Энума Шунгаллу

      — Келиофис, что ты творишь? — в голосе Сиринга ещё чудилось раздражение, но Келиофис знал: Сиринг уже не испытывает ничего, кроме безразличной усталости. Не той, которая наваливалась на Келиофиса после каждого столкновения, после каждых протестов и споров, а более простой и объяснимой, гораздо более человеческой, но от того не менее глубокой.       — Не хочу тебя отчитывать, но во что ты ввязался? И когда?! Вроде взрослый человек...       — Экспедиция в любом случае состоится, — упрямо откликнулся Келиофис. — Слишком многие ждут от меня успехов.       — Если заведут дело, то даже при всём желании тебя никто никуда не отпустит. А доказательств против тебя много...       — Не думаю. Я же не делаю ничего противозаконного.       — Протесты, которые ты организуешь, не столь безобидны, как тебе кажется, — нахмурился Сиринг. — Не бескровны, на самом деле. Ты, наверно, думаешь, что никто не пострадает, если люди всего лишь прекратят работу, но даже ты не можешь всё контролировать. Я не говорю о том, что происходит в Анисийской дельте, Эйхери или любом другом городе, я говорю о том, что ты творишь здесь, в Солери. Каждый раз, когда ты поднимаешь новую волну, в городе начинаются беспорядки. Ты думаешь, будто никто не решится связать их с тобой? Несколько десятков избитых в Асселе, и этого вполне достаточно, чтобы задержать тебя как провокатора.       — Во-первых, я в той драке не участвовал и никого не бил. Во-вторых, я физически не мог никого избить в Асселе, я вообще в другом конце города находился. И есть записи со мной, которые это доказывают. Я абсолютно чист, и никакую драку на меня не повесят. Там, где я нахожусь, споры никогда не переходят в кровопролитие, я слежу.       — Не знаю, — покачал головой Сиринг, — я не знаю, что именно ты делаешь и как. Но без тебя никто из модификантов не срывал бы работу транспорта, не устраивал беспорядки. Если бы ты тогда не лёг на монорельс...       — И всё-таки я никого не заставлял лежать на рельсах вместе со мной. Но подобные протесты работают, поэтому не дави на порядочность, она не имеет отношения к законопослушности.       — Да кто давит? Я просто прошу отложить все протесты до возвращения из экспедиции. Тебя некем заменить в Кунгурте.       Келиофис промолчал, понимая: Сиринг прав. Прав, что отчитал его, как глупого мальчишку, прав, что пытается взывать к разуму. Сиринг думает о деле, в отличие от самого Келиофиса.       Но ведь в мире есть не только геометрическое письмо, и нельзя замыкаться в себе, нельзя прятаться от творящейся вокруг несправедливости за книжками и формулами! Келиофис пытался — ничего хорошего не вышло. Он просто не способен заткнуть уши и закрыть глаза. Чужие горести всё равно его находят, вползают в мысли вместе со страхом и обидой, не глушатся никакими препаратами. Они сводят Келиофиса с ума, и у него есть единственный шанс спастись. Либо не будет чужих обид — либо рано или поздно не станет самого Келиофиса. Ну или он окончательно сойдёт с ума и постарается заглушить чужую боль иначе.       — Я понимаю, — заставил себя кивнуть Келиофис. — Постараюсь обойтись без глупостей. Тебе больше не придётся брать меня на поруки. Нигде и никогда.       — Хотелось бы, — вздохнул Сиринг, потирая бритую голову. — Тебе многое прощают за талант, но даже моя симпатия к тебе не безгранична. А терпение у ректора Таллиаса тем более.       — Понимаю, — эхом откликнулся Келиофис. — Я буду осмотрительней.       Пока что.       Сиринг сдержанно кивнул и вернулся к своим бумагам. И всё-таки они оба осознавали: это ещё не конец. Не капитуляция — всего лишь передышка.       Небольшой отдых и трусливое наблюдение вместо нового боя — что ж, такова цена за путешествие в бездну. Пришлось пойти на сделку с совестью и ради Древних с их загадками сложить руки. Отказаться от борьбы хотя бы на время, проводить долгие часы в библиотеках и хранилищах вместо ступеней у здания суда или дверей участка, отворачиваться вместо того, чтобы поддержать менее удачливых и осторожных сторонников.       Келиофис чувствовал себя предателем. Рвать душу надвое и выбирать между путями, одинаково близкими и важными, было невыносимо. Правильного решения не существовало. Нельзя было избрать лишь один из путей и избавиться от чувства вины, и он предпочёл сбежать — в подготовку к экспедиции, в знакомство с геологами, в поиск коллег, готовых на риск и безнадёжную авантюру, в бесконечные переговоры с парой реконструкторских компаний. Они, конечно, очень интересовались реликтами Древних, и шанс получить уникальный рабочий образец был для них заманчив, но твёрдых гарантий Келиофис предоставить не мог. Оставалось лишь полагаться на собственное красноречие — и из раза в раз оно выручало. Как ни странно, но у него получалось переубеждать несогласных. Не всегда, но уже что-то.       Наконец все сомнения и тревоги остались позади. Долгая поездка на монорельсе, пара ночей в хостелах, часы тряски в грузовиках, сухие степи, дорога до рыжих каменистых предгорий, извилистый серпантин, засыпанный тонкой пылью — всё прошло, отчёркнутое скалами, кануло в пыльное марево. За спиной и вокруг путешественников возвышались горы, а за ними дышала жаром пустыня.       Келиофис распахнул дверь, окунулся в сухую духоту, вдыхая горячий воздух. Ему казалось, что он давно отвык от почти полного отсутствия внешних запахов — только пот, человеческая кожа и железная примесь крови из расцарапанных губ. Хрустящий на зубах песок и вездесущая пыль, которую приносил ветер из пустынь, жаркое дыхание самой Ваальбары в жгучий полдень... Пыль на коже, пыль в глазах, пыль на одежде, привкус пыли в воде и на терпких лентах водорослей. Пустыня всегда была рядом, всегда ждала Келиофиса, и когда-то его пытались уберечь от неё. Когда-то о нём ещё пытались заботиться.       Окна рыжие от пыли: всю ночь ветер дул со стороны пустыни и к утру запорошил дороги и жёсткие разлапистые листья цикарий, присыпал красноватой крошкой колючие толстые стволы. В такие дни мир кажется душным и странно-незнакомым. Мать предупреждала, что сегодня Келио не стоит уходить далеко от дома: может начаться буря.       Полтора года он живёт на границе между морем и пустыней, но если к морю они с родителями ездят довольно часто, то в пустошах он ещё ни разу не бывал. Почему-то сама мысль добраться до пустыни их несколько пугает. Келио в этом уверен, хотя отец просто отговаривается, дескать, смысла нет, а мать просто пожимает плечами в ответ на предложение перебраться через Сторожевые Скалы. Самому Келио их страх кажется странным: когда живёшь под властью сразу двух великих сил, разве можно почитать только одну из них? А если вторая обидится? Почему-то в ответ родители только качают головой. Взрослые...       