Утешение
Микки: год первый Микки тяжело падает на стул, с трудом сосредотачивая взгляд на Уилсоне. Уилсон выбрал неудачный момент, чтобы позвать Микки к себе в кабинет. Тот кольнулся какой-то хуйней, и эта хуйня совершенно не помогает унять жгучую боль в его груди. Уилсон пристально смотрит на него. – Правда? Даже не попытаешься это скрыть? – Скрыть что? – кидает он в ответ, вызывающе поднимая подбородок, из-за чего мир начинает вращаться. – Мог бы сразу отправить твою задницу в строгач, – ухмыляется Уилсон. – Даже бы не пришлось мочу проверять. – Не сделаете этого. Я вам, блядь, слишком нравлюсь, – дразнит Микки. У Уилсона сложилась репутация человека, который не нянчится с заключенными. Но, по какой-то причине, Микки – исключение из правил. Не то, чтобы он жаловался. Жизнь Микки теперь куда легче, когда есть кто-то, кто на его стороне. В первый ебанный раз. – Черт меня побери, но это так, – хмуро признает Уилсон, пробегая рукой по своим темным с проседью волосам. – Хотя ты еще та боль в жопе, – вздыхает он. – Я вижу тебя насквозь, знаешь? Ты изображаешь крутого мужика. Ты хочешь быть крутым мужиком. Но ты мягкий, здесь, – он прижимает палец к своей груди, прямо над сердцем, и Микки инстинктивно морщится, расчесывая зараженную татуировку на том же самом месте. Он был обдолбан, когда сделал ее, но был трезв, когда покупал и собирал запасы, так что, если честно, у него нет никаких оправданий. Кроме того, что он гребанный идиот. Гребанный безмозглый идиот. Но тогда это казалось правильным. Чем-то, что будет каждый день напоминать ему о причине, по которой он здесь оказался. Способом показать Йену, чем он был для него, всегда будет. Единственным важным человеком в его жизни. Но этот человек посмотрел ему в лицо и рассмеялся. Ему заплатили за визит, он, по-видимому, начал принимать свои лекарства (и за это пусть идет нахуй), а потом соврал Микки в лицо, когда Микки попросил ждать его. Йен не собирается ждать. Микки знает. Так что да, Микки мягкосердечный. Педик высшей категории. – Что ты еще наделал? – внезапно спрашивает Уилсон. – Кроме ебучего трипа, через который ты сейчас проходишь. Точно, ебучего. И он готов повторить, если это заглушит боль в его груди в прямом и переносном смысле слова. – Покажи мне, – требует Уилсон, и когда медлительные руки Микки не двигаются достаточно быстро, Уилсон огибает стол и собственноручно срывает пуговицы с комбинезона Микки. Микки морщится, когда ткань исчезает, открывая взору налившеюся кровью татуировку, которой он заклеймил себя несколькими неделями назад. Уилсон долгое время смотрит на тату. – Йен Галлагер, – наконец вслух читает он, вглядываясь в лицо Микки. Микки вызывающе держит его взгляд. – А я-то думал, что у тебя есть чувство самосохранения, – он медленно качает головой: туда-сюда. – Ты из-за этого такой разъебанный? Микки пожимает плечами. Он чувствует, как слезы покалывают глаза. Господи, блядь, боже, это не может происходить. Он сваливает все на плохую наркоту. Уилсон вздыхает, пока Микки моргает. – Я отправляю тебя в изолятор на ночь, чтобы ты протрезвел без лишних вопросов от охраны, потом в лазарет, чтобы тебе вкололи амоксициллин. А затем ты, блядь, соберешься. Что сделано, то сделано, но мне не нужно тебе рассказывать, что происходит в тюрьме с такими парнями, как ты, так? Микки думает о всех тех историях, который отец рассказывал им за завтраком, о вещах, которые он видел в колонии и о своем недавнем времяпровождении в тюрьме. – Или нужно? – снова спрашивает Уилсон, но уже с большим чувством. Он вспоминает, что Йен сказал ему. Ты боишься быть собой. Он шел к чему-то, ведомый Йеном. А теперь вернулся к началу. – Нет. – Хорошо, – твердо говорит Уилсон. Он колеблется, его глаза становятся мягче, когда он оглядывает Микки. – У латиносов в блоке есть мужик, Фуэнтес. Говорят, хорошо работает. Приличный парень. Если хочешь… – он кивает на грудь Микки. Микки тяжело сглатывает. Он не может думать об этом. Не сейчас. Вместо того, чтобы передать его каким-нибудь охранникам вниз по пищевой цепочке, Уилсон решает сам сопроводить Микки до изолятора. Он качает головой, снимая наручники с Микки в маленькой одиночной камере. – Мягкосердечный идиот, – бормочет он. – Будет моей погибелью. Благодаря антибиотикам татуировка зажила и осталась вечным напоминаниям о самых больших ошибках Микки. Он моется быстро и спиной к другим ребятам. Не приспускает комбинезон на талии, когда работает. Спит практически, блядь, с открытыми глазами. Денег за заказанное нападение, которые Светлана положила на его счет, наверное, должно хватить на поход к Фуэнтесу. Он уже смирился с той мыслью, что чувак бросит один взгляд на его тату и потребует другую форму оплаты. Ему пришлось еще постараться, чтобы найти этого парня, что само по себе пиздец как раздражает. Тюрьма довольно сегрегирована. Но Микки думает, что Уилсон знал, о чем говорит, когда советовал услуги парня. Хотелось бы надеяться, что это не какая-то подстава. С татуировкой, прожигающей дыру в его груди, он ждет. Мужик, кажется, работает с людьми всех цветов, что уже радует. – Ты Фуэнтес? – спрашивает он, подходя к нему в комнате отдыха после нескольких недель разведки. Мужчина лет сорока, каждая видимая часть тела которого покрыта татуировками, даже не поднимает глаз от своей карточной партии. – Ты записан? – Неа, но у меня есть кэш. Фуэнтес поднимает глаза. Его карточный партнер что-то говорит Фуэнтесу на испанском и косится на Микки. – Если хочешь перекрыть какую-нибудь нацистскую дребедень – цена будет выше, – буднично сообщает Фуэнтес. Второй чувак смеется. – Не тот случай. Фуэнтес пристально смотрит на него, и Микки смотрит в ответ. Наконец он жестом прогоняет своего приятеля. Микки занимает пустое кресло. – Либо бартер, либо же на воле моя девочка передаст кому-нибудь деньги, – предлагает Микки. Если Светлана, конечно, ответит на его звонок. Если он вообще попытается ей позвонить. – Оригинальную или перекрытие? – спрашивает Фуэнтес, откидываясь в своем кресле. Он опускает взгляд на руки Микки. – А эти кто подновил? Микки слегка краснеет. У него были все припасы для сотворения другого уродства, так что он решил обновить татуировки на костяшках, пока, будучи под кайфом, все еще ничего не чувствовал. Но и эта работа получилась херовой. – Я. После того, как сделал эту. И он наконец решается на это, расстегивая пуговицы рубашки и отдергивая майку, чтобы Фуэнтес мог взглянуть на нее. Фуэнтес присвистывает и наклоняется посмотреть поближе. – Бля. Сделать тату себе на груди. А ты суров. Глубоко получилось, – он не комментирует имя. Микки от облегчения расслабляет плечи. Йен не очень распространенное имя, может, есть вероятность, что люди будут думать, что это имя какой-то телочки. Фуэнтес качает головой. – Не могу ее перекрыть. – Что? Почему, блядь, нет? – Микки быстро застегивает пуговицы, оглядываясь по сторонам. – Сказал же. Слишком глубоко сидит, – Блядь. Блядь. – Может, ты еще чего сделать хочешь? Я люблю работать на белоснежной коже. Эффектно получается. – Нет, но спасибо, – Микки торопливо встает и уходит. Блядь.___________________________
