Энума Шунгаллу

      Глубокая синева неба истончалась и бледнела. Поредевшие звёзды ещё сияли и почему-то казались ярче, чем были ночью.       Не заря, но только её предчувствие.       Тёмные волны ещё бились о прибрежные скалы, мерно наползали на берег, рассыпались призрачным голубым огнём. Под толщей воды мерцали купола медуз-люксофолид — тусклые, чуть заметно пульсирующие изумрудные зонтики. Одно неосторожное касание — и люксофолида на миг вспыхивала, точно звезда, а затем гасла, скрываясь в спасительной темноте.       Но чёрная толща воды таила в себе угрозу. Даже на небольшой глубине могли скрываться ракоскорпионы — бронированные твари часто атаковали из засады. Да и о прочих обитателях дна не стоило забывать.       И всё же… Ильников бояться — в воду не заходить. И вообще не приближаться к полосе прибоя. Да и какое из чудищ Ваальбары может подобраться к нему незамеченным?       Так пусть же все опасения остаются на берегу! Пока ещё светится море, и звёзды тают в предутреннем сумраке, пока каждый мощный гребок уносит прочь от сухой земли и её обитателей — пусть забудутся все вероятности и все сводки! Их не существует — пока не загорится над Ваальбарой рассвет.       Ледяная вода светилась поверху — фосфорическая синева, так не похожая на зеленоватое небо. А внизу, под руками и телом — тревожащая непроницаемая глубина…       Случайная волна плеснула в лицо, заливая глаза и нос. Келио фыркнул, отплевываясь — мелочь, а досадно! Проморгался, но сияющие капли так и не удалось стряхнуть с ресниц — не беда, голубоватое мерцание уже тускнело. Начинался новый день.       А значит, пришла пора возвращаться.       Если нырнуть в тёмную воду, закрыв глаза — не слишком глубоко, не до самого дна — можно на миг представить, что ты вновь во власти той бури, когда на поверхности бесновались волны, а глубина была такой же молчаливой и холодной. Первое воспоминание, полное ужаса — и в то же самое время какого-то необъяснимого восторга, от которого оба сердца замирают в груди. И вода так же горела холодным синим пламенем из-за мириад ночесветок…       Но Грет-Дингские шторма давно прошли, и теперь волны мирно шелестели мелкой красноватой галькой. Келио без особого труда достиг близкого берега — хорошо, что ни ильников, ни более крупных членистоногих поблизости не было.       Мокрые, скользкие от водорослей камни холодили ступни. Внимательно глядя под ноги, Келио взобрался на скалистый выступ, но не удержался и в последний раз взглянул на море. Бледное небо почти слилось с зеркальной поверхностью Тетис. Ослепительная гладь раскинулась до самого горизонта, неподвижная и сияющая, но ближе к берегу волны рвали её, разрезали тёмными полосами, выгибали мутно-зелёные спины, чтобы разбиться о берег, рассыпаться пеной.       Рядом с кипучим движением моря, рядом с его неиссякаемой мощью земля казалась безжизненной и скучной. Камни, только камни по всему берегу — рыжие, серые, испещрённые полосами белёсых жил — древние обломки у подножия скалистых колонн, выточенных ветром. А за ними — тёмные степи, полные чёрно-зелёных плаунов с пушистыми белыми шишками, и розовые звёздочки пустырника, колючего и неистребимого; там старые бетонные ульи и первые аркогорода, арки, там строятся Пути. Когда-нибудь они объединят все новые арки континента, замкнут Кольцо вокруг Пустыни — пылающего сердца Ваальбары. Но когда это ещё будет? Неизвестно. Немногие, очень немногие понимают красоту замысла, ещё меньше тех, кто осознаёт, что создание Кольца — единственный выход.       Тысячи лет назад человечество пришло на Ваальбару. В хрониках упоминались и краткий расцвет, Золотой Век, и необъяснимое падение во тьму, когда были потеряны почти все древние знания, и новый, долгий подъём. Людям пришлось заново открывать законы природы, учиться жить с ней в равновесии — к сожалению, поняли они это слишком поздно. Границы Пустыни сохранялись тысячелетиями, но всего за пару веков баланс был нарушен. Климат менялся. Песков и каменистых пустошей становилось больше с каждым годом — и всё по их вине.       Но кроме горстки экологов мало кто готов менять привычный уклад. Идее Кольца больше сотни лет — и лишь недавно началось её воплощение. Хоть кто-то из политиканов Совета взялся за неё, что не может не радовать.       А море всё то же, и так же ветер перевевает горячий песок, и скалы следят за вознёй человечества с тем же равнодушием, что и за склоками ракоскорпионов или танцем крылаток над речной водой. Если однажды человечество исчезнет, планета восстановится. Через сотни лет Пустыня отступит. На месте Триасы вновь зазеленеют леса, а нагорья Силуры будут пестреть от луговых трав.       Что же люди? Люди уничтожают мир, превращают его в пустыню, где будут лишь песок и камни. Дай им волю, и вся Ваальбара станет Берегом Каменных Столбов — ни единого клочка зелени, лишь скалы да бурые космы водорослей у полосы прибоя.       Очередная волна окатила Келио дождём солёных брызг. Он обернулся к морю, розовато-золотому в утреннем свете — солнце вот-вот должно было появиться из дымки над горизонтом. Краем глаза он заметил какое-то движение.       Гибкое серое тело блеснуло среди камней и исчезло под накатившейся волной — только пёстрый хвостовой плавник мелькнул среди белой пены.       Морская змея.       Келио чуть заметно улыбнулся.       Морские змеи тоже возвращались домой. Розоватое солнце поднималось над морем, и змеи спешили уйти на глубину.       Со стороны скал донёсся скрипучий клёкот, и громадная тень на миг накрыла Келио, скользнула по мокрым камням, исчезла в ртутном блеске волн. Первая талассадра вылетела на охоту.       Ночь для обитателей глубин, день для жителей суши. Надо торопиться.       Быстрей! Ночь на исходе, нужно успеть вернуться.       Натянуть одежду на мокрое тело — аккуратней, чтобы не чесаться потом от каменной крошки. Бегом по холодной после ночи гальке — времени мало! Назад — по скалам, на тропу! Скорее, чтобы не опоздать хоть сегодня!       И в последний раз обернуться, бросить прощальный взгляд на серебристую воду. Когда он ещё вернётся к морю? Кто знает…       А впереди только заросшие пустоши да каменистые холмы. И дороги — древние, выложенные шестигранными чёрными плитами, подогнанными друг к другу плотно, будто змеиная чешуя, и совсем новые, серые асфальтовые или пыльные грунтовые, да узкие тропы среди зарослей. Только пыль, земля и камень.       Солнце только появилось из-за горизонта, прозрачные тени ещё лежат среди камней и по низинам — раннее утро. Хорошо. Он вернётся вовремя, вполне успеет вернуться. Сбегать ночью к морю, конечно, нельзя, ночью отдыхать нужно. Но если до него всего полчаса бегом, а тропы в холмах все известны и исхожены, разве можно удержаться?       Последний подъём, последние сто метров в гору по осыпающимся слоям песчаника — и остаётся только дойти до участков. Вот и всё путешествие — от мутных зеленоватых волн до красноватой каменистой земли.       