Воздух дышит жаром и ожиданием ненастья.       Оближи сухие губы, и к ним прилипнет горячая пыль. Духота. Вроде бы ничего страшного, но не когда у тебя болит голова и внезапно прорезались клыки. Только-только привык к тому, что зубов у тебя на пару меньше, чем у чистых, а тут они и начни расти! И болеть! Ему показывали рентгеновский снимок — будущие клыки та ещё гадость. Келио до сих пор не понял, зачем такие модификанту. Одно дело змеи, они охотятся, кусают добычу и впрыскивают ей яд — но модификанты совсем другие! Или он тоже сможет кусаться как змея? Какое там. Куда ему кусаться, когда простой наклон отзывается болью в челюсти?       Мысли слегка путаются — но это пройдёт, челюсть не всегда будет болеть, клыки скоро вылезут, и всё будет нормально. Если бы не жара, от которой только хуже. Даже забиться в тень не помогает — там не намного холодней.       Зато тут никого нет, и никто не потревожит.       — Нашла! Ой...       Радость в голосе незнакомой рыжей девчонки, заглянувшей в цикариевые заросли, тут же сменяется удивлением:       — Ты кто? И что тут делаешь?       Келио откладывает книгу — всё равно с чтением не заладилось — и пытается улыбнуться девчушке, тонкой и встрёпанной.       — Я Келио.       Хоть бы улыбка не казалась вымученной и не походила на оскал. «По крайнем мере, я старался», — добавляет он мысленно. Девчонка не замечает ничего странного, только нервно прикусывает сухую губу.       — Извини, что помешала... Я Тайс, мы просто тут в прятки играем. Я думала, что Миро нашла, а тут не он, а ты.       — Это как?       — Я считаю, все остальные прячутся, а я потом их ищу.       — Любопытно, — чуть склоняет голову Келио, но скорее из вежливости, чем всерьёз соглашаясь.       — Ты что, никогда ни с кем не играл в прятки? Ты же старше нас.       — Я не знаю, как. Меня никто никогда не звал играть, да мне и не интересно. Я чаще один гуляю.       Тайс сочувственно кивает и продолжает допытываться:       — И тебе не скучно одному?       — Нет, нисколько! — её вопрос удивляет Келио: как кому-то может быть скучно в мире, где есть книги, скалы и куча всякой живности? — Я и по степям гуляю, и лазаю везде. И читаю. А иногда можно взять с собой книгу и читать где-нибудь в необычном месте. Среди цикарий, например...       — Чтобы к тебе на страницы жуки сыпались! — подхватывает Тайс, но Келио только ухмыляется:       — Вот и ещё один плюс полевого чтения, насекомых искать не надо, они сами приходят.       — Не люблю насекомых, — морщится Тайс. — Особенно летучих.       — А змей с ящерицами любишь? Они красивые и интересные.       — Змей я боюсь. А вот ящерицы и впрямь милые. Особенно стрелки и ночурки, у них такие крошечные лапки и чёрные глазки...       — Есть ещё песчаные рыбки, они вообще смешные. Они толстые, с коротким хвостиком и крупной красной чешуёй, и если их поймать, они шипят и показывают язык. А он у них ярко-синий! — торопливо рассказывает Келио: наконец хоть кому-то кроме него интересны ящерицы и змеи! Тайс слушает заворожённо и иногда задаёт вопросы.       — Ничего себе. Откуда ты это знаешь?       — Что-то читал, что-то сам заметил, а что-то проверил. Рыбок я ловил, а они на меня шипели и языки показывали. Думали, что испугаюсь.       Тайс пожимает плечами.       — Не знаю, кроме тебя, среди моих друзей их никто не ловит. Как ты их вообще находишь?       — Я их слышу. Они когда ползут через песок, шуршат, — заметив, что Тайс не понимает, он тут же добавляет: — Ну чешуя трётся о песчинки с камнями и шуршит. В скалах это вообще легко услышать, а по камням они бегают плохо.       Тайс смотрит на него блестящими чёрными глазами и улыбается:       — Ты столько всего знаешь.       — Не так уж много, — смущается Келио, хотя ему безумно приятно, — но хотелось бы знать больше. К примеру, мне вот очень интересно, как чувствует себя человек, попавший в песчаную бурю...       — И для этого ты убежишь в пески? — смеётся Тайс.       Келио только качает головой.       — Нет... Не знаю, — отвечает он, но сам украдкой вглядывается вдаль, за вздыбленные зубцы Сторожевых скал. В зыбкое марево у самого горизонта — мёртвую рыжую пыль.       Ветер несёт бурю.       Келиофис улыбнулся воспоминаниям — теперь-то он всё-таки променял море на камень. И пусть официально он в экспедиции, на деле он попросту сбежал в пески. Правда, ощутить песчаную бурю на собственной шкуре он не планировал, но кто знает? Пустыня коварна.       Он и сам не мог до конца объяснить, от чего именно бежит: то ли от отвественности за взбудораженное людское море, то ли от невыносимого выбора, то ли от чужих мыслей, боли и памяти, то ли от безумной идеи возглавить недовольных. Как посмеет, если за ним до сих тянется неощутимый запах крови и водорослей?       И всё же мысль о людях, что пойдут за ним до конца, грела душу. Вот он шанс — вести за собой, одним словом вершить чужие судьбы и менять этот мир. Теплом в груди отдавалась бредовая мечта, такая близкая, такая пугающе реальная. И в то же время — бесконечно коварная и жуткая. Келиофис хочет власти над людьми, он о ней мечтает, в глубине души он готов смириться с любыми жертвами, с любой кровью, а значит, его нужно держать подальше от подобных возможностей. Максимум — руководить ненасильственными протестами, они тоже эффективны.       Не столь эффективны, как террор...       Нет, не стоило думать об этом. Поэтому Келиофис предпочёл сбежать от собственной ожившей мечты. Возможно, так будет лучше для всех. И прежде всего — для него.       Чем дальше он шёл, тем хуже становился путь. Сначала были всего лишь споры, статьи и бесконечные объяснения, потом стычки с тихарями и безопасниками, наконец — горячая кровь. Малакостр, неизвестные люди и модификанты в Асселе, возможно, есть и другие. Память беспощадна, она не даст ничего забыть. И с кем делить чужую кровь, чужую боль и собственные воспоминания? Не с кем. Асоланус вроде бы всегда был рядом, но у него и своих проблем хватает, он и так влез в неприятности с головой. Он и так много сделал для Келиофиса — зачем сваливать на друга ещё и преступление? Пусть спит чуть спокойней. Сиринг? Сиринг и без того знает слишком много, не стоит доказывать ему, что Келиофис на самом деле чудовище. Эусфена? Алеф? Кто-то ещё из товарищей? Смешно, он ни с кем не смог бы сблизиться до такой степени.       Хететия?.. Она в последнее время почти круглые сутки пропадала в лабораториях — что-то там у них не получалось с экспериментальным образцом. Даже попрощаться с ней толком не вышло, просто перекинулись парой слов перед отъездом Келиофиса — и всё.       