Чёртовы проказы

      Никогда прежде Семён, сколько себя помнил, в осеннюю хандру не впадал. Да, осень. Холодает. И что с того? Причины унывать особой не было. Но в этот раз настроение было каким-то… непривычным, что ли. Не унылым. Сёма сам не понимал, чего с ним не так. Остро ощущалось ему все из окружения, каждый раз, глядя на что-то или кого-то, думал он, что вот-вот доглядит до самой сути. Но не мог. То ли желания не хватало, то ли духу. И если б только этим все закончилось… Не стало возможным к Семёну подкрасться незаметно. Об этом он понял, когда Денис — большой любитель внезапно хлопнуть сзади по плечу и похохотать, — раза три оплошал, хоть и крался беззвучно, словно рысь на охоте. Не особо Сёма понимал, как это работает, но что-то как-то чуял. И дело было далеко не в звуках. Что-то говорило о присутствии постороннего за спиной, волосы едва ли не шевелились, а голову так сильно тянуло повернуть и проверить, что воли противиться этому не было, как и не было случая, чтобы Сёма не угадал, и за спиной кого-то не оказалось. — А чего ты хотел? — развел руками Федька, когда Семён у него обо всем этом спросил. — Равноденствие осеннее миновало, и та сила, которую ты украл, в тебе разрастается понемногу. Ведаешь ты теперь, что и как. — Ничего я не крал, дурья твоя голова. Сказал бы ты мне, что за зеркало и что в нем, я бы к нему не подходил. Больно надо было, — проворчал Сёма.       Они сидели на кладбище, в холодной сторожке. Бесу было тепло, а Семён кутался в куртку и пил горячий чай из термоса. Нынешняя ночь выдалась очень холодной, даже мелкие крупицы снега падали с неба где-то с минуту, а в воздухе ощущался запах скорой зимы. Клубы пара вырывались изо рта, а обогреватель, что стоял в сторожке, сломался. Чинить его было нечем, оставалось терпеть.       Ответить на ворчания Сёмы нечистому было нечего. Понимал, что сам виноват, и теперь сила ведьмовская в его человеке проявляется, да не по дням, а по часам. И душа его на месте. Как тут с досады не завыть, если Сёма уже и пламя адского полешка сам задувать научился? Эдак скоро совсем в силу войдет. — Еще трава всякая вроде как мерцает и позвякивает. Тихонько так, еле слышно. То позвякивает, то подвывает, — вздохнул Сёма и прикурил сигарету. — Та, что звенит — добрая. А подвывает злая. Ну, я имею в виду, ядовитая и целебная, — объяснил чёрт и тяжело вздохнул. — Нет, нечестно так. Коли сила в тебе есть, надо ею пользоваться. Давай ты что-нибудь сделаешь? — Что? — Не знаю. — Бес призадумался, покусал ноготь на пальце и отвел куда-то взгляд. — Вот вместо того, чтобы у Степаныча каждую неделю молоко покупать, ты лучше к ним в сарай проберись и у дойной коровы кисточку на хвосте в узелок завяжи. Я тебя научу, что сказать, и ты будешь в плюсе, — заговорщическим тоном проговорил Федька, и даже глаза его заблестели от озорства. — В каком плюсе? — Они будут корову доить, а молоко у тебя дома будет появляться. Свежее, парное, бесплатное. — А они без молока сидеть будут? — уточнил Семён, стряхивая пепел в жестяную пепельницу. Чёрт цокнул языком. — Ну и что? — Ничего. Купить проще, вот что. — Ой, ну какой же ты скучный, — заныл Федька жалобно, сложил руки на стол и голову на них опустил. — За что ты мне такой на голову упал? — Кто еще кому упал.       