Кошатница

      В магнитофоне светит глазком кнопка записи. Крыса наигрывает заунывную мелодию, сидя на коленях у шведской стенки. Кошатница рядом на матрасе, тихонько вторит гитаре: "Ну и что мы теперь будем?... Да-да... Со всем этим... Что мы будем?... Детка... Ну и что теперь со всем этим... Время... И Пространство... Что мы теперь?... Не по прямой… Что со всем этим делать?... Оба двинутые... Со...всем... Ну и Что теперь делать?... Дюже... Нетерпеливая... Ну и что?... Мы теперь будем?... Душа моя… Что мы будем со всем этим делать?..." Колокольчики на стенке Крысы подпевают монотонному бормотанию. Дом бредит вместе с Кошатницей.       Середина весны. В воздухе Серого Дома летают феромоны влюблённости и безрассудности. Очень заразная штука. Скорее всего, инфекция стала расползаться по вине котов Кошатницы. Они совершали партизанские набеги в тыл коридоров и комнат Дома, оглядывали жителей ошалелыми глазами и убегали прочь, на свободу, оставляя за собой шлейф невидимой, искрящейся, щекотной нежности.       Новый день. А может быть, старый. Коты и кошки совсем перестали заходить в комнату девушек. Им сейчас некогда. Кошачьи свадьбы стремительны и мимолётны.       А у Кошатницы время не течёт одной дорогой, оно растекается во все стороны бесформенной лужей. Всё зависит от того, какой поток течения подхватит и унесёт. Вот только, возможно ли научиться управлять путешествием? У Шакала получается. У Кошатницы – нет. Она совсем запуталась между переплетением дорог: прошедших, настоящих, придуманных, будущих. Часто её бросало сразу в несколько потоков за раз. Кошачья Мама устала. Сегодня она поняла, что ей не хватит сил растягиваться до бесконечных размеров, догоняя Табаки, бегущего на все стороны света одновременно. Надо выбрать направление. Выбрать путь. Зацепиться за что-то такое, что потащит за собой и не скинет на полдороги. Определиться. Время и пространство не идут по прямой. Время или пространство? Управлять ими двумя одновременно нереально... Пока нереально. Остановиться на чём-то одном. Время – сложнее. С пространством всё проще. Ей надо научиться преодолевать расстояния, не завися от кошек. За что же тогда зацепиться? Раньше она помещала свой разум и душу в тело кота. В какую коробочку нужно залезть, чтобы возможно было перемещаться по Дому и затем возвращаться обратно? Или: к чему можно себя привязать, достаточно крепко и надёжно? Кошатница закрыла глаза и вспомнила, как уже не раз, её звала за собой музыка. Казалось, что ещё немножко, всего одной капли не хватает, чтобы поплыть вслед за струнами мелодии. Стать такой же волной, переплестись узорами, и тогда… Тогда можно будет путешествовать до тех расстояний, где можно ещё уловить ритм этой музыки. От уха к уху. Но какой же капли, толчка не хватает?       Щелчок, вспышка, огонёк… В темноте. Оранжевая, засыпающая звезда, на кончике сигареты. Шакал смотрит прямо в глаза. Две бешеные Чёрные Дыры вместо зрачков. Засасывают в себя всё без разбора, что попадётся. Съедобное и не съедобное. Вкусное и отвратительное. Перемешивая составляющие компоненты, людей, предметы, чувства. Сейчас зрачки готовы поглотить маленькое, огненное солнце на конце самокрутки. Звезда отражается в глазах Табаки. Сначала разгорается, плавясь и сжимаясь от фантастической скорости притяжения, а потом тонет в бездне Чёрных Дыр зрачков. – Ты останешься на Изнанке, кисунь, – голос Шакала еле слышен, он капает в подушку мха и просачиваясь между веточками-пёрышками, тает, впитываясь в почву Леса. – Нет. Я не смогу там найти тебя. Я не умею управлять временем. – Зачем искать? Меня совсем не нужно искать... – Поздно, по-другому у меня уже не получится. Попала в зону притяжения диска Чёрной Дыры. Выбраться нереально. Несусь с невозможной скоростью и в то же время жутко замедляюсь. – Вот только куда бежишь? Ты в курсе, что Чёрные Дыры творят новые галактики и звёзды? Кошатницу клонит, манит, наклоняет в сторону Шакала. А он и не думает отстраняться. Наоборот, он принимает её поцелуй, обнимая нескончаемыми руками. Ни Солнца, ни Луны. Огонь и Свет между ними, то разгорается, то почти гаснет.       