаешь что-нибудь, шельмец. И не спорь мне тут. Кто виноват-то? Впредь будешь думать о своих поступках прежде, чем их совершать. Я приглашу священника сегодня. А ты придумывай, как тебе быть.       Семён сказал твердо и на возмущенное шипение и мяв нечистого не обратил никакого внимания, игнорируя его в принципе. Тот, не в силах предложить компромисс, убежал куда-то, а Сёма принялся прибираться в избе. Как пригласить священника в дом, где повсюду следы пребывания вздорного чёрта? На клеенчатой скатерти, на печке, угольком нацарапанные, на полях газет, на обоях кое-где — повсюду какие-то богохульные словечки, рисунки, символы, кресты перевернутые. Пока Сёма все затер, отмыл, убрал, заклеил, час с лишним и прошел. Прибрав избу, Семён собрался, вышел, запер дверь и направился к церкви, миновав калитку.       День выдался непогожим, пасмурным, зябким. Дождя пока не было, но запах его в воздухе уже ощущался. Сёма шел, запахнув ветровку, пока встречные люди провожали взглядами и перешептывались. Три бабуси у самой церкви, до сего момента бурно обсуждавшие что-то, испуганно замолкли, завидев Сёму, молча кивнули в ответ на его приветствие, а потом зашептали друг другу сплетни. Вряд ли можно было их за это винить. Других занятий у местных пожилых не было, а любой слух, способный взбудоражить воображение, был на вес золота. Сёма, в общем-то, и не винил никого, прекрасно это все понимая. Разве что думал, что доходит совсем уж до смешного. Трижды перекрестившись у двери, он шагнул под своды храма, где в глаза сразу бросились расписанные стены. Рождество, Крещение и распятие Христа — эти и прочие ключевые моменты из священных писаний, изображенные яркими красками, не привлекли особо сильного внимания Сёмы. Едва он увидел попа в черной рясе, как тут же зашагал к нему. — Доброе утро, — кивнул он, пока старик расставлял ровно длинные тонкие свечки, попутно убирая короткие желтые огарочки в небольшой коробок под свечной стойкой, залитой воском. — Доброе утро, сын мой. Что за нужда тебя привела? Решился последовать моему совету? — Да. Не помешало бы освятить дом. Спокойнее будет. — Вот и хорошо, — улыбнулся старик, заметно подобрел и закивал. — Тогда жди меня после обеда. — А сколько это будет стоить? — полюбопытствовал Сёма, и поп замялся, затрудняясь ответить. — Как дело будет сделано, так побеседуем об этом. Ступай с Богом.       Старик ушел, шурша одеждами, а Семён еще немного постоял у иконостаса, рассматривая изображения, а сам все думал о том, что часто слышал порой, как люди, посещавшие церковь, говорили о легкости на душе, о просветлении в мыслях, о чувстве защиты, в конце концов. Но чем дольше Семён стоял, изучая икону Богородицы, тем тяжелее и темнее становилось на душе, будто ему здесь было не место. Вверху, на сводах, изображенные шестикрылые небесные духи напомнили ему о том, что личного хранителя у него больше нет, так может быть именно в этом дело? В этом, и в том, что дома живет веселое дьяволово отродье.       Не в силах находиться больше в церкви, он вернулся домой, игнорируя косые взгляды людей и шепотки в спину, а по возвращении застал на крыльце черного кота. Тот сердито сверкал глазами и бил хвостом. — Священник придет после обеда, — оповестил Сёма нечистого и зашел в дом. Федька снова куда-то убежал. Видать, искать место, где он будет отсиживаться и думать, как обойти ему такую напасть.       До обеда Семён ничего не делал. Лишь позавтракал, почитал книгу, растянувшись на диване, а потом и вовсе задремал. Разбудил его стук в дверь. Проснувшись, Сёма бегло глянул на часы и поспешил отпереть дверь, за которой ожидал священник. В руках он держал какую-то книгу, свечу, емкость со святой водой, стопочку новых икон и что-то еще. Семён приветственно кивнул и пустил попа в дом.       