Любовь на грани фола

      Джоанна не выходила из комнаты. Она просто не представляла, как жить дальше; винила в смерти Коула себя и только себя, проклиная и отношения с Джино, и свою любовь, и весь мир. Казалось, что она сходила с ума, снова и снова листая страницы Коула в социальных сетях, перечитывая сообщения, пересматривая фотографии. Он был в каждой мысли, в каждом сне — жизнерадостный, любящий и… живой. Её лучший рыжий друг… Сердце то бешено билось, то останавливалось, напрочь лишая возможности дышать. Глаза наполнялись слезами, предела которым не было. Джоанна то и дело брала в руки мобильный в надежде увидеть сообщение от Коула, пропущенный вызов, хоть что-нибудь, что могло бы развеять этот страшный, бесконечный сон. Девушка не знала, день сейчас или ночь, жаркий июль или промозглый ноябрь. Да и плевать. Она была готова отдать всё, лишь бы Коул был жив. Но когда закрывала глаза, память неизменно воскрешала тот роковой день, и образ тела парня, которое накрывали белым полотном, не оставлял шансов и надежды, что это был сон.       Джоанна в который раз услышала стук в дверь и голос Кати:       — Джоанна, открой, пожалуйста! Тебе нужно поесть!       — Я не хочу, — голос звучал так тихо, что Кати пришлось приложить к двери ухо, чтобы услышать.       — Давай поговорим! Мне тоже сейчас безумно тяжело. Боль утраты ещё долго будет жить в наших сердцах. Ты нужна мне, Джоанна.       Кати всхлипнула. Её сердце тоже горело огнём от боли, но она не могла, как подруга, замкнуться в себе. Ей нужно было выговориться. Джоанна вздохнула, но не могла отказать подруге в поддержке, хоть и сама нуждалась в ней как никогда, но не признавалась в этом даже себе. Она выдохнула, смахнула предательски накатившуюся слезу и наконец медленно открыла дверь. Кати бросилась к подруге. Девушки обнялись и горько расплакались. Обе были опустошены, измождены, потеряны. Они вышли в гостиную.       — Робби звонил, — после продолжительного молчания тихо сказала Кати. — Завтра похороны.       Джоанна кивнула, молча глядя в окно. Начало апреля выдалось на редкость холодным и дождливым. Вот и сейчас ветер крупными каплями дождя бил в стекло, резкие порывы, казалось, вот-вот посрывают крыши с домов и повалят деревья. В квартире висела гнетущая тишина, смешанная с болью и отчаянием. Из комнаты Джоанны послышалась трель телефона. Но девушка даже не пошевелилась, продолжая наблюдать, как по оконному стеклу сбегали вниз большие капли, оставляя мокрые дорожки.       — Ты два дня трубку не берёшь, — заметила Кати. — Джино весь извёлся.       — Я ни с кем не хочу разговаривать.       — Так нельзя, Джоанна. Он ни в чём не виноват.       — Знаю. В том, что Коул погиб, виновата только я.       Впервые с той минуты, когда она видела, как друга с головой накрыли белой простынью, Джоанна осмелилась посмотреть правде в глаза. Всё это время она старалась убедить себя, что Коул просто уехал. Она даже писала ему сообщения в соцсетях, несколько раз набирала номер телефона и искренне надеялась, что друг ответит привычным и ставшим таким родным «Привет, Торнадо!», и всё это окажется всего лишь безумной, страшной игрой воображения.       — Прекрати винить себя! Это случайность, в этом никто не виноват.       Джоанна отвернулась. Вступать в бесполезный спор не хотелось. Да и не предмет это был для дискуссии.       — Ответь Малкину, — снова попыталась вразумить подругу Кати. — Иначе он сойдёт с ума.       — Ничего, он крепкий. — Джоанна поднялась. — Пойду спать.       