Рождественский челлендж (сборник текстов)

Я вообще человек мирный. Но так иногда хочется... в морду дать всем этим писакам, которые кропают в журнальчиках дурацкие статьи. «Ах, свершившееся чудо — рождественское утро с любимыми вдали от шумного мегаполиса!» Тьфу. Это утро — такое же, как и остальные: мрачное, хмурое, солнце еле пробивается через облака, а вдали от мегаполиса — вот здесь, например — совсем всё тухло. Честное слово, был бы в городе — пошёл бы, и с моста головой. Я даже не заметил, как дядя Пит явился: — Ну что, с добрым утром, племянничек? С добрым, так сказать, рождественским утром!.. Я глянул на него — а он тоже мрачный, как те тучи, что за окошками ползают. Подошёл, взял журнал, повертел в руках: — Вот читаешь ты всякое дерьмо! Это мне на растопку приносят мужики наши. У меня есть камин, а у них нету. — Мужики? — удивился я. — Ну да. Жёны читают, а мужики потом приносят. Шито-крыто, и ни следа этой всей макулатуры. Он сел напротив и внимательно посмотрел мне в лицо: — Хандришь? — Да пошли они все куда подальше, — не выдержал я. — Ах, рождественская ночь — исполнение желаний, в эту ночь открываются небеса, и Господь выполнит ваше желание, если вы чисты, и... — Во, — дядя Пит посмотрел на меня и поднял указательный палец. — В этом вся загвоздка, племянничек. Мы с тобой — не чисты: мы с мужиками трахаемся. И с какими мужиками! — дядюшка полюбовался на моё изменившееся лицо и продолжил: — Поэтому небеса могут хоть на землю вывернуться, наши желания — не исполнятся. Так что — будем жить как жили, без этой всей ерунды. Я молчал, не находя слов. А дядя усмехнулся и сказал без улыбки: — Мне вчера днём — я ж теперь, как вы, днём сплю, пока вы в гостях! — сон приснился. Кошмарный. Что вот эта ваша хреновина... что не было её совсем, и что ты один приехал, а не с иностранцем своим, и что маленькие ваши — ковбой и римский мужик — тоже мне привиделись, и что Джека живого в моей жизни больше не было и не будет никогда. Что приснилось это всё мне, понимаешь? — И... и что? — Джек меня после заката разбудил. Чего ты, говорит, орёшь? Смеётся надо мной — говорит, я матерился ещё, и проклятиями сыпал, и даже на слезу меня прошибло. Я очухался, смотрю — Джек, живой! Вцепился в него — ты мне не приснился? А он мне — хочешь, говорит, в ухо дам? Я не выдержал и улыбнулся. А дядюшка подытожил: — Вот мы тут с тобой разнюнились, как две барышни, что утро Рождества наступило, а у нас с тобой — упс! У тебя, как и раньше, мумия сушёная, а у меня — мешок с соломой. И никакого чуда, мол, не случилось. Погоди, — он поднял руку, видя, что я приготовился возражать. — Вот поначалу скажи: лучше было бы, если б ни того, ни другого — живых, настоящих, пусть только по ночам — вообще с нами не было? Никогда? Вот вы сколько вместе уже? — Четвёртый год, — ответил я, даже не задумываясь. — Во-от, — кивнул дядя Пит. — А представь — все эти годы... без него? Я вздрогнул. — То-то же, племянничек. Поэтому ты хандру свою прекращай давай, да и я прекращу. Мне, видать, этот сон не просто так приснился. Чтобы я тоже... страдать перестал. И завидовать. — Кому? — вырвалось у меня. — Да тебе же, голова бестолковая: ты-то со своим Аком каждую ночь вместе, а нам достаётся, только когда вы приезжаете!.. — Чёрт побери, — выдохнул я. — А маленькие эти ваши такие забавные! — улыбнулся дядя, явно чтобы сменить тему. — Здорово, что ты их привёз. Этот, ковбой который, всё меня про ферму спрашивал, да мечтал летом приехать. А приятель его, римлянин, с Джеком языками зацепился вчера, про войну трепались. Джек ведь военный, ты не знал? Вот они там сидят, руками размахивают, про стратегии какие-то орут: твой пришёл, послушал, Осириса своего помянул и сбежал к тебе, помнишь? Я улыбнулся... и зевнул. С меня словно груз свалился: казалось, что усну сейчас прямо там, где сижу. — Вот и хорошо, — дядя похлопал меня по плечу. — Отдыхай. Завтра ведь еще ночь будет! Я дрых, как говорится, без задних ног, а проснулся от того, что кто-то тянул меня за нос. Я открыл глаза и с удивлением увидел около себя Джедидайю. — Гигантор, доброе утро! — радостно заорал он. — Вставай! Мы уже завтракаем! — Какое утро? Вечер же на дворе! — Ничего не знаю, — веселился Джед. — Фараон сказал, что у нас теперь утро будет вечером, а вечер — утром! — Ну, если фараон сказал... — хмыкнул я, а Джед продолжил: — Ты зря смеёшься, Гигантор: вот Окти недавно говорил, что ихний божественный Цезарь начало года с марта на январь перенёс! Прикинь? Чтобы календарь... это... совпал с движением солнца, во. — Хмм, так то Цезарь, — пробормотал я, чтобы только Джед отстал. Но Джед не отставал: — А твой-то что, рыжий, что ли? Он ещё и круче Цезаря этого. Фараон — прямой потомок бога Солнца, это каждый дурак знает! Он вообще может лето зимой назначить и зиму летом, а уж утро вечером сделать — как два пальца... это... ну может, в общем! Тут я понял, что расплываюсь в улыбке: в дурацкой, неудержимой, и что обнял бы Джеда в благодарность, если бы не опасался раздавить. — Это точно, — я понизил голос и сказал Джеду шёпотом: — Веришь, первое время, как я про этих божественных фараонов прочитал, даже трогать его боялся. — Да ты что! — подскочил Джед. — Я тоже боялся, — он фыркнул и тоже зашептал: — Окти такой важный был, патриций, фу-ты ну-ты, а я кто? Ну, в общем, вставил он мне ума куда надо, — Джед и не заметил, что я от таких его откровений даже покраснел. — Короче, твой сказал, что его волей отныне утро будет вечером, а вечер — утром. Так что с рождественским утром тебя, топай завтракать! А то мы с Окти все сожрём, вот чес-слово. Я шёл вниз, неся Джеда на ладони, и улыбался. Рождественское утро — надо же! Но у нас точно всё не как у людей. И дядя Пит прав: чудо на Рождество у меня случилось. Ак в рождественское утро со мной. Пусть даже это утро у нас вечером.