Священник выглядел заинтересованным. Странно оглядывал дом, будто ожидал, что вполне мирная изнутри изба превратится в склеп, а из подпола вылетит дух покойной прабабки и начнет сыпать проклятьями. Да уж, дурная слава живет долго. Но ничего подобного не произошло, разумеется, и поп взялся за работу. Попросив у Сёмы спичек, пытался зажечь свечу, но все тщетно. То спичка сломается, то свеча затрещит, закоптит черным дымом. — Дьявольские чудеса, — проворчал поп, перекрестился и попробовал снова. Неустойчивый огонек заплясал на фитиле церковной свечи, а та вдруг склонилась, будто подтаяла. Неунывающий священник выпрямил ее, перекрестился снова и открыл книгу. — Все, ступай, обожди во дворе. Далее я сам, — сказал поп. Дальнейшие действия священника и так были Сёме неинтересны, и он вышел во двор и уселся на крыльцо, слыша в открытую форточку, как поп неразборчиво читает молитву.       Ожиданием Семён не томился. Посидел немного, размышляя о своем, сходил в баню, чтобы открыть дверь и проветрить ее, а потом надолго завис у запущенного малинника в конце огорода, который кустами ушел уже далеко за пределы покосившегося забора. Ободрав немного малины с одной стороны заросшего куста, Сёма ел ее, сидя на крыльце, покуда поп не завершил обряд освящения. — Я смотрю, сынок, у тебя креста нательного нет. Держи-ка, накинь на шею, — протянул он шнурок с простым, легким крестиком. Сёма возражать не стал, нацепил крест, под футболку заправил, а потом обратил внимание на новые иконы, стоящие по углам. В воздухе витал запах дыма церковной свечи, а кое-где виднелись брызги от святой воды. — И сколько я должен? — поинтересовался он, подозревая, что иконы и нательный крест поп ему явно не за так подогнал, по доброте-то душевной, и оказался прав. Эх, если б еще все это ему хоть как-то пригодилось теперь. — Церковка наша небогата. Тем и живем, что пожертвованиями прихожан да небольшой платой за подобные услуги.       «Небольшой, как же», — мысленно хмыкнул Семён, опустошая бумажник. Но понимал, что платит, в общем-то, не столько за бесполезный обряд, сколько за спокойное отношение суеверных односельчан, а значит и за спокойную жизнь. Хотя, где уж она спокойная, с бесом-то?       Напоследок благословив избу, поп ушел, наконец, а Семён лег спать перед ночной сменой. Когда он проснулся, погода за окном стала в разы хуже. Небо, сплошь затянутое злыми тучами, вот-вот собиралось заплакать. Ветер становился сильнее, раскачивая деревья, и листва волновалась, шелестела и дрожала. И несколько минут спустя с неба упали первые капли. Скорая осень, как ни крути, уже давала о себе знать. Матеря непогоду так и сяк, Сёма перекусил, оделся и вышел на улицу. По дороге на работу он не встретил никого — все поспешили спрятаться от начавшегося дождичка и сильного ветра, а он сам успел добежать до кладбища, не особо сильно промокнув, но не позавидовал мужику, которого он сменил — тому пришлось бежать домой под уже разошедшимся ливнем. А непогода, к слову, бесилась недолго. Уже к десяти часам вечера все стихло. Только в полночь стихийное бедствие вернулось, но не дождем, а в лице рассерженного чёрта, который разбушевался на всю сторожку, злой не на шутку. — Ну, объяснись! — гневно упер он руки в бока, пока хвост за его спиной лихо извивался, а черные глаза злобно сверкали. — Дом освятили, — известил беса Сёма, игнорируя его гневный припадок, а тот аж зубами заскрипел. — Я такой же хозяин этого дома, как и ты! Почему моего мнения тебе вдруг не надо стало? — злился чёрт, темнея лицом, и тут уж стоило насторожиться, пожалуй, но Сёма гнул свое. — Слышь, ты чего разорался? Не нравится? Сам навел такого шороху. Нехер было на иконах плясать, — отрезал он. Чёрт аж икнул от возмущения, но с ответом не нашелся. Вместо этого надулся, нахмурился и сел на невысокий столик. — Мне теперь туда как попасть? — А ты не придумал? Вот те раз. Ты чёрт, или где? — толкнул его Сёма, чтобы нечистый слез со стола и сел по-человечески, на плохо сколоченную деревянную табуретку. Чёрт надулся еще сильнее, заворчал, застучал пальцами по столу и вздохнул. — Один способ я для этого знаю, а вот ты… Раз допустил такое, то не вздумай даже отказать мне в помощи! — взвился бес, сжимая кулаки. — Ну ладно, хорошо! — согласился Сёма. Отказывать все равно было бесполезно.       