Ревность – часть первая
Микки: год первый Он приходит в себя на больничной койке. Сначала включается слух – неуклонный писк машин направляет его в реальность. За ним следует зрение, и он моргает снова и снова, пока формы не начинают приходить в фокус. Прямо над ним пятно в форме человека, которое то появляется, то исчезает из поля его зрения, пока его глаза пытаются сфокусироваться. – Я найду доктора, – говорит пятно голосом Светланы. Он моргает еще раз, и пятно исчезает. Потихоньку потолок начинает приобретать четкие края. И наконец тело тоже возвращается к нему – куда более резко, чем все остальные чувства, и он стонет, когда боль просачивается в каждую мышцу. – Привет, чувак, – он поворачивается на голос. Игги частично выпрямляется из его скрюченной позиции в больничном кресле около кровати, наполовину улыбаясь и наполовину хмурясь. Он трезв как стеклышко, что впервые. – Схуяли ты здесь? – первые внятные слова Микки. Но выходят они каким-то булькающим шепотом. Игги, видимо поняв сообщение, пожимает плечами, смотря куда-то за левое плечо Микки. Микки следует за его взглядом, медленно поворачивая шею. Все чертовски болит. Охранник стоит у дальней стены, смотря в никуда с выработанным похуизмом. За ним через приотворенную дверь Микки может увидеть еще одно плечо в голубой униформе, принадлежащее другому охраннику. – Они сказали, что ты в критическом состоянии, – наконец отвечает Игги. – Ты понимаешь, где находишься? – В ебанной больнице? – огрызается Микки, но выходят слова куда с меньшей агрессией, чем он задумал, потому что горло болит и першит. Он кашляет. – Помнишь, что случилось? – спрашивает Игги уже с большей настойчивостью в голосе. Микки болезненно сглатывает. Терри передает привет. – Кто-то избил тебя. Несколько раз ударил заточкой. Пробил блядское легкое. – Я, блядь, там был, – огрызается (или пытается огрызнуться) Микки, прежде чем изойтись сухим кашлем. – Почему у меня так чертовски болит горло? – хрипит он. Игги игнорирует вопрос. – Ты знаешь, кто это с тобой сделал? Братья встречаются глазами. Микки еще никогда не видел Игги настолько серьезным, настолько нежелающим сдаваться. Хотя Игги и старше, он всегда был ведомым, плывущим по течению парнем. Не относился ни к чему с серьезностью. Это, по-видимому, исключение. Микки первым разрывает зрительный контакт. – Нет, – твердо говорит он. Лицо Игги не меняется. – Похоже на что-то личное, – возражает он. – Нифига я не видел, – настаивает Микки, бросая взгляд на охранника, у которого неожиданно просыпается интерес к происходящему. – Но ты дал сдачи, – давит Игги, показывая на перебинтованную правую руку Микки и порезы на его левой руке. – Значит, видел его лицо. – И что, блядь? Мы не обменялись контактами, – он замечает стакан с водой и тянется за ним, кряхтя от боли. Но не преуспевает. Его правая рука прикована к кровати. – Это пиздец как необходимо? – хрипло выплевывает он в охранника, который равнодушно пожимает плечами. – Протокол, – отвечает он. – Что если мне нужно будет отлить? Охранник усмехается и указывает рукой куда-то под кровать. Микки следует за его взглядом и кривится, увидев полупустой мочеприемник. Это ебанный стыд. – Держи, – говорит Игги, наклоняясь, чтобы подать Микки воду. – Док сказал не давать тебе пить или есть, пока он не придет, но он же все равно не узнает. Микки с благодарностью забирает стакан у своего брата и делает большой глоток, сразу же выплевывая воду, когда закашливается. – Ты пару дней ничего не пил, – говорит Игги, отбирая воду. – Может, нужно было подождать доктора. – Как долго я был в отключке? – Не знаю. Они не звонили Свете, пока не перевели тебя сюда. Слушай… – он снова наклоняется и понижает голос. – Я слышал кое-что от кое-кого, – он снова бросает взгляд на охранника. – Тато? – многозначительно спрашивает он, и Микки непонимающе смотрит на него. Что за хуйня? – Тато, – выразительнее повторяет Игги. Теперь Микки припоминает. То лето, когда их бабушка со стороны отца жила с ними после смерти дедушки. У нее был сильный украинский акцент, а сама она была пострашнее Терри: старая, сморщенная и наверняка ведьма, как утверждала Мэнди. Всегда ходила за ними с деревянной ложкой, вопя: «уважайте тато!». Сучка думала, что солнце светит у Терри прямо из жопы. Значит, кто-то похвастался этим нападением. Возможно, и сам Терри. – Вы разговаривайте на каком-то шифре? – строго влезает охранник. – Неа, – Микки красноречиво смотрит на Игги. Игги хмурится, но наконец отходит от темы. – О, он проснулся! – говорит мужской голос. К ним присоединяется Светлана, за которой и следует высказавшийся доктор. Он фокусирует свое внимание на Светлане, которая разглядывает его в ответ. Ее волосы выглядят иначе, чем выглядели, когда она привела Йена увидеть его. Несколько месяцев назад. Она подходит к нему, проводя по его губам своими (охранник говорит «Эй, вы» предупредительным тоном), а он даже не чувствует желания застонать и оттолкнуть ее. И внезапно осознает, что скучал по ней. Доктор подходит к кровати Микки, а Светлана становится с другой стороны, блокируя Микки шикарный вид на долбоеба в кресле. – Полное имя, будьте так добры, – доктор светит фонариком в глаз Микки, и тот хмуро отшатывается. – Эээ, Майкл Милкович*, – хрипит он. – Голос скоро восстановится. Возраст? – Двадцать, – доктор задумчиво хмыкает, приподнимает одеяло и больничную робу Микки. Микки протестно взвывает и бросает взгляд на Светлану. – Ничего, чего бы я не видела раньше, – ухмыляется она. – Преступник уже в двадцать, – рассуждает доктор, отклеивая пластырь с ребер Микки и разглядывая зудящие шрамы под ним. – Жаль. Микки кривится, но ничего не говорит. К такому дерьму он уже привык, да и не особо может защитить себя прямо сейчас. – Хорошая новость в том, что побои не угрожали твоей жизни. С тобой, наверное, вещи и похуже случались, я прав? – Микки и Светлана обмениваются скептическими взглядами, а Игги ерзает в кресле. – Два ножевых ранения в ребра, пробито легкое. Не очень приятно, но вполне исправимо. Настоящие проблемы начались, когда они накачали тебя пенициллином. Несколько раз. Микки и Светлана непонимающе смотрят на него. – Ну, ты знаешь, пенициллин? Антибиотик, на который у тебя аллергия? Светлана пожимает плечами, и доктор драматично вздыхает. – Ты не знал об этом, да? И в твоей карте этого не было. Ну да ладно, ты впал в шоковое состояние, анафилаксия, все дела. Хорошая новость в том, что почки снова полноценно функционируют. Микки с раскрытым ртом смотрит на доктора, пытаясь вспомнить, что произошло, но