Карл Карл пиздецки любит свою форму. Каждый раз, когда он надевает ее, он будто становится умнее, лучше, сильнее. Но, голос Липа звучит в голове Карла, с большой силой приходит и большая ответственность. Конечно, учитывая его предысторию, его отправили патрулировать его же район. И когда он вернулся на улицы в роли полицейского поначалу было непросто. Люди реально пиздец как ненавидят копов. Он должен был этого ожидать. Когда-то он тоже ненавидел копов. Блядь, да он все еще кривит рот, когда идет в гражданском, и на него странно смотрят. Словно на грязного пацана из подворотни, которому не светит ничего хорошего. Он держит это в голове, когда отправляется патрулировать улицы. Эти люди всяким дерьмом занимаются, чтобы выжить, так что пока они не насилуют, убивают или слишком активно избивают кого-то, Карл может и отвернуться в другую сторону, не обращая внимание на воровство и разного рода вымогательства. Стаж его напарника уже десять лет, но он молод, может, ровесник Липа. Он тоже с Южной стороны, и они неплохо ладят, ну, за исключением того, что Болтон предпочитает Бургер Кинг, а Карл ходит в МакДак. У Болтона есть жена и двое детей, а также девчонка на стороне. Он постоянно оставляет Карла в одиночестве, чтобы ответить на звонок или разобраться с очередной драмой. Мутки с двумя бабами могут казаться сказочной идеей, но в реальности это полный отстой. Болтон всегда так говорит. А сам Карл все еще обрабатывает одну телку. На патрульной машине они заворачивают за угол, продолжая какой-то бессмысленный спор, когда видят, как по улице, спотыкаясь, идет мужчина. – Пребывание в состоянии опьянения в общественном месте. А еще пяти нет, – вздыхает Болтон. – Пойдем припугнем немного. – Подожди, – внезапно торопливо говорит Карл, и Болтон бьет по тормозам так быстро, что шины визжат. Пьяный парень покачивается, когда поворачивается посмотреть, откуда идет звук, и ухмыляется, увидев, что от полицейской машины. – Это мой приятель Микки. Болтон приподнимает брови в удивлении, а Карл открывает пассажирскую дверь. – Эй, Микки! – кричит он, пока Болтон паркует машину. Карл высовывается из машины еще на ходу, а Микки поднимает средний палец над головой и продолжает идти. – Микки, это Карл! – орет он. – Стой! Это останавливает Микки. Он колеблется, косясь на Болтона, который вылезает с водительского сиденья, чтобы присоединиться к ним. – Что, блядь, происходит? – здоровается Карл, подходя к Микки. – Ты разве не должен быть на работе? Микки качается и сплевывает на тротуар. – Надо было разобраться с кое-какой херней, – наконец отвечает он, пристально смотря на Болтона. – На что он, блядь, уставился? Болтон расправляет плечи, готовясь к стычке. Карл успокоительно хлопает его по плечу и отводит Микки в сторону. – Что, делаешь пародию на Фрэнка Галлагера? – отчитывает его Карл. – И посылаешь копов? – Сказал же. Разбираюсь кое с чем. Микки качается на пятках, избегая взгляда Карла. – Йен знает, что происходит? – наконец спрашивает Карл, когда Микки отказывается продолжать. Микки выдыхает. – Он на работе. – Пытался ему звонить? – Да, я, блядь, пытался, – огрызается Микки. – Телефон сдох, – он вытаскивает дохлый телефон из кармана в качестве доказательства. – Я позвоню ему вместо тебя, – говорит Карл, отцепляя свой мобильный от пояса. – Если ты мне скажешь, какого хуя тут происходит, мужик. Микки вздыхает. Раздраженно трет губу. – Мой надзиратель зашел сегодня с утра. Дал мне это, – Микки показывает ему влажную скомканную бумагу, которую он, по-видимому, держал в руке все это время. Карл разворачивает ее и читает. Томас Уилсон, гласит заголовок с фотографией улыбающегося пожилого мужчины. Светлой памяти. – Черт, – говорит Карл. – Твой тюремный наставник? – Микки кивает, яростно моргая налитыми кровью глазами. – Блядь. Сочувствую, Мик. – Ага, – Микки сглатывает. – Воды? – внезапно вмешивается Болтон, протягивая бутылку из магазина через дорогу. Микки не берет ее, так что ее берет Карл. – Чтобы ты немного протрезвел, – добавляет Болтон. Микки открывает рот, чтобы возразить, но Карл снова становится между ними, хватая Микки за руку, чтобы отвести к припаркованной машине. – Посиди тут, пока я дозваниваюсь, ладно? Поймаю его на станции, если нужно. – Да это не так уж и важно, – ворчит Микки, но прилежно следует за Карлом и даже берет воду, которую Карл протягивает ему. Болтон фыркает. Карл открывает заднюю дверь машины, и Микки приподнимает брови. – Ну. Нахуй. – Ладно тебе, – Карл пролистывает контакты, пока не находит номер Йена. Уже 17:40. Если у Йена была дневная смена, то он скоро должен быть дома. – Хочешь, чтобы я ему сказал? Микки отпивает большой глоток воды, а затем падает на заднее сиденье патрульной машины, поддаваясь напору алкогольного истощения. Он кивает. Проходит только один гудок, прежде чем Йен отвечает. – Да? – пыхтит Йен, тяжело дыша, будто он бежит. – Карл, ты говорил… – Он со мной, – обрывает Карл Йена. Значит кто-то уже предупредил его. Карл думает, в какое еще дерьмо Микки влез сегодня. – Он в хлам, но в порядке, – это не совсем правда, но это вызывает реакцию от Микки, который показывает ему средний палец. Карл ухмыляется. – Мы подобрали его на углу 51-ой и Абердин. – Ты на службе? Ты, блядь, арестовал его? Что за хуйня, Карл? – Конечно, нет. Расслабься. Мы просто тусим. Йен громко выдыхает. Очевидно, он сбавил ритм. Оба они, Йен и Микки, теперь намного спокойнее. – Он рассказал тебе, что произошло? – поспешно спрашивает Йен. Карл бросает взгляд на Микки, чьи глаза закрыты – он растирает свои виски. Карл отходит на несколько шагов в сторону. – Его наставник умер. Тишина. – Уилсон? – через мгновение тихим голосом спрашивает Йен. – Блядь. Я… я возьму такси и буду через двадцать минут, – затем Йен говорит. – Карл. – Что? – Не… не заставляй его сидеть на заднем сиденье, ладно? Карл снова смотрит на Микки, который этим как раз сейчас и занимается. Хотя дверь открыта, так что ничего страшного. – Конечно. Йен тяжело вздыхает. – Он уже на заднем сиденье, да? – Ага. – Дай ему трубку. Карл передает телефон Микки, пиная его по ноге, чтобы привлечь внимание. Взгляд Микки фиксируется на мобильном так, будто он не уверен, хочет ли вообще брать его, но потом выхватывает трубку