Федька помолчал немного, успокаиваясь. — В общем, так… Я вселюсь в тебя, а ты зайдёшь в дом. Мне надо узнать, насколько там качественно этот старикашка поработал… Как знать, может он вообще халтурщик какой. — Ну… — Сёма обречённо вздохнул. Не сказать, что метод ему понравился, но иного чёрт не предлагал. — Ладно, я не против. Только не вздумай подчинять мою волю себе, или что-то типа того отчебучить, как ты это любишь, — предупредил Сёма, и, похоже, зря — губы нечистого расползлись в кривой ухмылке, будто ему подали замечательную идею. — Посмо-о-отрим, — протянул он. — Я тебе посмотрю, — начал ворчать парень, а бес, отошедший от злобы, уселся к нему на колени. Снова мгновенная смена настроения. Будто кто-то щелчком переключил его гнев на милость. Успокоившийся Федька хотел было заткнуть своего извечно ворчливого человека поцелуем, но вместо этого брезгливо наморщил нос и зашипел. — Да что ж такое, опять? — указал он пальцем на крестик, а Сёма виновато пожал плечами. — Не опять, а снова. — Снимай, — практически приказал чёрт, выжидающе глядя на Семёна. — Ну, давай, живей. Это не более, чем побрякушка. Ангел-хранитель твой к тебе все равно не вернется, не надейся, — нетерпеливо добавил чёрт, а Сёма послушно стянул шнурок с шеи, взъерошив волосы. Бес мгновенно взялся их приглаживать назад, шуруя по ним пальцами. — Ну и куда его теперь? — Выбрось, — подсказал бес, нехорошо сверкая глазами в сторону креста. — Я, вообще-то, за него заплатил. — Сёмочка, а ты таки шо, еврей? — с издевкой исковеркал бес свою речь на одесский манер, а потом вздорно фыркнул и нахмурил брови. — Выкидывай, я сказал!       Не дожидаясь действий от человека, чёрт выхватил, матерясь, крестик из руки Семёна и швырнул в приоткрытое окно, в заросли сорняков, а потом торопливо подул на пальцы, будто обжёг их. — Ты у меня доиграешься, — хмуро произнёс Сёма, когда на физиономию нечистого вернулась нахальная ухмылка, а настроение в целом стало шаловливым. — Доиграться тут можешь только ты, — прошептал ему в ухо Федька, ёрзая у него на бедрах своей непоседливой хвостатой задницей. Сёма не стал ничего ему отвечать. В прохладной сторожке обнимать горячего беса было приятно. Он забрался руками под майку своего искусителя, грея холодные ладони о его спину, пока тот быстро целовал Сёму, и вроде был всем доволен, но тут же невнятно заворчал и спрыгнул с чужих колен. — Сейчас-то что не так?       Бес сморщил нос и помотал ладошкой перед лицом, будто прогоняя неприятный запах. — Да несет от тебя, как от монаха. До чего ж тошнотворный запах. Вот какого лешего ты топтался рядом с этим попом? — Тебе не угодишь… — заворчал Сёма, принюхался, но ничего неприятного не почувствовал. Запах, как запах, обычный, свой. — Я ничего не чувствую. — А ты не можешь, да и не должен, — сложил руки на груди нечистый и снова присел на стол. — А мне противно. Так что не подходи ко мне, пока от тебя разит церковными свечками и святой водой… Фу. — Да больно надо.       Чёрт просидел, как обычно, до петухов, а потом исчез, распрощавшись, и Семён решил вздремнуть. Крепко он не заснул, так как было неудобно, а на рассвете сон и вовсе пропал. Он гулял вокруг сторожки, разминая затёкшие конечности и спину, разглядывал хмурое просыпающееся небо, нежно-розовое на восточном горизонте, где уже пробивались сквозь редкие тучки первые сонные лучи, пока холодные, но очень яркие.       