последнее, что он помнит – удар головой о металлический унитаз в камере. Может, еще какие-то размытые детали, но, по большей части, боль. – Теперь, когда ты очнулся, мы проведем несколько тестов. И определим, когда ты сможешь снова есть и пить. Наслаждайся посетителями, вряд ли им снова разрешат тебя навестить, теперь, когда ты не у смертного одра. И он выходит из палаты, кликая ручкой. – Этот мужчина не считает тебя за человека, – фыркает Светлана, прожигая взглядом дверь. – Не беспокойся об этом, – говорит Игги, а в его глазах появляется азарт. – Что-то подсказывает мне, что ему скоро крупно не повезет. Микки кидает взгляд на безразличное лицо охранника, а затем закатывает глаза, втайне радуясь тому, что он все еще может рассчитывать на то, что его брат его прикроет. – Я позвоню Мэнди и остальным, лады? – продолжает Игги. Микки пожимает плечами. Какая разница? Он не говорил с Мэнди около года, с тех самых пор, как она приходила к нему, вернувшись в Чикаго. У него даже не было ее номера, чтобы попытаться связаться с ней. И кому не насрать на него, другим ебланам-братцам? – Хочешь, чтобы я сказал кому-нибудь еще? – Игги многозначительно приподнимает брови. Йен. Только мысль о нем заставляет грудь болезненно сжаться. Блядь, да он бы что угодно отдал, чтобы рядом был кто-то, на кого можно было бы положится, хотя бы ненадолго. Больше чем по сексу, тупым шуткам, или этой блядской улыбке, он скучает по тому, как касались их плечи, когда они шли по улице, по жару груди Йена на своей спине, когда они лежали рядом. Он не плакал с тех пор, как попал сюда, но хотел бы сделать это рядом с Йеном. Чтобы Йен утешил его. Но все, что он видит за закрытыми веками теперь – мертвые, бесстрастные глаза, прожигающие в нем дыру. Он больше не собирается вымаливать право быть желанным. Он итак достаточно себя опозорил. – Ну уж, блядь, нет. Игги пожимает плечами, а Светлана выглядит самодовольной. Теперь Микки уже не особо по ней скучает. – Рад, что ты не умираешь, младшенький, – и на этом Игги покидает комнату, даже не бросив на него прощального взгляда. Светлана аккуратно садится на край кровати. – Где пацан? – спрашивает он ее. – С Ви. Детей не пускают в отделение интенсивной терапии. Микки почесывает ребра с той неловкостью, с которой делает это прикованный к кровати человек. – Ты не приводила его ко мне какое-то время. Светлана надменно смотрит на него. – Тебе не все равно? Микки недовольно смотрит в ответ, хотя и знает, что заслужил это. Они сидят так довольно долго, пока Микки не сдается, опуская взгляд на кровать. – Я хочу увидеть его, – бормочет он, – пожалуйста, – неохотно добавляет он. Светлана раздумывает над этим. – Я покажу тебе фотографии, – говорит она. – Для начала, – она вытаскивает телефон и начинает пролистывать фотографии. – О, вот! Она протягивает ему трубку, и охранник делает шаг вперед, вырывая ее из его рук. – Никаких телефонов. Микки открывает рот, чтобы возразить, но Светлана останавливает его, опуская ладонь на его плечо. – Тогда я его подержу, – говорит Светлана. – Просто покажу ему фотографии его ребенка. – Нет, – настаивает охранник. – Вам пора уходить. Светлана поджимает губы в ядовитой усмешке, но поднимается с кровати. Микки останавливает себя от того, чтобы схватить ее за руку, чтобы побыть с ней подольше. – Я подумаю об этом, – сообщает она Микки, снова целуя его. – Береги себя. И тогда она тоже уходит, а Микки чувствует себя еще более одиноким, чем он был до этого в тюрьме, просто от знания, что они были здесь, в этой самой комнате… без стекла. И теперь они снаружи, вольны делать все, что им вздумается. Ему нужно бежать нахуй от этих мыслей. Ни Игги, ни Светлана не навещают его в следующие два дня. Он не знает, потому ли, что им не разрешают, или они просто не хотят. Оба предположения деморализуют. Он умудряется уговорить одного из охранников дать ему журнал и внимательно читает каждую статью, даже ту, которая рассказывает о том, какая помада лучше подойдет к тону твоей кожи. Он пробует решить кроссворд на задней стороне обложки, но все это слишком напоминает о том, как они с Йеном лениво разгадывали слова, когда в Kash&Grab было скучно, так что он бросает эту затею. Да и все равно он нихуя не знает о знаменитостях. Но даже с журналом и чрезвычайно болтливой медсестрой, которой, кажется, до фени все эти наручники, охрана и дурное обращение в целом (стерва ехидно улыбалась, когда вынимала его катетер), он все равно не может перестать думать о Терри. Микки всю жизнь пытался выслужиться перед отцом. Бросил школу, барыжил наркотой, воровал, дрался. Пожертвовал любимым человеком только для того, чтобы его смешивали с дерьмом снова и снова. Судя по всему, просто знать то, что его младший сын гниет в тюрьме, было для Терри недостаточно. Он, блядь, должен был убедится, что все еще держит Микки на коротком поводке. Микки, может, и херовый отец, но он, блядь, точно бы не стал праздновать посадку своего сына, отправляя ему такой подарок. Евгений не узнает такой жизни. Даже если Микки ради этого придется исчезнуть с лица земли. Слишком рано, хотя и недостаточно рано, его выписывают и заставляют вновь переодеться в чистый оранжевый комбинезон. И, будто этого недостаточно, они выкатывают его из больницы – руки и ноги закованы в кандалы – а два охранника окружают его инвалидное кресло. Его ударяет порыв ветра, когда стеклянные двери отворяются перед ним, и Микки закрывает глаза, чтобы прочувствовать момент. Мир прямо перед ним, стоит только протянуть руку. Он вернулся в город. Он слышит сирены, шум машин, людей, занимающихся своими повседневными делами. – Вставай и начинай двигаться, заключенный, – приказывает охранник слева от него, толкая его в плечо. Микки корчится и с усилием встает с кресла-каталки. Ну да, точно. Он связан по рукам и ногам и в сопровождении двух охранников, которые отведут его в транспортировочный фургон. Чтобы отвезти его в тюрьму, где он проведет как минимум семь следующих лет. Он смотрит на то, как люди обходят их стороной, с повышенным интересом разглядывая землю, либо, пялясь внаглую (чаще именно это). Он скалится на подростка, который глазеет на него, и остается доволен, когда лицо пацана выглядит так, будто он обоссался. – Поднимайся, – командует охранник, и Микки, спотыкаясь, забирается в фургон. Внутри уже сидит старик, полностью лысый и изможденный. Рак, решает Микки. Охранник приковывает кандалы на ногах Микки к полу, а затем захлопывает дверь. Микки игнорирует мужчину, и тот игнорирует его в ответ. Вместо этого Микки выглядывает в