Рождественский челлендж на дайри

Канон: Багровый пик Пейринг/Персонажи: Томас Шарп/Эдит Кушинг, Алан МакМайкл Категория: гет Жанр: хёрт/комфорт, драма Рейтинг: PG-13 Предупреждения: Автор опять всех уполз. Возможен ООС, поскольку написано на коленке Краткое содержание: Постканон. Томас просыпается в незнакомом месте и пытается вспомнить, что произошло, а также решить, как жить дальше. В комнате было тепло. Это Томас ощутил, ещё не успев толком проснуться, и жалобно замычал, зарываясь лицом в подушку. Но никто не торопился вырывать его из сладких грёз, а подушка оказалась слишком мягкой и ощутимо чистой, и Томас осторожно приоткрыл правый глаз, пытаясь понять, где находится. Левый глаз воспалился пару недель назад, но нестерпимый дёргающий тик больше не донимал, позволив выспаться впервые за эти недели. Осторожно ощупав лицо, Томас обнаружил свежую повязку вместо привычной грязной тряпки. Да и комната вовсе не походила на тюремную больницу. Томас неуверенно поднялся на ноги, провёл рукой по складкам слишком просторной и явно не новой, но хорошо отстиранной длинной рубахи и подошёл к окну. Но вид ничего ему не подсказал. Засыпанный чистым белым снегом сад мог принадлежать кому угодно. Заметив россыпь ярко-алых капель на снегу, Томас вздрогнул, затем вгляделся внимательней и улыбнулся. Ягоды. Всего лишь ягоды, сорвавшиеся с ветки. — О, даже встали? Это замечательно. Я уж думал, вы вознамерились проспать до самого Рождества. Он оглянулся на знакомый голос в лёгкой панике. МакМайкл? — Как ваша… рана? — светским тоном спросил Томас, словно они встретились где-нибудь на приёме при полном параде. — Уже не беспокоит, — столь же учтиво ответил Алан. И обеспокоенно сдвинул брови: — Сэр Томас, вы хорошо себя чувствуете? — Я… Томас зажмурился, потряс головой, чувствуя, что упускает что-то важное. — Думаю, вам лучше прилечь, — решил Алан, подходя и подхватывая его под локоть. Это прикосновение словно приоткрыло какую-то дверцу в памяти. Томас вспомнил, как эти же руки уверенно держали его, тащили куда-то — и в тот страшный день в Аллердейл-холле, и вчера, когда он брёл, куда глаза глядят, опустошённый и потерянный. Томас знал, что именно доктору МакМайклу они с сестрой обязаны жизнью. Раненый, истекающий кровью, он сумел выбраться из подвала, где Томас спрятал его от расправы, перевязал баронета и вызвал помощь. А затем ещё и выступал на суде в его защиту. Те удары ножом, которые нанесла ему Люсиль, словно разрезали какие-то путы, и Томас не стал выгораживать сестру, хотя она, как ему показалось, ждала этого. Может быть, он и не выдержал бы, если бы им позволили перемолвиться хоть словом наедине, чтобы понимать, чего именно ждёт от него Люсиль. Но их держали порознь, и Томас просто молчал, боясь неосторожным словом навредить сестре ещё больше. Вдруг её тоже решат повесить? Уготованной ему самому участи Томас вовсе не страшился, ибо чего же ещё он заслуживал? Томас почти не слушал, что говорят, а потом всё случилось так быстро, что он не успел даже понять, что произошло. Только страшно, надрывно закричала Люсиль, а потом он оказался на улице, где-то в парке или каком-то другом безлюдном месте. Прижимаясь пылающим лбом к холодным прутьям ограды, он просто стоял, пока появившийся непонятно откуда МакМайкл не разжал силком его пальцы и не увёл в экипаж. Похоже, эти воспоминания совершенно лишили его сил, но когда Томас снова проснулся, Алан всё ещё был рядом. Или же он только пришёл, и это вывело Томаса из забытья? — Давайте посмотрим, как обстоят дела с вашим глазом, — деловито сказал он, переставив канделябр поближе к кровати. Ловко снял повязку, осторожно потрогал закрытое веко, что-то покапал на него, протёр куском мягкой ткани. — Ну-ка, попробуйте открыть. Глаз открывался не полностью и видел плоховато, делая предметы мутными и расплывчатыми, но Томас был рад и этому. — Думаю, ничего непоправимого не произошло, и зрение через какое-то время вернётся, — заверил Алан. — Здорово! — раздалось от двери. — Я же просил подождать внизу, — вздохнул Алан. — Я только на минуточку, — успокоила его Эдит. — Я не буду мешать. Алан ещё раз тяжело вздохнул и с улыбкой покачал головой. — Я сплю? — охрипшим голосом спросил Томас, приподнявшись на локте. Он не мог оторвать взгляда от чудесного виденья. О, этот призрак пусть преследует его всю оставшуюся жизнь! — Ты что, не сказал ему? — сдвинула брови Эдит. — Когда бы я мог это сделать, если в тюрьму меня не пустили, а после суда я нашёл его на улице в полубессознательном состоянии? — ворчливо поинтересовался Алан. — Из экипажа нам со старым Стэнли и вовсе пришлось выносить его на руках. — Так ты жива? — Жива и здорова, — весело кивнула Эдит. — Ну, почти уже здорова, — поправилась она после многозначительного покашливания Алана. — Ему можно вставать? Я хочу, чтобы он спустился вниз, — с обычной своей порывистостью и неугомонной энергией затараторила она. — Миссис Баттери испекла восхитительное печенье, а её маленькие разбойники не оставят от него и крошки до завтра. Алан вопросительно взглянул на него, но Томас не мог разобраться в своих чувствах. Оставаться одному не хотелось, а просить Эдит посидеть с ним — это уж слишком… — Идём, Томас, тебе понравится! Эдит не собиралась отступать, и через десять минут они уже сидели внизу, расположившись в креслах возле камина. Томаса усадили ближе всех к очагу, завернув в бархатный халат покойного мистера Баттери и укутав ноги пледом. В камине мерно гудел огонь, печенье оказалось действительно просто восхитительным, а трое сорванцов и их маленькая сестрёнка расселись вокруг, слушая, как Эдит читает рождественские истории. Алан наблюдал за ними с видом счастливого отца семейства, и Томас вдруг почувствовал, как в его груди зарождается что-то странное и незнакомое. Никогда в жизни у него не хватало смелости идти кому-либо наперекор по своей собственной воле. А сейчас он и вовсе был не вправе, он не заслуживал второго шанса и не должен был вставать на пути счастья того, кому обязан жизнью. Но когда Томас смотрел на эту идиллическую картину собравшейся у камина семьи, он ощущал небывалую ясность. Быть может, это займёт немало времени, но теперь Томас хорошо понимал, чего хочет. Не вернуть робкий трепещущий на ветру огонёк свечи их увлечения друг другом, а разжечь сильное устойчивое пламя домашнего очага.