Put me in the dark

      Время тянется, смазываются границы, дни перетекают в недели, и Конор уже не может сказать, когда началась эта одержимость — кажется, он жил так всегда: ночью видел сны о лучшей жизни, днём видел сон наяву. Увы, лишь только видел.       Фил теперь постоянно садится рядом с ним на совместных лекциях, и фразу «бойся своих желаний» Конор ощущает на своей шкуре. А и чёрт с ним, кажется юноше, лишь бы Фил не ощущал безумие Конора на своей шкуре. А как он отреагировал бы, если бы Конор опрокинул на него этот поток восхищения и жажды? Смог бы он вынести это изнеможение? Понял бы нужду, необходимость Конора в нём?       Конор не знает этого, он знает только, что шансов у него нет, поэтому он молчит и изредка прижимается к нему коленкой под столом. Фил не возражает, не смотрит косо, не дёргается. А надо бы, но он не знает, о чём думает Конор.       Левая рука тискает коленку и гладит бёдра юноши, а правая прижимает его за талию к крепкому телу. Конор чувствует, как Фил рядом глубоко вдыхает носом, и от осознания, что парень наслаждается его запахом, Конора ведёт, он прижимается щекой к сильному плечу, опьянённый.       — Уже?       Конор знает, о чём спрашивает Фил, но молчит — где найти силы, чтобы признаться в таком?       — Ты уже течёшь, Конор? — Бесстыже уточняет парень, хотя знает, что Конор всё понял. Он просто хочет произнести это. — Уже готов раздвинуть ноги?       — Прекрати, — задушено шепчет Конор, но про себя молится, чтобы Фил ни за что в жизни не замолкал.       — Я знаю, что ты хочешь меня, — голос Фила бархатом ласкает ухо юноши, — хотя бы поэтому, — его рука поднимается по бедру и сжимает его совсем рядом с напряжённым пахом, — но твоя показательная неприступность… Боже, — он рычит, — ты заводишь меня, как никто другой.       Конор лишь сильнее сжимает глаза и паркер.       — Каждую ночь я не могу заснуть, думая о том, как ты наконец подпустишь меня к себе.       Конор хочет сказать: «Я подпускаю!», но его рот всё ещё ватный, а слова Фила не лишены смысла.       — Как ты наконец впустишь меня в себя, — продолжает парень, а его большая ладонь, гладящая Конора через джинсы, всё сильнее сжимается, и в этом жесте угадывается страсть, а ещё бедро так просто умещается в ладони Фила — юношу пробирает до мурашек. — Я буду первым?       Фил сжимает его коленку вновь, но не только от величины желания — он сжимает коленку и приподнимает, чтобы положить её сверху на свою ногу.       — Скажи, Конор, я буду первым мужчиной, ради которого ты раздвинешь ноги?       Конор не может вымолвить ни слова — он уже сидит с раздвинутыми ради Фила (Филом) ногами и прячет лицо в его пахнущей терпким одеколоном шее. Что ещё нужно ему сейчас, когда Конор весь в его руках, почти скулит от удовольствия?       — Я буду нежным, солнышко, не переживай — терпеливо тебя подготовлю и плавно войду. Как ты будешь стонать, Конор? Спорим, у тебя маленькие высокие стоны, особенно если поставить тебя по-собачьи.       Господи, Конор мечтал стать верным псом для Фила с первого взгляда, и если он действительно поставит юношу в коленно-локтевую и, ухватившись за волосы, хорошенько засадит…       — А кончить в тебя? Ты позволишь мне это?       Дыхание Фила — или всё же его слова? — жгутся, но Конор не отодвинется ни за какую тайну мира, а Фил — не отпустит.       — Накачать твою девственную дырку спермой?       Ладонь накрывает эрекцию Конора…       И Конор приходит в себя от боли.       Он снова порезался о свой паркер — в самом деле, лишь плата за читабельные лекции, — только теперь не из-за острых краёв и неаккуратности, а из-за собственного грехопадения. Порезаться в порыве возбуждения? Да, это звучит как жизнь Конора.       — Чёрт, Конор! — Шёпотом, но восклицает Фил. — Как ты порезался ручкой?       — Да ерунда, я всё время так режусь. — Быстро, даже без запинки, отвечает Конор и затыкает себя кровоточащим пальцем.       Начистоту, рана — действительно рана на этот раз, глубокая и болящая, а не царапина. Это не значит, тем не менее, что Конор начнёт жаловаться на «вавку». Жалобы не входят в его приоритеты — он и с бо́льшим справлялся.       Фил о самостоятельности Конора не знает, лишь догадывается, но даже ему видно, что юноша берёт на себя больше, чем может нести без отчаяния и неоправданных самоожиданий.       — Дай, пожалуйста. — Фил берёт руку с порезом и тянет её к себе, так что палец выскакивает изо рта Конора с чпоком.       Юноша краснеет.       И пока Конор занят созерцанием тепла рук, Фил оборачивает его палец одним лейкопластырем, вторым, а затем отдаёт Конору его собственную ладонь.       «Только не думай, — говорит себе юноша, — ни единой мысли — сначала поблагодари его».       — Спасибо.       Парень, с полминуты наблюдавший за вылупившимся на свой палец ботаником, отвечает спокойно, пусть и не без удивления:       — Не за что — всегда ношу с собой пластыри из-за мозолей. — Фил показывает свои огромные ладони, и Конор замечает на них действительно очень старые мозоли.       