Но сон не шёл. Она вновь и вновь спрашивала себя, почему они с Джино в тот день вдруг потеряли бдительность, почему так безрассудно вели себя там, где не следовало? Наверное, сказалась долгая разлука, но это казалось Джоанне глупейшим оправданием. Если бы она не провела ночь с Малкиным, если бы вернулась домой или осталась с дядей Энтони, если бы… Девушку вновь душили рыдания. Она взяла телефон, очистив журнал неотвеченных звонков, перечитала все смс-сообщения Коула и открыла диалог с Джино. Больше ста непрочитанных сообщений. Но просматривать их Джоанна не стала. Нет, она не винила Малкина ни в чём, просто не хотела делить боль утраты ни с кем. Ей казалось, что он не поймёт, не разделит, да и зачем? Это была только её потеря, её горе, её пытка. И пережить или нет это хотелось самостоятельно. Джоанна совершенно не была уверена, что у неё достанет сил жить дальше, всё отчаяннее становилось желание присоединиться к Коулу.       В окно закрался густой мрак, разрывающий душу. Джоанна не замечала его. Она смотрела в окно, вглядывалась в чёрное мертвенное небо, словно пытаясь различить очертания лица друга. Отчего-то в сердце жило ожидание, надежда, что он вернётся, подаст знак, что рядом, не покинул её.       — Ты же обещал, что никогда не сделаешь мне больно, — глядя в пустоту, глотая слёзы, прошептала Джоанна. — Ты давал слово, Коул… И не сдержал. Посмотри же на меня, Рыжий! Теперь боль — моя жизнь. Ты не мог так со мной поступить. Ты не мог…       Уткнулась в уже насквозь промокшую подушку, чтобы заглушить стон. И снова, едва закрылись глаза, в воображении возник образ Коула, заставляющий кусать от боли губы, до судорог сжимать кулаки от безысходности, задыхаться от нечеловеческой тоски, от которой хотелось выть. Джоанна снова почти не спала, но иногда усталость и две бессонные ночи давали о себе знать, и девушка забывалась тревожным сном, но не больше, чем на полчаса. А потом снова лежала, глядя в темноту, слышала, как в соседней комнате всхлипывала Кати, которой тоже не спалось. Когда сквозь плотные шторы забрезжил рассвет, Джоанна с трудом поднялась, встречая самый тяжёлый в жизни день. На ватных ногах прошла в душ. Вода освежила, немного привела в чувство, но не подарила желания жить. Джоанна всё делала автоматически, считая еду, сон и прочие обычные для любого человека вещи совершенно ненужными, лишними.       Девушка уже варила на кухне кофе, когда в гостиную вышла Кати. Вид у неё был неважный — под глазами залегли тёмные круги, ведь и она недолго спала этой ночью, веки опухли от слёз, от них же кожа пошла красными пятнами, короткие волосы были растрёпаны.       — Неважно выглядишь, — Джоанна, решив обойтись без пожеланий доброго утра, каким оно и не было, с сожалением смотрела на подругу, словно сама ничуть не страдала. — Кофе?       Кати рассеянно кивнула и опустилась на стул:       — Да…       И в квартире снова воцарилась тишина. Девушки молча допили утренний кофе, который оказался совершенно безвкусным, и одновременно поднялись, чтобы успеть на прощание. Несмотря на холодный день, Джоанна надела чёрное платье до колен, высокие сапоги и чёрное пальто. На голове в такой холод уместно смотрелся чёрный платок, который она повязала в виде банданы. Кати облачилась в тёмный брючный костюм и чёрный короткий плащик. Джоанна окинула взглядом подругу и усмехнулась:       — Олли убил бы тебя за то, что ты так легко одета.       — Я на тебе тоже не наблюдаю термобелья и пуховика, — скорбно парировала Кати. — Так что Джино тоже есть, над чем задуматься.       — Ладно, квиты. Пошли, такси ждёт.       