настоящий мир… это последний взгляд, который ему удастся бросить за долгое-долгое время. И он видит Светлану. Согнувшуюся неловко и держащую руку малыша, пока они идут по направлению к больнице. – Это моя жена! Эй! Это моя жена и сын! – Микки инстинктивно пытается добраться до окна в задних дверях фургона, чтобы, может, постучать в него, но короткая цепь останавливает его. – Блядь. Это же мой сын. Евгений сильно вырос с тех пор, когда он в последний раз видел его… несколько месяцев назад, когда он со своей матерью и Йеном пришел навестить его. – Он же, блядь, ходит! – благоговейно изрекает Микки. Старый мужик выглядывает из-за его плеча. – Этот ребенок выглядит года на два. Конечно, он, блядь, ходит. – А тебя кто нахуй спрашивал? – огрызается Микки, не имея сил отвести глаз, пока фургон заводится и начинает отдаляться от больницы. – И ему еще нет двух. Светлана и Евгений исчезают в здании, когда фургон заворачивает за угол. Она привела к нему Евгения. И он это, блядь, пропустил. Поездка в фургоне мучительная – каждый поворот, каждая кочка обостряют боль в его без того болезненных шрамах. Наконец, когда фургон останавливается за тюремными воротами, начальник Уилсон уже готов поприветствовать его. – Как я вижу, вернулся из мира живых. – Вы имеете в виду в мир живых? – ухмыляется Микки, пока Уилсон берет его за локоть и выводит из фургона. – Неа, – Уилсон усмехается своей собственной бесцеремонности. – Надеюсь, ты насладился своим пребыванием в «Four Seasons»**. Мы определили тебя на работу в библиотеку, она соответствует твоим ограничениям. Отправишься туда завтра прямо с утра, окей? – Ох ты ж блядь. Уилсон снова усмехается. – Может, научишься чему. Микки вливается в тюремную жизнь с обновленной неохотой. Он вполне уверен, что его отец не будет утруждать себя повторной отсылкой сообщения, но теперь он выглядит слабым в глазах остальных заключенных. Легкой мишенью. Нужно будет сделать что-нибудь, чтобы заставить их передумать. Но пока он должен убедить Светлану, чтобы она приходила навещать его с ребенком. Двумя неделями позже после ужина он звонит ей и теперь мучится, ожидая, когда же она поднимет трубку. Гудки все идут и идут, пока она наконец не отвечает и не принимает звонок. Где бы она ни была, на заднем фоне шумно. – Света, – орет он в телефон. – Попридержи коней, – вопит в ответ она, затем раздается шуршание и глухой стук закрывающейся двери. – Да? – в ее голосе сквозит нетерпение, и это немного выбивает почву из-под его ног. – Ты ээ…сказала, что приведешь пацана, – напоминает он ей. – О, – она делает паузу. – Я думала, что, может, это говорили обезболивающие. – Я хочу увидеть своего сына, – громко настаивает он, и чувак неподалеку бросает на него взгляд. Микки показывает ему средний палец и отворачивается. – Послушай, я, блядь, просто хочу быть в его жизни, хорошо? Настолько, насколько, блядь, это возможно, находясь здесь, – она ничего не отвечает долгое время, так что он пробует снова – в его голос против его воли закрадывается отчаяние. – Смотри, ты и я, у нас дерьмовые отцы, так? Может, если моя работа будет не настолько дерьмовой, то когда-нибудь он станет лучше, чем мы. – Он уже лучше, – отрезает она. Микки в отчаянии ударяется головой о телефонную трубку. Снова повисает тишина. – Следующий четверг, – наконец сообщает она. – Мы будем считать это пробным заходом. Его плечи расслабляются в облегчении. – Черт, хорошо, – соглашается он. Затем звонок резко обрывается, и он не знает закончилось ли время, или она просто повесила трубку. Честное слово, это может быть и тем, и другим. – Ты можешь задать один вопрос, – объявляет Светлана в следующий четверг, когда они устраиваются на металлических стульях, разделенные стеклом. Евгений извивается в ее руках, ему не терпится исследовать мир вокруг. – О нем. И больше мы никогда не будем об этом говорить. – Не понимаю, о чем ты, – уклоняется Микки, избегая ее глаз. – Не притворяйся тупым. Просто покончи с этим, и мы сосредоточимся на Евгении. Он пытается грозно посмотреть на нее и думает о том, чтобы твердо отказаться, но быстро сдается. – Просто… как он? Светлана ухмыляется. – Откуда мне знать. Я с ним не вижусь. – Ты имеешь в виду, что его нет рядом? Он снова уехал? – Микки слишком сильно цепляется за трубку. Может, он опять слез с лекарств. – Только один вопрос, – издевается она. – Но он где-то в округе. Просто он всегда слишком занят своим большим черным бойфрендом. По крайней мере, мне об этом рассказывали. – Иди ты нахуй, – огрызается он, но она только пожимает плечами. Может, она и хочет вывести его из себя, но, тем не менее, он видит, что она говорит правду. В любом случае, кажется, у Йена всегда есть трах на стороне. – Почему тебе внезапно понадобился Евгений? – спрашивает она, меняя тему. – Стало одиноко? Микки моргает несколько раз, сопротивляясь желанию потереть глаза. – Да, – признается он через мгновение, неспособный сказать что-либо, кроме правды. Лицо Светланы смягчается, но только краткий миг. – Что, ты не можешь быть с оранжевым мальчиком, и Евгений – твой утешительный приз? – Нет! – уверяет Микки. – Просто… всякое дерьмо случилось, и я расставил приоритеты или что-то типа того, – он пренебрежительно отмахивается рукой. Глаза Светланы расширяются, когда она понимает, в чем дело. – Из-за твоего отца? Больница? Блядь. Игги. – Нет, – твердо говорит Микки, но по ней видно, что она ему не верит. – Дай мне с ним поговорить, хорошо? Светлана на русском говорит что-то малышу, указывая на Микки через стекло. Евгений обращает свои большие голубые глаза на отца, которого он никогда не знал. Микки отбрасывает всякую гордость и опускает трубку, чтобы скорчить рожицу. Ребенок хихикает, и он делает это вновь. Слишком скоро звучит сирена. Светлана искренне улыбается ему. Улыбка выглядит странно на ее лице. – Мы вернемся, – уверяет она. – Через две недели. Микки выдыхает, кивая. Две недели. Еще две недели. Он может сделать это.___________________________