Почему-то от этой мысли было грустно. Как будто время, отведённое им на двоих, незаметно иссякло. Чем дальше, тем сложнее было встретиться днём — то Келиофис не мог никуда выбраться, то у Хететии находились дела.       Но в глубине души Келиофис знал: дело не во времени и несовпадении графиков, не в неожиданном активизме и не в критическом состоянии экспериментальных образцов. Что-то такое случалось постоянно, но раньше у них двоих была ночь. Келиофис не нуждался во сне и отдыхе, а Хет всегда готова была полуночничать — что с ним, что без него. Ему стоило лишь предложить ей, и она бы пришла теперь — в любую ясную ночь, полную жёлтого света Муммис и ветряного шелеста.       ...Шорох песка по камням еле слышен даже модификанту, но Хететия утверждает, что чувствует его.       — Это же легко! — она смеётся, и её улыбка смутно белеет в свете звёзд. — Там, где бессильны органы чувств, нужно воображение!       — Я же говорил, что ты ничего не слышишь, — нарочито сухо заявляет Келиофис, хотя хочется улыбнуться в ответ.       — Но звук-то всё равно есть!       Он с прежним упрямством гнёт своё:       — Это всего лишь воображаемый образ звука. Ты не можешь утверждать, что он существует.       Но она не унимается.       — Поздравляю, Келио, ты только что заявил, что в полнолуние Муммис не существует. Ты же не видишь её света.       — А неплохая мысль! — он наконец даёт себе волю и ухмыляется: — Давай разовьём теорию, что свет луны — всего лишь обман и заговор, а в полнолуние мы видим мир таким, какой он есть.       — Ну а кому это нужно? — Хететия лукаво смотрит на него с тайным торжеством: наверняка уже придумала!       — Как кому? Инопланетянам же! Но зачем?       — Как зачем? Чтобы скрыть свой прилёт на нашу планету!       — А правительство с ними в сговоре и потому насаждает лунную ложь, — включается в игру Келиофис, и Хететия радостно кивает.       — Суть в том, что лунный диск в небесах — это просто голограмма, под прикрытием которой к нам прилетают пришельцы, и правительство об этом знает.       — Ну а что эти фиолетовые ушастые и мохнатые человечки забыли здесь?       — Во-первых, не фиолетовые, а зелёные, лысые и зубастые. Сами пришельцы выше нас, а слуги у них мелкие уродцы...       Келиофис фыркает, сдерживая смех:       — Это слишком стереотипные пришельцы...       — Нормальные это пришельцы! — Хететия непреклонна. — И вообще, ты, конечно, можешь рассказывать, что в глубинах космоса обитают твари, способные перекроить нашу реальность, и эти твари совершенно чужды нашему разуму и вообще представлениям о Вселенной, но кому это надо? Кто тебе поверит, когда все остальные конспирологи твердят о зелёных гуманоидах?       — Ну тогда пусть они хотя бы прилетают сквозь разрывы в ткани реальности?       — Нет, — упирается неизменённая, — этот момент уточнять мы не будем. Ты мыслишь как учёный, а надо быть конспирологом. Надо понимать, что народ хочет услышать, а он хочет зелёных человечков!       — Которые скрывались под золотыми масками Древних.       — Именно! А прилетают они, чтобы вновь вернуться и подчинить себе Ваальбару.       — Захват Ваальбары в будущем, а пока они только разведывают обстановку, — ухмыляется Келиофис.       Хететия хлопает в ладоши:       — Идеально! Все умы, которые видят гниль и ложь современной науки, будут нашими.       — Ага... Только чур срывающую покровы книгу пишешь ты! Согласна, Хет?       — Не, — она демонстративно мотает головой, — у тебя биография интереснее и скандальнее, ты и пиши! Точнее, пишем вместе, а печатаем под твоим именем, хорошо?       И вроде бы в шутку жмёт ему руку — по запястью скользят лёгкие, обжигающе-непрошеные пальцы...       Им с Хететией было хорошо вместе, хотя Келиофис старался не таскать её на ночные прогулки слишком часто — неизменённой нормальный сон был нужнее, чем ему. Да и опасался, на самом деле, ведь их встречи всё больше походили на свидания. Келиофису не хватало прежних поисков приключений и разговоров на двоих, и его слегка тревожило отношение Хететии к нему самому, уже не совсем дружеское, но пока что не высказанное в открытую. Всё чаще он задавался вопросом: а что было бы, обними он её всерьёз? Осторожно, чтобы не сделать ей больно, мягко и нежно — ответила бы Хет, прижалась бы к нему, положила бы голову на грудь? Ну, или что ещё там делают люди, когда пытаются выразить своё расположение любимым... Многим людям нравятся прикосновения тех, кому они доверяют, — или тех, кто им лично симпатичен. Неизменённым уж точно, некоторым модификантам тоже, а ему... Пожалуй, ему тоже нравилось.       Но едва ли он сможет ответить Хететии взаимностью. Как бы Келиофис ни вслушивался в собственные эмоции, он не чувствовал ни намёка на человеческую влюблённость. Ничего похожего на тот хаос, который каждый раз захлёстывал Асолануса, ничего похожего даже на то, что испытывала сама Хететия.       Келиофис покачал головой, криво усмехнулся: любовь между модификантом и неизменённой — хорошая идея для книги и глупость в жизни. Да и можно ли считать той самой любовью симпатию и привязанность, пусть и необычайно прочные? Почему-то ему казалось, что Хететия бы не смогла принять такую любовь, слишком тихую, неявную, странную, но способную сгубить крепкую дружбу. Что он хотел бы взамен? Такой же симпатии и привязанности? Хететия больше походила на Асолануса, чем на самого Келиофиса, и ждать от неё столь же осторожного чувства не стоило. Только пожар, пугающий и манящий, рядом с которым Келиофис всегда ощущал себя бесчувственным существом. Чудовищем, змеёй в человеческом обличье — с холодной кровью и скользкой чешуёй, к которой ничего и никогда не пристаёт. Разве змея может видеть мир так же, как и человек?       Был и ещё один аспект. На самом деле, именно он и смущал Келиофиса больше всего. В отличие от модификантов, неизменённые не асексуальны и ждут от партнёров не только объятий и прикосновений. Келиофис сильно сомневался, что сможет предложить Хететии хоть что-то, кроме разочарования. У неё наверняка уже есть какой-то опыт, она знает, что ей нравится и чего она хочет — судя по рассказам Асолануса, люди весьма изобретательны в вопросах секса, — зачем ей модификант в любовниках? Лучше пусть дружба остаётся дружбой. То же тепло, та же симпатия, та же близость, та же неощутимая связь между душами — и никакой опаляющей страсти. Да и не нужна она, в общем-то. Вопрос в том, согласится ли с этой мыслью Хететия — но когда это ещё будет... Только после возвращения из Кунгурта и бесконечной рыжины пустошей.       Потом всё наверняка наладится. Рано или поздно всё станет на свои места. Он поговорит с Хететией по душам, разберётся со всякой тихушной нечистью и не будет уделять им больше внимания, чем следует. Келиофис осторожно провёл языком по десне — новый клык наконец прорезался и больше не причинял беспокойства.       