из рук Карла. – Привет, – говорит он. – Ага, – он бормочет, шмыгая носом и прижимая ладонь левой руки к глазу, чтобы остановить слезы. Затем он отключается и отдает телефон. Болтон сидит за рулем следующие пятнадцать минут, пока Микки и Карл делят сигарету, опираясь на машину. Они не говорят. Карл не против. Дверь автомобиля хлопает, и Йен торопливо идет к ним. Он все еще одет в свою униформу – рот сложен в жесткую линию. Микки в спешке выпрямляется, и Йен переходит на бег, а Микки делает шаг вперед, и их тела сталкиваются в долгом крепком объятии. Йен проходится губами от виска до плеча Микки. – Ребят, вы в порядке? – немного неловко прерывает момент Карл. – Ага, – хрипло отвечает Йен, пока они с Микки распутываются из объятий, но все равно не отпускают друг друга. – Спасибо. – Позвони мне, лады? – говорит Карл Микки. Тот кивает и сглатывает, но не поднимает глаз. Йен хлопает Карла по плечу в благодарность. Карл с грохотом закрывает дверь, когда присоединяется к Болтону. Болтон таращится на Йена и Микки. – Думал, ты сказал, что это твой приятель, – говорит он Карлу, кивая головой на Микки. – Так и есть, – говорит Карл, заметно напрягаясь. – А Йен мой брат. – Но они… – он машет рукой в сторону окна, из которого видно, как Микки и Йен идут плечом к плечу. Карл думает, что это пиздец как жалко, что они не могут идти по улице, держась за руки. – У тебя какие-то проблемы с геями? – допрашивает Карл своего напарника. – Потому что, если это так, то можешь идти нахуй. Болтон выезжает на дорогу – болтовня по радио наполняет тишину. – Они выглядят такими нормальными, – наконец говорит Болтон. – Ну да, они такие же люди. А ты чего, блядь, ожидал? Болтон пожимает плечами. – Больше блеска, наверное. Одежду получше, – он останавливается, ухмыляясь. – Ко мне даже не подкатили. – Господи, да ты думаешь, что ты блядский дар Божий, да? – Карл невольно улыбается в ответ, качая головой. Они заворачивают за угол, и Микки с Йеном пропадают из вида. Карл снова вытаскивает телефон и пишет сообщение Микки, чтобы тот получил его, когда зарядит свой. Я серьезно, позвони мне, если тебе будет что-то нужно, придурок.___________________________
Микки: год второй – Отошел от моего дерьма, – выплевывает Микки, когда заходит в свою камеру и видит, как новенький согнулся около стены с фотографиями ребенка, которые прислала Светлана. Парень испуганно выпрямляется, но не двигается с места, пока Микки не подходит к нему вплотную. – Привет, – говорит он, улыбаясь. – Милый ребенок. – А ты, блядь, еще кто? – допрашивает его Микки. Всегда лучше начинать с нападения, чтобы показать уебку, с кем он связался. Хотя этот парень вовсе не выглядит угрожающе. Да, он немного выше Микки (а кто нет?), но худющий аж пиздец. Точно уж не качается. Скорее всего, посвящает большую часть своего времени накачивая себя кое-чем другим, если судить по отметинам на его руках. Хотя в целом выглядит он неплохо. – Тревис, – говорит чувак. – Натсон. Он улыбается Микки так, будто они только что секретничали. – На что ты, блядь, смотришь? – огрызается Микки. – Да ни на что, Милки. Так же тебя все называют? – он скользит взглядом по Микки. – Вижу, почему. Микки закипает и отталкивает чувака, чтобы завалиться на свою койку с книгой в руке. – Так за что тебя загребли? – спрашивает Натсон, подходя к своей кровати. Этот блядский чувак. Серьезно? – Убийство, – наконец отвечает он, потому что эта сокращенная версия правды хотя бы может отпугнуть придурка. – Круть. А у меня непредумышленное убийство. Еще хранение и продажа несовершеннолетним, – Натсон перечисляет статьи так, будто обсуждает погоду. Если честно, то Микки даже немного впечатлен. – Уилсон и твой наставник, да? – продолжает Натсон. Микки смеряет его взглядом из-за книги. – Ага. – Он сказал мне, что мы хорошо подойдем друг другу. Ты и я, – он ковыряет носком мокасина цементный пол. – А это еще что, блядь, значит? – выпаливает Микки, мгновенно выпрямляя спину. Натсон пожимает плечами. – Типа, может, мы поладим. Я, блядь, не знаю, – но его глаза снова делают эту хрень, которая говорит Микки, что они и в самом деле разделяют секрет. Господи, да он в пяти секундах от того, чтобы многозначительно поиграть бровями. – Уилсон сказал тебе, что мы поладим? – перед глазами Микки красная пелена. Натсон совершенно невозмутим. Микки соскакивает со своей кровати и вылетает через открытую дверь камеры. – Что… – удивленно начинает Натсон. – Отъебись! Он должен немного успокоиться, чтобы, не привлекая лишнего внимания охранников, дойти до офиса Уилсона. И, конечно, гребанный мудак на месте, слишком жирный и ленивый, чтобы делать обход. Он громко стучит в открытую дверь, и Уилсон поднимает взгляд, снимая свои очки для чтения и ухмыляясь. – Проблемы, заключенный? – Думаешь, что знаешь меня? – кипит Микки. Уилсон просто поднимает одну лохматую бровь. – Прояви немного уважения, пацан, – предупреждает он, но Микки никогда не прислушивается к предупреждениям, когда чувствует себя загнанным в угол, поэтому он просто врывается в комнату. – В кресло, заключенный, – рявкает Уилсон, резко поднимаясь со своего стула с рукой, по привычке тянущейся к поясу. – Пока я не позвал подкрепление. Микки обнажает зубы, но делает то, что сказано. – Встретился с моим новым соседом по камере. – Да? И что, недостаточно хорошенький для тебя? Микки сжимает кулаки так сильно, что ему кажется, что по ним сочится кровь. – Что, теперь начал играть в сваху? Уилсон прищуривается. – О чем ты, блядь, говоришь? – Новый парень подкатил ко мне! Что ты ему сказал? – допытывается Микки. Уилсон закатывает глаза и эмоционально ударяет кулаком по столу. – Я сказал ему, что думаю, что вы поладите. Он сварливый мудак – ты сварливый мудак. Больше я ничего ему не говорил. – Так почему он смотрит на меня, будто он хочет вылизать мое очко, а? – Господи, – стопорится Уилсон, и отвращение на его лице делает все чуточку лучше. – Я, блядь, не знаю. Но из-за того, как ты со мной разговариваешь, мне бы следовало сделать из тебя пример. Я приглядываю за тобой, Микки, веришь ты, блядь, или нет, потому что ты умнее и достойнее, чем все остальные обмудки здесь. Ты действительно думаешь, что я бы с тобой так поступил, пацан? На мгновение Микки успокаивается. Но та паника, что он почувствовал, тот бурлящий страх, сидящий в его животе еще с того времени, когда в 11 лет он понял, что члены ему нравятся больше телок, возвращается в десятикратном размере. Он-то думал, что Южная сторона или даже его собственная гостиная были опасными местами, но тюрьма все равно что прогулка, во время которой на каждом углу улицы его поджидает его отец. Как же он сглупил, доверив Уилсону сжатую версию