Светлана Вдох – резко. Выдох – медленно. Боль накрывает ее волной. Начинаясь с малого и поднимаясь, поднимаясь, пока не достигнет своего пика, только чтобы вновь обрушиться вниз. Схватки не так уж и ужасны. Каждые восемь минут или около того, надоедливо, но вполне терпимо. Пока. Говорят, что второй, третий и дальнейшие дети появляются куда быстрее старших братьев и сестер. С Евгением она провела весь день и всю ночь в агонии. Окруженная другими проститутками, но все равно что одна. Со вторым ребенком – восемнадцать часов. Держа за руку женщину, которую даже не знала. В этот раз все будет по-другому. Было несложно решится завести еще одного. Евгений был чудовищной случайностью. Другой ребенок – необходимостью. Но этот… желанный обоими родителями, чем мало кто из нынешних детей может похвастаться. Светлана всегда представляла, что у нее будут дети. Это то, что, по ее мнению, спят и видят все маленькие девочки. К слову, о снах, теперь они на английском. Прошло почти десять лет с тех пор, как она говорила на своем родном языке с кем-то из своих. Иногда это почти что заставляет ее ностальгировать по тем временам, когда она была проституткой. Почти что. Она рада, что у нее есть Евгений, хотя он и говорит на русском со странным американским акцентом. Без него ее родной язык мог бы загнуться окончательно. И эта новая малышка, которая придет в этот мир сегодня или завтра, тоже непременно будет обучаться языку своей матери. Может, однажды все вместе они навестят ее родину, то место, где выросла Светлана. Она, ее дети, ее муж. Она думает о том, что возможно в какой-то момент любила его. Они оба были втянуты во что-то, чего никто из них не хотел. Просто пытаясь выжить. Он нормально относился к ней, смотрел на нее своими испуганными глазами, стоило ей только потереться о него. Мужчина, который обеспечивал ее, давал крышу над головой и сытый желудок, никогда не поднимал на нее руку…и ей даже не приходилось трахаться с ним? Ну, а что было не любить-то? Но пришел оранжевый мальчик и разрушил все, как он это любит. Она не особо хорошо помнит день, когда все они встретились, и рада этому. Но иногда во сне она все равно видит лицо своего мужа тогда – окровавленное, испуганное. Влюбленное. Если она могла распознать это тогда, то чему удивляться сейчас? Она должна была немного больше верить в этих двоих. Ведь однажды Йен заботился о Евгении, словно тот был его собственным ребенком, хоть и убежал с ним потом. И его таблетки от сумасшествия теперь неплохо работают. И Микки… Миша, как она привыкла его называть (Микки – это мышь, а не имя взрослого человека, кроме того, оно звучит еще более нелепо с ее акцентом). Он проглотил свою гордость и попросил снова принять его в семью много лет тому назад. Она уверена, что ему было просто одиноко, он жалел себя из-за того, что произошло с Йеном и его отцом. Но посмотрите на него сегодня. Она действительно может видеть, что он ставит Евгения на первое место. Даже несмотря на то, что вернулся Морковкин. И нет, она не удивлена, что они снова вместе. Ей стоило только раз взглянуть на лицо Йена около года тому назад, когда она увидела их вместе в Алиби в первый раз, и она уже знала. Больше всего ее удивил Микки. Он держался куда дольше, чем она могла предположить. Она думает, что это как-то связано с тем другим мужчиной из тюрьмы, и еще как-то с чувством собственного достоинства. Видит Бог, она бы не приняла своего любовника назад, пройди она через то, через что прошел Микки. Но как говорится, сердцу не прикажешь. Еще рано, но обычно они к этому времени уже поднимаются наверх, когда Йен работает в дневную смену, потому что теперь ее муж не способен хорошо без него спать. Она знает, что они еще внизу вместе, потому что расписание Йена отмечено на календаре возле черного хода – это те дни, которые он проведет в доме. Это их компромисс, предложенный Микки, когда он вошел через дверь после ночи, проведенной с его любовником. Он усадил ее за этот самый стол, за которым она сидит сейчас, чтобы спросить, может ли Йен оставаться на ночь хоть иногда. Ему не нравилось оставлять свою жену и ребенка дома одних, сказал он. Но Морковкин тоже был ему нужен. Только по тем дням, когда Йен работал стандартную смену. Он все еще будет ужинать дома со всей семьей (иногда и с Йеном тоже, что хорошо, потому что Евгений его любит), помогать Евгению с домашней работой. Только вот он будет спать с Йеном в своей спальне. И Светлана согласилась. Микки заслужил это. Но она все равно беспокоилась. – И что ты будешь делать, если он опять уйдет? – спросила она его. – Он не уйдет. – Как ты можешь быть в этом уверен? – Я знаю это, – и после долгой паузы он тихо добавил. – Если он уйдет опять, то я никогда не позволю ему вернуться. Она знает, он думает, что говорит искренне, но она в этом не уверена. Она надеется, что им никогда не придется проверять это. Если их к этому времени еще нет на кухне, то, возможно, они трахаются. Она довольна тем, что между спальнями наверху и спальней Микки в подвале достаточно места, чтобы она не слышала никаких звуков. Стены в этих старых домах, как и в доме ее детства в Смоленске или в старом доме Милковичей, толщиной с бумагу, хотя эти двое всегда были тихими любовниками. Иногда она завидует им. Она не трахалась ни с кем – ни с женщиной, ни с мужчиной – с тех пор как забеременела, а они могут заняться этим, когда им заблагорассудится. Иногда она скучает по Кеву и Ви. Она не может ждать больше. Ей нужно, чтобы Морковкин отвез Евгения в школу, пока Микки будет отвозить ее в больницу. Она поднимает себя со стула и медленными шагами спускается в подвал. Ей кажется, что если она будет двигаться слишком быстро, ребенок выскользнет из нее – все внутри нее сдавливает. Если бы это так работало. Схватки нарастают по мере ее приближения к закрытой двери подвала, и боль заставляет ее толкнуть дверь куда сильнее, чем она рассчитывала. Они все еще лежат в кровати, слава богу, не трахаясь, а Микки матерится и инстинктивно защищается от превосходящего по размерам тела Йена, задыхаясь от неожиданности. – Тише, – шепчет ему Йен, поглаживая рукой по спине. – Что случилось? – требует ответа Микки. Схватка отпускает, и она подавляет ухмылку, видя, как хмурится Йен, когда внимание Микки мгновенно переключается на его жену. – Тебе больно? – Сегодня родится ребенок, – объявляет она. – Что? – говорит Микки, когда Йен выдыхает, – правда? – Схватки каждые семь минут, – сообщает она им. – Воды уже отошли? – спрашивает Йен, перелезая через Микки, чтобы добраться до нее. – Еще нет. Но давит сильно, – она ударяет его по руке, которую он пытается положить ей на живот. – Вот дерьмо, – говорит Микки. – Блядь, – он пробегает рукой сквозь волосы. – Все будет хорошо, – говорит Йен им обоим. Он на ходу начинает надевать джинсы, которые валялись на стуле. – Просто дайте мне позвонить на работу, и мы поедем в больницу, – он натягивает рубашку. – Я дам Еву налички, и, может, он сходит к игровым автоматам после школы, пока Фиона не освободится, – он прекращает надевать носки, и поднимает взгляд на них. – Что? – Но у тебя же работа? – спрашивает Микки. Йен