Рождественский челлендж (сборник текстов)

— Ты ешь, ешь, — Тилли сидит напротив меня, подперев щёку ладонью, и с какой-то материнской жалостью смотрит, как я поглощаю уже четвёртый сэндвич. Сегодня после рассвета, когда я вышел из египетского зала с мыслью «Куда бы деваться до вечера», я увидел, что Тилли стоит в коридоре, уперев рука в бока: — Ну что, уложил? Колыбельную спел? Я даже не сразу понял, о чём это она. А она продолжала: — Дэйли, это что, правда, что ты совсем без денег в чужую страну припёрся? — Ну… — я не знал, что ответить. Только подумал, что Ак — трепло, и я ему вечером задам. — Пошли, горе моё, — сказала Тилли. — Куда? — Ко мне, куда же ещё! У меня смена кончилась, я домой иду. Пошли, пока твой… в саркофаге! «А твой в Нью-Йорке», — подумал я. Но, разумеется, вслух не сказал. И сейчас, когда я, усталый и жутко проголодавшийся, пью чай и поглощаю сэндвичи, я окончательно понимаю, какой неоценимой оказалась помощь. — Бельё-то хоть сменное взял? — усмехается Тилли. — Конефно, — киваю я, дожёвывая. — Три пары. — Вот это Лоуренс Дэйли! — слышится в ответ. — Прилетел! На крыльях любви! Денег ни гроша, еды ни куска, зато трусов чистых аж три штуки!.. Я благоразумно помалкиваю, а Тилли не унимается: — Иди в душ и спать, я тебе на диванчике постелила. Чёрт, ну надо же, ты бы хоть предупредил, я как назло весь свой рождественский бонус, почти все деньги подчистую, позавчера маме отправила! — Тилли, — говорю я, — перестань. — А что? — щурится она. — Ты пойдёшь просить милостыню на Трафальгарской площади? Господи, как вы меня оба утомили. — Почему это оба? — Да потому, — Тилли вздыхает и продолжает почему-то шёпотом: — Твой-то… я за ним последние две недели в оба глаза слежу. Такой ходит — не дай бог, с крыши спрыгнет в обнимку со скрижалью своей. Так что… хорошо, что ты прилетел. А с деньгами — придумаем что-нибудь. Сейчас мойся и в постель, — она хитро смотрит куда-то мне в шею: наверное, там остался след. Мы с Аком и правда очень соскучились. Выползаю из душа и прямой наводкой двигаюсь к диванчику: чистое бельё, толстый плед, просто рождественское чудо! Падаю и сразу отключаюсь, только слышу сквозь сон, как у Тилли звонит мобильник, она отвечает, с кем-то ругается, а потом всё затихает, и… ...меня трясут за плечо: — Ларри! Вставай! — А? Что?.. — я вскакиваю и ошалело моргаю. — Чослучлс? — Закат проспишь, — смеётся Тилли. — Вставай, сейчас я кофе сделаю, поедим и попилим на работу. Кстати, ты веришь в чудеса? — Ыыы… — я думаю, что ответить, но в голове проносится, что более глупого вопроса Тилли не могла мне задать. — Просто у меня две новости: одна хорошая, а другая очень хорошая. Давай, двигай на кухню, там расскажу. На кухне Тилли разливает кофе и рассказывает: — Вот только ты заснул, позвонило мне начальство. У нас же к концу года инвентаризация идёт, так начальству приспичило до Рождества в одном запаснике единицы хранения пересчитать. А грузчики все уже разъехались на праздники! И вот начальство требовало, чтобы я эти коробки перетаскала! Я молча слушаю, а Тилли хохочет: — Сперва требовало, потом начало просить, потом сказало, что заплатит мне дополнительный бонус, потом клялось, что бонус заплатит немедленно, до праздников, и только на этом условии я согласилась! — Круто, — говорю я. — А очень хорошая новость какая? — Я этот бонус отдам тебе, — улыбается Тилли. — Но таскать коробки будете вы с фараоном!.. — …Сто двадцать девять, — говорит Акменра и опускает рядом со мной на пол очередную коробку. Я ставлю галочку в списке: — Штук десять еще осталось. Тебя сменить? — Ну… давай сто тридцатую принесу для ровного счета, и сменишь. Таскаем ведь по двадцать штук каждый? И ты сам, наверное, ещё не отдохнул, а… — Если ты сейчас пошутишь про мой возраст, — улыбаюсь я, — я тебе оторву голову. И тебя даже скрижаль твоя не спасёт. Ак фыркает, а я смотрю на него, и у меня ёкает сердце. Такой он… Кроссовки, рабочие перчатки, джинсы с дырой на колене — не ради моды, а за что-то зацепился в запаснике, — моя старая футболка без рукавов, волосы перехвачены скрученной банданой — чего только не отыщется у Тилли в хозяйстве! И здоровенная грязная полоса посреди лба. Наверное, задумался и вытер пот перчаткой. — Извозился-то, — протягиваю руку и провожу пальцами ему по лбу. Он в это время притягивает меня за затылок, его рука — и когда успел перчатки снять? — зарывается мне в волосы, и мы целуемся как бешеные, прямо вот как есть, в рабочей одежде, потные и чумазые: ну ничего, осталось совсем немного, и тогда… — Кхе-кхе, — слышится от порога. — Я могла бы сказать — извините, я не вовремя, но я утверждаю, что как раз вовремя! Мы оборачиваемся: Тилли стоит с каким-то свёртком в руках и хихикает. — Я принесла вам рождественский подарок! — и кидает свёрток прямо в меня. — Погоди ты, — с шутливым укором говорит Акменра. — Мы хотя бы с коробками закончим. — Такими темпами вы к лету закончите, — фыркает Тилли. — А мне работать надо! Я тем временем разворачиваю свёрток и вижу… надувной двухместный матрас и насос к нему. — Теперь в вашей подсобке как раз освободится место, — смеётся Тилли. — И больше не нужно будет по углам тискаться. — Слушай, — говорю я ей, — ты и правда какое-то рождественское чудо. Накормила, приютила, обустроила и еще работу нашла! Тилли весело хохочет. И заявляет почему-то Аку: — Прикинь, начальство мне такой бонус выплатило, что на неделю скромной жизни в Лондоне точно хватит! А спать днём он будет у меня, ты не возражаешь? Я на его честь точно покушаться не буду, а на гостинице сэкономит! Ак смотрит на меня и смеётся. И я смеюсь, и нам так хорошо, господи. — Тилли, — говорю я, — как у нас принято — я твой вечный должник. А она подмигивает и отвечает: — Ничего. Вот вернётся Ак в Нью-Йорк, приеду я тогда к вам без гроша — вы же тоже мне поможете? — Безусловно, — отвечаем мы разом, не сговариваясь, и вдвоём тащимся за остатком единиц хранения.