своего секрета. Каким же глупцом он был, когда ввязался в разговор со своим придурковатым новым сокамерником-самоубийцей. Каким же глупцом он был, когда на всю свою жизнь пометил себя этой глупой блядской татуировкой. Он никогда не был умным и никогда не будет. – Ты, блядь, меня не знаешь, – выплевывает он. – Еще одно слово, и ты вылетишь из тепленькой библиотеки и пойдешь в уборщики, заключенный, – они яростно смотрят друг на друга, пока Микки наконец не опускает взгляд, признавая авторитет Уилсона. – А теперь проваливай из моего офиса и покажи новому парню, что к чему. Гнев вскипает в Микки, когда он вылетает из офиса, и он немедленно привлекает внимание охранника за углом. – Проблемы, Милки? Микки вдыхает, борясь с желанием рвануть вперед. – Неа, – сквозь зубы говорит он. Когда он возвращается в свою камеру, Натсон там, все еще валяется на своей койке, как и до ухода Микки. – Эй, – говорит он, вставая. – Я тут подумал… – Микки размахивается и со всей силы ударяет его в челюсть. Натсон, к его удовлетворению, валится на пол, словно мешок картошки, и стонет. Хорошо.___________________________
Йен Постепенно приходит та погода, при которой уже не оставишь ветровку в машине, когда отправляешься на вызов. Воздух наполняется осенью, но пожухлая листва, прилипшая к тротуару, не может испортить Йену настроение. Он только что закончил первый день своей еженедельной дневной смены, и в следующие выходные работы тоже не предвидится, так что он уже ждет эти вечера и два свободных дня, которые он сможет провести вместе со своей семьей. После смены они с Джастином перешучиваются об их постоянном нетрезвом клиенте, который так напоминает Йену Френка, пока Йен открывает свой шкафчик и тянется за телефоном. 10 пропущенных звонков. Четыре от Микки между 8:30 и 11:00. Остальные 6 от Светланы с перерывом в несколько минут, начиная с 16. – Черт. Он пробует Микки, но попадает на автоответчик. Может, что-то случилось с Надей. На прошлой неделе она пришла из детского сада с простудой. Или с Евом. Весенний разогрев для его выездной команды начался несколько недель назад. Может, он получил травму. Или с Микки. Блядь, что, если его задержали из-за какой-нибудь глупости, например, из-за того, что он вовремя не обновил номерные знаки на своем мотоцикле? – Йен, – отвечает Светлана после второго гудка. – Это Миша. Черт. Блядь. Сердце Йена устраивает дикие пляски в его груди. Джастин с тревогой смотрит на него из другого конца раздевалки. – Что случилось? – спрашивает Йен Светлану, давя панику. – Он был пьяный в стельку дома, когда должен был работать. И не сказал мне, что случилось, – быстро говорит она. – Йен, он пробил дыру в стене. – Я уже иду, – он захлопывает дверь шкафчика, даже не переодеваясь и не забирая свою сумку. – Сейчас сяду на поезд. Дай мне двадцать минут. Ты рядом с ним? – Нет. Он наорал на меня и сказал оставить его в покое. Поэтому я сказала, что он не может быть сейчас дома рядом с детьми, – она злится, но в то же время серьезно обеспокоена. И ее тревога десятикратно усиливает тревогу Йена. Йен несется к выходу, игнорируя своих коллег, и вылетает на улицу. – Свет, что, блядь, происходит? Куда он пошел? – Я не знаю. Он ушел еще час назад. – Хорошо. Я снова попробую его набрать. Позвони мне, если он придет домой, – он вешает трубку, не прощаясь, и бежит к ближайшей станции метро. Снова автоответчик. Он говорит себе, что Микки просто никак не может научиться вовремя заряжать телефон, и ничего ужасного не произошло. Он делает еще одну попытку, когда уже подходит к метро. – Алиби, – отвечает Кев после второго гудка. – Это Йен. Микки рядом? – О, привет, Йен. Неа, он сегодня не показывался. Он заболел или что? Господи, каким же идиотом иногда может быть Кев. Да практически всегда. – У него неприятности, Кев. Если увидишь его, то задержи и позвони мне. – Вот дерьмо, – выдыхает Кев на другом конце. – Хочешь, я обзвоню больницы? – Нет! Просто будь начеку, ладно? – кто-то пытается пробиться на другой линии, и Йен заканчивает разговор с Кевом и мгновенно отвечает Карлу. – Привет, – если кто и может что-то знать, так это Карл. – Карл, ты говорил… – Он со мной, – мгновенно отвечает Карл. – Он в хлам, но в порядке, – Йен перестает бежать, волна облегчения растекается по телу. – Мы подобрали его на углу 51-ой и Абердин, – продолжает Карл. – Ты на службе? Ты, блядь, арестовал его? Что за хуйня, Карл? – Конечно, нет. Расслабься. Мы просто тусим. Йен с благодарностью выдыхает. – Он рассказал тебе, что произошло? Проходит несколько секунд, прежде чем Карл отвечает. – Его наставник умер. Блядь. Микки. Все то хорошее, что было у него в тюрьме, то, что поддерживало его… ушло. Ему нужно услышать голос Микки. – Дай ему трубку, – просит он Карла. Несколько секунд стоит тишина. – Привет, – слезы щиплют глаза Йена, когда он слышит глухой голос Микки. – Привет, – отвечает Йен. – Я знаю, что ты не в порядке, но ты в порядке? – Ага, – Микки шмыгает носом на другом конце провода, а Йен трет глаза. – Я еду к тебе, ладно? Оставайся с Карлом. Я скоро буду, хорошо? – Хорошо, – говорит Микки, а Йен знает, что больше он из Микки сейчас уже не вытянет, тот из-за всех сил старается не сломаться. Йен вешает трубку, и вынужден идти несколько кварталов, чтобы найти такси и доехать до Бэк оф Ярдс*(1). А все было так хорошо. Надя болтает без умолку, Евгений делает успехи в свои первые недели нового школьного года, а они отлично сородительствуют со Светланой. Микки изо всех сил учится открываться. А Йен изо всех сил учится слушать. Но, конечно же, что-то должно было испортить все. Йен всучивает деньги водителю и выскакивает из такси сразу же, как они доезжают до угла, где, по его словам, должен быть Карл. Микки стоит рядом с Карлом, прислонившись к полицейской машине. Иронично. Когда он подходит, то Микки добровольно сдается в его объятия, и они обнимаются, стоя на тротуаре, и это откровеннее всего, что они когда-либо делали на публике. Карл оставляет их. Йен кладет руку ему на плечо, благодаря Карла и вселенную за удачу. Кто знает, где Микки мог бы оказаться. – Может, кофе? – бормочет Йен в сторону Микки, а тот кивает, и они молча плетутся по улице. Йен очень хочет дотронуться до него. Они проходят пару кварталов, прежде чем находят хипстерскую кофейню. Приглушенный джаз служит фоновой музыкой, и чья-то старательная рука наполнила маленькую комнату совершенно несочетающейся мебелью. Микки безмолвно идет к дивану, пока Йен заказывает: черный кофе для Микки, зеленый чай для себя. Он всем телом поворачивается к Микки, коленом прижимаясь к его бедру. И ждет. Волосы Микки немного растрепаны, глаза налиты кровью. Он выглядит истощенным. Побежденным. – Джонсон