Федька помолчал немного, колупая деревянную поверхность стола ноготком, пока Сёма медленно курил, а дым утягивало ночным сквозняком в приоткрытую форточку. — Ладно, давай тогда следующей ночью гулять пойдем и иголочки заговоренные в чужие ворота втыкать будем? — предложил снова чёрт, и это даже звучало подозрительно, без дополнительных объяснений. — И что будет? — Ну… кто заболеет, кто обеднеет. Как захочешь — так и будет. — Никак не хочу. Особенно плестись куда-то в такой собачий холод. Чего пристал ко мне, рогатый? — начал сердиться Сёма, окурок в пепельнице затушил и отодвинул ее, а сам расслабленно облокотился на стол. — Не буду я людям пакостить. Что мне с этого? — Моральное удовлетворение, — улыбнулся чёрт. — Они мне ничего плохого не сделали. — Да? — хмыкнул недоверчиво Федька, хитро наклонив голову. — А бывшая твоя? Ей напакостить не хочешь? А дружку-разлучнику? Тебе же легче станет, — подбивал неустанно бес, но Сёма качал головой лениво и улыбался. — Нет. Легче мне будет, если я об этом вспоминать перестану. А вообще, если хочешь знать, я не спорю с судьбой. Если так случилось — значит так надо. — Вот! — горячо поспорил Федька, поднимая голову. — Так случилось, что ты перенял силу своей прабабушки. Следовательно, что? Надо, чтобы ты этой силой пользовался. — Я же могу выбирать, во вред ее пускать, или в пользу, да? — Нет, — мрачно качнул головой чёрт, но Сёме сильно казалось, что он врет. — Неправда. Могу. — Не можешь. — Могу. — Нет. — Пидора ответ, — улыбнулся Сёма, а потом увернулся от зажигалки, летящей в него. — Уж кто бы говорил, — обиженно буркнул Федька, обратно голову на руки уронил и вздохнул. — Как мне начальству на глаза показываться? У меня по итоговым сводкам расхождения будут. Количество взятых душ не сойдется с количеством отданной дьявольской силы. Мне за это выговор, лишение премии и… — Пиздеть прекращай, сказочник, — прервал Семён поток бесовых сочинений. — У вас там все не так. Ты мне сам говорил. — Уж и пошутить нельзя, до чего мы серьезные стали, — ехидно передразнил Федька, средний палец показал и исчез. Сёма глянул на часы, подозревая, что петух пропел. Наверное, так и было.       Половина четвертого утра. До конца смены еще долго. Мог бы он и подремать, да слишком зябко было в сторожке, и ничего не оставалось, кроме как сделать обход кладбища. Натянув шапку на голову, вышел Сёма из сторожки и побрел от нее по тропинке, по уже привычному маршруту, задумчиво насвистывая что-то и разглядывая на голых деревьях чернеющие пятна вороньих гнезд. Странно теперь себя чувствовал Семён на могилках по ночам. Будто душа была не на месте. Прежде он покойников не боялся, достаточно их повидал даже, да и не в страхе было дело. Но что-то гнетущее опускалось на плечи всякий раз, когда он пробирался мимо старых захоронений небольшого сельского кладбища. Гнетущее, но вместе с тем загадочно-притягательное, и оставалось только гадать, что так будоражит воображение. Сосредоточение в этом месте множества давно почивших людей, не иначе. Память о них, или напротив, полное забвение, которое настигло давно заброшенные, обезличенные могилы со стершимися табличками. Вотчина скорби и смерти. Не знай Сёма, что это его собственное восприятие так усилилось в результате получения бабкиной силы, подумал бы, что с ума сходит. Хотя, одно другому не мешает. Не зря же чёрт говорил, что все ворожуны умом тронутые.       Остановившись в долгих раздумьях у могилы дедушки-упыря, Сёма сунул руки в карманы куртки и вздохнул, старательно игнорируя свою повышенную тревожность. Но одно он проигнорировать не смог — как некто сверлит его спину внимательным взглядом. Повернувшись, он сразу бросил взгляд туда, где стоял низкий незнакомый силуэт. Незнакомец топтался поодаль, на кладбищенской тропе, зябко кутаясь в одежду. — Ты кто? — подал голос Сёма, недоумевая, что кому-то из деревенских ночью не спится. В том, что это человек, сомнений не было. Незнакомец ответа не давал. Сошел с места и решительно побрел между могил к Сёме. — А у тебя в сторожке тепло? Может, там поговорим? — раздался голос. Женский, неожиданно. Подошедшая оказалась девчонкой, на вид не особо взрослой. — О чем мне с тобой говорить? — спросил