Сменщик пришёл с опозданием, перекинулся с Семёном парой слов, и тот отправился домой отдыхать. Односельчане, как он заметил, шарахаться перестали, здоровались, но всё же смотрели вслед настороженно, дольше, чем нужно. Сёма, впрочем, внимания ни на кого не обращал, но думал, а не болтнул ли кому поп о его родстве с давно почившей хозяйкой плохого дома, которая в свое время учинила деревне немало козней.       Устало зевая, Семён открыл дом, привычным жестом зацепил ключи на гвоздик у окна и скинул обувь с ноющих ног. В животе заурчало, но так лень было подойти к холодильнику и отыскать там что-то съедобное, что Семён проигнорировал голодный гул желудка и устало упал на кровать. Он уснул быстро, да и сон был необычайно крепким и спокойным. Усталость пригвоздила парня к кровати в одной позе и заставила проспать почти до вечера. А там, часам к шести, он проснулся от сильной головной боли. Такой сильной, что хоть вой. Боль отбила даже аппетит, но пустой желудок не унимался, так что ужинать пришлось через силу.       Черного кота нигде было не видать. И покуда неугомонный нечистый носился где-то, выжидая полуночи, Семён перемыл всю посуду и вышел на улицу, чтобы покурить на крылечке. Прохлада вечера немного помогла унять нытье в висках, и теперь болью слегка отдавался затылок. Нудно, но терпимо. Сёма решил не напрягать голову чтением, а просто прилег на диван в гостиной. Долго рассматривал стены комнаты и думал о том, что такого важного сделал поп, что чёрт боится ногу через порог переставить. Может, размышлял Семён, стоило тогда, в первый же день, местных послушать и сразу избу освятить? Обошло бы его стороной все это нечистое племя? Или все равно угодил бы он в руки русалок в ту ночь, да только спасти его было бы некому? Сколько бы вопросов он себе не задавал, ответа на них не было. Что случилось — то случилось, время вспять поворачивать даже чёрт не умел. Сам говорил как-то, признавая, что силен, но не всемогущ. С этими мыслями и поутихшей болью в голове Семён задремал снова, а разбудили его тихие скребки по стеклу со стороны улицы. Наступила полночь. — С крыльца тоже сойди, будь добр, — нервно проговорил Федька, едва Сёма вышел на улицу. Бес всем своим видом излучал раздражение и обиду, нервно притоптывал правой ногой и вилял хвостом. Семён молча шагнул с крыльца, и чёрт тут же растворился в воздухе. Парень прислушался к собственным ощущениям, не зная, чего ему ждать дальше. «Можешь расслабиться, я уже!», — известил ехидный голос, который прозвучал прямо в голове, отчего Сёма вздрогнул и выругался. — Ты уже вселился? — переспросил он вслух, и зачем-то заглянул за спину. Наличие чёрта внутри никак не ощущалось. Будто бы и не произошло ничего. «До кого-то весьма медленно доходит… Шуруй живей в дом», — отдал приказ голос нечистого, и Сёме этот тон ожидаемо не понравился. Он нахмурился. — Я тебе тут не мальчик на побегушках. «С твоего позволения…», — гаденько хихикнул Федька, и Сёма мгновенно узнал такое нелюбимое чувство полного подчинения чужому контролю. Не в силах владеть ни телом, ни голосом, он лишь мысленно материл беса самыми последними словами. Чёрт, управляя чужим телом, забежал в дом, огляделся и сморщил нос. — Фу-у. Святой душок, — прокомментировал он, пробежав по иконам взглядом. — Хм… А мне нравится говорить твоим голосом. И сидеть в тебе ничего так. Комфортно, — хмыкнул нечистый. «Я же тебя прибью, скотинка двурогая!», — сердился Сёма. Федька лишь махнул рукой на угрозу, расхаживая по дому. — Средненько поработал твой священник, — задумчиво протянул нечистый. — Сколько ты ему заплатил? — спросил он, снимая чужими руками иконы с полочек. Услышав мысленный ответ хозяина тела, он рассмеялся. — Ну, оно того не стоило! Мудрость народная есть: «Родись, крестись, женись, помирай — за всё попу деньги