заглянул с утра до того, как я успел уйти на работу, – наконец начинает Микки. – Принес мне это. Он достает из кармана худи некролог памяти Тома Уилсона и передает его Йену. Йен открывает его, но не читает. – Когда были похороны? – Пару дней назад, – шмыгает носом Микки. – Почему тебе ничего не сказали? – Наверное, к лучшему. Там была бы куча сотрудников. Да и начальник тюрьмы. – Ага, – соглашается Йен. Он опускает глаза на фото мужчины, который так повлиял на Микки. – Мне жаль, Мик. Микки кусает губы, яростно моргая. – Джонсон сказал, что он иногда спрашивал обо мне, – тихо признается он, смотря в кружку. – Сказал, что он… – лицо Микки кривится, прежде чем он собирается и хрипло продолжает. – гордится мной. Йен крепко сжимает колено Микки. Он думает, говорил ли кто-нибудь еще что-то подобное в лицо Микки. – Когда Трев умер, – продолжает Микки – непролитые слезы сияют в его глазах. – Я психанул. Совсем, блядь, поехал. Провел какое-то время в изоляторе. Не знаю, сколько. Они хотели отослать меня в психушку, легче уж сразу сдохнуть… – он резко поднимает голову, немедленно жалея о сказанном. – Там это по-другому, не так, как здесь. Я… – Нет, – перебивает его Йен, сглатывая собственные слезы и сжимая ногу Микки. – Я понимаю. Рассказывай. Микки вздыхает. – Уилсон убедил их, что он мне поможет. Мы каждый день сидели в его офисе, и он зачитывал мне все это дерьмо из идиотских книг самопомощи. И мы, типа, говорили о Треве, о тебе иногда… – Йен прерывисто выдыхает, а Микки продолжает, – и через некоторое время он сказал мне, что хватит и пора взять себя, блядь, в руки, – Микки смеется. – Что я и сделал. – Йен тоже смеется сквозь слезы. Они еще некоторое время молча сидят на диване, прижавшись друг к другу. – Иногда я думаю… – Микки внезапно продолжает, – а что если бы кто-то похожий был моим отцом, знаешь? Кто-то, кто всегда на твоей стороне, но не дает расслабиться? Йен понятия не имеет, каково это, но знает, что это то, чего ему не хватало всю его жизнь. Он рад, что у Микки это было, хоть и не долго, но, возможно, как раз тогда, когда он больше всего в этом нуждался. – Хотел бы я с ним встретиться, – сообщает Йен Микки. – Не, ты ему не особо-то нравился, – дразнит Микки – на его лице тень улыбки. Но Йен знает, что он не шутит. Кому бы он понравился, учитывая то, как бездумно он выкинул Микки из своей жизни. Он думает о том, знал ли Трев. Что он мог сказать о Йене. – Готов идти домой? – меняет тему Йен. Микки жует губу и не отвечает. – Черт! – резко восклицает Йен, вспоминая. – Светлана, наверное, уже вся извелась, – он вытаскивает телефон, на который всего несколько минут назад пришло сообщение, состоящее из кучи вопросительных знаков. Все в порядке. Наставник Уилсон умер. – Она сказала мне проваливать, – Микки перемешивает гущу в кружке. – Потому что ты был пьяным перед детьми. Она испугалась. Ты знаешь, какой она бывает, – так похожей на тебя, с нежностью добавляет в голове Йен. Светлана и Микки иногда так похожи. – Она беспокоится за тебя. Его телефон вибрирует. Он показывает Микки сообщение. Пожалуйста возвращайтесь домой. – Видишь? Микки пожимает плечами, но ставит кружку и встает. Поездка в такси до дома проходит в молчании. Светлана встречает их у заднего входа с сонной Надей на руках, и Микки стоит на кухне и качает их дочь еще долгое время, пока они с Йеном не заглядывают к Евгению, чтобы пожелать ему спокойной ночи. Светлана не говорит ни слова. Она знает Микки так же хорошо, как и Йен. Йен и Микки забирают остатки ужина с кухонной столешницы, хотя никто из них особо не хочет есть. И чем больше проходит времени, тем все труднее и труднее Микки сдерживать свои эмоции. Йен не знает, что ему сказать. Он никогда не умел хорошо утешать на словах, так что он использует для этого свое тело. Он дразнит Микки так долго, как тот ему позволяет, вылизывая и покусывая собственное имя на его теле и опускаясь все ниже и ниже, пока Микки не начинает стонать и извиваться. И чуть позже Микки уже под ним и вокруг него качается вместе с ним в одном ритме. Йен плачет, потому что плачет Микки, и после никто из них не двигается, их тела так тесно переплетены друг с другом, что Йен не может сказать, где чьи ноги. – Пробил дыру в стене, – виновато бормочет Микки, хрипотца от плача закрадывается в его голос – дыхание согревает ключицу Йена. – В коридоре. – Я знаю. Это не должно смешить, но почему-то смешно. Микки начинает смеяться первым, и Йен присоединяется к нему. – Заделаю дыру с ребенком. Научу полезному жизненному навыку, – говорит Микки, когда они снова могут себя контролировать. – Чтобы, когда он пробьет дыру в стене, знал, как ее заделать, – дразнит Йен. Палец Микки перестает скользить по животу Йена. – Ты думаешь, что он вырастет таким же как я? – тихо спрашивает Микки. – Определенно, – отвечает Йен и, прежде чем Микки успевает напрячься вновь, быстро добавляет. – Он будет умным, – он целует плечо Микки. – Верным, – целует висок. – Крутым. – он приподнимает подбородок Микки и шепчет против его губ. – Смелым. Микки выглядит немного самодовольным, хотя тщательно этому сопротивляется. – А что тогда он получит от тебя? – спрашивает он. Йен улыбается. – Очевидно, мое очарование. И прекрасное чувство юмора. Микки ухмыляется. – Ты думаешь, у тебя есть чувство юмора? – Ага. Постоянно заставляю тебя смеяться. – Да, над тобой, а не с тобой, – острит Микки, и Йен заваливает его на спину, после чего они еще минуту шутливо дерутся, прежде чем успокоиться. – Хочешь пойти на кладбище завтра? – спрашивает Йен Микки, когда подавленное настроение снова возвращается. – Да. Но ты не обязан идти со мной. – Конечно, я пойду, мудак, – усмехается Йен. Микки прячет голову в изгибе шеи Йена. – Эй, – Йен тычет его пальцем в живот. – Горжусь тобой. – Ну все, достаточно этого девчачьего дерьма, – стонет Микки, но не может спрятать довольную улыбку. – Иди, блядь, уже спать.___________________________