Сёма, так и не вспомнив, видел он ее в деревне прежде, или нет. — Ну, есть одно дело, — уклончиво ответила девушка, а потом натянула пониже на уши шапку свою с болтающимся бубончиком. — Домой иди, — угрюмо послал ее Семён, не представляя, о чем можно лясы точить с незнакомой девчушкой среди ночи на кладбище. — Домой всегда успею. Пойдем в сторожку, я задубела уже, — гнула свое незнакомка, а потом повернулась и сама побрела в сторону сторожевого домика. Настырная, глядите-ка. Сёма пошел за ней, не представляя, чего ей от него нужно. Если бы случилось чего в деревне, и ее за ним бы послали, она бы так долго не рассусоливала. Стало быть, по личному вопросу нарисовалась.       После улицы в сторожке и впрямь казалось теплее. Сёма закрыл форточку, прикрыл плотнее дверь и повернулся к гостье с немым вопросом в глазах. Та, надо отдать ей должное, прекрасно себя чувствуя ночью среди могил, спокойно уселась за стол и стащила шапку с головы. Пригладила короткие и взъерошенные, похожие на ежовые колючки, волосы, сняла перчатки и резко выдохнула, будто собиралась опрокинуть в себя рюмашку чего покрепче. — В общем, возьми меня в ученицы. — Чего? — незамедлительно удивился Сёма, а девушка, которой на вид не больше семнадцати, улыбнулась снисходительно, мол, ладно, не прикидывайся, все я знаю. — Да брось. Ты знаешь, о чем я говорю. — Нет, не знаю. Я не преподаю. Чему ты хочешь научиться? Мертвяков охранять? — искренне не понимал он. — Ты кто вообще такая? — Я Марыся. Мой папа — здешний участковый, — заявила она, будто это как-то могло повлиять на решение Семёна, который все еще нихрена не понимал. — Я за тебя рад. Если бы ты еще объяснила, чего тебе от меня надо.       Марыся опять улыбнулась, отчего стало видно щелочку между двух ее передних зубов. — У тебя же дома чёрт живет? Тот, который меня напугал. И еще я узнала, что кто-то людей помирил, которых я поссорила. Это же ты был?       Вопросы, надо сказать, Сёму сбили с толку и удивили, и это бы его выдало, наверное, если б он не умел эмоциями управлять. Думая, что нужно отрицать все, даже самое очевидное, он насмешливо хмыкнул и покачал головой, как сделал бы это любой, кому услышанное показалось бы бредом. — Чушь какая-то. Байки сюда травить пришла? Знал бы твой папаня, где ты по ночам шляешься.       Чёрт, говорит, напугал, людей поссорила. Не надо было долго думать, чтобы сообразить, что за личность тут нарисовалась. Ведьмина ученица. Надо, верно, сказать Федьке, что слабенько он людей запугивает — ненадолго хватает. — Чего ты отрицаешь? Уже и среди сельских о тебе молва нехорошая пошла, — вспылила Марыська, которой не понравилось, что с ней говорят, как с дурочкой. — Того, что я в якобы проклятом доме живу, недостаточно, чтобы слухи пускать, — спокойно ответил Сёма, а собеседница вспыльчивая даже ногой топнула от досады. — Да нет тебе смысла от меня прятаться, знаю я все! И куклу ту в руках держала, и чёрта видела! — повысила она голос. — И учительница моя куда-то пропала. А я дальше ворожбе учиться хочу.       Сёма помолчал немного, тяжелым взглядом окинув Марыську, которая объявилась ни с того, ни с сего, и прилипла, как пиявка. — Нечему у меня учиться. Я не такой, как ты думаешь. Если тоже хочешь уметь людей в зверье обращать, как твоя ненормальная училка, то ищи себе другую подмогу, — отрезал он, а потом на дверь указал. — Шуруй отсюда, живо. — Ах, так? — демонстративно уперла Марыся руки в бока, а потом шапку схватила и шагнула к двери. — Ну-ну. Зря. Все теперь узнают, что у тебя за секрет. Так и знай, всем скажу, — пригрозила она и хотела было уже дверь толкнуть, но Сёма поймал ее за локоть, сжав чуть грубее, чем планировал, но потом ослабил хватку. — Бестолковая дуреха, — прошипел