Всё будет в порядке — когда-нибудь уж точно.       — Вот и Кунгуртское нагорье. Заметьте, вы видите его точно таким же, каким оно было ещё во времена Древних! — уже разглагольствовал кто-то неподалёку.       — И таким же незагаженным, как во времена Эверпа с его товарищами по молотку, — донеслось до слуха Келиофиса недовольное бормотание.       — Как их вообще сюда занесло? — рассеянно спросил он, разглядывая наконец-то близкие горы. Серые с рыжими пятнами, они заслоняли густо синее небо, и лишь изредка из-за ближних круч виднелись далёкие, маняще-голубые пики.       — Ну, геологов вообще часто в разные интересные места заносит, — ядовито усмехнулась за его спиной геологиня Фенеллия, и Келиофис прямо-таки почувствовал её кипящее раздражение. — В отличие от археологов, они не ждут подсказок от легенд и рисунков. Руды и прочие полезности сами себя не находят.       — Геологическая разведка, значит... — как ни в чём не бывало откликнулся Келиофис. — Понятно.       На самом деле неважно, каким ветром занесло сюда первых исследователей. Не имеет значения, были это просто путешественники или чёрные копатели, или разведка горнодобывающей компании. Главное, что несколько лет назад были найдены местные пещеры, и первичное сканирование показало: в скальных толщах скрывается подземный комплекс, уходящий в земные недра. Главное, что Келиофис теперь здесь, и поиски Древних начались.       Келиофис знал, что не он один отчаянно стремился в эти дикие скалы. Больше всех ждала этой экспедиции Милерна. Модификант думал, будто за время подготовки он уже понял, на что способна эта уже немолодая, но энергичная женщина. Он ошибся и сильно недооценил её кипучую натуру. Как она ухитрялась находиться везде и всюду разом, следить за разгрузкой оборудования, ругаться с бурильщиками и техниками, подбадривать сомневающихся и ничуть не уставать? Ей всё было нипочём, и именно Милерна, смуглая, с резко очерченным тяжёлым подбородком и яркими карими глазами стала для Келиофиса воплощением человеческого упорства.       Но во всей красе её видел только он один. Остальные почему-то относились к ней проще, без восхищения и удивления. Хотя что взять с неизменённых? Да и опыт общения с Милерной у них был совсем иным. Насколько Келиофис понял, она когда-то была научницей для нескольких человек из геологической группы, а остальные знали её как коллегу и учёную. Возможно, они просто слишком часто и близко с ней общались, а Келиофис мог взглянуть на неё со стороны, как на постороннюю, как на равного человека.       Для неизменённых же Милерна была авторитетом, но в то же самое время они с ней были весьма близки. Они могли шутить вместе — сами над собой и друг над другом, похоже, языкастая Фенеллия и молчаливый Териф до сих пор признавали некое её главенство над собой. Никто из них ничего не возразил Милерне, когда после установки лагеря она походя окликнула своих бывших подопечных:       — Увижу, что пьёте что-то горючее, головы пооткручиваю.       Келиофису было слегка неловко даже вспоминать об этой сцене, услышанное ему явно не предназначалось. Но чужие отзвуки тревоги, сомнений и даже вины интриговали.       Путешествие обещало стать ещё интереснее.       Кунгурт встретил людей неприветливо. Беспощадный зной днём сменялся знобящим холодом по ночам. Ветер приносил пыль, которая забивалась в каждую щель и через пару дней была повсюду: хрустела на зубах, скрипела под ногами, шуршала на дне палаток и в спальных мешках, натирала тело под одеждой и маской. Колючая растительность цеплялась за ткань и царапала кожу до крови, жёсткие семена вонзались острыми шипиками всюду, куда могли дотянуться, а от их пыльцы болела голова. Под землёй было не лучше. Влажное дыхание пещер и тень обманчиво манили к себе, но стоило спуститься глубже, и вездесущие капли сливались в горячие ручьи, понемногу затапливали извилистые ходы и причудливые залы. В тёмных недрах их подстерегал и другой враг, жестокий и неумолимый.       Жара.       После откачки воды холоднее в пещерном комплексе не стало, и даже под защитной одеждой Келиофис обливался потом. Но температура, толща скал над головой и влажный мрак пещеры действовали на него странно: необъяснимый внутренний трепет не давал Келиофису покоя с тех пор, как он спустился под землю.       Дурное предчувствие или разумная осторожность? Он не знал, но опасения оказались не напрасны. Пещеры были враждебны людям, и даже специальная экипировка не спасала от них. Несколько раз подземный жар выводил из строя тонкую аппаратуру геологов. Не обошлось и без травм: в один из спусков Лигитас чуть не сорвался со стены, повредив ногу, поэтому до сих пор хромал. Остаться на поверхности он отказался, но после долгих споров согласился уменьшить число спусков под землю.       Зато неизменённый не отказался от помощи, несмотря на свою неприязнь к модификанту. Келиофис хотел улыбнуться от распиравшей его злой радости каждый раз, когда видел вроде бы приветливую улыбку Лигитаса и тут же чувствовал его внутреннее возмущение. Лигитас наступал себе на горло, принимая помощь от Келиофиса — а тот не мог не оценить такое развлечение. И за собственное удовольствие он готов был платить, тем более, что у него никто и не просил невыполнимого. Вот и на этот раз ничего сверхъестественного не потребовалось. Лигитас выполнял какие-то очередные замеры или пробы — кто их знает. Но тащить довольно увесистое оборудование Келиофис согласился: ему несложно, а неизменённый побережёт свои конечности. Хрупкий прибор лежал в рюкзаке, Келиофис отчаянно боялся, что всё-таки его сломает. Он не мог сомневаться в собственной ловкости, но всё равно нервничал. Страшился ошибки? Боялся обмануть чужое доверие? Или всё дело было в тревоге, что внушала ему пещера?       Он никогда не страдал от клаустрофобии, спокойно видел в темноте, его ничуть не смущали странные формы и тени. Не было ни одной реальной причины для страха, но собственная фантазия не давала ему покоя. В иной бездне не было спящих чудовищ, никто не чувствовал их дыхание. Так почему же Келиофис почти слышал биение чужого сердца? Почему же ему мерещилась чужая дремлющая воля? Вроде бы всё было в порядке. Кунгуртская пещера — совсем не созданная Древними бездна, а промытая водою полость в скале. Нормальный, вполне природный объект, пусть и необычный.       