смеется. – Очевидно, что сегодня я не работаю. Микки и Светлана переглядываются. Неужели Микки не рассказал ему о плане? Микки потирает шею. – Слушай, мужик, ты иди на работу, придерживайся своего графика, и ты сможешь подъехать, когда закончишь. Я тебе напишу, когда это наконец произойдет. У Йена отпадает челюсть. – Но я не освобожусь до шести. – Отлично, – восклицает Микки с притворным энтузиазмом, – Ребенок должен уже появиться к тому времени, да, Света? Она кивает. – Так будет лучше, – говорит она Йену, пытаясь сделать так, чтобы ее тон звучал успокаивающе, но вместо этого она сгибается пополам, когда давление в ее матке нарастает еще быстрее, чем раньше. Микки срывается с кровати и приземляется рядом с ней. – Хочешь присесть? – Нет, – выдыхает она. – Не так больно, когда я стою. Он дает ей сжать его руку, пока боль не отпускает. – Черт, Света, – говорит он. – Это еще ничего, – сообщает она. – Будет хуже. Йен кашляет. – Тогда я подниму Евгения? Микки кивает. – Ага, спасибо, – у Светланы он спрашивает, – хочешь наберу тебе ванну, пока собираю вещи и звоню Кеву? – Да, – вздыхает она. – Пожалуйста. – Поверить не могу, что ты спустилась, – отчитывает он ее. – Могла бы позвонить. Йен мешкается в дверях – на его руке рабочая сумка. – Тогда отлично, – говорит он. – Удачи. И он с грохотом поднимается по лестнице. – Он злится, – говорит Светлана своему мужу, пока они медленно поднимаются наверх. Мяч для боулинга в ее животе словно пытается выпасть на каждой новой ступеньке. – Сейчас речь не о нем, – отрезает Микки. Еще одна схватка настигает ее на кухне, и Микки беспомощно смотрит на это, с тревогой стиснув зубы. – Мам, – говорит заспанный Евгений, появляясь рядом с ней, когда ее отпускает. – Йен сказал, что сегодня родится ребенок. – Не беспокой сейчас свою маму, – приказывает Микки сыну. – Ей нехорошо. – Я в порядке, – настаивает Светлана, когда видит, как в беспокойстве расширяются глаза Евгения. – Завтракай и отправляйся в школу. – Что? Я не могу пойти? – Это дело взрослых, приятель. Йен привезет тебя вечером. Да ведь? – Микки смотрит через плечо Евгения туда, где в дверном проеме стоит Йен. – Ага, – говорит Йен, глядя больше на Евгения, чем на Микки. Сейчас не время беспокоиться о мелочах. Микки помогает ей дойти до ванной комнаты и наполняет ванну водой. – Я собираюсь позвонить Кеву. Твоя сумка готова? Она кивает – схватка начинает нарастать. Она держится за Микки и качается взад-вперед. Когда все наконец проходит, Микки снова начинает дышать, а затем отводит глаза, когда она снимает свою ночнушку. – Скоро ты увидишь вещи пострашнее, – предупреждает она, медленно опускаясь в воду. – Неа. Встану у твоей головы и не двинусь с места. – Они все так говорят. – У тебя много отцов твоих детей, о которых я не знаю? – дразнит он. Затем выходит из комнаты, оставляя дверь приоткрытой, чтобы услышать, если она позовет. Пока она ждет, ее настигает еще две схватки, но теплая вода притупляет боль. Вскоре возвращается Микки. – Кев здесь. Ты готова? Хоть одна женщина бывает готова к родам? думает она, пока медленно одевается. Поездка до больницы ужасна. Она может поклясться, что Кев специально едет по кочкам, а еще ей приходится ехать сидя, что усиливает боль. Когда они наконец приезжают в больницу, она отмахивается от кресла-каталки, в которое ее пытается посадить медсестра, и Микки срывается «Ей, блядь, нравится стоять, понятно?» Она отказывается от эпидуральной анестезии. Женщины в России не используют обезболивающие при родах. *** Микки смотрит на нее так, будто она сошла с ума, но ничего не говорит, просто держит ее за руку, когда ей это нужно. Он хороший партнер в родах. **** Она знает, что все вот-вот случится, когда начинает терять нить времени. Облегчение между схватками незначительно. Они все усиливаются и усиливаются, одна сменяет другую. Ее вырывает один раз. Она хочет умереть. Она хочет, чтобы Микки умер. Она требует, чтобы этот ребенок выходил немедленно. А затем спокойствие. Ее тело готово. Время тужиться. В основном он молчит. Держит ее за ногу и иногда бормочет что-то. Он смотрит, хотя и говорил, что не будет. Светлане плевать. Если ее мертвый отец или даже мертвый отец Микки войдет через эту дверь, ей будет плевать. Она делает вдох. Тужится. Выдыхает. Снова. И снова. – Ребенок выходит лицом к животу, – говорит ее доктор. – Вот почему мы продвигаемся так медленно. – Что происходит? – требует ответа Микки. – Что-то не так? – Ребенок выходит лицом вперед. Это тяжелее для матери. Не волнуйся, папочка, все в порядке. Она снова концентрируется. Сосредотачивается на потуге. Это будет ее последний ребенок. Последний раз, когда она почувствует облегчение от того, что ребенок покидает ее тело, радость, когда новорожденного положат ей на грудь. – Головка показалась, – говорит доктор. – Господи, блядь, боже, – выдыхает Микки. – Света, у нее волосы. Дохера волос. – И последний большой потуг, мама! Пусть вылезут плечики! Светлана вкладывает все силы, что у нее есть. И в награду ей с мокрым выскальзыванием исчезает давление, и ее муж бурно восклицает. – Вы были правы, это девочка! – радуется доктор, и Микки снова вопит. На ее груди, дрожа и плача, лежит прекрасный ребенок. Светлана плачет, пока Микки перерезает пуповину. – Миша, – говорит она ему. – Миша. Микки поворачивается к ней. Его глаза влажные, а руки трясутся, когда он благоговейно касается ребенка. – Спасибо, – говорит он ей. – Блядь. Спасибо тебе.___________________________
Микки: год пятый Уилсон взмахом руки зовет его в свой офис, где он сидит за своим рабочим местом – руки сложены на столе – и глядит на него с нежностью. – Что нового? – спрашивает Уилсон. – Я хз, вы меня сюда позвали, припоминаете? Уилсон снова улыбается. – Вы пиздец как меня пугаете. Сэр. – Не хочу ничего об этом слышать сегодня, Микки. Сегодня хороший день. Микки тупо смотрит на него. – И почему? – Я просто хотел сказать, что ты далеко продвинулся за год. Микки сглатывает. – Горжусь тобой, – сообщает ему Уилсон. – Поднял себя с самого дна после… – ему хотя бы хватает милосердия не заканчивать предложение. – Снова сфокусировался на своей семье, получил свой аттестат. – Еще об этом не слышал, – бормочет Микки. – Только что услышал, – Уилсон кидает ему пухлый конверт. – Поздравляю! Ты прошел. Микки рассматривает его. – Вы его открыли. Уилсон пожимает плечами. – Даже результатам экзаменов не гарантирована здесь неприкосновенность. Микки вынимает бумаги. – Едва прошел по обществознанию, – замечает он, хмурясь. – Зато зацени результат по математике, а? И