он, потащил Марыську назад и на стул усадил, а сам склонился над ней. — Ты же сама не чиста. Как узнают люди, кто в семью Петренко разлад посадил, что делать будешь? — А кому, думаешь, поверят? Мне, доченьке представителя закона, или тебе, отшельнику, непонятно с какого перепугу из города в деревню переехавшего? Я-то, Сёма, знаешь, какая паинька? Меня тут с детства знают. А ты живешь там, на отшибе, как сыч лесной, в доме ведьмином. Рыщешь одиночкой, и взгляд у тебя какой тяжелый, волчий. Думаешь, люди не видят? Чужак ты, и никто про тебя ничего не знает. Так что мне стоит только разок тебя подставить, так тебе все остальные жизнь подпортят, — торжествующе усмехнулась гостья, а Семён кое-как удержался, чтобы оплеуху ей не отвесить. — Ох, пигалица, пожалеешь о своих словах. Чего тебе от меня надо? Я ничего не умею, значит, научить тебя ничему не могу, — попытался он втолковать Марыське, но та не поверила, усмехнулась. — Ага, как же. Не умеешь. Если чёрт у тебя есть, значит, ты ему душу продал. Мне моя наставница так рассказывала. Так это все происходит. — Так, да не так. Не продавал я ему душу. Он там живет еще с давних времен. Я у него право в доме жить в карты отыграл, на том и все. — О-о-о, — многозначительно протянула Марыська, отводя задумчивый взгляд. Только сейчас Сёма заметил, что глаза у нее, оказывается, разного цвета. Один голубенький, ясный, а второй серый, с карими крапинками. — Вот тебе и «о», — мрачно вздохнул Семён, выпрямился и кивнул на дверь. — Иди домой, Марыся. Не суйся ты в это болото. Наставница твоя погибла, потому что это все ни к чему хорошему не приводит.       У Марыськи пыла заметно поубавилось. Призадумалась она еще крепче, вздохнула и подняла глаза. — Так если этот чёрт тебе докучает, давай я ему душу продам и себе его заберу? — предложила вдруг она, и Сёма понял, что все нравоучения как-то мимо кассы прошли. Он сел за стол напротив гостьи и подпер голову рукой, устало вздыхая. — Как только ты это сделаешь, тебе пути назад не будет. Во-первых. А во-вторых — не пойдет он к тебе. Он ко мне прилип, как банный лист к… пониже спины, и пока не добьется, чтобы я ему душу продал, не отстанет. И, я тебе скажу, в соседстве таком приятного мало. Не пускала бы ты в расход свою душу. Добром это не кончится, так и знай.       Марыська отмахнулась. — Наставница говорила, что у меня большой потенциал. Вот только в теории я все знаю, а чтобы силу обрести, нужно сделку заключить. — Значит, зло хочешь творить? Всем, кто тебя с раннего детства тут окружает? — Это весело. Меня бы тогда боялись все, — хмыкнула Марыся, а Сёма покачал головой. — Интересное у тебя представление о веселье. Нестандартное, — протянул он. — Только я не договорил, что с наставницей твоей случилось. Была она когда-то давно в паре с ведьмой, которую потом предала, силу ее отняла и утопила. Той ведьме, которую она прикончила, лет было… ну, чуть меньше твоего. После смерти она стала одной из русалок, которые в здешней реке обитают. Так случилось, что они снова встретились, и утопленница отомстила. Утопила твою учительницу. Понимаешь, к чему я?       Марыська молчала, внимательно глядя на Сёму. Отвечать не спешила. — К тому, что все, что натворишь, к тебе вернется. И не жди, что на тебе это не сработает.       Сёма, надо сказать, сам себе мало верил. Как и в то, что достучаться до упертой дочки участкового можно хоть как-то. Вот дало ей в голову ведьмой стать, и все тут. Может, думал он, стоило еще раз Федьку попросить припугнуть ее. Однако ж, девчушка отходчивая. Недельку побоится, а потом придет опять. — Так и что мне теперь делать? — задала Марыся вопрос. — Иди домой и ложись спать. Никого больше не ссорь. С чертями встреч не ищи, и учителей себе — тоже. Это так, мой совет тебе.       