Кошатнице нужна зажигалка, чтобы разгорелось Пламя. Маленькая, засыпающая звезда на кончике сигареты. Возможно это послужит толчком? Станет лезвием ножа, что перережет пуповину, поможет оторваться от тела-пня, пустившего корни в пол и перекрытия.       Сегодня днём Кошачья Мама собрана и предельно сконцентрирована на открытом дверном проёме. Никаких галлюцинаций, снов и провалов в памяти.       Перебраться из одной части комнаты в другую, не простое дело для таких, как она. И выглядит это перемещение до невозможности мерзко. Словно древесная гусеница ползёт по полу: вытянуться вверх, согнуться колесом, опереться на локоть, перенести силу тяжести тела на него, оттолкнуться корпусом... Погано извиваясь, быстро перетащить и шлёпнуть вниз нижнюю часть туловища. И так далее, и тому подобное. Продвигаться вперёд по тридцать сантиметров за бросок, пытаясь отстраниться от чужих взглядов и забыть о усиливающейся боли в спине. Именно поэтому Кошатница предпочитает не выходить за пределы комнаты. И не любит чужаков на своей территории. Её движения заставляют людей передёргиваться от отвращения и отводить глаза, даже если её конечности скрыты под пледом...       Но сегодня всё по-другому. Кошатница ждёт гостей.       Она специально перебралась на матрас Рыжей, чтобы быть поближе к выходу в коридор. Неотрывно смотрит на проходящих мимо. Увидев Логов, окликает парней резким, глухим звуком. Те, вздрогнув, как от удара плети, оглядываются. Кошатница напряжена до предела. Со стороны она выглядит весьма пугающе: перекошенная, неловко стоящая на коленях в проёме двери. С бесцветными волосами, в серо-грязном балахоне, будто привидение. Осунувшееся, неживое лицо и горящие яростью глаза. Лэри и Конь застыли напротив Кошатницы с приоткрытыми ртами. Наверно, в этот миг они вспоминали свежую жутковатую историю Шакала про огромного мистического кота, внезапно появляющегося в самых неожиданных местах Дома. Быть может, Кошатница сама становится кошачьим оборотнем?       Она позвала их вглубь комнаты, и Логи, словно загипнотизированные, на негнущихся ногах зашли в спальню. – К девочкам шли? – вместо приветствия, сухо спросила Кошачья Мама. – Эээ... Да, собственно. А что, есть какие-то проблемы? – Лэри оказался смелее. Скорее всего потому, что сам сейчас находился в взвинченном состоянии и мало что соображал. Дни напролёт Лэри обдумывал предложение руки и сердца Спице. – Мне нужна сигарета. Логи выдохнули и демонстративно стали шарить по карманам, с облегчением думая, что: кажется, пронесло. Сигарет у них с собой не было. – Нет, не эти. Мне нужна такая же, как та, что Стервятник недавно давал Табаки, – Кошатница говорила безэмоционально, словно бы просила сделать что-то обыденное, например закрыть дверь шкафа или поднять с пола вещь. Логи как-то сразу стали меньше ростом и приуныли. Они повернулись лицом к друг другу, руки их безвольно болтались внизу. Больше всего они походили на персонажей из мультфильмов. Классическая немая сцена с кислыми мордами и одновременным пожиманием плеч. – Я ясно объяснила? Давайте, дуйте к Большой Птице и попросите за меня... Кыш! – Кошатница буквально выплюнула конец фразы громким щелчком. В этот миг Бандерлогам показалось, что в комнате возникли с десяток полупрозрачных призраков кошек. С щелчком все они посыпались, как шарики из коробки, на Лэри с Конём. Уже за дверью коридора Кошатница успела окликнуть Логов: – Эй, передайте Стервятнику, что я в долгу не останусь. У Кошатницы есть то, что он давно потерял.       