Подтянуться и перемахнуть через забор по одному из столбов у ворот уже несложно. А на участке тихо — модификанты из бригады ещё спят. И Дин нет… Не приехала, хотя и грозилась, не обрадовала новой проверкой и новыми указаниями.       — Опять, значит?       Спокойный голос заставил дёрнуться от неожиданности, неловко спрыгнуть на землю, почти упасть. Это ж надо так суметь…       — И ведь уже говорили…       Голос ровный, тихий, но Дахалоку и не нужно было кричать или ругаться, упрёк в его словах и так чувствовался.       — Я вернулся вовремя, — в этом Келио был уверен.       Дахалок лишь покачал головой, привычно коснувшись рубца на щеке — красновато-розовой рваной полосы от глаза до подбородка.       — Знаешь, твоё счастье, что пока пользы от тебя всё-таки больше, чем проблем.       — Так и будет.       — Сомневаюсь. Без нормального отдыха ты ноги протянешь. И очень скоро.       — Не протяну. Мне отдых не нужен, — Келио упрямо повторил уже заученные за год слова. — Как ты не понимаешь-то?       — Потому что так не бывает. Невозможно работать и не уставать, даже если ты двужильный. Что у людей, что у модификантов в мышцах…       — Не надо лекций, пожалуйста.       Дахалок только вздохнул.       — Бегаешь-то ты куда ночами?       — К морю, — не стал отпираться Келио и тут же быстро добавил: — Дорогу знаю, сам отсюда родом.       — Да? — в словах слышалась горькая насмешка. Модификант, привязанный к местам, где прошла его юность?       Дахалок не понимает. И никогда не поймёт — Дахалок и не пытался быть человеком. Дахалок вырос ещё до принятия Конвенции и прекрасно осознает, что он всего лишь биомашина.       Но Келио ведь не обязан следовать его примеру. Не только чистые люди помнят своё детство и приемных родителей. Но об этом лучше и не заикаться. Ни Дахалок, ни любой другой модификант из старших не поймут.       А объяснять им Келио не обязан.       Интересно, понимает ли эту человеческую привязанность Атерия? Она ведь тоже из младших, из тех, кто с самого начала формально был равен чистым. Да, пожалуй, стоит её спросить — она как раз вышла из-за сарая-времянки, за которым модификантам разрешили соорудить импровизированный душ. Никто ведь, кроме Келио, не побежит через холмы к морю, чтобы умыться.       — Что, опять воюете? — белозубо улыбнулась Атерия, пригладив мокрые короткие волосы.       — Да нет, просто дружеский спор, — кривовато улыбнулся Келио.       — Не спор, а нагоняй, если на то пошло. — Дахалок спокойно достал из кармана зажигалку. — Разбудили тебя, что ли?       — Нет, — покачала головой модификантка. — Я и без ваших споров рано встаю. Так что, какие у нас планы? Копать-то сегодня закончим?       — Должны. Наверное, ещё опалубку сделаем, а завтра заливать будем. Ну, если погода позволит, а то мне ветер не нравится. Как бы бури не было.       — Вот да, — Атерия невольно поморщилась, — надо до неё хоть что-то сделать. Поэтому покурить ты уже не успеешь.       Келио невольно подумалось, что это и к лучшему. Не надо Дахалоку курить. Он, конечно, и сам это понимает, пытается бросить, но всякий раз срывается. Верно говорят, что привычка — вторая натура. Не отмахнёшься от неё, не откажешься так просто.       А от привычки быть на вторых ролях? Быть вечной тенью неизменённых?       — Пошли уже, обиженный! — миролюбиво окликнул Дахалок Келио. Тот резко обернулся.       — Вот честно, звучит как оскорбление! Как будто я не могу обижаться на несправедливость!       — Можешь, — спокойно кивнул Дахалок, — только что толку?       — Но это нечестно!       — Никому не нужна твоя честность. Я понимаю, подростковый максимализм и всё такое, жажда справедливости покоя не даёт, но смысла ни в спорах с нами, ни в разговорах с чистыми нет.       — Я не просто так! Я пытался поступить, но мне в Солери отказали. Сделали вид, что из-за какой-то ошибки в документах.       — Ну тут уж ты сам виноват, — пожала плечами Атерия.       — Во-первых, я много раз всё проверил, ошибок нигде не было. Во-вторых, при мне человеку, который устаревшие данные отправил, разрешили всё быстро исправить. Со мной же тянули до последнего, пока срок подачи документов не кончился! И вот не говори, что тут я тоже виноват.       — Ну и как твои выступления периодические помогут? Ты вроде как и жалобы писал, но вроде ничего не изменилось, — покачал головой Дахалок.       — Иногда шум может привлечь внимание к проблеме!       — А смысл?       Келио сжал кулаки. Как они не понимают?!       — Никто, кроме самих модификантов, не будет за них бороться!       — Вот только кончится твоя борьба отрезанной головой или ножом в печени!       — Как у тебя?       Слова сами сорвались с языка. Отмотать бы время на пару секунд назад, промолчать бы, но поздно. Дахалок их уже услышал.       Модификант ничего не ответил, потемнел лицом, тихо отвернулся и пошёл прочь — за лопатой, чтобы наконец приняться за работу.       Нахмуренная Атерия проводила его долгим тяжёлым взглядом.       — Ну молодец! — бросила она в сторону Келио.       — А я-то что? — откликнулся скорее из принципа, чувствуя, что действительно виноват.       — Дурло ты, честно слово! Дахалок с тобой возится, а ты по больному…       — А в чем я неправ? Или вы считаете, что всё нормально? Мы же тоже люди — и ты, и Дахалок, и все модификанты!       — И что с того? Никому нет дела.       — Но это несправедливо!       — Какая разница? Всем плевать! Ты, конечно, можешь повоевать, но кончишь плохо. И всё будет по-старому. Пойми уже наконец, что мир никогда, никогда не перевернётся по твоему желанию, никогда! Вроде ж уже не совсем ребёнок…       — И всё равно это неправильно.       — Ох, как же с тобой сложно… — Атерия покачала головой. — Ну вот что может сделать один человек? Ничего, абсолютно ничего, а ты даже меньше, чем просто человек.       — Модификант, — вздохнул Келио.       Атерия кивнула.       — Модификант. И никогда не забывай об этом. Лучше бери лопату.       Сложно помнить о море, когда вокруг только раскалённые камни да колючие заросли пустырника. Сложно помнить о холодной глубине, когда ты уже несколько часов копаешь под палящим солнцем. Влажная ткань — это совсем не то, что скользящее касание волн. В мире больше нет ничего, кроме солнца, жара и каменистых пустошей. Над головой — ослепительное небо, не синее, а какое-то серебристо-сиреневое. Ветер несёт мельчайшую рыжую пыль, гонит позёмок — сказывается близость Пустыни. Пыль пляшет в солнечных лучах, пыль поднимается с восходящими потоками воздуха.       Пыль везде. Она заставила побуреть стебли пустырника, присыпала белые травяные метёлки, припорошила ржавчиной лопаты и смуглые тела модификантов. Проводишь рукой по лбу, утирая пот, и против воли размазываешь её по лицу, будто краску. Пыль оседала на губах, сушила горло, и даже влажная тряпка не спасала от неё.       