А теперь включаем мелодию.
*** Flashback с детства четырёхлетнего Чонгука. —Нуна? —М? – Ёнхи приоткрывает один глаз, чтобы посмотреть на маленького братика, что умостился головой на её груди. —Ты меня любишь? – Мальчик наклонил голову и уставился на сестру своими карими глазками-пуговками. —Люблю. —Сильно-сильно? —Сильно-сильно, Гукки. – Девочка ласково погладила Чонгука по мягким волосам и, приподняв над собой ребёнка, выпрямила спину, чтоб удобнее опереться об ствол дерева, у подножья которого они сидели. Мальчик немного поёрзал, но вновь приложил голову к телу сестры, наслаждаясь размеренным дыханием над своим ухом. Летний ветерок нежно проносился по открытым участкам кожи и развевал шелковистые каштановые волосы детей. Чон почувствовал сладкий тёплый запах, которым веяло только от умершей матери и сестры. —Нуна, ты же меня никогда не оставишь? —Никогда-никогда. – Девочка усмехнулась и поцеловала неугомонного братика в лобик. —Это хорошо. – Тот призадумался, а потом, горделиво вздёрнув подбородок, сказал, – только я говорить тебе в ответ «люблю» не буду. —Почему это? – Ёнхи хихикнула и ещё шире улыбнулась. —Потому что я - мужчина. А все эти слёзы-сопли и признания для глупых девчонок. – Чонгук скривился и сморщил носик. —Эх, дурачок ты ещё… Смотри, не пожалей, как папа, что также фыркал и плевался от, как ты говоришь, сопливых признаний… – Она осторожно прихватила брата под попу, а другой свободной рукой тихонечко погладила мальчика по спине, – Иногда так бывает, что слова любви сами льются из тебя, но говорить их уже поздно, да и некому… Flashback end. *** Имя: Чон Ёнхи. Дата и время смерти: 19 мая 2018 года, 04:47 по корейскому времени. Причина смерти: травмы, несовместимые с жизнью.«Иногда так бывает, что слова любви сами льются из тебя, но говорить их уже поздно, да и… некому…»
—Вы готовы? Чонгук уверенно кивает головой, и патологоанатом тянется к простыне. Мужчина немного отодвигает белое полотно и из-за него показываются тёмные волосы и края мертвенно-бледной, покрытой синими гематомами кожи. Ткань медленно скользит вниз, полностью обнажает лоб, брови, доходит до глаз… —Достаточно. Это она. – Твёрдо отвечает Чон. Мужчина обратно накрывает простыней лицо девушки и отходит. Чонгук крепко сжимает кулаки и стискивает зубы до скрипящей крошки. Он из стороны в сторону качает головой, не готовый принять эту жестокую реальность. Его лучик счастья, его надежда, его любимая старшая сестрёнка больше не дышит. Она ушла. Не попрощавшись. Не спросив никого, исчезла навечно. Чон водит рукой по выскользнувшим из-под простыни волосам и зажимает одну прядь между пальцев. Он даже не замечает, как слёзы с его лица начинают капать на эти самые волосы. У Чонгука трясётся нижняя губа, он до крови прокусывает её тонкую кожицу и слышит, как из груди невольно вырывается судорожный вздох. —Прости, нуна… – Он нежно целует шёлковую прядь, – Прости, что так поздно. Я люблю тебя. Он отпускает локон и оборачивается спиной к металлическому столу. Прямо у входа стоит притаившийся Хваджун. Чон замечает отца и ловит его мучительный и истерзанный взгляд. Папино лицо, как белое полотно, что сливается с такой же белой плиткой на стенах, волосы растрёпаны, галстук косо завязан. Мужчина явно старается казаться сильным, но дрожащие руки предательски выдают его волнение, а прилипшие к полу ноги – страх. Он отказывается верить и боится того, что за спиной Чонгука. Ему кажется, что пока он не увидит окоченевшее тело дочери, то Ёнхи прямо сейчас войдёт и скажет, что всё