В зале, где проходило прощание с Коулом было тихо, несмотря на огромное количество людей, собравшихся здесь в этот скорбный день. Девочки вошли в звенящую тишину и встали возле входа. Ни Кати, ни Джоанна не находили в себе сил подойти к гробу. Они видели скорбящих мать, отчима и сестру, других родственников, друзей и однокурсников, но едва каждая из них думала о Коуле, как ноги становились ватными и совсем не слушались. Кто-то тихо подошёл сзади и обнял обеих за плечи. Робби. На его бледном лице скорбь смешивалась с дикой тоской и отчаянием, глаза горели каким-то лихорадочным огнём, пробивающимся сквозь пелену слёз.       — Не попрощаетесь? — кивнул он в сторону толпы. — Время прощания подходит к концу.       Кати кивнула и двинулась к противоположной стороне, где на возвышении располагался гроб с телом Коула. Робби двинулся было за ней, но, краем глаза заметив, что Джоанна даже не шелохнулась, оглянулся и взял её за руку:       — Ты не можешь не попрощаться с ним, Джоанна.       Но она не могла сказать ни слова. Ком в горле мешал дышать, глаза застилала чёрная пелена, она всем телом задрожала и вдруг бросилась в объятия Робби.       — Господи! — прошептала она. — Дай мне сил!       — Даю. — Даже сейчас он пытался шутить. — Пойдём, я провожу.       Джоанна не помнила, как они шли сквозь толпу, как в скорбном молчании подошли к гробу, не ощущала, как её буравили взглядами десятки пар глаз. Она вздрогнула, едва коснувшись ледяной руки Коула, и глаза и щёки снова заполыхали от горячих слёз. Джоанна почувствовала, как подкосились ноги, и если бы не Робби, рухнула бы рядом с гробом. Она смотрела на Коула, но не узнавала, словно в гробу находился человек, которого она никогда не видела. Но сердце не обманешь — оно ныло, болело, и Джоанна в который раз пожалела, что оно не каменное. Слёзы вновь обожгли щёки, и она, упав на гроб, разрыдалась. Громкий возглас разрезал тишину и повис где-то под сводами траурного зала. Джоанна чувствовала, как сильные руки, схватив за плечи, пытались оторвать её от Коула, но она и не думала уходить.       — Рыжий… — шёпот, словно это был крик, разлетелся по залу, вызвав у присутствующих невольную дрожь. — Коул… Я люблю тебя. Слышишь, друг? Я очень тебя люблю.       Наконец Робби удалось поднять её и вывести на улицу. Джоанна дрожала, но не от холода, а от свалившегося на неё отчаяния. Когда пронизывающий ветер захлестал по мокрым щекам, девушка немного пришла в себя. Но потом вновь на глаза опустилась пелена. Она совершенно не помнила, как оказалась у места погребения. Это потом в памяти всплывали лишь обрывки: кто-то протягивал какую-то таблетку, кто-то — стакан воды, кто-то (скорее всего, Робби) крепко держал за талию, чтобы она не упала, кто-то сильно сжимал руку. Кто-то, стоя у гроба, произносил речи, а Джоанна никак не могла понять — зачем? Ведь Коулу было всё равно.       Джоанна не знала, сколько прошло времени. Она не замечала ни дождя, ни ледяного ветра, ничего. Но вдруг, словно очнувшись, ощутила знакомое до боли чувство. Девушка ясно ощущала на себе тяжёлый взгляд. Без сомнения, так смотреть на неё мог только один человек — Джино Малкин. Джоанна, несмотря на тяжёлые тучи, сплошь покрывающие небо до самого горизонта, закрыла заплаканные глаза солнцезащитными очками и оглянулась, метр за метром поверх голов собравшихся сканируя пространство кладбища. Наконец она увидела его. Джино стоял под раскидистым клёном, держа в руках цветы. Ворот плаща был высоко поднят, скрывая лицо на две трети, глаза тоже были закрыты тёмными очками. Но Джоанна узнала бы его в любом виде из миллионов одинаково одетых людей, пытающихся остаться инкогнито. И она, не обращая внимания на окружающих, стала осторожно пробираться сквозь толпу. Кто-то фыркал, кто-то ворчал, кто-то не стеснялся в выражениях, но ей было плевать. Она с высоко поднятой головой покинула этот лабиринт из людских тел и направилась прямиком к Джино, удивляясь, откуда взялись силы на почти уверенную походку и прямую спину. Джоанна подошла почти вплотную к Малкину и тихо спросила:       — Что ты здесь делаешь?       