Но для Келио ни каменная пыль, ни жара не помеха. Его создавали явно для более суровых условий. Да и остановиться не получилось бы — утренняя обида подгоняла, заставляла выдерживать неудобный, слишком быстрый темп.       А земля тяжелая, глинистая. Лопата с трудом входила в неё, даже под весом Келио. Приходилось вбивать.       Удар, другой, третий — слишком быстро, слишком суетливо. Дыхание сбивалось, так не протянуть до обеда без перерыва. Но сдаться стыдно и перед собой, и перед Атерией с Дахалоком — сам ведь всегда говорил, что отдых не нужен.       Глупая гордость, нелепая обида. Лучше бери лопату… Как будто Келио не работает, не копает — хотя пользы от него больше, чем от всех остальных вместе взятых. Но Дахалок шутит над ним, будто над редкостным лентяем. Как над обиженным лентяем. С Атерией немного легче, она хотя бы не смеётся открыто. А всё потому, что Келио не желает всю жизнь копать траншеи. Ум у него не хуже, чем у чистых, результаты тестирований намного лучше, чем у большей части неизменённых, но почему-то его характеристики кажутся людям случайными, плодом какой-то ошибки — то ли машинной, то ли человеческой. Как будто у модификантов тело и разум не могут быть развиты одинаково хорошо! Стереотип это, нелепый стереотип — далеко не все модификанты созданы для тяжёлого физического труда, по-настоящему тупых среди них немного. Но чистые предпочитают видеть в них не людей, а машины, хотя нейропрограммирование давно уже запрещено, и личности большинства изменённых вполне естественны.       И всё равно их считают неполноценными. По закону — люди, фактически — вещи. Самое жуткое, что большинство всё устраивает. Ладно неизменённые, но почему модификанты согласны молчать? Им-то деваться всё равно некуда — с планеты не сбежишь, на космической станции не спрячешься. Везде будут люди. Везде будут модификанты.       И везде модификанты по умолчанию хуже чистых людей.       Удар, ещё удар. Не столько трудно, сколько медленно.       Язык уже жгло от яда с прижатых к нёбу клыков, длинных и тонких — у человека таких не должно быть. Хотелось закричать, зашипеть от злости и обиды, оскалиться и… И что дальше? Кого винить, кого кусать, против кого бунтовать? И как?..       Никогда не забывай о том, что ты модификант.       Келио никогда не любил города — ни большие, ни маленькие. Слишком много шума, слишком много людей, слишком много настороженных взглядов кидают ему вслед. Пора бы привыкнуть, модификанту с его внешностью не затеряться в толпе. Мало того, что лицо отчетливо нечеловеческое, с неправильной нижней челюстью и широкой, как у змеи, пастью, так ещё и ростом выделяется. Он уже на голову выше любого ваальбарца, но, кажется, вытянется ещё сильней, хотя куда ещё-то?! Найти бы своих создателей, да поговорить — вежливо, хотя бы поначалу. Келио слишком непохож на чистых, он везде привлекает ненужное внимание.       И станция в Корсанте не исключение. Тяжело идти и чувствовать на себе чужой взгляд. Спрятаться бы ото всех, убежать прочь, провалиться на нижние уровни или вовсе под землю — но Келио даже не ускоряет шаг. Побежать означает поддаться панике, а ему нельзя паниковать — пропустит монорельс на Солери и безнадёжно опоздает. Так что…       — Куда прёшь?!       Келио сбивается, стараясь никого и не толкнуть и не задеть, оглядывается — не хватало ещё на кого-то наступить. Но окликают его из-за спины.       — Пропустил бы нормального человека!       Келио оборачивается, смотрит на хама с каким-то удивлением. Ответить бы ядовито, оскалиться, высмеять его, но слишком уж это странно — откровенное оскорбление, да ещё и на людях. Слишком смело. На мгновение он забывает и о своих клыках — хотя при виде их мало кто решился бы спорить, — и о физической силе. Даже обиды ещё нет, поэтому отвечает, глядя прямо в глаза:       — Я человек не меньше, чем ты.       Но в ответ получает лишь взгляд снизу вверх, полный неприязни и отвращения. Несложно догадаться, о чём он думает.       «Нет, ты просто один из этих уродов».       — Я человек!       Губы кривятся, но с них срывается только злое шипение.       — Человек!       Ещё один удар. Везде, везде так. Везде нужно доказывать, что ты человек. Всегда нужно доказывать, что ты не хуже неизменённых. А получается далеко не всегда.       Мысли вновь соскользнули на недавний провал. Зря вспомнил, зря подумал — притихшая было обида вновь подняла голову.       И на что он только надеялся?..       …О чем он думал, когда решался? Когда отправлял документы и заявление в приёмную комиссию? Искренне верил, что в Солери иные люди, которые сочтут модификанта равным себе? Что его оценят наравне с неизменёнными?       Напрасная, безумная надежда.       — То есть, вы отказываетесь признавать, что в приёмной комиссии ошиблись при проверке документов?       Женщина из приёмной комиссии чуть заметно вздыхает и ещё раз повторяет:       — Мы не несём ответственности за повреждения файлов и ошибки в исходных данных.       — Но ведь другому поступающему, Адкинсу, разрешили заменить повреждённую копию, причём вовремя!       — К сожалению, я ничего не знаю об этом случае.       Если биомашины с искусственным разумом и существуют, Келио наверняка столкнулся с одной из них.       — Но ведь факт остаётся фактом, ему разрешили это сделать.       — Возможно.       — Почему же мне не дали такую возможность? Причём я проверил всё не раз и не два, все документы были верны, вся информация соответствовала…       Она только качает головой. На мгновение что-то человеческое чудится в её лице.       — Я не знаю, почему так, — говорит тише, чем раньше. — Но ты же понимаешь, что тебя не могут принять. Просто…       — Просто таким, как я, не место здесь, верно? — криво усмехается Келио, надеясь, что улыбка не напоминает оскал.       — Не то, чтобы не место, но… Ты уверен, что тебе это действительно нужно?       Вдох и выдох. Опустить бы глаза, отвернуться — человек и так нервничает под взглядом Келио. Но пусть сперва сама ответит…       — Я в этом уверен.       — Просто обычно физически развитые модификанты выбирают иные специальности.       — Не выбирают. — Голос звучит глухо, зажато. — Просто такие, как вы, не оставляют им другого выбора.       Вдох и выдох. Нельзя кричать, нельзя шипеть на человека, нельзя броситься с кулаками.       — Я не биоинженер. Я не виновата в том, что их способности изначально ограничены, — широко открыв глаза, женщина смотрит сквозь него, и Келио ощущает её страх. Страх, захлёстывающий, не дающий вздохнуть. Страх перед модификантом. Перед ним.       — Простите, я не хотел вас пугать.       Он отворачивается. Не хватало ещё, чтобы эта потеряла сознание.       — Ничего. Всё в порядке. — Она заправляет за ухо выбившуюся прядь нервным, каким-то механическим движением. — Но помочь тебе я, к сожалению, ничем не могу.       И вежливая, но слабая и тонкая улыбка.       