Микки: год пятый – Привет, – говорит он, когда их наконец соединяют. Светлана сказала Микки, что Мэнди хочет поговорить с ним, но не сказала почему. Не то чтобы Микки не догадывался. – Привет, – отвечает Мэнди, и ее голос звучит хрипло, будто она только что плакала или, может, еще плачет. Он ждет. – Папа умер, – наконец говорит она. Он знал, что это скорее всего случится… слухи об этом ходили последние пару дней, но когда он слышит это от Мэнди, то его сердце все равно сжимается, а к горлу подступает смех. Он чувствует облегчение. Грусть. Смятение. – Ты там ржешь? – закипает она на другом конце провода. – Я не знаю, – говорит он, пробегая рукой по лицу. Проходит несколько секунд, прежде чем Мэнди выдыхает в трубку. – Я тоже, – наконец отвечает она. Они слушают дыхание друг друга. – Как? – спрашивает он. Он не особо хочет знать, но он слышал три разные истории от трех разных парней, и каждая была еще менее правдоподобной, чем предыдущая. – Сердечный приступ. Они думают, что во сне. Он практически ничего не почувствовал. – Ну, блядь, конечно, – он не может сдержать горький смешок. Только Терри мог, будучи таким куском дерьма, спокойно помереть во сне. – Джейми попробует оформить отпуск на похороны, – сообщает Мэнди. Джейми. Микки годами не вспоминал старшего брата. Он был в тюрьме с тех пор, как Микки было 17, в Понтиаке*(2), как и Микки. Странно думать, что они содержатся в соседних зданиях. – Ему, наверное, недолго осталось? – Не знаю, год или два. А ты попробуешь выбить отпуск? – Нет, – на автомате отвечает Микки. – Чего нет-то? – сопит Мэнди. – Хоть побудешь немного в реальном мире. Микки ясно помнит своего дядю Фила, который стоял в дальнем углу на похоронах его прабабушки, в наручниках и с двумя охранниками по бокам. Микки не мог оторвать от него взгляда, и получил крепкий подзатыльник, когда отец это заметил. Он не может думать о большем унижении, чем показаться на похоронах, скованный по рукам и ногам. – Во-первых, нет никаких шансов, что начальник отпустит нас обоих. Джейми хочет идти – пусть идет. К тому же, сомневаюсь, что отец хотел бы меня там видеть. К этому моменту Мэнди уже сдается. – Дядя Ронни хочет все сделать по полной программе, – сообщает Мэнди. – Поминки, похороны, все дела. А потом будет вечеринка для всего района. Микки усмехается. А кто бы не устроил вечеринку? Район, наверное, теперь раз в десять безопаснее. – Я тебя навещу, когда приеду в город, ладно? – уверяет она. – Во вторник. – Сучка, только попробуй не прийти. Мэнди смеется. – До встречи, урод. Береги себя. – Эй, Мэнди, – внезапно вскрикивает он, вспоминая кое-что. – Что? – Если я не увижу Свету до похорон…просто… убедись, что она не возьмет ребенка, ладно? – Почему? Он же его дедушка. – Просто скажи ей это, ладно? Она поймет. Они вешают трубки, и Микки замирает на месте достаточно надолго, чтобы чувак, стоящий за ним в очереди к телефону рявкнул «подвинься, уебан», а потом отправляется прямиком в офис Уилсона. – Это официально, – говорит он Уилсону, когда его впускают. – Мой отец мертв. Уилсон приподнимает брови, делая глоток кофе, а затем опускает кружку и откидывается в кресле. – Значит, это история о том, что его убрала мафия, правда? Микки усмехается. – Это что-то новенькое. Неа, просто сердечный приступ. Уилсон жестом просит Микки сесть, а затем обходит стол, разделяющий их, и облокачивается на него. – Соболезную твоей потере, – искренне говорит он, заглядывая Микки в глаза. – Мне все равно, – Микки ковыряет ботинком пол. – Правда? – ставит под сомнение его ответ Уилсон. Микки впивается зубами в губу. И, наконец, пожимает плечами. – Всегда мечтал о том, чтобы до смерти он успел получить по заслугам. Может, даже хотел быть тем, кто нажмет на курок. Уилсон скрещивает руки на груди и откидывается назад. – Планируешь сорвать злость на его могиле? – Наверное. – Мы же говорили об этом дерьме раньше, Микки. Не позволяй мудакам разрушить твою жизнь. Тем более мертвым. Микки смеется. – Моя жизнь уже разрушена, мужик. Посмотри на меня. Какое-то время Уилсон ничего не говорит. – Не могу даже представить, каково иметь в отцах Терри Милковича, но и мой отец был не сахар, – наконец говорит он. – Благодаря нему решил никогда не заводить детей. – Ну да, а я завел благодаря своему отцу, – в игре «чей папочка хуже» Микки всегда сумеет уверенно одержать победу. Уилсон хмурится. – Вижу, тут для меня целое непаханое поле работы, да? – Можете сдаться прямо сейчас. – Никогда, – серьезно говорит Уилсон. Микки сглатывает, пораженный. Никто никогда не заботился о нем так, пусть даже и в такой резкой манере. – Возвращайся завтра, – наказывает ему Уилсон. – Дай мне время погуглить «как нужно оплакивать херовых отцов» и мы вместе попробуем какую-нибудь целительную мамбу-джамбу. Как и обещала, Мэнди приходит к нему во вторник. Микки чувствует себя маленькой сучкой, но его глаза заволакивают слезы, когда она появляется в поле его зрения в первый раз. Не помогает и тот факт, что она серьезно беременна, замужем и счастлива. А затем она приходит еще и в пятницу, покидая штат. После похорон их отца. Он проводит каждый день с тех пор, как услышал новости, в непонятном состоянии гнева, облегчения и горя. Его отец мертв. Больше он не причинит ему боль. Его отец мертв. – Прости, что не приходила чаще, – немного виновато говорит ему Мэнди, когда они берут трубки. Она пришла второй раз за неделю, и это больше, чем за последние два года. – По крайней мере, у тебя есть причина, – хмуро успокаивает он ее. Какое-то мгновение Мэнди выглядит уязвленной, но она быстро скрывает это. – Я попробую снова приехать после того, как родится ребенок, ладно? – Да пофигу. Мэнди показывает ему средний палец. – Мудачье. Не притворяйся будто не рад меня видеть. Он рад ее видеть, но это горькая радость. Также, как видеть Светлану с мелким. Он смотрит на них, не будучи частью их жизни. Со стороны. – О, а ты получил фотки, которые я тебе отправила? – спрашивает она. – Ага. Лежат в моей камере. Твой муж выглядит как полный еблан. – Иди нахуй, он идеален! – вопит она, показывая ему язык. – Он снаружи в машине с Лией. – Ты уже знаешь, девочка или мальчик? – с любопытством спрашивает он. – Мальчик, – счастливо отвечает она. – Марк поехал от счастья. Хочет назвать его в свою честь. – Еблан, – повторяет Микки с чувством. Мэнди закатывает глаза, но улыбается. А затем ее улыбка немного угасает. – Принесла тебе программку с похорон. Мы упомянули тебя в некрологе. – Что, в качестве сына-гомика Терри? – язвит он. – Ага. Даже имя не вписали, просто написали: «феечка», – отвечает сарказмом на сарказм она. – Я тебя ее передам. Возьми, а то будешь жалеть потом. – Что-то сомневаюсь, – говорит он, но не спорит. Может, он все-таки хочет глянуть на нее, но кому какое дело. Мэнди кусает губу, раздумывая о чем-то. – Йен был там, – сообщает она. Гордости Микки хватает на то, чтобы не реагировать на эту новость. Он предчувствовал, что Мэнди поднимет эту тему. – Хочешь, расскажу про него? – Он жив, и это все, что мне, блядь, нужно знать, – он думает, насколько близки Йен и Мэнди сейчас. Он хочет спросить что-нибудь. – Он в порядке? Мэнди пожимает плечами. – Ага, выглядел нормально. Не был удивлен, что тебя не было. – Я в ебанной тюрьме, если ты забыла, – саркастически замечает Микки. – Отпуск на похороны, мудила. Джейми не пустили, если тебе интересно. Микки пожимает плечами. Ему не интересно. Если уж кто-то и понимает, почему Микки не захотел показываться на похоронах своего отца, так это Йен. – Ты как, нормально? – спрашивает его Мэнди, аккуратно заглядывая ему в глаза. – Завел друзей или типа того? Микки усмехается. Но ведь у него есть несколько людей. У него есть Уилсон. Все могло бы быть куда хуже. Было хуже. И внезапно ему хочется рассказать ей все. Но их прерывает сирена. – Напомни мне, чтобы я рассказал тебе кое о ком. Когда выйду. – Кое о ком? – озадаченно повторяет Мэнди. – Ага, – многозначительно поднимает глаза Микки. – Кое о ком. И покидая комнату для посещений, отправляясь в свою камеру, Микки думает о том, что бы сказал его отец, если бы он знал, чем Микки занимается в тюрьме. И от мысли об этом ему одновременно и хорошо и плохо.___________________________