Она смотрит на выдвинутый ящик тумбочки. Там до сих пор лежат богатства, которые она дарила Шакалу. Правда, вещей становилось всё меньше. Видимо, кое-что Табаки всё-таки забирал. На медную руну Райдо он смотрел дольше обычного. Руна висела на цепочке из металла тончайшего плетения. Искрящаяся, тёмно-красная буква R. Шакал сказал, что её нужно подарить Стервятнику, он скорее всего потерял руну и забыл об этом. А теперь нуждается в её защите.       Кошатница включила магнитофон. Из динамика полилась переливами завораживающая мелодия. Её волны, словно кошачьи спинки, тёрлись об тело девушки. Ластились и кружились вокруг, пушистыми хвостами бежали по комнате. Кошатница приподнялась и стала танцевать с закрытыми глазами. Так, как она умела: двигаясь телом, плечами, шеей и головой. Она перетекала, струилась и колыхалась в потоках музыки. Ритм почти полностью захватил её. В какой-то момент глаза открылись... И прямо перед лицом, в воздухе, возникла зажжённая сигарета. Её сжимали сухие, суставчатые пальцы с длинными, покрытыми чёрным лаком ногтями. Кошатница вобрала в себя дым...       Стервятник, прихрамывая, пересекает Перекрёсток. Надёжно спрятанная под замшевой тёмно-зелёной рубашкой и чёрным камзолом с серебряной вышивкой, висит на шее руна Райдо. Стервятник улыбается. Вряд ли кто из проходивших мимо заметил эту улыбку. Она почти полностью ушла в глубины души, только чуть-чуть выглядывая из уголков рта. Папа Птиц глубоко задумался. Он смотрит на исписанные буквой Р стены коридора, улыбка на мгновенье выскальзывает на поверхность, и снова прячется в глубоких морщинках: "Как давно я написал на стене свою первую букву? С тех пор утекло уже много воды. Услужливые Птички тут же стали помогать и выписывать вокруг целые полчища этих букв, думая, что все вместе, мы вызываем Ральфа. Что ж, неплохая версия. Имеющая право на жизнь. Но вот самая первая Р, вернее R, была вовсе не о Ральфе...       Мы все должны на что-то надеяться. Иметь при себе нечто, что можно пощупать. И при этом истово верить в магическую силу предмета. Тут важнее сама вера, а не вещь. Точно так же дело обстоит со всяческими веществами изменяющими сознание. Люди склонны думать, что им стоит лишь выпить волшебный эликсир и их желание сбудется. Что есть некая магическая таблетка, способная сделать из человека супергероя. Что таить, ещё совсем недавно я и сам в это верил. Заливал в себя, проглатывал, курил, жевал столько всякой дряни, что другой на моём месте уже давно бы валялся дохлым, лапками вверх. А моя дорога, мой путь, не становился ближе к Максу ни на один сантиметр. И в этом есть горькая, но справедливая истина: никакие таблетки не заставят корову танцевать балет. Умственно отсталый не выиграет в шахматы. А сирый душой не полетит в небо, путь даже у него вырастут крылья длиной в самолёт. Глупые дети Дома курят табак, перемешанный с дорожной пылью и чабрецом. Пьют забродивший компот с сосновой хвоей и перцем. И думают, что именно это позволяет им путешествовать и бредить. На самом деле, главный наш наркотик – это сам Дом. Только он решает годен ли ты, и куда ты сможешь долететь. Его решение справедливо и бескомпромиссно. От него не скроешь гниль в душе и плесень на сердце. И ничего с этим не поделать. Остаётся лишь верить в магию волшебных ключей. Многим удаётся. Мне – уже нет. Вернее, почти нет..."       Стервятник дотронулся рукой до места, где висит на цепочке руна. Она чем-то отдалённо напоминает ключ. Непостижимым образом Райдо вернулась к нему. Тогда, когда надежды уже почти не осталось. Тайными путями Дома она нашла Стервятника. Быть может, руна всё-таки поможет выйти на правильную тропу? Тропинку ведущую к брату. Чтобы снова стать целым.

