Помидорки и редиски — любовь до гроба

Неделя пролетела слишком уж быстро. Нет, я не жаловалась на то, что время решило резко увеличить свой темп, просто я ужасно замоталась со всеми сдачами и экзаменами в Академии, а потом ещё и приходилось на работу пилить. И если Наоми-сан была более-менее снисходительна, разрешая подрыхнуть пару часиков за прилавком, укрывшись старым лоскутным одеялом, то Такахаши-сан непреклонно сообщал из раза в раз, что я должна уметь спать хоть по полчаса в сутки и при этом оставаться бодрой, если хочу стать настоящим ниндзя. Собственно, отчасти он был прав. Отчасти. Просто он не знал, что я и так сплю часа два в день и, кажется, даже начинаю к этому привыкать. Как я и пообещала Кофуку-сан, я не открывала подаренный ею альбом на запрещённых страницах, хоть Наруто просил и делал умоляющее лицо. Мы дружно изнывали от желания увидеть, что же там такое, но оба не могли так просто нарушить слово и терпеливо ожидали. Хотя лично я особо не надеялась на то, что Шисуи сам поделится с нами сокровенными фотографиями своего прошлого. Каждый раз думая об этом, я мысленно вздыхала, продолжая надеятся на хоть какие-то остатки совести у главы своего нового клана. Кстати, до так ожидаемого Наруто дня рождения этого самого главы клана оставалось два дня. Всю неделю я практически безвылазно торчала в кузне, готовя собственный ему подарок, и искренне надеялась на то, что он оценит мой труд. Такахаши пока больше давал мне бумажную работу — он сразу заприметил во мне хорошие чертёжные навыки и постоянно сбагривал все эскизы, наработки и проработки, говоря, что настоящий мастер должен уметь не только кувалдой махать, но и составить идеальный чертёж своей работы, чтобы всё было идеально скомпоновано и скомпенсировано. Он учил меня основам — какая сталь твёрдая, какая мягкая, как комбинировать их, как правильно делать слои, как разогревать печь, класть уголь, держать инструменты, даже правильно стоять. Он однажды показал мне одну катану. Старая, в оцарапанных, но оттого не менее красивых, ножнах, с разорванной и в последствии сшитой заново лентой крепления к доспехам. Когда Такахаши-сан вынул меч, я была просто ошарашена — блестящая, идеально гладкая поверхность, у которой виднелась всего парочка зазубрин на тыльной, оборотной стороне, и у основания, где бамбуковый стержень с причудливым узором крепился к лезвию. Ни одного потемневшего места. Ни одного пятна. За этой катаной явно ухаживали как за живым человеком. Это, черт подери, была катана самого Мадары Учихи. Такахаши-сан рассказал мне историю, как Учихи впервые обратились к кузнецам за помощью в междоусобных войнах. Он рассказал как после очередной военной стычки глава клана лично пришёл к лучшему кузнецу в стране огня, прадеду Такахаши-сана, Тетсую-сану*, и попросил выковать катану, что выдержала бы несчётное количество боёв. Кузнец выполнил поручение, выковав оружие, и Мадара, решив не обделять столь замечательного мастера своего дела, с тех пор только к нему и обращался, а после просил обучить кузнечному мастерству и своих соклановцев. Так традиция сотрудничества прошла сквозь года и существует до сегодняшних дней, когда уже я, самая младшая наследница рода Учих, учусь тому же, чему когда-то обучали моих предшественников. Такахаши не иронично пошутил, что в будущем мои собственные дети будут обучаться этому у Тен-Тен. Я как-то отмахнулась, так как сама идея заводить детей мне никогда и в голову не приходила. Такахаши, улыбаясь по-мудрому и даже с какой-то хитринкой, не дал мне даже подержать катану в руках, сказав, что разрешит только когда я обрету мастерство и что он таким образом даёт мне стимул к саморазвитию. Пообещал — выкую что-то необычное, неординарное и новомодное, но при этом исправно служащее владельцу, и он отдаст мне реликвию на правах владельца. Я пообещала себе, что катана великого Мадары Учихи станет моей. Однажды мне удосужилось досидеться в мастерской допоздна, убираясь за собой, и я как-то невольно свернулась калачиком у нагретой за день печной стены и заснула. Разбудили меня лишь настойчивые оклики моего собственного имени. Это была Тен-Тен, трясущая