Горло будто сдавливает чья-то рука. И ничего не поделаешь, можно только сжать зубы и убраться восвояси. Да и на что надеялся? На то, что его послушают и исправят несправедливость? И что получил в итоге? Нарушение правил делового общения, чуть ли не нападение на человека, безжизненные и бессмысленные слова — и всё.       Стиснув зубы, разворачивается и, не прощаясь, он уходит. Слёз и мольбы от него точно не дождутся. Ничего нового, ничего странного… Он уходит, и чтобы заглушить обиду — на себя, на неё, на приемную комиссию, на весь мир — с затаённой злостью сам себе обещает:       — Я ещё вернусь через год!       Я ещё вернусь. Не угроза, скорее насмешка над собой — и всё же от неё немного легче. Но воспоминание о неудаче жжёт с прежней силой, не даёт забыть о том, что он всего лишь модификант.       Модификант, нелюдь, искусственное существо… Не человек — мерзость. Но за что? Почему кто-то лишь по праву рождения может бесплатно учиться всему, чему пожелает, а кому-то всю жизнь землю под фундамент копать? За что? Он не выбирал такую судьбу, не выбирал, кем быть! Но даже не клыки или физическая сила отделяют его от чистых людей. И не сам факт изменения генома — на самом деле, все ваальбарцы в той или иной степени модифицированы, хоть об этом и не принято говорить. Без нескольких фрагментов вирусных нуклеиновых кислот никто из людей не выжил бы на Ваальбаре, но о них, как и о генетической коррекции у зачатых чистых, предпочитают лишний раз не вспоминать. Вся разница между модификантом и чистыми — в степени изменения.       Удар по каменно-твёрдой земле — лопата уходит вглубь на штык. Как будто, перевернув её, можно что-то перевернуть в жизни…       Все дело в том, насколько тебя считают человеком.       Но разве генетика настолько сильно определяет поведение человека? Ведь есть же данные, доказывающие обратное. Человеком делает воспитание, социальная составляющая, а не биологическая.       Удар, ещё удар.       Спектр эмоциональных реакций у модификантов так же широк, как и у чистых.       Земля пылит, осыпается красноватой дымкой с лопаты. Удар!       И интеллект у большинства модификантов не ниже, чем у людей. У него-то уж точно… Тогда почему? За что?       Удар! Треск дерева под лопатой — старый корень. Несколько минут, и полуистлевший куст, сухой и костлявый, извлечён из-под земли. Откуда он тут? И мимолётное воспоминание — несколько лет назад хозяин пытался выровнять участок и засыпал землёй ямы и низины. Дин об этом предупреждала, ничего удивительного.       Куст просто засыпали, просто не заметили — но ему вполне этого хватило, чтобы умереть. Он просто рос не в том месте и не в то время. Снова вспомнился Дахалок — он ведь тоже ни в чем не виноват. Ни в том, что Келио развернули в Солери, ни в том, что многие чистые не считают модификантов за людей. Чем дольше Келио размышлял над утренней ссорой, чем больше вспоминает, тем яснее осознаёт, насколько был неправ.       Дахалок точно не считал, что в мире всё в порядке. Но он давно смирился с собственным бессилием. Сдался, сложил руки — не он первый, не он последний. Почему? Можно только догадываться. Нельзя было лезть, не подумав, нельзя было тревожить старую рану. Ну можно ли быть таким идиотом?       Похоже, все-таки можно.       Надо будет извиниться перед Дахалоком. Да, он обязательно извинится, как только они закончат работу. А это уже скоро — погода портится. Докопают — немного осталось, сделают опалубку, и всё. Если успеют. Небо ещё светлое, но это ненадолго. Позёмок — дурной вестник. Но лучше уж его тихий шорох, чем тревожное безмолвие, что предвещает пыльную бурю.       — Пошевеливайся там! — в голосе Атерии слышалось какое-то беспокойство. — Нам ещё «раскопки», если что вдруг, нужно прикрыть будет! Чтоб песком всё не засыпало!       — Да я почти всё! — и вправду осталось немного. Не больше четверти куба.       — Раз почти всё, так потом быстро и закончишь. А сейчас мне поможешь!       Ну, можно и помочь. Вдвоём рулоны укрывного материала вытаскивать легче и удобней. Атерия права, лучше разложить их по местам сейчас, чтобы быстро раскатать их и прикрыть траншеи перед самой бурей. Если, конечно, буря всё-таки будет.       — Ладно, — кивнула Атерия, когда последний занял своё место, — теперь можешь возвращаться к своей земляной жизни. Заканчивай, что успеешь.       — Ты прям уверена, что буря будет?       — Абсолютно. — В золотых, точно у юркого селофиза, глазах модификантки не было и тени насмешки. — Я ещё с утра знала.       Знала? Ещё с утра чувствовала? Ей не нужны были ни пыльная мгла, окутывающая окрестности и смазывающая очертания дальних холмов, ни жара, ни результаты точных измерений. Келио это почти звериное чутьё казалось невероятным, хотя подобное среди модификантов не было редкостью. Особенность, которой он никогда не обладал.       Атерия ошибалась редко, но Келио всегда надеялся до последнего. Как будто можно было не обращать внимания на оглушительную тишину и загустевший горячий воздух, на отдающийся в ушах стук сердец. Как будто можно было не чувствовать близость бури и работать как ни в чём не бывало. Но работу прекращали не раньше, чем проявлялись вдали очертания пыльной тучи, неотвратимой, близкой, накатывающейся, точно волна...       — Так, хватит ждать, пойдём уже. — Запылённая ладонь легла на плечо, заставив вздрогнуть, как от укуса.       — Дахалок? Я… Я тогда не должен был так говорить и лезть в то, о чем не знаю. Какая бы с тобой история ни произошла, прости меня. Я не хотел обидеть…       — Ладно, уж что там, — покачал головой модификант и тут же ухмыльнулся. — На дураков всё равно не обижаются.       — Раз дурак, зачем возишься? — буркнул в ответ Келио, переступая порог.       — Жаль тебя просто. Вроде неглупый парень, но временами делаешь очень… странные вещи. Хотя есть шанс, что с возрастом мозги на место встанут.       — На какой возраст надеешься? Меня уже признали полностью дееспособным, — Келио хотелось хоть как-то ему возразить.       — Семь лет не такой солидный возраст. Даже для быстро взрослеющего модификанта, — тихо проговорила Атерия. — Всё-таки психика у тебя пока ещё не как у взрослого.       — Я, честно говоря, и не надеюсь дожить до того момента, как Келио окончательно повзрослеет.       — Может, хватит, а? — нахмурился Келио. — Я ещё здесь. Вот уйду, так перемывайте мне кости, а пока не надо.       — Куда ты уйдёшь?       И правда, куда идти, когда на улице буря, от которой отделяет только тонкое оконное стекло? А за ним — багровая мгла, ничего в ней не разглядеть. Засыпает всё вокруг рыжей пылью, царапает, гудит. Хорошо хоть успели прикрыть траншеи…       Обижаться уже не хочется. Зачем? Всё равно не сделаешь ничего. Да и правы они в чём-то. Ошибок и глупостей он совершает более, чем достаточно. Как тогда, с охотником за перьями-чешуйками лонгисквам — нагоняй от Яксар он точно заслужил…       — Келиофис, я же просила быть осторожней. Особенно когда дело касается подобных… типов. — Яксар чуть заметно постукивает по столу кончиками пальцев. Напрасно волнуется — с ним всё в порядке, ну почти всё, рана уже не болит, считай, просто царапина.       — Уродов! — шипит Келио, почти как несколько часов назад в заболоченной дельте Анисус, где лонгисквамы парят между деревьев на радужных шелестящих «крыльях». Тогда чистый так до конца и не осознал, какой опасности подвергался. Хотя даже почти осязаемого чужого ужаса хватило — жуткого, безумного, заставляющего мчаться через заросли, не разбирая пути.       Он качает головой и через мгновенье продолжает уже спокойней.       — Я его и пальцем не тронул! Так, встряхнул пару раз… Но я его не бил, ни по голове, ни как-то ещё. Только нож и огнестрел отобрал, их у меня уже забрали… Как ты и говорила, старался не выходить за рамки закона.       «А жаль…» — думает Келио, но вслух говорит тихо и твёрдо:       — Я не из тех полудурков, которые пугают работников АЭС и обливают краской людей в кожанках. Зато он больше не будет рвать чешую лонгисквамам.       — Не будет, — кивает Яксар, сжав тонкие тёмные губы, — именно этот не будет. Но на его место придут другие. Пока будет спрос… А ты так однажды влипнешь по-крупному.       — Я вот чего не понимаю, — оборачивается к ней Келио, — почему людям так нравится носить натуральную кожу и чешую? Дикость какая-то. Причем синтетика и по качеству лучше, и стоит дешевле.       — Дело в статусности, в том, что не все могут это себе позволить.       — И всё равно глупо.       — А чего ты хочешь? Общество у нас пока на обладание ориентировано. Поэтому и потребность в престиже удовлетворяется за счёт обладания, а не за счёт умений и знаний.       — Знаниями тоже можно всего лишь обладать, а не пользоваться ими.       — Так, не дави на больное. Всё равно ничего доброго от меня не услышишь, — устало вздыхает Яксар. — Лучше скажи, куда на этот раз отправляешься?       — Берег Каменных Столбов.       — О, пустынные берега и интереснейшая экосистема в приливной полосе!       — Только у меня на морскую живность времени не будет. Я же по работе…       — Понятно, — кивает Яксар. — Ну тогда желаю удачи. Ракоскорпионов только не корми там собой.       — И в мыслях не было, — отвечает Келио и внезапно добавляет: — терпеть их не могу.       — Почему?       — Они мерзкие, они каннибалы и падальщики, они мусорщики, так ещё и живучие как не знаю кто!       — Ясно всё с тобой, — по-доброму усмехается она. — Тогда возвращайся скорее. И поосторожней там. Я серьёзно…       Поосторожней там. Яксар, конечно же, имела в виду осторожность в плане его безопасности, но стоит быть осторожней и со всеми вокруг. Осторожней — чтобы не ранить, не топтаться по чужим болячкам, пусть и всего лишь из-за своей тупости. Осторожней надо быть, внимательней. Ему есть о чём теперь поразмыслить — пока буря ещё засыпает красным песком холмы и царапает стекло; пока небо светлеет и ветер наконец стихает; пока они с Дахалоком и Атерией расчищают укрытые от бури траншеи. Это ведь не так сложно — руки работают, привычно, чётко, а сознание тем временем где-то далеко.       Если что-то и дают земляные работы, так это время подумать о многом и вспомнить многое. Или помечтать, сбегая от реальности, в которой не так плохо, конечно, но мир иллюзий всё равно лучше. Он пластичный, податливый, покорный движению мысли. Там нельзя поступить неправильно, там твои действия верны.       Тяжело жить в реальности, которую переломить намного сложнее. И всё же — придётся, нельзя вечность прятаться за несуществующими образами.       Но пока что реальность — это пыль, осевшая на коже, и безумная жара, лопата в руках, а затем доски и пила, влажный запах глины и серый бетон. И вечерняя прохлада, понемногу расползающаяся из теней, когда солнце скрывается за холмами. Тусклый розовато-сиреневый закат — и где обычный, огненный, столь любимый художниками? — синеватая тень сумерек…       Конец дня.       Сейчас бы смыть с себя пот и надоевшую пыль, а потом подремать до утра — лишним бы сон точно не был. Но как же забыть о встрече со старым другом? Нельзя. Поэтому нужно идти. Все равно Келио не нуждается в отдыхе.       Взять приготовленный как раз для этой встречи фонарь — в полной темноте без звёздного света даже самому Келио ничего не увидеть, — шагнуть за порог, в густой сумрак, пройти мимо курящего Дахалока, и на его привычное ворчание — спал бы ночами лучше! — усмехнуться горько:       — Мне сон не нужен, — и упрямо покачать головой.       А дальше будут только ночь, прозрачная ночь, шорохи вокруг, тихое гудение ветра да знакомая-незнакомая дорога.       Келио спешил. Плохо, что буря засыпала все песком и пылью, вон как шуршит под ногами, плохо, что он бежит по этому песку — слишком легко поскользнуться. Но замедлять шаг не хотелось — ночь не бесконечна, да и Асолануса жалко. Полночи ему ждать, что ли?       Тихий шелест под ногами заставил сбавить шаг, идти тише и осторожней. Призрачный шорох песчинок, трущихся о чешую… Змея. Замерла возле камня, в рваной тени пустырника. Чтоб хоть немного рассмотреть её, придётся опуститься на землю, приглядеться повнимательней. Узор, конечно, не разглядеть, но плоская большеглазая голова, крупная чешуя… Келио беззвучно прошептал:       — Какая красавица. Тише ты, я тебя ловить не собираюсь.       Повинуясь неведомому порыву, он протянул к ней руку, будто желая погладить кончиками пальцев. Змея приподняла голову, тронула дрожащим языком воздух, тревожно зашипела. Келио тут же отдёрнул руку — ему совершенно не хотелось, чтобы его укусили. Если укусы в правую руку он ещё мог потерпеть, то левой, ведущей, рисковать не стоило.       Напуганная его движением, змея свернулась клубком, потерялась в тени. Несколько секунд Келио вглядывался в темноту, чтобы различить движение гибких колец, и дождался. Медленно, с еле слышным шуршанием змея поползла, покатилась по песку клубком, опираясь на петли скрученного тела — только косые крючки следа потянулись за ней.       Келио беззвучно расхохотался: вот это удача! Пустынная келиофа, да ещё и среди холмов! Что ж, встреча с тёзкой — хороший знак, им с Асоланусом везение понадобится. Он покачал головой и побежал вниз по тропе, чтобы нагнать потерянные минуты. Сегодня он точно не поскользнётся на песке.       Асоланус ждал у обрыва, над «лесом» из выветренных прибрежных колонн — тёмная фигура с блуждающим огнём фонарика. Где-то там, за его спиной — нагромождения скал, шум и плеск воды, призрачное море, которого Асоланус втайне побаивался. Он ни разу не говорил о своём страхе в открытую, но его неуверенность чувствовалась каждый раз, когда речь заходила о побережье или обитателях глубин, каждый раз, когда Келио пытался вытащить его на берег, ближе к скалам, каждый раз, когда нужно приблизиться к воде.       Что ж, сегодня другу придётся побороть свой страх, хотя бы ненадолго.       Отвести рукой ломкие стебли пустырника, подойти по хрустящему на камнях песку, окликнуть его за несколько шагов.       — Вечер, Асло! Извини, что так долго.       