***

      Кошатница танцевала. Она забыла о том, что не может двигать руками. Если самой стать ритмом, потоком, волной, то количество конечностей становится неважным. Спальня была полна океаном мелодии. Эти потоки волн вытолкнули наружу кубометры сонной тишины. Теперь по спальне разливались буруны звуков, растекались струями по стенам, брызги летели в коридор. А если сделать погромче? Кошачья Мама чувствовала звуковые волны на физическом уровне. Чем-то они походили на потоки воздуха, чем-то на дым от костра. Каким-то краешком сознания они воспринимались как тонкие, натянутые, разноцветные струны. А если начать подпевать? На выдохе... Ох, как раз попалась самая безумная песня из кассеты. Дельфином занырнуть в волну. Направление Кошатница знала чётко. Мгновенье, и она в Четвёртой.       Сфинкс и Табаки играют в шахматы. Шакал как раз переставляет пешку. Обогнуть его руку с двух сторон, переплестись с бесконечными браслетами и фенечками. Успеть пройтись по смуглой коже, мимо тёмных волосков предплечья. Табаки вздрагивает, трёт руку и прислушивается. Сфинкс напрягается всем телом и начинает бешено скакать глазами по комнате. Кошатницу подбрасывает вверх, под потолок. Оттуда видно, что на кровати Горбача спит, свернувшись клубком, её кот Сэнсэй. Безумная удача! В бестелесном состоянии переместиться в разум кота проще обычного. Вот кошак дёрнул ухом, услышав особенно резкую ноту из песни, играющую в другом крыле Дома. Опля, готово!       Сфинкс и Шакал уже успокоились, оба просчитывают ходы, уткнувшись в доску. Кот спрыгивает и уверенной походкой трусит к Табаки. Обнимая хвостом, обходит Шакала по дуге, трётся боками и щеками об его ногу. Ещё через мгновенье опрокидывается на спину и начинает ловить лапами растопыренную ступню Шакала. Сфинкс косится на кота с подозрением. Табаки весь в шахматах. Он начинает рассеянно оглаживать пушистую шерсть животного, уставившись на доску. Кота развезло окончательно. Он катается с бока на бок, трётся всем чем достанет об Шакала, мурчит, как старый холодильник. Когда Сэнсэй, встав на задние лапки, ловит передними, повисшую в воздухе ладонь объекта своей страсти, и нежно начинает её облизывать, Сфинкс не выдерживает: – Хм, Табаки, ты вообще замечаешь, что происходит? – Что? – Шакал отрывается от доски и поднимает взгляд на Сфинкса, потом переводит его на кота. – А, это?! Ты не знал, что ли? Я приворожил сыночка Кошатницы. Один из её матёрых котяр всегда меня недолюбливал, жутко царапался, зараза. Пришлось его усмирить. Вот видишь, какая лапа теперь, – Табаки берёт кота на руки и начинает чесать ему живот. Сэнсэй-Кошатница жмурится от удовольствия и мурчание переходит в визгливое похрюкивание.       Потом шахматная партия возобновляется. Табаки лежит в обнимку с серым котом, время от времени что-то шепча ему на ухо. Сфинкс, случайно услышав адресованное животному: "Не скучай. Постараюсь приехать сегодня!", долго пытается выбросить эту фразу из головы. Безуспешно. Быть может, именно поэтому он проиграл.       Кошатница плохо помнит сражение между гроссмейстерами. Даже обещание Табаки заехать к ней осталось где-то на заднем плане, фоном. Все доступные органы чувств Кошатницы были переполнены руками Шакала. Видеть эти пальцы. Ощущать их прикосновения. Слышать, как они рождают в шерсти электростатические разряды. Вбирать носом их запах. Пробовать ладони на вкус. Обвиваться вокруг них пушистыми кольцами. Вибрировать, погружая в свои волны. Наверно поэтому, память смогла запомнить так немного. В какой-то момент реальность дрогнула и застыла. Больше всего это было похоже на фреску Микеланджело «Сотворение Адама», только в роли Адама, его руки, была мордочка кота. Кошатница помнит тянущиеся к ней, бесконечно длинные, гибкие пальцы. Кольца блестят на всех пяти. Жёлто-оранжевый свет от лампы сглаживает острые углы, смягчает краски и наполняет их теплом.       