чтение? Твое бесконечное сидение за книгами дало плоды. Микки пожимает плечами. Они с Трэвом просто прорабатывали весь список литературы старшей школы, пока… да. Он так и не закончил «Над пропастью во ржи». – Это достойные результаты, – перебивает его мысли Уилсон. – Ты должен ими гордиться. Они помогут тебе получить работу в реальном мире через несколько лет. Микки всматривается в результаты немного дольше. Он итак гордится, немножко. – Как бы, эээ, мой пацан уже здесь, – извиняющимся тоном сообщает ему Микки. Конечно приятно греться в лучах похвалы Уилсона, но ему нужно успеть на встречу. – Иди! Я не собираюсь отнимать тебя у твоего ребенка. Но расскажи ему хорошие новости, ладно? Он сразу же, как только его вызывают, заходит в комнату для визитов и видит, что присутствует только Светлана. – Где ребенок? – как только садится и поднимает трубку спрашивает он. – Футбольная тренировка, – отвечает она ему, посылая ему воздушный поцелуй в приветствие, как она всегда делает. Он прекратил говорить ей заканчивать с этим дерьмом где-то в районе пятого визита. – Что, блядь, шестилетка может делать на футбольной тренировке? – ворчит он. Теперь он не увидит ребенка еще две недели. – Тренируется играть в футбол, – сообщает ему Светлана, закатывая глаза. Глаза Микки наоборот возвращаются на место. – Ну, хотя бы передай ему привет от меня, ладно? – Конечно, – ухмыляется она ему. – Что-то еще? – Ага…эээ.. ты можешь сказать ему, что я не совсем кусок дерьма. Я получил свой аттестат, – он прикрывает свою довольную улыбку рукой, но улыбка быстро исчезает, когда Светлана непонимающе хмурится. – Что за аттестат? ***** Из-за того, что приходится объяснять, что это значит, делиться новостью уже не так радостно. – Это значит, что я прошел тест по программе старшей школы. Это что-то типа школьного диплома, но без всего этого школьного дерьма. – А, да. Теперь я понимаю. Ты сделал это здесь? – она кажется искренне удивленной и слегка впечатленной. – Да тут нехуй больше делать, – пожимает он плечами, изображая безразличие. Она кивает. – Ну и хорошо. Ты должен этим гордиться. – Какая разница, – Микки неловко перекрещивает ноги – былой энтузиазм исчезает. Светлана стучит одним пальцем по стеклу, чтобы он поднял на нее взгляд. – Я горжусь. Может, ты прав. Может, в конце концов, ты не кусок дерьма. – Ага, может, – он чувствует, что, возможно, покраснел. Она улыбается ему, и он улыбается в ответ.___________________________
Йен Он молча психует в комнате ожидания с остальными Галлагерами и Боллами. – Долгие роды? – Лип тяжело садится рядом с Йеном. – Уже больше двенадцати часов, – вздыхает Йен. Йен уже сходил на работу и вернулся домой (к Микки домой), и они с Евгением даже успели заехать за бургерами по пути, но ребенка все еще нет. Лип кивает, а затем, когда повисает напряженная тишина, поднимает взгляд на Йена. – Так что, ты серьезно думал, что будешь там с ними? – спрашивает Лип. – Из-за этого ты такой злой? – В общем, нет, но… я не знаю, он хотя бы мог изобразить, что я ему нужен. Лип снова кивает и чешет подбородок. – Слушай, они же решили провернуть все это с ребенком задолго до того, как ты вернулся в их жизни, так? И сколько прошло, пара недель? Вы, ребята, по сути-то к этому моменту еще просто трахаетесь. Йен раздумывает над тем, чтобы ударить Липа по лицу, но ограничивается яростным взглядом. – Нахуй иди. У нас эксклюзивные отношения. Лип безразлично пожимает плечами. – Да неважно, мужик. Ты же знаешь, я не большой поклонник Микки, так что если я говорю тебе не спускать на него всех собак, то это значит, что ты, скорее всего, передергиваешь. Йен не хочет задумываться над этим, особенно учитывая тот факт, что это высказал Лип, но какое-то здравое зерно в его словах есть. – Какого хера ты тут делаешь? – спрашивает он. Будто Лип может просто захотеть посидеть в больнице в ожидании рождения ребенка Микки. – Ну, нечего больше делать было. Йен качает головой. – Какое-то жалкое ты влачишь существование. Лип просто ухмыляется. – Господи, вы все здесь собрались? Внезапно наступает тишина и все поворачиваются, чтобы увидеть в дверном проеме комнаты ожидания Микки. Он выглядит утомившимся. На грани слез. Счастливым. Таким, каким его Йен еще никогда не видел. У Йена перехватывает горло. – Это девочка, – сообщает он – голос хриплый от всех эмоций в нем. Комната взрывается радостными криками, Ви и Фиона бросаются обнять Микки, и он едва не падает под их напором. – Как они? – спрашивает Кев. – Мы можем ее увидеть? – орет Карл. – Неа, пока нет, – Микки выпутывается из рук женщин и потирает шею. – Сначала Ев и Йен, ладно? Лип отправляет один из своих знаменитых надменных взглядов Йену, который встает, чтобы последовать за подпрыгивающим Евгением по коридору. Йен обрадован и пристыжен. Позже ему придется загладить вину перед Микки. Микки подталкивает Евгения вперед в комнату, а сам стоит посреди коридора, и из-за выражения на его лице Йен тоже останавливается. – Мик, – говорит Йен и притягивает его к себе. Руки Микки охватывают его словно тиски. Йен думает, что никогда они еще так крепко не держались друг за друга. Плечи Микки трясутся, когда он зарывается лицом в плечо Йена. Затем он заставляет себя отстраниться. – Идем. Евгений свернулся калачиком около матери, уставившись на невероятно маленький комочек в руках Светланы. – Она такая хорошенькая, – воркует он, гладя ее по щеке одним пальцем. Светлана вся в поту, измождённая и счастливая. Она радостно улыбается Йену и Микки, когда те заходят в комнату. – Красавица, – соглашается Йен. Она очень похожа на Евгения. – Отличная работа, Светлана. – Не смогла бы сделать этого без Миши, – говорит она, мягко улыбаясь Микки. Микки краснеет. – Хватит прихватизировать ребенка, лады? – и он тянется за своей дочерью. Вид того, как Микки с любовью держит свою новорожденную дочь, трогает Йена. Он смаргивает слезы, когда Микки встречается с ним глазами. Микки протягивает ее Йену, и тот с готовностью берет ее на руки. – Ого, – говорит Йен. Это все, что он может сказать. Вскоре остальные присоединяются к ним, и все толпятся в одном месте так, что становится сложно дышать к большому недовольству медсестер. Кев, Карл и Микки исчезают на пятнадцать минут и возвращаются вместе с запахом сигарет. И Микки и Светлана быстро теряют всю энергию, и Светлане не терпится воссоединиться со своей дочерью, Йен легко это замечает. Он выводит полных энтузиазма гостей из комнаты, пока там снова не остаются они вчетвером и ребенок. – Давайте выдвигаться, ребята, – тихо говорит