Йен Две недели проходит с того момента, как они посетили могилу, и Микки по большей части вернулся к своему нормальному состоянию… к своему саркастичному, периодически угрюмому «я». И когда они готовятся к новому дню, протискиваясь друг мимо друга в их крошечной ванной, Микки сплевывает зубную пасту и спрашивает. – Ты все еще отдыхаешь в выходные? – Ага, – Йен промывает бритву под струей воды и наклоняет голову, ловя взволнованный взгляд Микки в зеркале до того, как тот успевает опустить глаза. – А что? Микки пожимает плечами. – Подумал, может, уедем на выходные. Ты и я. – Типа в отель? – Нет, типа из города. Йен откладывает бритву и поворачивается к Микки, улыбаясь. – Ты что-то придумал? – Может быть, – уклончиво отвечает Микки, улыбаясь в ответ. – Ты в деле? – Один на один с тобой? С какой стати я был бы против? Микки оттесняет Йена к раковине и становится на носочки, чтобы прижаться своей грудью к его груди. – Тогда пакуй чемоданы. Выезжаем в субботу утром, – Микки быстро целует его и уходит. – Эй, – окликает его Йен, когда он выходит из ванной. – У тебя крем для бритья на подбородке, – Микки демонстрирует ему средний палец. Микки не раскрывает детали поездки, которую он, очевидно, спланировал для них, хотя Йен и пытается их выведать. Светлана тоже в курсе событий, она целует каждого из них ранним субботним утром и отправляет их в путь. И Йен впадает в состояние шока, когда видит блестящий новый лексус, припаркованный напротив их дерьмового съемного жилища. – Что за хуйня? – Йен стоит, разинув рот, и Микки обходит его, чтобы открыть багажник, выглядя так, будто всю жизнь только и ездил на люксовых тачках. – Одолжил у Липа, – поясняет он, потирая шею, и брови Йена взлетают в удивлении. Ему сразу же становится любопытно, что Микки предложил взамен. – Ты же не злишься из-за этого? – Конечно нет, – тот факт, что Микки переступил через себя и попросил Липа об одолжении, почему-то возбуждает. – Просто удивлен, вот и все. Кто еще замешан? – Никто, – врет Микки, и Йен улыбается, пока Микки садится на водительское кресло. – Ладно, может быть, Карл подсобил с хижиной, – сдается Микки. – С хижиной? Мы отправляемся в поход? – спрашивает Йен, усаживаясь на кожаное сиденье. – Никаких походов, – хмурится Микки. – Реальный дом около озера. С кроватью, кухней и прочим дерьмом. – Я не жалуюсь, Мик, – уверяет Йен своего бойфренда, пока Микки выезжает на улицу. Он дразнит, – я был бы не против пообниматься с тобой под звездами. Чтобы согреться. – Продолжай в том же духе и будешь обниматься там с самим собой, – огрызается Микки – тон его голоса резок. – Что, блядь, с тобой? – требует ответа Йен. – Я думал, что ты рад. Микки показывает средний палец машине, которая подрезает его, когда он выезжает на шоссе. – Просто хочу, чтобы тебе все понравилось, – признает он. – Дома у нас и так полно дерьма, с которым нужно разбираться, все мои гребанные проблемы… просто хотел сбежать от этого всего. Йен хватает его за руку, крепко сжимая, и не отпускает ее все два часа. Они останавливаются у заправки с продуктовым магазином примерно в тридцати милях от их пункта назначения. – И что привело городских мальчишек в наш озерный край? – дружелюбно спрашивает кассир, когда Микки и Йен вываливают на прилавок еду и снеки на ближайшие два дня. Когда Микки и Йен непонимающе смотрят на него, мужчина указывает на блестящий лексус, присвистывая. – Эээ, – неловко протягивает Микки, смотря на Йена. – Рыбалка, – с легкостью объясняет Йен и кивает на Микки. – Это его первый раз. – Рыбак-девственник! – восклицает кассир, и Микки краснеет, с трудом подавляя оскал. – Тебе непременно понравится. Так какую наживку будете использовать? – мужчина жестом показывает на ряды контейнеров за ним. Йен и Микки смотрят друг на друга. А какие наживки вообще есть? Кассир прочищает горло, нарушая неловкую тишину. – Знаете что, начните с червей. Самое то для новичков. Ребята, у вас же есть удочки и все такое? – Ага, в хижине, – отвечает Микки, и Йен улыбается. Он никогда раньше не пробовал рыбачить, и уверен, что для Микки это тоже первый раз. Будет весело. – Ты уверен, что знаешь, куда ехать? – спрашивает Йен Микки, когда двадцатью минутами позже тот выруливает на гравийную дорогу, спрятанную деревьями. – Туда, куда скажет мне ехать ебанный GPS. – Тут нас и прикончат, – шутит Йен. Микки нервно смеется, будто верит, что это возможно. Затем прочищает горло и говорит. – Тот придурок, партнер Карла, привозит сюда свою пассию пару раз за год. Сумел выторговать, все равно не сезон. – И ты подумал, что ты тоже привезешь сюда свою пассию? Йен шутит, но брови Микки взлетают вверх. – Это так ты определяешь наши отношения? – резко реагирует Микки. – Да расслабься, я же пошутил, – смеется Йен. – Меня все очень даже устраивает. Светлана готовит мне ужин и стирает мои вещи. – Я стираю твои вещи, – Микки тыкает пальцем ему в грудь. – И дело не в Свете. Дело в детях. – Да, – соглашается Йен. Он совершенно не хочет быть вдалеке от их детей, но в то же время мечтает, чтобы у них было свое местечко. – Может, когда-нибудь. – Может когда-нибудь что? Йен пожимает плечами. – Я не знаю. Все не всегда будет так. Лицо Микки принимает то выражение, которое ясно говорит о том, что он не хочет перемен, так что Йен меняет тему, обращаясь к классике. – Мы уже на месте? – Уже должны быть, – они поворачивают на извилистую подъездную дорожку, Микки опускает окна, и они глубоко вдыхают. – Я и не знал, как пахнет чистый воздух, – говорит Микки. Хижина – одна небольшая комнатка, но она чистая. Маленькая плитка, холодильник и раковина в зоне кухни, клетчатый диван с видом на окна, которые занимают всю стену. И двухъярусная кровать. – Блядь, – выдыхает Микки, когда они рассматривают деревянную кровать у стены после того, как распаковали продукты. – Да мы туда не поместимся, уж не говоря о том, что не потрахаемся. – Ну не