Кожаные шнурки, шерстяные верёвочки, бисер, косточки и семечки, притягательный запах табака, несколько бубенчиков и малюсенький колокольчик на нитке, терпкий аромат пота, нежные касания, тонкие переливы мелодии, куриная котлета с чесноком, снова браслеты и тёмные, мягкие волоски на загорелой, шоколадной коже. Нет, наверно её тянуло не только к рукам, потому что в какой-то миг она обнаружила себя под майками Табаки. Уместившись там только наполовину, переминаясь с лапы на лапу, Кошатница погрузилась в блаженное помешательство. Здесь было так непередаваемо: сладко-душисто-жарко-головокружительно-мягко и до дрожи упоительно. Находиться Там долго она не смогла, хотя Шакал не возражал и только хихикал от щекотки. Просто Кошатница боялась, что не сдержится и сделает что-нибудь действительно странное и неприличное. Когда голова кота оказалась на свободе, со стороны ворота маек и жилеток, на них с Табаки уставились уже две пары глаз. Рядом со Сфинксом сидела Русалка, она смотрела так удивлённо и непонимающе, что Кошатницу на мгновенье охватило смущение. Но в пушистом теле такие эмоции долго не задерживались.       А потом, почти сразу, случилось помешательство уже у Шакала. Только вовсе не сладостное. Пока Кошатница блаженствовала в хороводе запахов и тепла, в комнате прибавилось народа. Этот голос невозможно было перепутать ни с кем. Такими холодно-пренебрежительными интонациями мог пользоваться только Лорд: – Та-а-ак. Ну вот и Табаки нашёл себе… Договорить, кого именно нашёл себе Шакал, Лорд не успел. Потому что тут же Табаки оглушающе, визгливо заорал: – Заткнись!!! Все заткнитесь! Одни беззастенчиво сосутся и обжимаются по коридорам, другие строят из себя ангелов с высокой морально-этической планкой. И у всех рыльца в пушку! Не хрен мне диктовать: что, где и с кем я должен делать или не делать! – из ящика на полу, рядом с Табаки, в стену полетели бутылки с настойками. По счастливой случайности (или не случайности) все они оказались пластиковыми, поэтому не разбились. – Партизаны любовного фронта чёртовы! Гнилые брюзги! Верблюжьи нравоучители! Надоели! Какого хрена я тут колупаюсь со всеми?! Кому всё это надо?! Идите, продолжайте сосаться! Или валите дрочить свою святую нравственность! – одежда, подушки, одеяла, фигурки шахмат летели в сторону Лорда, хотя Сфинксу и остальным тоже досталось. Бумажные фонарики тревожно раскачивались под потолком. Табаки скакал на четвереньках по общей кровати, бил Лэриным сапогом по железным спинкам и заходился визгом: – Табаки – миленькая и забавная обезьянка?! Табаки – шут гороховый?! Паяц? Подушка для рыданий? Вонючка имбецильная? Кто я ещё для вас? – Нет! Шакальчик, неправда! Мы тебя любим и… – Сфинкс не дал договорить Русалке, заслоняя её своим телом и поспешно оттесняя к выходу в коридор.       Шакал тем временем бросил сапог в Лэрину же кровать и взялся собирать мусор, обнаруженный на матрасах после воинственного разорения. К апельсиновым коркам, пустым сплющенным пачкам сигарет, ореховой скорлупе и комкам бумаги с пола из-под кровати присоединились тапки Македонского, носки Горбача, тут же утяжелённые яблочными огрызками и другими ошмётками. Всё это полетело, опять-таки большей частью в Лорда. Но урон несла вся спальня. Нанетта с жутким карканьем носилась под потолком и беспрерывно дристала от страха. Курильщик, прикрывшись упавшим пледом, полз варёной улиткой к выходу в коридор. Но ему мешали застрявшие в проходе Сфинкс с Русалкой. Последняя никак не хотела уходить, всё время тревожно выглядывая из-за Сфинкса, чтобы увидеть происходящее в спальне.       Горбач залез на стул у шкафа, схватил зазевавшуюся Нанетту, и не теряя времени, произвёл-таки общую эвакуацию, протолкнув застрявших в проходе и посадив Курильщика в коляску. Оставив Табаки одного, последним из спальни вышел Лорд на костылях, невозмутимый и прекрасный, несмотря на застрявшую в волосах апельсиновую корку.       Всего этого Кошатница не видела. Потому что находилась уже в совершенно ином месте. Удивлённо оглядываясь по сторонам, она обнаружила себя, стоящую на двух ногах, внутри непонятной башни. Её стены тянулись высоко вверх и заканчивались стеклянным сводом. Он не был закрыт целиком, в центре оставалось открытое пространство чистого ночного неба. Большущие звёзды, словно разноцветные блестящие пуговицы, мерцали сквозь стеклянную крышу и отверстие в ней. С необъятных высот, вниз в башню, в самый её центр, опускался огромный стержень маятника с серебристым кругом линзы. Он мерно качался вправо-влево. Несмотря на то, что ни стрелок, ни механизма не наблюдалось, ощущение, что она внутри странных часов, не оставляло Кошатницу. Хода слышно не было, мир поглотила ватная тишина. Все четыре стены почти целиком состояли из бесконечного количества полок-стеллажей. Верхние из них пропадали под сводами крыши. На полках стояли рядами маленькие бутылочки и пузырьки. Самых всевозможных форм и цветов. Больше всего они походили на флаконы духов. Внимание Кошатницы привлёк один из них, серебристо-сиреневого цвета с изумрудным кристаллом вместо крышки. Руки сами потянулись к нему, она открыла пузырёк и втянула носом запах. Тут же её голову заполнили воспоминания.       