давай». «Не болтай, а заканчивай уже поскорей», — мысленно проворчал Сёма, с недовольством глядя, как чёрт небрежно бросает на пол новые иконы. — Что ж, жить можно, — вынес чёрт вердикт, сунув иконы в печь и щелкнув пальцами. Те вспыхнули и сгорели в мгновение ока. Непонятно было, что раньше мешало чёрту точно так же сжечь неугодные ему образа, не вызывая тем самым вереницу проблем? Дрянная натура, вероятнее всего. «Вытряхайся прочь, если закончил», — угрюмо подумал Семён, которому не нравилось, как бес хозяйничал в его теле. — Знаешь, что? Чтобы осквернить освященное место сильней, нужно в этом месте согрешить, — с ухмылкой на половину Сёминого лица пояснил бес, закрывая печную дверцу, а потом открыл все форточки и мановением ладони вызвал легкий ветерок. Видимо, проветрить захотел. «И?»       Нечистый внезапно нарисовался перед Семёном, и тот вздохнул с облегчением, избавившись от нужды делить с кем-то свое тело и разум. — Что «и»? Давай грешить? — резонно предложил бес, указав на постель. — Я и так весь день предавался унынию. — А я не про уныние. Я про блуд, — плутовато ухмыльнулся Федька, отряхивая ладони после проделанной работы, хоть и действовал не своими руками. — Не хочу. — Тогда в карты? На желание? — предложил чёрт, и Сёма не видел причин, чтобы отказываться. Проспал весь день без малого, а теперь сна ни в одном глазу. — Давай в карты, — дал он добро, а чёрт уже через мгновение тасовал колоду за кухонным столом. Семён уселся напротив, ожидая, когда Федька раздаст карты. Тот шустро, как и всегда, перемешивал колоду, а потом начал раздавать. Карты тихо шелестели под его пальцами, пока не вмешался сторонний звук. Откуда-то из подпола зашуршало тихонько, но раздражающе. Сёма вздохнул. — Какую ночь уже скребутся, а ты и пальцем не пошевелил. — А я-то тут при чем? — искренне удивился бес, подвинул сопернику его карты и взял свои. — Конечно, это же я умею в кота превращаться, — проворчал Семён, рассмотрел выданные карты и прикусил губу. Не шибко повезло с раздачей. — И что с того, что я могу? Я должен мышей ловить? Ага, размечтался. Нашел тут Барсика, — вредничал чёрт, сделал первый ход и стал ждать, когда соперник отобьется. А Сёма не спешил. Вместо этого опустил карты на стол рубахой вверх и скрестил руки на груди. — Так, я не понял. Ты мне на кладбище что втирал? «Я такой же хозяин дома, как и ты!», не так ли? — передразнил Семён. — Так какого хера меня одного должно заботить его состояние, тогда как ты только и делаешь, что пакостишь?       Чёрт скривил недовольную мордашку, устало вздохнул и подпер голову рукой. — На то я чёрт, чтобы пакостить. Забыл ты, что ли, с кем дело имеешь? — Как же, забудешь тут. Только это дела не меняет.       Сёма снова взялся за карты, продолжая игру. Чёрт упрямо игнорировал скребки из-под пола. Семёна они бесили. Накануне, убираясь перед приходом священника, он нашел в кладовке под пыльным ковром крышку погреба, ведущего вниз, под пол. Точнее, нашел-то он его еще тогда, когда приехал, но благополучно о нем забыл, пока не пришла нужда вспомнить снова. Но лезть в погреб он пока не стал. Прежде нужно было крысиным ядом обзавестись. Или мышеловками, на худой конец.       На протяжении всей игры мыши упрямо скреблись. Это не помешало Сёме выиграть, и он, недолго думая, решил сделать так, чтобы от чёрта в доме был хоть какой-то прок. — Значит, слушай, рогатый. С завтрашнего дня дела по дому делаем по очереди. По очереди моем посуду, по очереди уборка, готовка. От растопки бани освобождаешься только, — сказал Семён, а Федька заметно приуныл, насупился и покачал головой. — Я адово создание, а не домовой с метелкой, — жалобно произнес он, но на Сёму это не подействовало. — Да мне похер. Я тоже не Золушка. Заебался за тобой вчера оккультные иллюстрации по всему дому отмывать.       