меня за плечи и очень обеспокоенная тем, что я задремала, пока огонь ещё не полностью потух — в противном случае я могла не только спалить весь дом, но и сама сгореть заживо. В тот момент я с иронией подумала, что такой опыт в моей жизни уже был. Ни один из нас не двигался с места, а неподвижно наблюдал за стоящим напротив человеком. Я оглядывала молодую девушку с головы до ног быстрым взглядом, бегло подмечая, что она с годами практически не изменилась. Разве что оружия побольше стало. Она улыбнулась, увидев мой задумчивый внешний вид, и предложила пойти к ней домой, раз уж всё равно стемнело, а я явно замёрзла, если пренебрегла уроками своего учителя и полезла к разогретой печи. Отказать я была просто не в силах — октябрь становился всё больше и больше схож на ноябрь, дни укорачивались, солнце не успевало прогревать землю, и к третьей неделе месяца уже значительно ощущался холод, от которого хотелось зябко ёжиться и не вылазить из дому никогда. Я вязала тёплые свитера, перчатки и шапки, но большую часть уносила Кофуку, ведь у той вообще не было зимней одежды, а на новую просто не имелось средств. Вот я и отмораживала свои пальцы, не успев ещё довязать себе перчатки. Дом Тен-Тен, оказалось, находился всего в десяти шагах ходьбы — пять домишек от мастерской, и мы на месте. Она отперла дверь ключом, запустила меня внутрь и тут же закрыла дверь, не желая впускать в прогретое помещение холод. Об её ноги тут же затерлась прибежавшая бог знает откуда кошка, мурлыча. Тен-Тен, улыбаясь, почесала её и взглянула на меня, не переставая улыбаться. Кошка странно на меня посмотрела, дёрнула хвостом, чуть прижала уши и наклонила голову, словно ожидая чего-то. Я присела на корточки, медленно протягивая руку и заодно разминая одеревеневшие пальцы, что при плюсовой температуре быстро согревались. Кошка осмотрела протянутую ладонь, скептически мяукнула и снова дернула хвостом. Будто перед витриной стоит и выбирает товар, честное слово. Тен-Тен продолжала улыбаться, наблюдая за моей социализацией с очень уж прихотливым животным. Наконец, кошка легонько ткнулась носом в ребро моей ладони, чуть повела головой и, буквально, почесала сама себя моей ладонью. Клянусь, я никогда не видела таких умных кошек. Честно. Она как будто проверяла меня «на качество», будто критик какой. Только с шерстью и лапками вместо рук. Усы, лапы, хвост — вот мои документы, блин. Вдруг кошка оттолкнулась лапами от пола и прыгнула на моё плечо, неприлично подставив хвост у самого носа, и начала выхаживать с одного плеча на другое, периодически несильно дергая за волосы, покусывая, и выпуская когти. Чертова рабовладельца. Я ощущала себя так, словно она сейчас на вполне себе человеческом языке скажет, что я пригодна к использованию на плантации. Вот серьёзно. А Тен-Тен, наоборот, восхищенно ахнула и заверила меня, уже начавшую бубнить и пытающуюся скинуть наглую кошатину со спины, что это высшая степень доверия — когда кошка сама идёт к человеку. А также она добавила, что её Сюри, — от слова «сюрикен», что ли, подумала я тогда — очень прихотлива и избирательна, так что мне стоит гордится тем, что она меня одобрила. Ага, конечно. Такое ощущение, что мне больше делать нечего. Вот только не успела я и слово сказать, а Тен-Тен куда-то убежала, а вернувшись держала в руках увесистую коробку с чем-то скребущимся внутри. Сказав, что давно ждала того, кого одобрила бы Сюри, она ткнула мне под нос эту коробку и я увидела четверо котят, совсем крохотных, месяца два от силы, и ползающих из одного угла в другой. Сердце моментально растаяло и я с улыбкой, осторожно, чтобы не навредить ненароком, достала одного, и как драгоценное сокровище поднесла к лицу, соприкасаясь с котейкой носами и лучезарно улыбаясь. Господи, а я уже успела забыть и о хорошей стороне жизни. Как хорошо, что существуют котята, чтобы возвращать иллюзию мимимишности всего вокруг. Сначала я отнекивалась от котят, говоря, что раз это дети Сюри, то она не позволит какому-то чужаку их забрать. Предательница-кошка утвердительно и показательно заурчала, когда я бережно взяла на руки нескольких, пытаясь доказать свою гипотезу. При