Марыська встала, разочарованно посмотрела на Сёму и шапку на голову натянула. — А ты мне не поможешь? — жалобно протянула она. — С чем? — Мне один мальчик в деревне нравится, а он на меня даже не смотрит. Я у наставницы спрашивала, как привороты делать, а она мне сказала, что таким совсем не занимается.       Сёма даже как-то опешил, думая, что и сам о таких вещах ничегошеньки не знает, и даже чёрт ему чего-то подобного никогда не рассказывал. Но любопытство у Марыськи в глазах горело неподдельное, и Семён решил схитрить. — Пообещай, что после этого о том, чтобы колдовству учиться, даже думать не будешь, — потребовал он, а сам лихорадочно придумывал хоть что-то, что сошло бы за приворотный обряд и что не было бы слишком банально.       Марыська начала мяться, почесала кончик носа, а потом решительно кивнула, и бубон на ее шапке весело дернулся. — Обещаю. Забуду обо всем этом.       В искренность ее слов Семён поверил, задумался, все еще сочиняя хоть что-то пристойное. — В общем… Возьми яблоко… — Красное? — перебила Марыся. — Да, красное. Большое, — показал Семён руками. — Порежь пополам, пойди к пацану и одной половинкой угости. Посмотри, чтобы съел. А вторую сама съешь. Все. — Все? — не поверила Марыська. — А приговаривать что? — Ничего, — развел руками Сёма, думая, что это полная чушь, но какой-то смысл в этом был. Не магический, а психологический, скорее. Потому что Марыське, судя по всему, нужно просто перестать трусить и подойди к объекту своего внимания, а со стороны глазеть и вздыхать толку мало. Та же Оля — и та не струсила, знакомиться первой подошла, пусть это ни к чему и не привело. — И что будет? — Думать он о тебе чаще будет. И всякое такое… Короче, сделай, как я сказал, и не забудь о своем обещании, — заключил Семён, а гостья, задумчиво хмыкнув, еще раз все проговорила, чтобы не забыть, а потом воротник куртки застегнула. — Ладно, попробую. — Попробуй.       Марыська вышла на крыльцо сторожки, ночное кладбище оглядела и вздохнула. — Ладно, пока. Провожать не надо, сама дойду.       Сёма хмыкнул, кивнул и еще постоял немного на крыльце, выкуривая сигаретку и наблюдая, как уменьшается и тает в темноте невысокий Марыськин силуэт. Вот послал господь напасть. Что ни неделя — то новая проблема. И хорошо, что этой удалось мозги вправить. Но надолго ли?       Следующий же ночью явился чёрт дома и выложил кучу претензий. — Какого лешего ты, Сёма, людей взялся на путь истинный ставить? — спросил он, над кроватью склонившись, пока тот ковырялся в телефоне. — Ты о чем? — О Марыське! Я, вообще-то, слышал все, что ты ей сказал. Человек тут, значит, хочет ворожбе обучаться, душу продать даже, а он его домой отправляет!       Чёрт был взвинчен не на шутку. Даже в карты не звал играть. Сёма его выпады игнорировал. Впрочем, Федька не думал прекращать: — Надо было мне вмешаться как-нибудь. Свел бы я ее с другим каким-нибудь чёртом, да и все. И все в плюсе. Кроме тебя. Ты у нас, как всегда, самый правильный. — А то тебе душ не хватает. Оставь ребенка в покое. — А откуда ты, кстати говоря, знаешь о яблочном привороте? — спросил вдруг нечистый, резко, как всегда, меняя тему. Сёма отложил телефон, наблюдая, как чёрт забирается на кровать, на свое привычное место у стенки. — Я от балды наговорил. — Точно? — хитро сощурился бес, усевшись по-турецки и пару раз ощутимо пихнув коленями Сёму в бок. — Ну да. А что? — А то, что такой и вправду есть. Видишь, ты уже неосознанно колдовством туда-сюда шпаришь. Надо с этим что-то делать. — Что? — Душу продавать, Сёмушка. А я тебя взамен научу, как все это под контролем держать, — улыбнулся довольно бес, а Сёма снова в телефон уткнулся, давая знать, что его это предложение не интересует. Чёрт запыхтел от досады, заерзал, ворчать что-то начал, пока не унялся тихонько под боком.       