Он тихо прикрыл глаза, отдыхая перед последним рывком наверх. Вероятно, всё дело в непривычных условиях: Келиофис просто перегрелся, просто устал. Или откат от препаратов — да, резко прекращать приём не стоило, пусть шум чужих эмоций и утих, а города и пути остались далеко позади. Море тоже далеко, за песками и раскалёнными скалами, а подземные воды совсем не похожи на солёные волны Тиамтум. Океаническая влага холодная и солёная, она манит привкусом глубины и водорослей. Мутные воды рек тоже иные, отдают тиной и земляной сыростью, но они хотя бы живые — пусть и никогда не нравились Келиофису. Однако он не решился бы пробовать горячую воду из иной бездны — мёртвый минеральный раствор, обжигающий одним лишь запахом.       Нельзя было снимать маску и вдыхать душный воздух пещеры, но искушение оказалось сильнее здравого смысла. Не стоило проверять тело на прочность, и духота пещеры сулила неприятности даже модификанту. Не тепловой удар, не нехватка воздуха, а исподволь просачивающийся в душу кошмар, горячечный бред и бесплотные тени. Просто игра воображения, сочетание непривычной пустоты и тишины, слишком много знаний, новых впечатлений, сводящая с ума громадная пещера — древняя и вечная. И колючий блеск кристаллов, похожих на чешуйки чудовищного ящера или острые лезвия. Бледно-серые, мертвенно бесцветные в свете фонарей, мутные от тончайших трещин — кристаллы были везде. Они грязновато-ледяной вздыбленной коркой покрывали стены пещеры, зловеще похрустывали под ногами, царапали одежду острыми гранями. Каменные зубы — оскал древней бездны. Даже не заметишь, как перекусят верёвку, а до дна пещеры метров десять, не меньше. Сорвёшься — костей потом не сложат...       Ничего, не свалился. Тело действовало с привычной ловкостью, хотя голова немного кружилась. Или нет? Просто глубинный клубок страхов, сжатый, словно пружина, не давал расслабиться. Казалось, что в какой-то момент Келиофис не выдержит и натворит глупостей: то ли в панике убежит из бездны, то ли разрыдается, то ли потеряет сознание.       Сам нащупывал собственные страхи — и сам от этого страдал. Ничего нового, в общем...       Но разве тень чужой боли и страха перед пустотой всего лишь иллюзия? И в иной бездне нет ничего необъяснимого? Пещера пугала чужеродностью — и ей же восхищала, сводила с ума своей двойственностью. Пещера была опасна, и Келиофис ни на миг об этом не забывал.       Даже когда он в очередной раз оставил позади залы, полные теней и причудливых осколков-наростов, когда смог снять маску и полной грудью вдохнуть сухой воздух, беспокойство не отступило до конца. Уснуло, успокоилось где-то на дне разума, но не убрало своих щупалец. Его нельзя было заглушить ни тихими разговорами у костра, ни воспоминаниями. Ничем. Нельзя было сбежать от пустоты, и даже подъёмы на поверхность не спасали. Ничего не хотелось: ни есть, ни пить, ни отдыхать — хотя его предупреждали, что это нормально и поддаваться на обман собственного тела нельзя. Под землёй не хочется есть, но это не повод ждать голодных обмороков. Лучше уж механически жевать безвкусный паёк и надеяться, что всё это будет не зря. Что Древние тоже спускались в бездну и оставили тут нечто интересное. Искажение в глубинах иной бездны — тени среди камней и ядовито-горячие воды.       А ведь некоторым людям нравятся пещеры и подобные путешествия...       — Повезло тебе.       Келиофис отставил тарелку и обернулся к встрёпанной и уставшей Милерне. Она только что вернулась из очередной ходки под землю — вон как тяжело дышит, и смуглое лицо блестит от пота. Наверное, прислушайся Келиофис получше — услышал бы, как колотится человеческое сердце. В холодном свете ламп её лицо казалось почти неживым, и серебристая проседь особенно ярко поблескивала в тёмных волосах.       — Ты целый день по пещере лазаешь, куда больше, чем двадцать минут... И почти без перерывов, а по тебе и незаметно.       За её словами чувствовалась какая-то скрытая обида, но в поддержке или утешении Милерна едва ли нуждалась.       — Возможно, для чего-то такого меня и создавали, — пожал плечами Келиофис, — но сомневаюсь, что тебе понравилось бы в моей шкуре.       Милерна промолчала. Немного отдышавшись, она продолжила:       — А ещё меня немного расстроили кристаллы.       — А с ними-то что не так? Я таких больших никогда не видел.       — Они должны были быть больше, — покачала головой Милерна, — гораздо больше. Ну вот смотри, эта пещера очень похожа на Целенитовую. Минеральный состав, возраст пород, температура и магматический очаг в глубине... Тут должны были вырасти кристаллы целенита, и они растут, но они совершенно не похожи на гигантов из Целенитовой. Они росли не миллионы лет, а всего несколько тысячелетий. Состав воды не мог измениться так резко, но температура повыситься могла, и знаешь... это было бы очень и очень плохо. Нам нужно исследовать магматический очаг под нами. Как так могло получиться, что он резко образовался или поднялся...       — И чем его поднятие нам грозит, — продолжил за неё Келиофис, чувствуя её тревогу.       — Именно.       Милерна кивнула и потянулась за термосом с теином.       — Да ещё и эти обалдуи. Вот почти уверена, что кто-то что-нибудь притащил. Тот же Терфо. Или Нел... Нет, ребята неплохие, честные, и дело своё знают, но слишком уж весёлые и самоуверенные. Я же помню их ещё со студенческой практики, и... В общем, на ошибках они не любят учиться. А я же не могу им приказать... ну или обыскивать. Или стоять над душой и за всеми следить. Да и не нравится мне это подземелье... то есть, пещера. Не знаю, что тут происходит, но не хочу, чтобы кто-то опять пострадал.       Келиофис склонил голову:       — Понимаю.       Что бы ни случилось в прошлом, какая бы вина, иллюзорная или реальная, ни тяготила сейчас начальницу экспедиции, он был уверен: Милерна больше ничего не расскажет. Уж точно не ему.       Допив свой теин, Милерна молча ушла в сторону палаток — не хотела тратить остаток ночи впустую.       Келиофис так и остался у костра, среди запахов дыма с чуть ощутимой химической примесью. Всё же какие-то реагенты оставались в сухом топливе и не выгорали до конца, но едва ли кто-то из неизменённых чувствовал их. Их куда больше интересовала сама атмосфера, уют, что создавали тёплые рыжие отсветы. Неизменённым было приятно находится рядом с огнём — и друг с другом. Келиофис явственно чувствовал их спокойную удовольствие и каждый раз с улыбкой наблюдал за людьми, которые подтаскивали свои планшеты, образцы и прочее добро к живому пламени, словно хотели согреться. Словно тоже ощущали чужие эмоции...       