этом вид у кошки был лукавый и довольный — мне казалось, что она издевается. Тен-Тен поступила умней, чем могла бы. Она с плутоватой улыбкой отвела меня на кухню, напоила чаем и рассказала пару незатейливых историй и анекдотов. Когда стукнуло девять вечера, я начала собираться уходить, и в какой-то момент обнаружила среди своих вещей и треклятую коробку. Показательно покряхтев и косо зыркнув на больно умную кошку и её хозяйку, я со вздохом распрощалась. А на улице редкие прохожие с удивленным видом останавливались и озирались на меня, так как я несла в руках несоразмерно массивную картонную коробку с чем-то мяукающим внутри, при этом пыхтя и злобно бурча, но не останавливаясь. В какой-то момент я лишь стянула с шеи шарф и укрыла им четыре меховых комочка, чуть подышав на них тёплым воздухом. Уже у самого кланового квартала меня вдруг остановило подозрительное шуршание у соседнего здания и звуки, будто кто-то тянул по камням что-то железное — такой неприятный полускрип-полускрежет. Не устояв и решив, что хуже-то быть всё равно не может, я полезла в кусты, и с ошарашенным недоумением на лице поймала на краже грязного, запатланного и немытого котофея, что тащил открытую банку из-под шпрот, стараясь не палится. Мы смотрели друг на друга с минуту, а затем я горестно вздохнула и, оттопырив ворот свитера, кивнула кошаку — уличный хулиган без раздумий сиганул внутрь и удобно умостился в тканевой складке, мурлыча в благодарность на мою доброту и щекоча живот хвостом. Такой вот веселой компанией я добралась до дома. Первым же вопросом, который мне задал Шисуи, было: «Какого хрена ты так по... Коты?! Где ты их откопал? Откуда так много?!». Наруто с непередаваемым ультразвуковым писком взорвавшегося мимимишнометра носился по комнате как реактивный самолёт и радостно визжал, сгребая в охапку всех котят из коробки, тиская их, целуя и даря тонны любви. Грязным уличный клубок с подозрением, — взаимным, кстати — покосился на Шисуи, наклонившегося ко мне, дабы разглядеть сие чудо в перьях, и в тот момент, когда Учиха хотел было что-то сказать, явно нелестное, осмысленно мяукнул и ткнул Шисуи лапкой в нос, будто отталкивая назад. Шисуи ещё с минуту стоял неподвижно, как статуя, и непонимающе поглаживал переносицу, пялясь в пустоту, пока я всеми силами заглаживала вину горе-котофана — говорила, что ничего страшного, и что он в любом случае когти не выпускал, а ещё что уличные не такие уж и плохие. Кот, кажется, понял свой промах и периодически подмяукивал в нужных местах. Но Шисуи не разозлился. На удивление, он протянул к пушистой заразе палец и в знак примирения почесал у ушка, чем влюбил в себя котейку. Даже Наруто притормозил, наблюдая за невиданной картиной — Шисуи искренне улыбался, осторожно проводя пальцем вдоль шёрстки и одновременно приглаживая её. Всех пятерых котят в тот же вечер назвали. Причём практически ни один из них не был схож с кем-то другим, все по-своему уникальны. Шисуи, в чью кофту доверительно переполз уличный котейка, назвал «своего» котика в честь Итачи за такую же неслыханную осмысленность поведения и умение выходить из любой ситуации сухим из воды, а ещё за удивительный окрас — сероватая шерсть по всеми телу, и только хвост полностью чёрный, а правое ухо насыщенно-рыжее. Ещё он оказался взрослее остальных котят месяцев на пять и имел более взрослый, достойный вид, правда, его ещё нужно было вымыть. Следом за бывшим бездомным котом были названы двое котят-близнецов — оба чёрные, как смола, и только кисточки хвостов с белыми пятнами. Они доверительно жались к ногам Наруто и периодически падали, спотыкаясь о хвосты друг друга, и перекатывались на спины, жалобно мяукая. Наруто готов был расплыться умиляющейся желейной жижей, наблюдая за этим. Шисуи предложил назвать их Тору и Рюу, так как один вёл себя как настоящий тигр, а второй — истинная драконья грация, ещё немного и огнём бы заплевался. Конечно, он шутил насчёт грации, но имена нам понравились. Мне безумно понравился один полностью рыжий котёнок, у которого были гетерохромные глаза: один зеленого цвета, а второй голубого, почти такого же оттенка как у Наруто, только ещё