Евгению и Микки Йен. – Светлана выглядит измотанной. – Я остаюсь здесь на ночь, – отвечает ему Микки, сонно потирая глаза. – Можешь остаться с ребенком на ночь в доме? – О, – говорит Йен. Он не должен быть этому удивлен. Конечно же Микки останется здесь. Это то, что делают молодые отцы. – Хочешь, чтобы я привел его сюда с утра? – Ага, – говорит Микки в тот же момент, когда Светлана говорит: «Нет». – У Евгения школа, – настаивает Светлана. – После школы будет куча времени для визитов. Евгений, конечно же, спорит, но Светлана не отступает, и вскоре они неохотно уходят вдвоем. Микки провожает их, чтобы скурить сигарету. – Спасибо, что заботишься о Еве вместо нас, – говорит ему Микки. – Конечно. Люблю вас, ребята, – Евгений и Микки одаривают его одинаковыми взглядами довольного смущения. – Слушайся Йена, – наказывает Микки, взъерошивая волосы у Евгения на макушке. Он кладет руку на локоть Йену. – Увидимся завтра. Евгений, должно быть, улавливает настроение Йена, потому что поездка домой проходит в тишине. Евгений идет в кровать без всяких пререканий, а Йен направляется в спальню Микки в одиночестве. Утром Евгений просит Йена позволить поехать с ним в больницу вместо того, чтобы идти в школу. – Йен, мне только совсем чуть-чуть удалось подержать ее вчера! Все остальные не отдавали ее. – Я знаю, приятель, но мама сказала, что ты сегодня должен идти в школу. Я сказал ей, что завезу тебя к трем часам. – Папа сказал, что можно, – напоминает ему Ев, апеллируя к слабости Йена. – Прости, но мама главнее папы. – Я расскажу папе, что ты не стал на его сторону, – игриво дразнит Ев. – Не забудь и маме рассказать. Заработаю себе очков. Оставив Евгения в школе, Йен спешит в больницу. Он вообще-то не был приглашен, но сегодня у него выходной, и он просто не может игнорировать зов своего сердца, будто бы ему просто нужно быть рядом с Микки и малышкой. Он тихо стучит в приоткрытую дверь с номером комнаты, который ему сообщили в родильном отделении, а затем аккуратно заходит. Он отводит взгляд, когда видит, что Светлана сидит на кровати и кормит ребенка, практически полностью обнажив грудь. – Привет, – говорит он, неловко потирая шею. – Я могу зайти позже. – Не глупи. Ты же уже все видел тогда, с Евгением, да? Тебе нужно снова к этому привыкнуть, если ты собираешься быть рядом. Йен кивает. – Где Мик? Светлана указывает на диван, стоящий вплотную к стене, на котором на спине спит Микки – лицо закрыто рукой. – Ой, блин, – шепчет Йен. – Да все в порядке. Медсестра заходила минут двадцать назад, и он даже не шелохнулся, – говорит Светлана нормальным голосом. Йен рассматривает Микки. – Думаю, так крепко он еще никогда не спал, – любой шум обычно будит Микки, он всегда готов драться или бежать. – Можно подумать, что это он рожал ребенка, – нежно поддразнивает она. – Я хочу с тобой поговорить, – обращается она к Йену – тон сразу становится жестче. – Он делал все, чтобы не оставлять нас наедине эти последние несколько недель. Но теперь мне выпал шанс. – Я знаю, что ты скажешь, – торопливо начинает Йен. – Я никуда не уйду. Даже если ты попытаешься разлучить нас. Светлана усмехается. – Ты плохо обо мне думаешь. Я просто хочу видеть его счастливым. И пока ты делаешь его счастливым – у нас проблем не будет, – она немного наклоняется вперед – ребенок все еще у ее груди. – Но если настанет день, когда ты снова причинишь ему боль, я убью тебя, и это будет больно. Йен сглатывает. Светлана поднимает свои резко очерченные брови на него, затем отстраняет ребенка от груди и поправляет рубашку. – Я приму душ. Ты присмотри за ребенком, – она протягивает ему крошечный сверток, который мягко посапывает под изящной розовой шапочкой. Йен инстинктивно делает шаг вперед и берет ее у Светланы. Она еще красивее, чем он запомнил. Личико сморщено во сне, она выглядит совсем как Микки. Светлана аккуратно встает с кровати и плетется к ванной, морщась. – Вы уже выбрали имя? – спрашивает Йен до того, как Светлана исчезнет в ванной. – Он хотел подождать тебя, перед тем как решить. Дверь с щелчком закрывается позади нее, а сердце Йена переполняется эмоциями. Микки хочет, чтобы он поучаствовал. Йен сидит в кресле-качалке около дивана Микки и любуется на маленькую девочку в его руках. Наверное, для Евгения уже слишком поздно, но, может, эта малышка когда-нибудь назовет его папой. Микки с резким толчком просыпается, пугая Йена, который в свою очередь слегка дергает ребенка, но она продолжает спать. – Привет, Микки, – мягко говорит Йен, пока Микки приходит в себя. Микки разворачивается на голос Йена и его плечи расслабляются. – Как долго я был в отключке? – он сонно трет глаза. – Не знаю. Как минимум час. – Как она? – Микки смотрит на свою дочь. – Превосходно, – говорит Йен. – Хочешь подержать? – Неа, мужик, – отказывается Микки. Он мечтательно смотрит на Йена с ребенком. – Ты выглядишь хорошо с моим ребенком на руках. – Да? – улыбается в ответ Йен. – Светлана сказала, что вы все еще выбираете имя. – Ага. Что ты думаешь об имени Надежда? Йен морщит нос. – Что? – На-деж-да, – медленно артикулирует он. – Но мы будем звать ее Надя. – Надя, – повторяет Йен. Он опускает взгляд на ребенка в своих руках. Затем стягивает розовую шапочку и пробегает пальцами сквозь мягкие темные волосы. – У Евгения тоже были такие волосы. Затем они стали совсем светлыми, а потом снова стали темными. Помнишь? Микки пожимает плечами и опускает взгляд в пол, а Йен чувствует себя немного виноватым. – Она выглядит как Надя, – говорит Йен, меняя тему. – Ага, – через мгновение соглашается Микки. – Я тоже так думаю. – Повтори ее имя еще раз. Микки повторяет в этот раз еще медленнее. – Означает надежду,****** – сообщает он Йену, наклоняясь вперед, чтобы погладить малышку по щеке. Это все решает для Йена. Что этот ребенок, если не надежда? – Привет, Надя, – говорит Йен ребенку. – Ей нравится. – Правда? – смеется Микки. – Все в порядке? – спрашивает Светлана позади них. Она переоделась в треники Микки и топ для кормления. – С Надей все отлично, – улыбаясь, сообщает ей Микки. – С Надей? – довольно приподнимает брови она. – Ну, если ты так говоришь. Микки потягивается. – Пойду приму душ. – Почему бы тебе не съездить ненадолго домой? Поспишь в кровати, пообнимаешься с оранжевым мальчиком? – предлагает она. – И оставлю тебя? – Микки выглядит немного оскорбленным этим предложением. – Иногда матери просто нужно получше узнать свою дочь, – говорит ему Светлана. – До того, как сюда примчится весь цирк. Микки неуверенно смотрит на Светлану, потом на Йена и наконец на Надю. Йен