Он молча обнял её, крепко прижав к себе. Джоанна уткнулась лицом в его грудь и пожалела, что все эти дни пыталась бороться с болью в одиночку, без него. Джино легко коснулся губами её виска и шепнул:       — Мне очень жаль, Джоанна. Мне действительно безумно жаль…       — Я знаю. Не говори ничего. Просто увези меня отсюда, иначе я сойду с ума или отправлюсь вслед за Коулом.       Джино аккуратно положил розы, которые держал в руке, к подножию дерева и повёл Джоанну к машине. Усадив девушку, сел за руль и бережно стянул с её глаз очки, внимательно изучил внешний вид и тихо спросил:       — Ты спала хоть немного?       Джоанна пожала плечами:       — Вроде бы нет.       — Так нельзя!       — Ничего не могу с этим поделать. Закрываю глаза и вижу Коула — то смеющегося, то печального, то умирающего… Наваждение какое-то.       Джино нажал на газ и повёл машину в сторону Фифт-авеню. После долгого молчания Джоанна тихо спросила:       — Почему ты не улетел?       Парень горько усмехнулся:       — Хоть ты и оградилась от всего мира, я не мог оставить тебя в такой момент. Прости, если очень надоедал, но я безумно беспокоился за тебя. — Он окинул девушку быстрым взглядом. — И, кажется, совсем небезосновательно.       — Ты очень хороший, мой любимый русский, — скорбно усмехнулась Джоанна. — Но я не хочу хоронить и тебя. Что скажет Майк?       — Я позвонил ему и всё объяснил. Он вошёл в положение. Поэтому вылетаю завтра рано утром в Лос-Анджелес, сразу на игру.       Повисшую тишину нарушал только шелест шин по мокрому от дождя асфальту. Джоанна вглядывалась в серость этого дня, вслушивалась в привычные звуки, но чувствовала лишь опустошение и скорбь. Потом вдруг снова усмехнулась:       — А Вероника уже видела фото, где ты обнимаешь незнакомую девушку? Думаю, фотографии с места… происшествия уже есть в сети.       — Понятия не имею. — Равнодушно пожал плечами Джино. — Вероника в Москве.       — Работа? — Джоанну жена Джино совершенно не интересовала, но этот разговор помогал отвлечься от мыслей о Коуле.       — Нет. Не знаю. Она оставила записку, что улетает в Москву и даёт время нам обоим подумать, нужна ли эта семья хоть кому-нибудь.       — Почему ты молчал?       — Да как-то возможности не было сказать. Матч в компании Энтони Маккормика, ночь, потом… — Джино прикусил язык, и застывшие на губах слова о смерти Коула не вонзили в измученное сердце Джоанны очередные иглы боли.       Ещё три дня назад Джоанна, будучи самой счастливой из женщин, бросилась бы на шею Джино, но сейчас только вздохнула:       — Мне жаль…       Джино бросил на девушку удивлённый взгляд, но мгновенно понял её и замолчал. А Джоанна совсем не представляла, как жить дальше. Мысли о Коуле смешивались с только что услышанным, заставляя душу трепетать.       Как только они оказались в квартире, Джино повёл Джоанну в спальню, помог снять пальто и сапоги и бережно уложил на кровать. Наклонился, осторожно коснулся губами её лба и тихо сказал:       — Я хочу, чтобы ты поспала.       — А ты?       — Я буду рядом.       Он лёг на кровать, притянув Джоанну к себе. Она положила голову на грудь и попросила:       — Поцелуй, как я люблю.       Он, повернувшись на бок, опрокинул её на спину, прильнул губами к горячему виску. Так и лежал, боясь пошевелиться, слушая тихое, размеренное дыхание. Впервые за три дня Джоанна уснула крепко, без мыслей и сновидений.