Асоланус аж дёрнулся от неожиданности.       — Ильника тебе под бок! Зачем так пугать-то?!       Келио закусил губу — опять напугал, не по-людски получилось, нельзя так.       — Прости. Думал, что меня сложно не услышать.       Асоланус посмотрел на него со странной смесью раздражения и обиды.       — Издеваешься, да? В следующий раз шуми побольше, у меня нервы целее будут!       — Нет, и в мыслях не было.       — Ладно, забудь, — вздохнул Асоланус, поправляя капюшон ветровки. — Иначе так всю ночь произвиняемся.       — Что ты так закутался? Жарко же!       — А мне холодно. И вообще, лишней одёжка не будет.       — Ну как знаешь…       Келио просто пожал плечами. Ну что, если человеку надо, кто он такой, чтобы мешать?       — Ладно, ты все взял?       — А то! — Асоланус хлопнул по рюкзаку, закинул его на плечо и усмехнулся, на миг ослепив Келио фонариком на лямке. — Теперь веди! Так, стоп…       — Что не так?       — Что у тебя опять с рукой? — От веселья в голосе друга не осталось и следа. Ну вот опять, ещё и он будет допытываться.       — Ничего, — Келио попытался прикрыть правое, повреждённое предплечье.       — Покажи, пожалуйста, — Асоланус потянул его за руку. В бледном свете фонарика старая гематома казалась жутким тёмно-серым пятном, растёкшимся по предплечью, с чёрными точками укуса.— Слушай, может, не стоит сегодня идти? Раз с рукой так…       — Да всё в порядке, — отмахнулся Келио. Слишком резко, слишком подозрительно.       Асоланус только покачал головой:       — Это тебя змея ужалила?       — Ну… В общем, да.       — Где же ты нашёл такую большую, чтобы так укусила?       — Я её не искал, она сама меня нашла. Ты же знаешь, что келиоф в окрестностях много.       — Угу, и келиофа специально к тебе приползла? Ну-ну…       — Да ну её вообще! Рука работает, уже и не болит, у нас целая ночь впереди, поэтому пошли на поиски приключений!       — Найдёшь ты себе приключения, да такие, что всю жизнь расхлёбывать будешь!       Может быть, и найдёт. Может быть, и расхлёбывать придётся долго. Но в любом случае, будет это очень нескоро. Уж точно не сейчас.       — То есть, ты участвовать отказываешься?       — Эй, я такого не говорил! Зря я, что ли, сюда тащился и весь вечер тебя ждал?       Келио склонил голову набок, с интересом наблюдая за другом. Столько возмущения, причём абсолютно искреннего! Похоже, Асоланус принял вздох за бурю.       — Спокойно, договор в силе.       — Тогда пошли скорее. Ночь всё-таки не бесконечная.       — Мы уже почти на месте. Осталось всего ничего, только спуститься вниз.       — Вниз?!       — Нет, можно спуститься к морю и лезть по скале вверх. Да и невысоко, метров десять, может, больше. А потом вообще ерунда, карниз преодолеть и всё.       — А может... ну его вообще? — Асоланус нервно посмотрел на обрыв, на скалы, смутно видневшиеся в темноте. — Да и с чего ты взял, что там что-то есть?       — Я спускался вниз. Там, над карнизом — ну, пластом из твёрдых пород, который над обрывом нависает — явно остатки рукотворных конструкций. Да и лаз слишком правильный для пещеры. Внутрь залезть не успел, но что-то там точно есть.       — Звучит не очень убедительно.       Келио только хмыкнул — а на словах Асоланус был гораздо смелей. Что ж, придётся действовать по-другому...       — Так, кто мне говорил, что именно здесь комплекс должен быть? Кто собирался Скрижали искать?       — Это домыслы археологов, а Скрижали и вовсе легенда, — тут же откликнулся Асоланус: — Древние забытые технологии, до которых современной науке далеко, жрецы-учёные, золотые пластины с бесценной информацией...       — Не золотые, а слоистые. «Скамаске», а не «абарум», — тут уж Келио не удержался. Кто только придумал эти глупости про золотые Скрижали?       — Все равно бред! — хмыкнул Асоланус.       — Но ведь бессмертие Древних — доказанный факт. И самих жрецов, и правителей, к которым они благоволили.       — Келио, бессмертие людей, которые не снимают маски при посторонних, скорее всего, мистификация!       — А то, что их клетки не старели — тоже мистификация? И из захоронений лишние трупы кто-то выбросил, да?       — Это ещё неизвестно, лишние или не лишние. Легенды могут и искажать факты. А про нестареющие клетки вообще интересно. Доказательства будут?       — Будут. Я тебе код статьи напишу.       — Так у тебя же доступа к базам нет! Или?.. — Асоланус осуждающе цокнул.       — Не «или», — отрезал Келио. — На этот раз Яксар помогла.       — То есть, ты всех змей достаёшь? Хорошо устроился. И зачем тогда тебе собственный ключ?       — Чтоб всех вокруг не напрягать. — Нет, ну как он не понимает?       — Зачем заходить со своим ключом, когда ты и через чужой всё получишь?       — Тебя укусить?       — Эх ты, — протянул Асоланус, на всякий случай отходя на пару шагов. — Я к тебе по-доброму, а ты кусаться!       Не то, чтобы боится, но смотрит не без опаски. Напрасно. Асолануса он никогда не укусит. Обида не стоит ядовитых укусов, которые с каждым годом заживают всё трудней.       Асоланус тем временем скинул с плеч вечный рюкзак — интересно, он хоть куда-то ходит без груза за плечами? — вытащил скалолазную верёвку, оглянулся на Келио:       — Ладно, куснёшь меня потом, сейчас дорогу показывай.       — Прямо вниз с обрыва и до карниза. Можешь даже спрыгнуть, — усмехнулся Келио, заметив, как передёрнуло при этих словах друга.       — Смейся, смейся, — пробормотал Асоланус, закрепляя верёвку. — То кусаться, то прыгать... Что же ты за нелюдь-то?       — Модификант, — откликнулся Келио, спускаясь по скале. Плохо, что пыли много, пальцы могут соскользнуть, но должно обойтись. Падать очень не хочется, особенно когда внизу скалы. Хорошо, что камень не крошится под руками, не рассыпается на слои. Карниз и того прочнее — возможно, он рукотворный. А почему бы и нет? Древний фундамент для подземного комплекса. Скалы ведь тоже разрушаются, стачиваются ветром и водой.       — Ну и куда дальше? — Асоланус тоже быстро добрался до карниза.       Келио указал рукой на серую скалу, где под одним из выступов тень казалась глубже и чернее.       — Туда. Видишь проход?       — Эмм... Там в скале вмятина какая-то. Или трещина.       — На самом деле там пролом. Мы можем залезть туда и посмотреть, что внутри. Карниз широкий, пройдёшь спокойно. Ты главное не смотри под ноги.       — Успокоил, называется.       А непроницаемая темнота всё ближе. Без фонарика и не заглядывай: не видно ни зги. Просто бесконечный провал — то ли вглубь скалы, то ли и вовсе в никуда. Даже Келио жутковато — переступаешь невидимый порог, и в нос бьёт запах сырости и холодной глубины, к которому на этот раз примешивается вонь тухлой рыбы. Странно, очень странно.       ...В недрах земли нет древних чудовищ, чьё дыханье слышно на поверхности. И всё же, как не поверить в существование чего-то тёмного и безумного, когда ты переступаешь границу его владений?..       — Да уж. И мы туда полезем? — окликнул Келио Асоланус.       — А почему нет? — Щелчок фонарика вернул его в реальность. — Пойдём. Может, тебе и Скрижали обломятся!       — Издеваешься, да?       Но Келио не ответил. Луч света выхватывал из темноты засыпанные каменной пылью свод и стены — слишком правильные и аккуратные. Но и сквозь пыль что-то просматривалось. Если стряхнуть её, стереть, можно будет разглядеть...       — Не может быть! — выдохнул Келио. Им просто не могло так повезти.       По стенам и потолку тянулись орнаментные ленты, украшенные странными символами. То ли рисунки, то ли даже идеограммы — почему-то Келио казалось, что это именно так.       — Смотри... — Асоланус наконец-то разглядел символы на стенах. — Что это?       — Не Скрижали, но тоже здорово. Правы были твои археологи!       — Ага, — рассеянно кивнул Асоланус. — И ведь ни одного одинакового.       Верно, странные знаки не повторялись, тянулись в обе стороны древнего хода, изменяясь до неузнаваемости и сохраняя свой вид, совершенный и строгий.       — Ты глянь, они же на металле! — ахнул Асоланус.       — Да ладно?!       — Нет, правда. Сейчас покажу, там, кажется, отвалившаяся есть! — Он метнулся к стене, подхватил пыльную тёмную ленту и встряхнул. Та тихо лязгнула.       — Вот, слышишь?       — Тише ты там, — одёрнул его Келио, вглядываясь во мрак. Что-то было не так.       Зря не прислушался раньше, не разобрал за шорохом шагов чужое дыхание. Нечто крупное, пока ещё сонное... Тихое шуршание чешуйчатой кожи, обиженное кряхтение, царапанье коготков по камням. И вездесущая рыбная вонь...       А из оружия только нож да собственные клыки. Ну и небольшая хитрость с фонарём. Плохо... Да уж, пошли на поиски приключений два идиота.       — Валим, — шепнул Келио, — сейчас же.       Асоланус засуетился, похоже, запихивая в рюкзак кусок одной из пластин. Мародёр, ильника ему за шиворот! Мог бы просто постучать по ней, и то тише было бы!       — Ас-с-сло! — зашипел, скривившись. Выберутся — покусает, честное слово!       Что-то шевельнулось, завозилось в темноте. Отсветов фонаря едва хватило, чтобы разглядеть это. Скрюченное тело, бесформенные складки мембраны, лысая голова с гребнем-наростом, клюв с острыми зубами-иглами — такими удобно выхватывать рыбу из воды, держать, чтобы не выскользнула.       Талассадра. Величественное создание в воздухе — и сгорбленный уродец на земле. Разбудили на свою голову, называется.       Секунды растягивались, становились бесконечно длинными. Каждый удар сердца тянулся вечность.       Талассадра всё ближе. Задержать бы её, пока Асоланус добежит до пролома.       Раз.       Сменить яркость фонарика — как раз на случай неприятностей штука придумана.       Два.       Направить его на приковылявшую талассадру и включить.       Три.       От воя ослеплённой талассадры зазвенело в ушах. Взмах головой и щелканье зубов — слишком неожиданно, слишком быстро.       — Ай, ты ж! — фонарик упал, покатился по полу.       Отшатнуться прочь, развернуться и бежать вслепую, на память! Всего несколько метров!       «Невозможно, невозможно, невозможно!» — стук сердец в ушах. Не могла горячая боль быть правдой, не могла течь по руке — кровь ли? Слюна? Какая ж мерзость!       Но правой рукой не схватиться за каменный выступ, не упереться ей в стену! С одной рукой подниматься тяжеловато, но есть же верёвка, с ней будет проще.       Хорошо, что Асоланус не настолько верит в удачу, чтобы не подстраховываться.       — Келио, ты вообще живой там? Если что, я попробую тебя вытащить!       — Не надо, сам вылезу! Верёвку только не трогай.       Да уж. Несколько метров, которые можно преодолеть за считанные минуты, растягиваются. Камни скользили, верёвка тоже намокла от ночного тумана — но ведь могло быть хуже.       И всё же Асоланус попытался помочь, вытащить его за руки. Зачем? Он скорее сам свалится, чем вытащит модификанта в полтора раза тяжелее себя!       — Я сам бы справился!       Но Асоланус и ухом не повёл. Ни тени прежнего легкомыслия, только остатки пережитого страха и тревога.       — Так, давай руку сюда.       — Да всё в порядке! Не трогай!       — Спятил, что ли? Вся рука в крови, не шевелится, и всё в порядке?!       — Да, — мрачно откликнулся Келио. — На мне такие раны быстро заживают. Я проверял, бывало и хуже. На модификантах вообще как на селофизах всё зарастает. Если не сдох сразу, то и нормально.       — Руку давай, хоть промою.       Что, Асоланус носит с собой и аптечку, и воду раны промывать, и верёвки? Похоже, что так. Да и морщиться уже незачем: вода чистая, раны больше не кровоточат. Выглядят, правда, жутко, всё-таки руку сильно разодрал, но ничего, поболит немного и зарастёт.       — Видишь? Я помирать от потери крови не собираюсь.       — От заражения тоже не надо. Поэтому руку не убирай, обработать рану нужно.       Да уж, сиди теперь и не дёргайся. Весёленькая ночь выдалась: разбудили талассадру и убежали. Идиоты.       Келио сдавленно хихикнул и тут же окликнул Асолануса:       — Тебе там ещё долго?       — Долго! Бинт пока достань. И не трогай реликт, бинт в боковом кармане.       — Реликт?!       — Ну пластину со знаками, археологи их так называют. Все древние предметы вместе артефакты, а те из них, что могут жрецам-ученым принадлежать, они обычно обзывают реликтами.       — А я всегда был уверен, что реликты это только про живые организмы.       — Не только.       — Первый раз слышу о таком. Хорошо, что не эндемик! Слушай, Асло... Спасибо, что ты вообще есть. Что дружишь со мной. И прости, что так вышло.       Келио поднял голову, посмотрел на Асолануса.       — За что простить? — вопрос был тише далёкого шума прибоя. Человек бы и не услышал его.       — Да много за что, — вздохнул Келио, — за талассадру, за то, что покусать обещал, и за всё остальное. Просто настоящих друзей у меня почти нет. Тяжело мне с людьми общаться — что с чистыми, что с модификантами. Я ни к тем, ни к другим не могу, всё равно не свой. За нормального человека меня никто и никогда не примет. А модификанты… Не знаю. Они другие, они знают, на что способны, зачем живут, к чему годны. А я непонятно что.       — Исследовать тебя никто и не пытался, как я понимаю?       — Да нет, кому я нужен? Модификант, не внесённый в базы, но без особых девиаций в поведении… Чей-то неудачный образец.       — Да уж… — погрустнел Асоланус. — И даже никаких зацепок?       — Никаких, — кивнул Келио и внезапно прошипел сквозь зубы: — Хотел бы я найти того горе-конструктора…       — Тут уж я тебе ничем не помогу. Ничего не видел, не слышал и не знаю, а тебя уже на берегу встретил.       Келио только покачал головой.       — Я и не прошу у тебя ничего. Главное, что ты есть. Хоть с кем-то поговорить можно.       — А как же твои товарищи по бригаде?       — Не понимают. Нет, ребята они хорошие, но всё равно не понимают.       — Чего они не понимают? Твоего желания быть человеком? Или попыток жить в воображаемом мире?       — Что?! Я не живу в воображаемом мире! — Келио резко дёрнул прокушенной рукой, сжав кулак, заставил разойтись только-только закрывшуюся рану. Капля чёрной крови скатилась по запястью, упала на рюкзак.       — Да чтоб тебя, — скривился Келио. — Промокни сейчас, потом пятно не ототрёшь.       — Поверь, Келио, твоя кровь не самое худшее, что с ним случалось, — усмехнулся Асоланус. — Отстираю. Руку давай.       — Да не нужен бинт, сейчас всё затянется!       — Я и вижу. Руку давай... И пока вернёмся к воображаемому миру, где все действительно равны и люди братья…       — И ты туда же.       — Не туда же. Ты слишком многого ожидаешь от мира и от людей, мечтатель.       — Ну и что, что мечтатель? — вспыхнул Келио, но тут же взял себя в руки. — Просто… Я не знаю, как тебе это объяснить … Мне… Мир совсем не такой, каким он должен быть. Всё совсем не так… Мне нужно либо бежать от мира, либо менять его. Иначе я не смогу… Пока что приходится убегать.       — Что именно не так?       — Я не знаю, не могу понять. Может, дело в том, что никто не считает модификантов равными людям. Может быть, дело не только в этом… Но что делать, чтобы всё исправить, я пока не очень представляю… Как разбираться с целым миром, если я в себе разобраться не могу? И люди… Я не понимаю их. Ни чистых, ни модификантов… Что я могу сделать-то?       — Ладно, будем считать, что я тебя понял. Но перевернуть всю жизнь, да ещё непонятно, в какую сторону, странная цель. Особенно для модификанта без… А впрочем, неважно. Модификант-идеалист, зачем тебе всё это? — в голосе Асолануса слышалась горечь, совершенно искренняя, Келио был в этом уверен, чувствовал каким-то неведомым образом. Асоланусу было действительно обидно за него, за модификанта.       — Пойдём лучше, — Келио встал, закинул рюкзак на плечи и побрёл в сторону дороги. До станции не больше часа пути, даже если особо не спешить.       Укушенная рука всё ещё ныла. Плевать, это не боль! И всё равно через несколько часов полностью заживет. Физическая боль — ничто по сравнению с почти унизительным сочувствием.       — Эй, подожди!       Келио не обернулся, только слегка замедлил шаг. Асоланус догонит.       — Что случилось? — он хлопнул друга по плечу. Тот обернулся, посмотрел на него, выдавив из себя улыбку:       — Ничего, всё в порядке, — и кивнул в подтверждение.       Асоланус, наверное, не поверил, но промолчал, и Келио был ему благодарен. Иногда умение в нужный момент промолчать ценнее любых слов.       Некоторое время они шли молча. Келио старался не поворачивать голову в сторону Асолануса, не засвечивать глаза — Асоланусу без фонаря ничего вокруг не видно. Всё-таки у модифицированного тела есть свои плюсы: оно лучше видит и слышит, лучше чувствует, оно сильнее и ловчее, оно не так нуждается в отдыхе. Иногда человеком быть не так уж и хорошо.       Но лучше ползать от усталости и не видеть ничего в темноте, чем постоянно ловить на себе косые взгляды и чувствовать чужую неприязнь. Модификант, нелюдь… Ну и пусть! Он тот, кто есть, не больше и не меньше!       А вокруг тишина, и нет ничего, кроме заросших травами холмов да дыхания за спиной. И никому нет дела до того, кто ты, модификант или неизменённый…       — Такой вопрос, — Асоланус догнал друга, — реликт наш, наверное, всё-таки ценный. Что делать с ним будем?       — А разве есть варианты? Отнести археологам, нам-то от него пользы никакой.       — Ну мало ли…       — Или ты его к рюкзаку прикрутить хотел?       — Хорошая идея, но нет. Мне для науки реликта не жалко. Меня другое волнует, придётся же признаваться в разграблении памятников древности. А это дело такое себе.       — Пока ещё не памятников, а гнезда талассадры. И вообще нужно понять, что мы нашли, а тут без специалистов никак.       — Да, ты прав, — протянул Асоланус с некоторым разочарованием. Неужели он и впрямь хотел оставить находку себе? Зачем? Просто чтобы была? Иногда Келио совершенно не понимал своего друга.       На самом деле безумные знаки на реликте намного ценнее металлической пластинки, в этом Келио не сомневался. Даже если она из иридия. Знаки Асло точно сумеет скопировать себе на память. Но вот остальные… Строгие геометрические линии, гармония которых почти не нарушалась. Тысячи знаков, оставленных древними учеными потомкам — то ли в насмешку, то ли в назидание. Достаточно ли умны ваальбарцы, чтобы решить эту загадку?       — Асло, а ты ничего не слышал про расшифровку знаков? Типа тех, которые мы видели?       — Не, даже не интересовался. Если хочешь, могу разузнать. Даже статьи принесу.       — Да, здорово! — обрадовался Келио и тут же смутился: если бы был доступ к базам данных, он и сам бы всё нашёл. Не пришлось бы напрягать Асолануса. — Спасибо, в общем.       — Да не за что! Мне и самому интересно стало. А всё ты…       Близкое гудение заглушило его последние слова.       — О, вот и мой транспорт. Ну что, побежали?       Келио как будто ждал этой команды. Бежать даже лучше, чем просто идти. Только выдержит ли Асоланус? Или просто надо было закинуть его на плечо? Так ведь возмутился бы, дурень!       Как ни странно, Асоланус не сильно отстал. Несмотря на бессонную ночь и все потрясения, он всё-таки догнал модификанта вовремя. Молодец, успеет теперь на первый монорельс.       — Всё. Я дополз. Отдавай рюкзак и реликт тоже.       — Да забирай. И ещё, — Келио опустил голову, — ты прости, что я тебя так вытащил. Ночью, да ещё и в нору к талассадре…       — Да не извиняйся ты, сколько повторять! Зато реликт добыли с образцом письменности, будет чем археологов доставать. Талассадра не съела, поэтому нормально. Отосплюсь по дороге, потом теином опять закинусь, может, и доживу до завтра.       — Ну как знаешь. Бывай тогда. Главное, направление не перепутай.       — Не дождёшься.       Асоланус махнул на прощание рукой, развернулся и прошёл сквозь арку входа — доберётся домой, никуда не денется.       Келио поморгал, привыкая к темноте после ярких огней станции, и побрёл назад. Уже ничему не хотелось удивляться, ни на что отвлекаться — ни на мутное с прозеленью небо, ни на шорохи в зарослях, ни на боль в руке. Перед глазами до сих пор стояли древние знаки — странные, изломанные, среди которых не было двух одинаковых. Едва ли они соответствуют звукам, скорее слогам… Перекрученные, колючие углы — что они в себе таят? Забытый язык, неразрешимая задача — а он даже не может узнать, есть ли какие-то успехи в расшифровке. Всё через Асолануса, всё через чужой доступ к базам, всё с лишними сложностями.       …А догадка, возможно, где-то рядом. Возможно, в геометрическом хаосе есть своя система, и её удастся отыскать. Скопировать все увиденные символы, все как запомнил, один за другим — и рассмотреть внимательно. Возможно, что-то однажды и найдётся. Любая задача имеет решение, и любой ответ рано или поздно находится.       Вопрос лишь в том, действительно ли хочешь ты знать его.