это шутка, пусть и очень злая. Но Гук отходит и мужчина моментально закрывает глаза. Он думал, что готов, что сил его хватит. Но нет. Сил катастрофически не достаточно. Хваджун не хочет видеть дочь. Только не мертвой, только не такой бледной, только не настолько холодной. Его ребёнок, его девочка, его маленький котёнок. Он чувствует, как что-то твёрдое упирается в грудь. Чон-старший открывает глаза и видит макушку сына перед собой. —Папа… Она… – Гук скулит в складки пиджака и кончиками пальцев хватается за грубую ткань. —Знаю. – Хваджун не отталкивает, понимает, насколько тому плохо, потому что сам задыхается, давится и кашляет густой кровью от этой боли. – Уходи. Я справлюсь. Жди меня снаружи. Чонгук делает вид, что поверил словам отца и отпрянув выходит из морга. Делает несколько шагов, еле-еле плывёт по коридору и, не в силах больше держаться, падает коленями на пол. Когтями впивается в рубашку, пытается вырвать ноющее сердце, давится горькими слезами, кривит губы в немом вопле и нити слюны роняет на холодный кафель. Он, словно оголённый нерв – дотронешься и всё тело пронизывает резкая боль. У него, будто кости все разом ломаются и хребет неестественно выгибается. Ему стеклом, самого лучшего качества, давиться приказывают, а Чонгук всё покорно исполняет, даёт себе захлебнуться алой, с металлическим привкусом кровью. Его на клочья нещадно разрывают, старыми проржавевшими щипцами остатки сердца вынимают. Чонгук отказывается принимать смерть Ёнхи. Он не переживёт. Уж этого он точно не переживёт. После Тэхёна только Ёнхи была способна хотя бы на мгновение своего братца склеить, подарить небольшую дозу радости и счастья. А теперь её нет. Только бездыханный остывший труп. Он никогда больше не увидит её солнечную улыбку, её искрящиеся счастьем глаза, яркий розоватый румянец на щёчках с ямочками. Её заразительный смех, постоянные шуточные издёвки, громкие возмущённые крики и по-детски смешные попытки ударить маленькими кулачками. Не светлая, а щедро поцелованная солнцем кожа, кошачий разрез глаз, цвета топлёного шоколада радужка и вечно искусанные по привычке красные губы. Тонкие запястья, острые плечики и умилительно-милый невысокий рост. Ёнхи изо дня в день жаловалась на свои короткие ноги, а Чонгук изо дня в день убеждал её в обратном. Его сестра не унималась и не могла даже в магазин выйти без каблуков. А по ночам, как заклинание, шёпотом проговаривала над Сонмёнг, лишь бы та не унаследовала позорный, как для Ёнхи, низкий рост. Чонгук всё бы сейчас отдал, лишь бы ещё разочек услышать эту ворчащую на всё и всех сестру. Но в жизни нет волшебства и сказок.«—Нуна, ты же меня никогда не оставишь? —Никогда-никогда…»
Гук лбом специально ударяется об пол, руками живот обнимает. Кричит, рыдает, слезами омывается. —Она обещала… Она обещала… Она обещала! – Он рвущийся наружу вопль подавляет, давится им где-то в груди. – Клялась, что никогда не оставит, что всегда будет рядом! Его крики разрывает громкие частые шаги, что больше похожи на бег. Он не обращает на это внимание, пока на него не налетает что-то белое и тёплое. Брюнет поднимает помутневшие глаза и видит перед собой плотную маску и кепку. Тэхён поддевает козырёк и спускает до подбородка чёрную ткань. Три месяца. 92 дня. Больше двух тысяч часов. Это время порознь безжалостно убивало каждого из них. И свидетельствуют об этом обильно сочащиеся невидимые раны между рёбер. Минута молчания, замедлившийся пульс и, кажется, даже застывшее время вокруг. Тэхён, словно снизошедший ангел с небес. Чонгуку поначалу, действительно, кажется, что он видит перед собой призрака. Такого слабого, лёгкого и слишком измученного. Но Тэ отмирает и резко дёргает Гука на себя. Он укутывает того в объятиях, изящными пальцами погружается в волосы и чужим затылком к себе сильнее прижимает. —Я скучал, – Тэ шепчет куда-то в плечо, – теперь, я рядом… Чонгук ещё раз всхлипывает и по-новой начинает содрогаться и истерически рыдать.«…Никогда-никогда, Гукки…»