знаю, по-моему, лестница выглядит довольно-таки надежной, – дразнит Йен, уже представляя Микки обнаженным: одна нога высоко на ступеньке – рука держится за верхнюю койку для устойчивости. – Да, с этим я могу работать, – он поправляет себя в джинсах. – Господи, мы тут секунд тридцать, – ворчит Микки, но хитро улыбается Йену, пока открывает стеклянную дверь на большое крыльцо. – Зацени вид. – Ого, – согласно мычит Йен. Он уже делал подобное с другими бойфрендами. Но вид на спокойное озеро, спрятанное за занавесью деревьев, никогда не надоедает, да и то, что Микки рядом, делает момент еще слаще. Уже слишком холодно, чтобы купаться, но воздух достаточно теплый, чтобы ходить вокруг в рубашке с длинными рукавами. Недалеко от воды между двумя деревьями натянут гамак. – Как думаешь, поместимся вдвоем? – спрашивает Йен, указывая на него. – Неа, – смеется Микки. – Но ты заставишь нас попробовать, да? – Ага. Микки демонстративно ворчит, пока спускается следом за Йеном по деревянным ступенькам, но Йен знает, что он тоже этого хочет. – И как мы это сделаем? – спрашивает Йен, когда они стоят перед гамаком. – Откуда мне, блядь, знать? Я, что, похож на парня, который в свободное время прохлаждается в гамаке? – А я? – кидает Йен. Микки игриво смотрит на него. – Ты действительно хочешь услышать ответ? – Йен шутливо ударяет Микки, и тот смеется. – Полезай первым – ты тяжелее, – инструктирует Микки. Йен аккуратно садится на сетку, и, когда он уверяется, что обрел равновесие, перекидывает ноги и откидывает голову назад. Он улыбается и хлопает по месту рядом с ним. – Ебнемся на землю – я тебе голову оторву, – весело угрожает Микки, аккуратно присаживаясь. – Уверен, гамаки не были рассчитаны на геев. Ублюдки. – Мы еще сделаем из тебя ЛГБТ-активиста, – шутит Йен. Микки устраивается рядом с ним, и теперь они слишком тесно прижаты друг к другу. – Тебе так удобно? – Неа, – бурчит Микки. – Перекинь руку мне через плечо что ли. Еще минуту они пытаются приспособиться, пока Микки наконец не устаивается поудобнее на Йене. Йен опускает правую ногу вниз и отталкивается от земли, чтобы гамак начал качаться. – Геевщина, – с закрытыми глазами ворчит Микки. – Но тебе нравится, – бормочет в ответ Йен. – А я и не отрицаю, – выдыхает Микки, улыбаясь. Они лежат так какое-то время, пока урчащий живот Йена не вырывает их из их неглубокой дремы. Микки комично подскакивает, когда Йен шевелится, и его инстинктивный стиль пробуждения чуть не опрокидывает гамак. После обеда они берут удочки, которые Йен находит в сарае для рыбалки, и становятся на краю причала. Никто нихуя не знает, но, к удивлению, Микки оказывается не готов насаживать червей на крючок, и Йен делает это за них обоих, смеясь над отвращением на лице Микки. – Как же, блядь, скучно, – жалуется Микки через несколько минут после того, как закинул удочку в воду. – Этот продавец на заправке напиз… дел, – поплавок Микки начинает дергаться. – Ох ты ж блядь! Что мне делать? – Наматывай леску, – подсказывает Йен. Микки матерится, пока пытается справиться со своей удочкой. – Да этот уебок здоровенный! И когда крючок с рыбой на нем показывается из-под воды, Йен начинает ржать. – Ага, целых 15 сантиметров, – выдавливает Йен сквозь слезы. – Иди нахуй, – огрызается Микки, но робко улыбается. – По ощущениям казался больше. – Сказал он, – продолжает угарать Йен, а Микки закатывает глаза. – Сними эту рыбину с моего крючка, – указывает он Йену. Йен неохотно тянется за рыбой, и склизкая рыбина бьется в его руке, пока он снимает ее с крючка. – Нахуй рыбалку, – бормочет Микки, опуская удочку. – Пойдем протестируем кровать. Микки действительно кладет ногу на ступеньку и действительно держится рукой за верхнюю койку, пока Йен трахает его, и работает это куда лучше, чем Йен мог себе вообразить. Но лучшая часть ночи наступает, когда Микки разводит костер и они лежат, откинувшись на бревно. Вокруг повисает мирная тишина, но Микки вырывает их из ночных грез словами. – Уилсон однажды сказал мне, чтобы я почаще смотрел вверх, когда выйду из тюрьмы. Чтобы наверстать все те звездные ночи, что я пропустил, – усмехается Микки. – Видимо, он забыл, что я живу в Чикаго. Автоматически Йен откидывает голову, чтобы посмотреть на мерцающие сквозь ветви деревьев звезды. Их намного лучше видно здесь, загородом. Они прекрасны. И они напоминают ему кое о чем, щекочут не совсем приятные воспоминания. Микки касается Йена своим плечом. – Ты в порядке? – Ага, – Йен стряхивает нити паутины, разрастающиеся в его голове. – Просто задумался. – О? – О том, как мне повезло. Что мы вернулись друг к другу. Что у нас есть наша семья. – Да, – соглашается Микки – легкая улыбка играет на его губах. – Все это, – он взмахивает руками, будто пытается охватить весь мир, – оправдывает все, через что мы прошли. Йен не совсем уверен, что согласен с этим, но он понимает логику. Они не были бы здесь, если бы с ними не произошло то, что произошло. Это странное чувство, сожалеть о прошлых ошибках, но в то же время быть благодарным им. – Спасибо, что делаешь это, – говорит Йен, притягивая Микки ближе. – Я знаю, тебе в последнее время было нелегко. Микки бормочет что-то в плечо Йена. – А? – Йен не отстает от Микки, пока тот не повторяет, что сказал. – Я сказал, что хотел побыть с тобой наедине, – отвечает ему Микки, почесывая нос большим пальцем. – Да? – Ага. Благодаря тебе все это дерьмо было куда более сносным, – затем Микки драматично стонет. – Но твое костлявое плечо пиздец какое неудобное! Йен смеется и пихает его с достаточной силой, чтобы он упал на траву. – Отлично, тогда я и мое костлявое плечо найдем себе новое пристанище. – Ты имеешь в виду кровать? – Микки играет бровями, пошло ухмыляясь. Йен ухмыляется в ответ. – Может быть, если ты правильно разыграешь свои карты. Микки усмехается. – Ладно тебе, я же ебанный роял флеш. Ты не сможешь устоять. С этим Йен не может спорить. Да и не хочет. До кровати они не добираются. Микки объезжает Йена прямо на крыльце хижины на открытом воздухе, его лицо повернуто к звездам, а кожа блестит в лунном сиянии. Эта метафора к его новой жизни – Микки уступает своей собственной природе в открытую, без окружающих его стен – не остается незамеченной Йеном, и он смаргивает слезы, когда Микки со стоном кончает. В последнее время он становится тем еще слабаком, проливая слезы каждый раз, когда они занимаются любовью. Но он просто не может выразить, насколько ему повезло, что этот мужчина дал ему еще один шанс после всего произошедшего. Что Микки ищет у него поддержки, когда нуждается в ней, хотя Йен и не умеет ее толком выражать. И он будет работать каждый день над тем, чтобы не принимать все это как должное.