Федька нахмурился, надулся, карты отложил и очень обиделся, задетый, видать, таким отношением. Но Сёма сомневался, что хитрому бесу будет очень уж сложно посуду помыть. — Я же не могу днем, у меня лапки. — Хуяпки. Ночью будешь вкалывать, понял? И не перечь. Забыл, что карточный долг — закон? — Да нет, помню. — То-то же, — кивнул Сёма, поднимаясь из-за стола, а потом прислушался к шороху под полом. — И мышей всех перелови. — Это уже второе желание, — огрызнулся вздорный бес и даже хвостом не пошевелил, начиная строить карточную башенку. — Шельмец, — бросил Семён, качнул головой, ушел в спальню и свалился на кровать, чтобы дочитать, наконец-таки, книгу. Бес ему не мешал. Так и остался на кухне — собирал башенки из карт, тихо матюкался, недовольный желанием, которое загадал Сёма. А после, когда далеко в деревне крикнул петух, чёрт исчез совсем, а не превратился в кота, как обычно делал. Семён не обратил на это внимания. Он читал почти до пяти часов утра, осилил, полусонный, последнюю главу, а потом уснул и проспал до обеда.       Утром мало что хотелось делать. Чёрт предпочел не появляться сегодня, судя по тому, что черного комка шерсти с хитрыми глазами негде не было видно. Дом был чистый после вчерашней уборки, из грязной посуды — две кружки да блюдце, во дворе дел никаких не было. Сёма сходил в библиотеку, чтобы сдать книги и взять новые, а заодно еще раз проверить, окончательно ли изменилось отношение людей, или его по-прежнему хотят посадить на вилы и сжечь за грехи. На счастье, шарахаться люди перестали совсем, здоровались, иногда улыбались. Надо сказать, отношение ровесников здесь к нему и так не менялось — мало кто из деревенской молодежи поддерживает суеверные убеждения своих родителей, дедов и бабок, так что слух о том, что Семён безбожный сатанист, атеист и далее по списку, вызвал паническую истерику исключительно у старшего поколения. Не сказать, что Сёму это слишком уж нервировало, но он, будучи неконфликтным, предпочитал поддерживать мир со всеми, кто его окружал. Спокойнее так было, в какой-то мере. Да и к чему было наживать врагов на пустом месте?       Дома Семён, упав на диван, открыл было новую книгу и уже начал читать пролог, как под полом опять зашуршало. Игнорировать скребки не было сил — они здорово отвлекали, и сконцентрироваться на тексте было невозможно. Захлопнув книгу, Сёма встал и отправился в кладовку. Открыл дверь, отгреб от крышки погреба хлам и потянул за небольшую ручку, о которую здорово споткнулся и отшиб мизинец на третий день после своего приезда. Крышка не поддавалась, так что пришлось сходить на улицу и принести железный ломик. Подцепив край крышки ломом со всех сторон, Сёма поднатужился и открыл, наконец, погреб, откуда сразу пахнуло зябкой сыростью. Квадратная дыра в полу зияла темнотой. Отыскав фонарик, Семён встал на колени, нагнулся, заглянул вниз и посветил. Яркий световой луч распугал стайку мышей по углам, и тут, кажется, мышеловками не обойтись. Думая, что нужно сходить за отравой, Сёма уже хотел было погасить фонарь, но передумал, когда луч наткнулся на угол погреба, который уходил далеко, куда-то под пол спальни. Рассмотреть было нельзя, но там явно что-то стояло, прислоненное к углу. Любопытство взыграло мгновенно, и Сёма слетал во двор за лестницей — та, что была в погребе, сгнила насквозь и обвалилась.       