более небесный, даже почти бесцветный, что ли. Я назвала его Акира, что означало «яркий» и «насыщенный» — вполне себе подходящее имя для энергичного котёнка, что постоянно пытался сползти с моих коленей или научится контролировать свои коготки путём раздирания моей одежды. Оставшаяся молочно-белая девочка с серыми полосками вдоль спины и лапок очень приглянулась Наруто и он сам решил её назвать. Кстати, сделал он это весьма оригинально. Теперь её звали Данго, и мы с Шисуи долго не понимали, в чём прикол, пока он не поведал нам о полосках, схожих на палочки, на которые нанизывают сладкие рисовые шарики. Это мало что объяснило, но зато теперь Нару беспрестанно забавлялся со своей котейкой, сажал её себе на голову и даже попытался накормить майонезом из холодильника, пока я не осадила его и не сказала, что майонез это, конечно, замечательно, но котятам лучше просто попить обычного молока. На следующий день я смастерила из картона, лоскутков и старых выкроек гнездо у батареи, затем приволокла лампу из своей спальни, поставила её сбоку, обустроила всё внутри и усадила туда котят. Вскоре появились и первые игрушки — скомканные и сшитые на скорую руку комочки из ткани и несколько носков с фольгой внутри, что я тщательно зашила и теперь они прелестно шелестели, когда кто-то из котят игрался с ними. Бездомный ранее кошак был тщательно вымыт Шисуи и вскоре оказалось, что он мраморно-белый, да ещё и короткошерстный. Шисуи усаживал его на плечо и ходил так по дому, периодически подходя к холодильнику и подкармливая Итачи-младшего чем-то съестным, вроде кусочка колбасы. Выглядело это по-домашнему. Чёрт, я не успела заметить как из нас троих вышла маленькая, порой ссорящаяся, но уютная семья, в которой каждый член старался поддерживать других. Теперь же в семью влились пять «детишек», и я не знала, что хуже — настоящие дети, или шерстяные комочки, полные энергии и желания исследовать каждый уголок своего нового дома. С наступлением холодов стало труднее тренироваться на улице, но это не означало, что я перестала этим заниматься. Как раз наоборот — покормив и поиграв с котятами, я надевала свитер и тёплые штаны, выходила в сад и медитировала, хотя от холода, пронизывающего до костей, хотелось выть. Потом я начинала саму тренировку, заключавшуюся в умении найти способ контролировать чакру и её поток, стать с ней единым целым. Так говорил Шисуи, и это немного помогало. Просто сама проблема заключалась не в отсутствии у меня желания учится, травмах или нелюбви к методу обучения как таковому. Нет. Проблема лежала глубже. Я несколько месяцев тренировалась и вскоре поняла, что, складывая печати, я ослабляю получившуюся в итоге технику, но зато если, наоборот, не сделаю этого, то результат в разы улучшается. Шисуи перелопатил всю свою библиотеку и нашёл для меня объяснение — просто когда я попала в тело Саске, он как раз умер и начались необратимые процессы организма, а с моим появлением системы жизнеобеспечение включились заново, в том числе и чакроканалы. Они видоизменились и перенастроились на меня саму. Поэтому я теперь имела доступ к самой чакре, не к отдельным стихиям, а к самой природной сущности. Правда, я не умела этим пользоваться, да и предрасположенность только к огню и молнии делала своё дело — даже имея доступ ко всем видам чакры, я банально не могла их «нащупать» и хотя бы ощутить их поток во мне, в отличие от того же огня, чьим покровом я уже даже научилась управлять. Обидно, да, но зато я получала неимоверное преимущество: во-первых, печати отнимают время, которого может не быть во время боя, во-вторых, мне в разы легче обмануть противника, ведь мне не нужно произносить наименование атаки; ну и в-третьих — комбинировать чакру легче. В разы легче. Именно поэтому я тренировалась в освоении комбинированных атак, хотя лелеяла мечту создать собственную стихию Плазмы, периодически предпринимая попытки синтеза нужного мне вещества. Огонь и Молния были самыми противными и капризными из всех имеющихся элементов и они постоянно обжигали меня, будто насмехаясь, порой я даже не могла пошевелить руками после длительной нагрузки. Шисуи аккуратно