—Она солгала! Она солгала! – Гук до боли давит на выступающие тэхёновы рёбра, – И ты солгал! Ненавижу вас! Ненавижу! Обещали, что не бросите, а… Не могу! Я больше так не могу! – Он бьётся, брыкается, но Тэ всё терпит, принимает каждый отчаянный удар. – Клялся ведь… Одно признание и больше никогда меня не оставишь… Ненавижу... Парень больше не кричит, а тихонечко скулит в изгиб шеи. Слёзы закончились, их слишком много было за сегодняшний день. Чонгук улавливает звук массивных шагов сзади и торопящихся, лёгких спереди. Он сильнее зарывается носом за край чужого белого худи и крепче цепляется руками за Тэхёна. Тот тоже всё ближе и ближе пододвигается, боясь всем нутром, что те, кто через секунду появятся в коридоре пожелают их рассоединить. Сзади выходит ещё больше помрачневший Хваджун, а спереди взволнованная Чжихё с Юнги. Парни не смотрят на пришедших, полностью растворяясь в руках у друг друга. Женщина застывает и Юнги, что шёл за ней, чуть не врезается ей в спину. —Кто это? – тихо спрашивает она. Мин выглядывает из-за женского плеча и, грустно улыбнувшись, отвечает: —Смысл жизни. Чжихё непонимающе вскидывает брови, на что парень только хмыкает, но не отвечает. *** —Никогда бы не подумала… – Женщина обеспокоенно посмотрела на спящих Тэхёна и Чонгука в одной койке, а потом перевела взгляд на Хваджуна. —Я тоже. – Тот глубоко вздыхает и отводит глаза от сладко-спящей парочки. —И что мы теперь будем делать? – спросила Чжихё. —Ничего. – Укоризненно, вместо Чона-старшего ответчает Юнги. – Не трогайте их. Хотя бы первое время. —Хорошо. Думаю, нам действительно лучше их оставить на некоторый период. – Хваджун опускает глаза и, незаметно для других, промакивает их бумажной салфеткой. Он поворачивает голову в другую сторону, в очередной раз ощущая, как сердце кровью обливается. – У нас есть совсем другая и более важная проблема, – мужчина смотрит на соседнюю кровать, на которой умиротворённо, даже слишком, спит Сонмёнг. *** Несколько дней спустя. В компании кипиш и неразбериха. С самого утра несколько десятков не принадлежащих сотрудникам машин заполонили парковку. Журналисты, будто с ума поголовно сошли, каждый безумец остервенело пытается прорваться сквозь стену охранников. Но вход только по пропускам и только определённым корреспондентам и телеканалам. Чонгук созывает экстренную пресс-конференцию, и в одном из малых залов высотки собирает лучших, самых правдивых журналистов. В помещении то и дело постоянно щёлкает фотовспышка и усиленно нажимаются клавиши клавиатуры на ноутбуках. Дождавшись всех гостей, президент «Royal Jeon Group» спускается со своего этажа и входит в кишащее прессой помещение. Он на твёрдых ногах заходит за стойку, открывает папку с подготовленной речью и, поправив несколько раз микрофон, наконец-то говорит: —Добрый день. – Чонгук дёргает галстук и окидывает присутствующих настороженным взглядом. – Давайте, я не буду тянуть резину и сразу перейду к делу, – он бегло читает между строк написанную речь, слишком резко захлопывает папку и тяжело вздыхает. – Я… Я должен кое-в-чём признаться.