Вот она сидит, ещё совсем маленькая девочка лет пяти, за столом в бабушкиной кухонке. Над ней мерно стучат старинные, деревянные часы с маятником. Точно таким же маятником, как она видит сейчас. Бабушка хлопочет за плитой, маленькая Кошатница пеленает плюшевую собачку в цветастую тряпочку. Очень скоро мать и бабушка начнут беспрерывные скандалы и выяснения отношений из-за квартиры. У Кошатницы появятся головокружения и сильные боли в спине. Её тут же отправят в Дом. Ещё через год, лет в семь, после обычной прививки Кошатница заболеет. К болям в спине присоединятся судороги, беспрерывная рвота и обмороки, а потом дикая слабость и полный паралич конечностей.       Все эти воспоминания ворвались в голову Кошачьей Мамы одной волной, вместе с запахом из флакона. Пронеслись осознанием и оставили после себя тошнотворную горечь. Если бы тогда ей не сделали ту отвратительную прививку, у Кошатницы остались бы живые руки и ноги. Если бы тогда она не заболела… Если бы… – Освоилась, кошечка? Занюхиваешь прошлое без спроса?       Табаки стоял по ту сторону от маятника. В старинном мундире из серого сукна со странными нашивками на плечах и груди, в брюках того же покроя, заправленных в тёмные ботфорты. Никаких ярких деталей и украшений. Совершенно невообразимая для его образа одежда сидела, как влитая. Лишь волосы были всё также спутаны и взъерошены. Шакал глядел неотрывно на Кошатницу, на его губах застыла грустная усмешка. Кошатница вгляделась повнимательней: как только маятник откатывался влево, Табаки выглядел привычным мальчишкой лет пятнадцати-шестнадцати, стоило маятнику качнуться вправо, и Шакал становился стариком с бороздами морщин по всему иссохшему лицу. Они стояли напротив друг друга, а маятник рассекал пространство на две противоположные грани, потом снова на две, и ещё, и ещё. Вспарывая реальность и кромсая её на бесконечное количество кусочков, мгновений, мигов, секунд. В какой-то момент Кошатнице показалось, что ход маятника – это стук её сердца.       А потом Шакал протянул руку и остановил движение стержня, так просто, точно это была легчайшая тростинка. И маятник пропал. Они стояли в самом центре башни. Глаза в глаза, так долго, что можно было дождаться заката солнечной системы и увидеть рождение новых вселенных. Кошатница первая сделала шаг навстречу, обняла Табаки и уткнулась носом в суровую ткань мундира. – Ну и что детка хочет попросить у меня? – голос Шакала сквозил печалью. Словно бы он прощался с Кошатницей. – Чтобы просить, надо сначала отдать что-то равнозначное, а у меня с собой этого нет, – Кошачья мама машинально стала проверять карман, но крик Табаки остановил её. – Нет! Стоп! Не сейчас. Лучше скажи мне, какое время года ты любишь больше всего? Кошатница задумалась: – Зиму, наверно. Все сбиваются в стаю, становится не так одиноко сидеть в берлоге. И это красиво: снежинки, узоры на окнах, мишура и ёлочные игрушки. – Чудесно, я понял. Значит Новый Год… – Шакал прижался щекой к её щеке.       Они стояли, обнявшись, в центре здания. И не видели, как с неба, в отверстие башни влетели две звезды. Фиолетовая и зелёная. Огоньки стали кружится по кругу под сводом крыши, постепенно снижаясь. Один огонёк летел по часовой стрелке. Ему было заметно, как Кошатница прижалась всем телом к дряхлому старичку с полупрозрачной, пергаментной кожей. Другая звезда плыла против часовой стрелки. С её стороны мальчишка Шакал обнимал хрупкую, иссохшую старушку. Звёздные светлячки кружились вокруг двух фигур, заключая их в искрящийся кокон. А потом звёзды вытянулись в линию, и вновь появился маятник. Он качнулся из стороны в сторону и прочертил новую линию-грань в чёрном небе пустоты.