Однако не все были довольны и счастливы. За прошедшие недели археологам так и не нашлось работы, и некоторых вынужденное безделье угнетало. Например, Деггию — как хорошую полевую исследовательницу Келиофис знал её давно, в основном, по конференциям, но за время экспедиции им удалось стать если не друзьями, то хотя бы хорошими знакомыми. Насколько он мог судить, эта невысокая коренастая девушка была настоящей энтузиасткой, готовой лезть куда угодно и выдвигать самые невероятные предположения, лишь бы они не противоречили фактам — именно такого человека он и хотел заманить с собой в бездну. Творческий подход давал свои плоды, а неудачи обычно распаляли и заставляли удвоить усилия. Однако была у неё одна слабость: Деггия не могла справиться с ситуацией, которая никак от неё не зависела. Она не умела бездействовать и выжидать, каждый шаг, каждый ход, даже неудачный, должен был приближать её к цели. Кунгурт сыграл с Деггией злую шутку: она чувствовала собственную ненужность, но не могла уехать. С каждым днём она становилась всё мрачнее и явно нуждалась в поддержке. Но в какой именно?       Деггия придвинулась к костру слишком близко, и Келиофис решил вмешаться.       — Осторожней, — негромко окликнул он её.       Женщина обернулась и чуть заметно улыбнулась:       — А, это ты... Всё в порядке, правда.       — Мало вещей в мире, которые притягивают столь же сильно, как огонь.       — Мало, — согласилась Деггия, — но я предпочитаю воду. Реки, рябь на поверхности, блики на дне и на гальке.       — Я тоже люблю воду, — придвинулся к ней Келиофис, — правда, морскую. Но и без неё в мире хватает прекрасного. Возьми хотя бы Кунгурт. Здесь неделями не бывает дождей, но разве пустоши уродливы или скучны? Рыжие скалы и выжженная солнцем земля, истёртые камни — ты только представь, сколько тысяч лет ветер точил их, царапал песком, засыпал пылью. Это совершенно иной мир.       — Да, здесь красиво, хоть и непривычно, — кивнула Деггия. — Небо гораздо ближе, чем дома. И звёзды ярче... Никогда не думала, что они могут быть такими крупными. Руку протяни и достанешь...       — Но тебе всё равно грустно, — полувопросительно заметил Келиофис. — Скучаешь по дому?       Деггия вздохнула.       — Да нет, не совсем. Точнее, совсем не поэтому... Просто сижу и думаю: что я тут вообще забыла? Здесь нет никаких следов Древних.       — Так тоже иногда бывает. Не всё в науке получается сразу.       — Понимаю, но всё равно обидно. Приехали на край света, чтобы посидеть у костра и посмотреть на звёзды. Подвели их всех, — вздохнула она, и Келиофис ощутил укол совести: это он всех подвёл. Погнался за миражом, за невозможной тенью минувшего. — Мы ведь так ничего и не нашли, да и вряд ли найдём. Просто сидим тут среди камней и...       — Подожди-ка, — перебил её Келиофис. Разочарование Деггии заглушало иные эмоции, и он не сразу почувствовал чужой азарт. Проблеск удивления и тревоги, слабая вспышка во тьме — лишь несколько квантов света. То ли реальная, то ли примерещилась...       — Что такое? — удивилась женщина.       — Пока не знаю, — покачал головой Келиофис и огляделся. Усталые геологи с теином, Териф со своими порошками и фляжкой, Фенеллия... Все совершенно спокойны. Кто-то ещё, значит.       — Келиофис, что с тобой?       Келиофис только отмахнулся от неё, прислушиваясь к шороху чужих шагов и эмоций. Кто же? Где же? И с чем?       Если бы ещё тревожное недоумение не отвлекало.       — Подозреваю, что сейчас мы узнаем нечто интересное. Кто-то придёт с новостями, — кивнул Деггии Келиофис. — Есть шанс, что с хорошими.       Не поверила. Не успокоилась. Ну и ладно, в подобные обещания верить сложно.       Яркое чужое удивление с примесью тревоги приблизилось — откуда-то из темноты выскользнул встрёпанный Лигитас и подскочил к Терифу.       — Собирайся, ты должен это увидеть, — выпалил он и тут же пояснил: — В нижней части пещеры кристаллы совсем другие.       — Какие другие? — спросил Териф, подняв наконец голову.       — Совсем другие. Они стали гораздо мельче, и растут не на субстрате, а на целенитовых осколках, как на затравке.       — Ну и что тебя удивляет? Кристаллы внизу, похоже, ломались под собственным весом. Вот тебе и осколки. Ну и изменение температуры могло сказаться.       — Все разом? Там нет ни одного кристалла длиной больше сантиметра. Да и внутри сростков не только осколки и каменная пыль, и температурный градиент тут ни при чём.       — А что ещё?       — Металл, причём жидкий. Мы сперва решили, что это ртуть, но плотность не совпала.       Териф поднял глаза, вглядываясь в лицо товарища. Он всё ещё думал, что это какой-то розыгрыш, но Келиофис чувствовал тревожное возбуждение и азарт Лигитаса, а потому был уверен: неизменённый не лжёт.       — Но это невозможно!       — А я о чём?       Келиофис с наслаждением прислушивался к их разговору. Да, чего-то такого он и ожидал — насмешки над реальностью, необъяснимой и невероятной случайности. Тени из глубин иной бездны, древней и жуткой. Возможно, странный металл — это только начало, первый след Древних.       — Видишь, они всё-таки нашли что-то любопытное и странное! — Келиофис обернулся к Деггии.       — Но для нас находка всё равно бесполезна, — покачала она головой.       — Кто знает? Они явно не считают этот металл чем-то нормальным.       — Ещё скажи, что его Древние оставили.       Келиофис откинулся на спину и широко улыбнулся:       — Может, и оставили. Кто знает? Будем разбираться.       Таинственный образец подкинул экспедиции задачу, которая казалась нерешаемой. Один-единственный кристалл целенита, содержащий неизвестное вещество — и никаких следов во всей остальной пещере. Этот металл не накапливался в трещинах местных минералов, не выделялся из них — по крайней мере, никаких доказательств этой версии получить не удалось. Ртутеподобная жидкость не походила ни на что известное современной науке, и решено было оставить её для дальнейших анализов. Могла ли она быть творением Древних? Даже если так, почему в пещере её всего одна капля? Откуда она здесь? Вопросов было больше, чем ответов.       И всё же Келиофис был уверен, что странный материал неслучайно оказался в пещере. Эта была тонкая ниточка, соединяющая эпохи и миры, подсказка, частица прошлого, потерянная Древними. Нужно было только найти иные следы, которые докажут, что технократы были в этой пещере. Он по-прежнему помогал геологам, но каждый раз, спускаясь в тёмные глубины, искал какие-нибудь ещё странности. Бездна всё так же его страшила, но теперь Келиофис верил, что не напрасно суёт голову в пасть к чудовищу. Где-то должны остаться зацепки — необъяснимые трещины и сколы, царапины на кристаллах, блестящая плёнка странного материала, знаки, указатели... Что угодно.       