Внизу было ощутимо холодно. Земляной запах бил в нос, тут и там висела густая тонкая паутина. Стены погреба, выложенные каменной кладкой, кое-где покрылись плесневелым грибком. Погреб был низкий, Сёме пришлось согнуться в три погибели, чтобы пройти дальше. Миновав первую деревянную подпорку, он осветил земляной пол вокруг себя, рассматривая путь, а затем — вдаль, в то место, где неизвестная вещь привлекла его внимание. В дальнем углу погреба возвышался аккуратный земляной холм, а прямо за ним что-то высокое, накрытое пыльной тряпкой и заросшее паутиной, стояло, прислонившись к стене. Нечто очень старое. У Сёмы аж дух перехватило. Не то от зябкого холода, не то от странных ощущений. То и дело задевая головой доски сверху, он начал пробираться туда. Миновал земляной холм, странно похожий по форме на могилу, осветил высокий предмет и осторожно дотронулся до тряпья. Снял всю паутину, отвратительно липкую и влажную, скатал в шарик и стряхнул с руки, а потом нашел край ткани и стал разворачивать находку. Сложно было действовать одной рукой, но Сёма кое-как справился с этим, развернув край ткани, и даже как-то слегка разочаровался, увидев обыкновенное зеркало. Луч фонаря отскочил от пыльного стекла прямо в лицо, и Семён, на секунду ослепнув, отвел фонарь ниже. Конечно, не совсем обычным было зеркало. Высокое, широкое, с массивной резной деревянной рамой. Чёрт его знает, с каких времен оно тут стоит, но выглядит очень старым. Поддавшись сильному желанию рассмотреть его получше со всех сторон, Сёма накинул тряпье обратно, а потом, взяв фонарик в зубы, аккуратно схватился за зеркало и приподнял. Неожиданно тяжелое, оно еще и увязло в землю, так что достать его было проблематично.       Сёма провозился с ним достаточно времени, пока не выволок из погреба. Весь испачкался, отбил макушку, но вылез следом, снял перепачканные в земле старые кроссовки, закрыл кладовку и уволок зеркало в гостиную. Там он положил его на пол, в центре комнаты, и кое-как развернул. Кто-то упаковал его в этот громадный кусок ткани на совесть — пришлось повозиться.       Зеркало поражало красотой и массивностью. Если его поставить, оно запросто было бы по пояс. Ему самое место было в каком-то музее, где такая старина — на вес золота. Опустившись перед ним на колени, Сёма с любопытством разглядывал раму. Ныне коричневого цвета, ранее она, вероятно, была золоченой, но позолота сошла со временем, и ее следы остались лишь в складках и изгибах филигранных узоров на деревянной раме. Стекло, тусклое и блеклое, сплошь покрыто пылью. Краешком той же тряпки, в которую зеркало было завернуто, Сёма обтер со стекла основную пыль, а потом провел по нему ладонью. Стекло оказалось неожиданно холоднее, чем ожидалось, и он отдернул руку, разглядывая свое хмурое отражение. В глазах читалась явная озадаченность, а по спине побежал холодок.       Возможно, здравый смысл, который вопил, что нужно замотать зеркало и сбросить его нахер обратно в погреб, победил бы, вот только любопытство было куда голосистее. Оно донимало Сёму, и он не унял соблазна потрогать зеркало еще раз. Провел пальцем по длинному изгибу резьбы на раме, а затем снова протер стекло ладонью. Он всем нутром чувствовал, что что-то здесь не так, все чувства вдруг обострились враз, давая отчетливый приказ оторвать ладонь от стекла. Да только вот не получилось. Будто приклеенная намертво, рука не двинулась с места. Семён дернул ладонь, но безуспешно. От впечатанной в самый центр холодного пыльного стекла руки расползалась рябь. Зеркальная поверхность в мгновение ока будто стала мутной лужей, и собственное отражение пошло волнами. А уже в следующий момент рука начала погружаться, словно чьи-то цепкие пальцы, обхватив, тянули вниз. Все было слишком быстро, чтобы можно было что-то понять. Сёма будто нырнул в этот колодец, образовавшийся вместо зеркала посреди комнаты, вниз головой, и последнее, что он увидел — собственное отражение на черном фоне, слишком близкое, настолько же похожее, насколько противоположное эмоциями на лице. Оно хищно оскалилось, сверкнув неестественной зеленью глаз, разжало руку своего хозяина и исчезло где-то вверху, там, откуда сюда упал Семён. Рябь над головой разгладилась, стала звонким ледяным стеклом, и глухая холодная чернота поглотила Сёму полностью.