Ему очень хочется спросить, откуда они, но он рядом с Филом — ему вновь тяжело выдавить из себя хоть что-нибудь, кроме стона.       — Это от гитары. — Говорит парень сам.       Конору хочется спросить, на какой гитаре играет Фил, но он молчит.       — Я басист — удобнее играть без медиатора, так что мозоли на обеих ладонях.       Это кажется невероятным завершением образа Фила — того, который дорисовывал несмело Конор, боясь разочароваться. Но так лишь кажется. Юноша чувствует, что это не финальный штрих, однако он близок.       — Я в группе состою, а наедине играю Radiohead.       — Я люблю Radiohead.       Тихий голос звучит неожиданно для обоих, и парни переглядываются. Конор правда любит Йорка и компанию настолько, что любовь пересиливает его страх. Кажется, это точно финальная черта Фила — похожий музыкальный вкус. Он улыбается юноше:       — Вау, он говорящий.       «Кажется, я заметен, даже когда молчу», — понимает Конор. И ему страшно быть на виду, но ведь это Фил, он его заметил… Юноша принимает волевое решение говорить.       — Но репетирую я обычно с Джеффом Бакли.       — Репетируешь что?       Парень выглядит воодушевлённым — Конор тушуется под весом ответственности за собственный имидж. Однако замолчать сейчас будет худшим для него ходом.       — Песни. Эм, ну… вокал, ничего особенного.       — Ты поёшь Джеффа Бакли?       — Ну… — Да, Конор поёт то, что пел Джефф Бакли, и может петь даже то, что Джефф Бакли не потянул бы, но как можно сказать: «Я пою лучше»? Не слишком ли это амбициозно? — Приблизительно.       — Конор! — Фил улыбается так восхищённо, словно Конор уже показал ему свой головной регистр, и улыбка его выглядит как награда для Конора за все эти годы, когда он старался не быть дерьмовым сыном, другом, учеником — человеком. Восхищение Фила делает его счастливым. — Где же ты прятался?       — Я… — Конор стеснительно складывает руки, чтобы упрямо буравить их взглядом.       Если бы он был менее занят ненужными сомнениями, он увидел бы взгляд, мимолётный, похожий на лёгкий мазок по уже совершенному полотну, на своих губах.       — Я всё время был здесь.       Фил прочищает горло и кивает.       — Точно. Ты заходи как-нибудь к нам на репетицию — нам нужен новый вокалист, а то Джо тот ещё певун.       Конор кивает, зная — он никогда не придёт.       На пути в общежитие он уже не сдерживает себя, не контролирует свои мысли и по крохам теряет самообладание, представляя пальцы Фила на жёстких струнах бас-гитары. О, как бы горячо он смотрелся на сцене в любимой рокерами кожанке, как органично. Или нет, думается Конору, нет, пускай все будут в куртках, но Фил — большой мальчик, и он бы восхитительно смотрелся с гитарой в пиджаке. Такой изящный и взрывоопасный одновременно, мокрый после выступления, тяжело дышащий, весь на адреналине.       Конора так сильно заводит контролируемая сила парня, но что, если он однажды отпустил бы её?       Юноша стыдливо касается себя через трусы, представляя себе больше: они оба разгорячённые после выступления и возбуждённые ликованием толпы. Конор представляет себе ещё больше: Фил видел Конора на сцене, Фил слышал, как он поёт о своей сущности, слышал его девчачий голос и теперь, оставшись с ним наедине, за кулисами, хотел бы наконец прикоснуться к нему.       Он сразу бы напал на Конора с жёсткими поцелуями, а его рука сразу обхватила бы член юноши, минуя штаны и бельё. Он бы обязательно прижал Конора к стене своим телом, и Конор точно не сможет и не захочет сопротивляться. Вместо противостояния он раздвинул бы ноги, ответил на грязный поцелуй, прижался мокрым телом к Филу, ухватился пальцами за плечи… и простонал бы так, как Фил любил бы — высоко, тонко, просяще.       Конор прижимается щекой к стене с отклеивающимися обоями и жёстче сжимает свой член, от чего бёдра его оказываются выставленными напоказ. Филу из его фантазий это нравится — он не церемонясь вставил бы свои увитые пластырями пальцы Конору в рот, чтобы потом вставить их в его бледную задницу.       Конор оставляет свои пальцы в своём рту, представляя, что это всё ещё Фил и что это его длинные пальцы проходятся по языку юноши так возбуждающе, а сам парень прижимается к нему сзади и, боже, входит в него. От яркости картинки Конора гнёт, и он отставляет бёдра ещё сильнее, пока его член, такой же гиперактивный, как хозяин, пачкает всю ладонь предэякулятом.       Выдуманный Фил рычит и сжимает предоставленные ему бёдра, входя в Конора всё сильнее, всё чаще, доставляя всё больше удовольствия, а Конор — он поскуливает с пальцами во рту, ему даже не обязательно представлять огромный член Фила, ведь ему достаточно фантазии о том, что парень сзади, прижимается к нему, трогает своими ручищами, покрывает и отгораживает от мира.       И прежде чем кончить, Конор выдыхает безнадёжное, на гране слышимости: «Фил…»       Через несколько комнат от него Фил листает страницу Конора Мейсона на Фейсбуке и, не сдержавшись, шепчет:       — Где же ты прятался, Конор?..