Но минуты сливались в часы, вылазки во мрак сменялись отдыхом на поверхности, а тени бездны по-прежнему ускользали от Келиофиса. Насосы откачивали подземные воды, оставляя всё меньше места для надежд и фантазий. Когда выдавалась свободная минута, Келиофис пытался уйти дальше, в глубинную часть пещеры, до которой пока что не могли добраться остальные. Тьма отступала, обнажая причудливые каменные формы — сростки вездесущего бледного целенита. Оказалось, что минерал далеко не всегда был ослепительно белым или хотя бы привычным сероватым. За последние недели Келиофис научился различать его оттенки: чуть заметную ледяную голубизну, желтоватую сеть из примесей, коричневатую красноту, десятки розовых вариаций... Породы, сложившие кунгруртские недра, были неоднородны, и подземные воды вымывали из стен пещеры множество элементов, что окрашивали белоснежный целенит в разные цвета.       Среди причудливых наростов, через трещины и углубления в кристаллическом панцире, а кое-где и сквозь него текли подземные воды — вниз, во тьму, куда-то в неведомые ходы и промоины. Местами вода собиралась в мелких углублениях, точно в дождевых лужах на поверхности. Иногда эти подземные лужи переполнялись и растекались, точно тёмные горячие озёра. Келиофис старался обходить их — кто знает, что там под водой? Да и глубина их была обманчива — мелкая рябь и пар над водой скрадывали очертания дна. Приходилось смотреть под ноги и внимательно вглядываться в каждую трещину. Меньше всего сейчас Келиофис ждал каких-то знаков от Древних, и когда в свете фонаря на поверхности блеснули серебристые разводы, сперва не поверил собственным глазам.       Металл. На водной глади колыхалась полупрозрачная металлическая плёнка, дрожал тончайший, неуловимо-изменчивый узор. Келиофис наклонился над лужей, протянул руку к странной субстанции, но остановился в паре миллиметров от неё. Что-то было не так — в движении чудился неуловимый порядок, какой-то чужеродный ритм. На миг ему даже показалось, что разводы стали гуще там, где он почти коснулся воды.       Келиофис нервно усмехнулся: совсем из ума выжил. Он поднялся с колен, стряхнул с себя целенитовую крошку — так же, как глупые фантазии. Не могла же эта странная плёнка быть живой? Или могла?       В любом случае, её стоило изучить. Возможно, она из того же самого металла, что был внутри кристаллов, а может, представляла из себя что-то совсем иное.       Тихий хруст целенита выдал человека за спиной. Заметив проблеск ультразелени, Келиофис чуть кивнул своим мыслям. Лигитас — неровное потрескивание осколков под ногами и ядовито яркие нашивки на костюме. Лигитас всё ещё прихрамывал, но не желал терять ни секунды, отсиживаясь наверху.       — Ты в порядке? — дежурное беспокойство в голосе не могло обмануть Келиофиса. Лигитасу он не нравился, но к чести неизменного, тот ни словом, ни тоном не выдавал своей неприязни.       — Да, вроде бы, — с таким же деланным дружелюбием откликнулся Келиофис. — Слушай, а свободные колбы или ещё какие-то ёмкости у вас остались?       Лигитас чуть заметно прищурился, будто изучая его, и осторожно ответил:       — Мы в принципе уже взяли все пробы, да и вода в этой луже вряд ли отличается по составу. Возможно, наверху ещё что-то есть, но не уверен.       — Понятно, — кивнул Келиофис, ощущая неприязнь неизменённого, — просто я хотел собрать во что-нибудь эту штуку.       — Какую? — удивился было Лигитас, но тут же вгляделся в мутноватую поверхность и уточнил: — Ты про разводы в воде?       — Да. Слишком уж эта дрянь странная, чем бы она ни была.       — Думаю, сейчас что-то найдём, — геолог кивнул, пошарил по карманам и вздохнул: — Нет, у меня ничего нет. Ну ничего, сейчас у ребят спрошу. Народ, у кого-нибудь хоть бутылка есть?       — Да не кричи ты так, сейчас спустимся, — откликнулся кто-то на общей волне. За треском помех голос было не разобрать. Лигитас запрокинул голову, всмотрелся во влажную темноту, исчерканную лучами фонарей. Келиофис ждал — пока ещё закутанные в защитную одежду геологи спустятся. Ждал, походя считая падающие капли на поверхности кристалла. Каждая капля — короткий всплеск, один удар в тринадцать секунд. Сколько в каждой из них растворённой соли? Неважно. Тридцать шесть капель сорвалось с резного свода пещеры и разбилось о мутный целенит, прежде чем Милерна наконец спрыгнула на «площадку» из мелких сростков.       — Вы нашли очередную лужу? — сходу спросила она.       — Мы нашли тут вашу ртуть, — откликнулся Келиофис.       — Нашу ли? — пожала плечами Милерна и протянула ему колбу: — Притащишь на анализ, тогда и посмотрим. Надеюсь, до воды дотянешься.       — Попробую.       Он опустился на колени, привычно цепляясь за камни. Протиснуться между бледных колючих шипов, чтобы достать до воды, не так просто, когда в одной руке колба, а кристаллы могут обломиться в любой момент. Опора казалась прочной, но кто знает... Осторожность Келиофиса не могла не насмешить неизменённых, но Лигитас только поторопил его:       — Смелее. От того, что ты случайно коснёшься воды, ничего не случится.       Келиофис не был так уверен. Слишком необычной казалась неизвестная субстанция, слишком непохожей на все прочие материалы. Стоило склянке коснуться воды — и разводы стянулись к ней, облепили стенки зеркальной плёнкой. Келиофис не успел зачерпнуть ни капли воды: странное вещество само поднялось по стеклу.       Он подтянулся на руках, встал на ноги и обернулся к Милерне.       — У тебя пробка есть?       Та кивнула, забрала у него склянку и закрыла.       — Интересно, — Милерна подняла колбу и посветила на неё фонариком, чтобы получше рассмотреть содержимое. Внутри плескалось жидкое серебро. Келиофис заметил, что оно смачивало стенки хаотично, не согласуясь с движениями колбы и человеческих рук. Будто бы жило своей жизнью, пыталось доползти до стеклянного горла и освободиться.       — А кто займётся анализом этой штуки?       — Скорее всего, пока что никто, — откликнулась Милерна. — Ну плотность, прозрачность определим, опишем, а дальше всё, запечатаем и упакуем. Провести полный анализ на коленке всё равно не сможем, отдадим химикам, пусть сами разбираются. Нам нужно спуститься ещё ниже, судя по результатам сканирования, там есть ещё одна затопленная пещера. Но в ней находится что-то странное... скажем так, сильно поглощающее сигнал.       — Ты уверена?       — Нет. Возможно, всё дело в том, что пещера необычной формы и уходит в глубину. Но это тоже интересно.       «Кому как», — подумал про себя Келиофис и неопределённо кивнул. Лигитас тем временем зацепил карабин и начал подниматься, осторожно переставляя ноги. Милерна настороженно следила за ним, и лишь когда спелеолог тяжело перевалился через колючий «балкон», позволила себе расслабиться и начать подъём. Келиофис решил последовать её примеру. Он уже уцепился за ближайший выступ скалы, но краем глаза заметил, как тяжёлая блестящая капля скатилась с перчатки Милерны почти ему под ноги, серебристо сверкнула и исчезла, впитавшись в камень. Келиофис моргнул, посветил туда, куда упала капля, но внизу не было ничего, кроме мутных целенитовых осколков.       