забинтовывал раны, обрабатывал по вечерам ожоги, царапины, мазал специальным кремом волдыри и мозоли, и странно улыбался, когда я шипела от неприятного ощущения в ранах. Однажды я не выдержала и попросила у него книжку по физике старшекурсников, чтобы почитать о физических свойствах плазмы как природного вещества и о возможных способах её синтеза. Я охуела, признаться честно. Я реально охуела. Информации было мизерное количество, но и этого мне стало достаточно, чтобы понять — поставленная задача не решится так быстро, как я изначально рассчитывала. Особенно меня убило объяснение концепции — оказалось, плазма это ионизированный газ. То есть, нужно контролировать не только огонь и молнию, но и воздух. Треклятая стихия воздуха давалась мне хуже всего. В отличие от Наруто, освоившего уже пару интересных ветряных техник, я даже ни разу не почувствовала в себе эту чакру, как бы сильно не старалась. И вот сейчас я узнала, что без этого элемента не видать мне заветной мечты, ведь для ионизации нужно дать одной половине электронов газа отдать свою энергию второй половине электронов, чтобы создать позитивно и негативно заряженные частицы, что в последствии смогут взаимодействовать на молекулярном уровне. Мозг взрывался уже от самих этих понятий, но я не имела ни малейшего представления о том, как воплотить в жизнь столь сложный процесс. Это было схоже с процессом создания Расенгана, но я, опять же таки, не имела доступа к стихии Ветра, чтобы хоть опробовать метод ионизации. Мда. В любом случае, Шисуи предложил мне не отчаиваться и не опускать руки слишком рано, а продолжать усердно работать над своими навыками, чтобы когда-то добиться успеха. Признаюсь, когда он этого хотел, он умел мотивировать. Когда хотел. В остальное время он вёл себя как самодостаточная сучка с приклеенной к лицу улыбкой и прищуром глаза. Ну и, конечно же, с этими учиховскими манерами, когда практически любое движение сопровождалось грацией и элегантностью. Даже падал с лестницы он элегантно. Правда, потом орал не очень манерно, увидев растяжку на верхней ступеньке и наши с Наруто довольные рожи, но оно того стоило. Я не жалела, даже когда потом отрабатывала сверхурочные часы тренировок на пару с Узумаки. Шисуи, кстати, так и не узнал о том, что мы готовим ему сюрприз. Ну, или не показывал этого, кто ж его поймёт. Но порой он казался каким-то загадочно-задумчивым и, смотря на меня, почему-то начинал беспричинно улыбаться. С раза где-то шестого меня это уже начало пугать. Улыбка на лице Шисуи смотрелась неестественно, хоть я и прекрасно видела, что она искренняя, но не могла сопоставить в голове сами два понятия — Шисуи и улыбка. Как-то уж укоренилось, что он был искренен и любезен только с Итачи, а со мной более скрыт, но теперь он словно пытался доказать обратное, что он может и со мной завести дружеские отношения. О Наруто я вообще молчу. Мне казалось, у них какой-то заговор или что-то типо того, потому что частенько они многозначительно переглядывались и хихикали, а на тренировках часто переговаривались, правда, я ни разу не смогла засечь их или подслушать. Конечно, я немного ревновала, но всё же радовалась за Наруто, наконец обретшего полноценную семью. И я не могла не видеть задорный блеск глаз, с каждым днём становящийся всё более живым и радостным. Наруто, даже не смотря на частые в последнее время оклики Девятихвостого, будто оживал и расцветал на глазах, превращаясь из забитого мелкого пацана в здорового и уверенного в себе и своём будущем ребёнка, который уже не прятался от насмешек, а с гордо поднятой головой отвечал на них. Я ощущала себя мамочкой по отношению к нему, вот честное слово. Исподтишка, я сделала несколько фотографий Наруто и Шисуи с котятами и, приведя их в прилежный вид, добавила к стопке тех фото, что хотела отдать Шисуи на день рождения. Одну фотку я не могла заставить себя отдать кому-либо и вклеила её в свою тетрадь для рисования, любуясь радующимся жизни Наруто. Вот бы только на грядущий праздник пришла Кофуку. Я бы всё отдала, чтобы и она тоже стала счастливой. Невольно, этот пункт внёсся в список дел, ждущих выполнения девятнадцатого октября.