надеется, что он не выглядит умоляюще. – Только на пару часов, – соглашается он. – Если ты уверена, что ты будешь в порядке. – Может, наконец удастся поспать, – пожимает плечами Светлана. – Не слыша, как ты храпишь на этом диване. – Отвали, я не храплю, – пропевает он, бережно забирая Надю из рук Йена. – Папа скоро вернется. Не начинай ходить или говорить, пока меня не будет, ладно? Микки целует сначала Надю, потом Светлану, а затем неохотно направляется к двери – Йен идет за ним по пятам. – Позвонишь мне, если… – Да! – Светлана закатывает глаза, но улыбается. – Принеси мне бургер. Еда здесь дерьмовая. Микки припадает на плечо Йена в поезде всю дорогу домой. – Так блядски устал. Ноги болят от стояния на одном и том же месте двенадцать ебанных часов подряд. – Приедем домой, и я сделаю тебе массаж, – бормочет Йен в ухо Микки, наслаждаясь тем, как Микки ерзает и краснеет в ответ. Когда они возвращаются в дом, Йен ведет Микки по лестнице в подвал прямиком в спальню. – Снимай одежду и ложись на кровать. – Не думаешь, что мне лучше сначала помыться? Я, наверное, весь в плаценте и еще какой-то херне. – Можешь помыться сейчас, если хочешь, но после тебе тоже придется это сделать. Микки закусывает губу и приподнимает брови. – После? У тебя большие планы? – Ага, – Йен трогает себя через джинсы. – Очень большие. Микки ухмыляется. – Много о себе думаешь? – Никогда не слышал, чтобы ты жаловался, – дразнит в ответ Йен. Микки похотливо улыбается в ответ, но кряхтит, стягивая рубашку и джинсы. – Мне кажется, что я сейчас ни на что не гожусь. – Я же говорил. Ложись, и я позабочусь о тебе. Он толкает Микки на кровать. – Ляг на живот. Я не собираюсь… я просто разомну тебе спину, – пока, думает он, потому что он определенно намеревается трахнуть эту задницу позже. Может, если он расслабит его достаточно, то Микки разрешит снова поставить его на четвереньки. В последний раз это пришлось ему не по вкусу. А Йен соскучился по зрелищу того, как его член входит и выходит из этой задницы. Микки прячет руки под подушку и закрывает глаза. Йен начинает с плеч Микки, и первое же прикосновение заставляет Микки застонать. Член Йена реагирует на звук, но он игнорирует его, постепенно продвигаясь вниз через напряженные мышцы лопаток Микки к его пояснице. Он пропускает задницу Микки (позже) и прорабатывает заднюю часть бедер Микки – по одному за раз. Вниз через икры, наконец добираясь до его ступней. – Блядь, – стонет в подушку Микки. – Нравится? – голос Йена выходит куда более хриплым, чем он планировал, но трогать тело своего парня и слушать звуки удовольствия, которые он издает, что-то, что действительно заводит Йена. Микки приподнимается на локтях, чтобы поправить себя. – Массаж ног заводит тебя, Мик? – дразнит Йен, сильнее проходясь костяшками пальцев по напряженному участку. – Мгм, – артикулирует Микки. – Когда ты этому научился? – Ходил как-то на курсы массажа. Ну, те, что для взрослых. – Почему? Йен колеблется – пальцы замирают. – Это была идея бывшего, – признает он. – Это должно было нас сблизить. – Как вижу, это сработало, да? – дразнит Микки, по-видимому, не затронутый признанием Йена. – Но, ты, как бы, пропустил место, – и он немного приподнимает задницу. – О, нет, я не пропустил, – уверяет его Йен. – Я его приберег, – он видит морщинки в уголке глаза Микки, и это говорит Йену, что он улыбается. – Приступай уже, массажист. – Терпение, – Йен стягивает джинсы и боксеры с небольшим усилием из-за его эрекции, а затем стягивает боксеры Микки и садится на его бедра. – Тебе удобно? – Думаю, да, – стонет Микки. – Поговори со мной. Йен улыбается. – Я люблю тебя, – начинает он. Микки застенчиво закрывает голову своей рукой. – Я люблю твою задницу, – добавляет Йен, продолжая массаж и слегка потираясь. Слова и действия Йена быстро становятся куда более неприличными, и вскоре Микки уже приподнят на локтях, а Йен двигается вперед и назад, продолжая болтать. Для него в новинку быть настолько говорливым во время секса, но ему это нравится, особенно из-за того, как это воспринимает Микки. Это его успокаивает. После Микки курит, пока Йен перелистывает фотографии Нади, которые Микки сделал вчера. Он зависает на одной: Микки и Светлана лежат вплотную на больничной кровати – ребенок между ними. – Значит, ты и Светлана, – говорит он. Микки выпускает облако дыма. – Я и Светлана что? – его тон заметно более резкий. – Кажется, что вы действительно близки, вот и все. Микки усмехается. – Она мать моих детей. Ты бы предпочел, чтобы мы вцепились друг другу с глотки, сражаясь за опеку или еще хрен пойми что? Йен хмурится. – Нет. Думаю, я просто… возможно, ревную. Микки вынимает изо рта сигарету и разворачивается к нему лицом. – Послушай, Света была рядом, когда я нуждался в ней, вот и все. Она дала мне шанс и помогла разобраться с кое-каким дерьмом, – он не произносит это с упреком, но вина Йена трансформируется в гнев, и его рот реагирует прежде чем успевает мозг. – Значит, что, теперь ты будешь тыкать меня лицом в то, что меня не было рядом, в отличие от нее? – огрызается он. Микки приподнимает брови. – Я никого никуда не тыкаю. Это просто факты, Йен. Йен опускает взгляд на одеяло вокруг его талии. – Послушай, – продолжает Микки твердым голосом. – Ты подписался на все это дерьмо. Ты знал, что семья будет на первом месте, и ты сказал, что согласен на это. – Да, я думал, что буду твоим партнером. Равным. А не томящимся на задворках, пока вы живете одной большой счастливой семьей. Глаза Микки расширяются. – Так, что ты говоришь? – спрашивает он ломающимся голосом. – Ты говоришь, что хочешь выйти? – Нет! – Йен берет лицо Микки в ладони. – Нет, – вздыхает он и снова отстраняется. Микки выглядит так, будто пытается не заплакать. – Я просто не ожидал, что это будет настолько сложно, – наконец признает он. Микки долгое время ничего не говорит, и Йен смотрит, как он сжимает и разжимает челюсть. – Я не знаю, что сказать тебе, мужик, – наконец говорит он. – Я хочу, чтобы мы были равными, или что ты там, блядь, сказал, но, возможно, какая-та часть меня еще к этому не готова. Йен кивает и тяжело сглатывает. Микки колеблется, но затем протягивает руку, чтобы провести ею сквозь волосы Йена. – Я люблю тебя, – мягко говорит он. – Мы со всем разберемся, ладно? Слезы покалывают уголки глаз Йена. – Хорошо, – соглашается он. Микки наклоняется и целует его. – А теперь давай, блядь, поспим, пока еще можем, – шутливо приказывает Микки, нежно проводя большим пальцем по щеке Йена. – У нас есть ребенок, к которому нам нужно вернуться.