Так до конца октября и мурыжил нечистый своего человека, подбивая заняться тёмной ворожбой. Но единственное, на что Федька смог Семёна однажды соблазнить — это блуд, больше ни в чем подобном успехов он не имел. И страшно от этого сердился порой, так как одного только блуда ему стало мало, и хотелось ко всем грехам склонить. Особенно к тем, что потяжелее. Но Сёма просто жил обычной жизнью и вредительством заниматься не планировал.       Наступил ноябрь, а земля уже закуталась в белое. Снежный покров был тонким, хрупким, но стабильным, уже не таял и не исчезал. Уходя утром на работу, Сёма оставил на свежем снежном полотне четкие следы, и все под ботинками тихонечко хрустело, приятно потрескивал ледок на оставшихся лужицах, замерзших теперь, наверное, до конца зимы.       К середине дня поднялась настоящая вьюга, легкая правда, недолгая совсем, но промозглый ветерок гулял потом по кладбищу до вечера, задувал в многочисленные щели сторожки, и даже включенный на всю обогреватель почти не спасал. Вернувшись домой после смены Семён понял, что заболел. Характерное состояние подкосило его еще до полуночи, и он, потеряв аппетит и желание хоть что-то делать, свалился на диван и там уснул, беспокойно, маясь во сне то от жара, который сопровождался кошмарами, то от зябкой лихорадки. Не было сил даже встать и в аптечке порыться, температуру смерить, на худой конец.       Лицо полыхало жаром, а горло душил кашель, когда в доме возник чёрт. Озадаченно присел у дивана, ладонь к Сёминому лбу прижал и покачал головой. — Почти такой же горячий, как я. Сейчас, сделаю что-нибудь.       Притронувшись двумя руками к его голове, чёрт забрал себе часть ломоты, озноба и почти всю головную боль, которая в довесок мучила уже пару часов, мучила так, что в глазах темнело. — Наверное, продуло, — подал голос Семён, сипло и негромко. — Еще и ухо болит. Точно продуло. — Часто ты болеешь? — спросил бес, внимательно глядя на Сёму, а тот покачал головой. — Нет, не особо.       Не соврал ему Семён, но эту простуду он перенес особо сложно, как не было раньше никогда. Он провалялся чуть больше недели, стремительно, как заметил чёрт, потерял вес, слегка осунувшись, и это было весьма странно. В один день состояние его настолько ухудшилось, что даже чёрт, к его паническому ужасу, одними руками справиться с этим не мог. Пришлось крутить куклу-обережек и переманивать на нее часть хвори, и только тогда Сёма почувствовал себя лучше, и его перестали беспокоить вещи, которые, вроде как, простуде были несвойственны. Тупая и постоянная головная боль, например, тошнота, резь в глазах от яркого света и двоящееся в глазах окружение. — Я не понимаю, чем ты таким болеешь, — протянул бес, сидя в изголовье и бездумно поглаживая Сёму по волосам. Семён, к слову, понимал, кажется, в чем дело, но молча вздохнул и прикрыл глаза. Он сам видел, что потерял вес, и только то, что он часто отжимался и подтягивался, поддерживая физическую форму, не сделало его худобу болезненной. Да и в конце концов, кому особо хочется есть, когда состояние настолько хреновое? — Серьезно, Сём. Простуда так долго не длится, — продолжал Федька. — Да ладно. Просто иммунитет слабый. Отлежусь еще денек — и встану, — отмахнулся он, отмахиваясь вместе с тем ото всех поводов для беспокойства.       Так и случилось, как он говорил. Но вплоть до конца ноября, пусть уже после болезни, Сёма не чувствовал себя хорошо ни одного дня. Голова стабильно болела по утрам каждый день, пришла какая-то странная апатия, нежелание взаимодействовать с кем-то и делать что-то, пока с наступлением декабря все это, наконец, не прекратилось.