Пожалуй, несколько часов удушающей жары подряд — слишком много даже для модификанта.       Келиофис хотел показать Деггии найденную «ртуть» — слишком уж силён был соблазн счесть неизвестное вещество реликтом Древних. Сам он не решался поверить в столь фантастическое везение и желал услышать мнение учёной, что посвятила свою жизнь изучению реликтов и иных артефактов, оставленных бессмертными хозяевами планеты.       Но его ожидал неприятный сюрприз: закрытая колба, в которой находилась таинственная жидкость, оказалась пустой. Никто и понятия не имел, куда она могла пропасть.       — Ничего не понимаю, — нахмурилась Милерна, в очередной раз разглядывая колбу на просвет. — Не могло же оно просто исчезнуть.       — Если это реликт, то могло, — осторожно заметила Деггия и тотчас пояснила: — У нас реликтами называют предметы или части машин, созданные Древними. Чаще всего находят повреждённые образцы, но изредка попадаются вполне рабочие. Разумеется, даже они не могут исчезнуть бесследно, но иногда их свойства или действия ставят в тупик исследователей. Предполагаю, что ваш реликт мог... хм, сбежать. Но я понятия не имею, как.       — У меня есть некоторые предположения, — заметил Келиофис. — Когда я пытался собрать это вещество, оно само заползло по стеклу, причём только по внутренней стороне колбы. Слишком правильно, слишком избирательно, как мне кажется. Возможно, это не жидкость и не металл, а некоторое скопление микроскопических машин. Тогда они могли подняться по стеклу и после того, как мы закрыли колбу... Не знаю, какого они размера и могли ли сдвинуть пробку или просочиться в щель.       — Или вообще просочиться сквозь стекло, — кивнула Деггия, но Милерну её идея не впечатлила:       — В сверхтекучесть этого вашего реликта позвольте не поверить. Но если это и впрямь творение Древних, то вам наконец найдётся работа. Археологам уж точно...       Археологам, но пока не лингвисту. По крайней мере, так считала Милерна, но Келиофис был уверен: скоро и он понадобится. Кунгуртская пещера оказалась той самой бездной, в которой побывали Древние. Но что они здесь делали? Они добрались до нагорья, они спустились в подземные глубины, они нашли магматический очаг, они оставили здесь свой странный реликт. И всё. Больше никаких следов Древних обнаружить не удалось. Это было бессмысленно. Никто не полезет в такое место просто так. Никто не кинет рабочую чудо-машину просто так. Что должно произойти, чтобы кто-то стал разбрасываться... ну например, вычислительными схемами?       Нет, Древние пришли в бездну не из пустого любопытства. Что же они искали? Или... Что они тут спрятали?       С каждым днём вода уходила всё глубже, и перед исследователями отрывались глубины Кунгуртской пещеры. Промытые водой полости уходили в недра земли каскадом, но новый зал находился чуть в стороне. Проникнуть в него было сложно: с основным каскадом его соединяли слишком узкие и извилистые промоины, чтобы кто-либо мог спуститься по ним. Но техники снова не подвели — они ухитрились расширить один из ходов и открыть путь в новую пещеру. Как только насосы откачали горячую воду, геологи спустились вниз и обнаружили нечто невероятное. Реликт был только первой из странностей, которые подкинула экспедиции бездна, и теперь настало время взяться за них всерьёз.       Худощавый и остролицый геолог по имени Ивант показал то, что ждало их в подземной тьме. На первый взгляд это казалось причудливым сталагмитом, обросшим целенитом. Под льдистой кристаллической коркой на снимках нельзя было ничего разобрать, но целенитовые наросты не могли скрыть совершенства форм того, что таилось в глубине пещеры. Подземные воды не вымывают пещеры с идеальными углами, сталагмиты не вырастают с идеально гладкими стенками...       — Что это?       — Под слоем кристаллов находится некий объект рукотворного происхождения. Мы не можем пока точно определить его размеры, высоту мешают измерить кристаллы, но она не меньше двадцати метров.       — А длина и ширина? — переспросила Милерна.       — Не знаю, но он занимает почти весь зал. Мы не смогли просканировать сам объект, хотя общие размеры пещеры оценить удалось. Несколько сотен метров в длину, точнее пока не скажу.       Келиофис следил, как под чёрными руками Иванта возникало голографическое изображение пещеры — сначала объёмная карта уже осушенных гротов и ходов между ними, каких-то трещин, стоков и пустот, затем появились расплывчатые очертания нижнего зала с таинственным объектом.       — Она больше всех пещер, которые находятся выше, — рассеянно пробормотал Келиофис. Ивант кивнул ему в ответ:       — Да. И именно её наши радары не берут. Не знаю, что это такое, но нашей технике этот объект не по зубам. Ни он сам, ни то, что под ним. Есть ещё одна странность, — продолжил геолог, — целенитовые кристаллы растут вокруг этого объекта более упорядоченно, чем можно было ожидать. Мы взяли пробы, и чем ближе к его поверхности, тем мельче отдельные зёрна и тем равномерней они распределены в пространстве.       — И что это может означать?       — Пока не знаю. Я бы предложил осторожно сделать микроразрез, захватив поверхностный слой, но не уверен, что это удастся.       Милерна подняла голову и посмотрела на него.       — Но можно хотя бы попытаться.       Ивант кивнул.       — Можно. В ближайшее время займёмся. А пока мне хотелось бы обсудить ещё один момент...       Они с Милерной отвернулись от карты, обсуждая какие-то свои замеры и характеристики, а Келиофис продолжал вглядываться в мерцающие линии голограммы, изображавшей титаническое сооружение Древних в заросшей кристаллами пещере, как будто идеально подогнанной под громадную пирамиду с усечённой вершиной.       — Полудурки... Это ж надо было ухитриться!       Чужие крики вырвали Келиофиса из забытья. Он прислушался к шуму и чужой тревоге — не слишком сильным, но к ней примешивались раздражение, удивление и даже чей-то восторг. Не несчастный случай, ничего ужасного или непоправимого, но нечто из ряда вон выходящее.       Проморгавшись, Келиофис вылез из палатки и осмотрелся вокруг. Кажется, никто не паниковал, да и ругань стихла.       — Что случилось? — окликнул он первого попавшегося человека. Тот лишь пожал плечами.       — Да там внизу пара умников к Древним вломились. Пробили стену или пробурили, что-то в этом духе. Самое страшное, что они вроде как не сильно трезвые были, поэтому начальница сейчас лютует.       Начальница — это о Милерне. Келиофис её прекрасно понимал, но не мог осознать одного: как вообще «пара умников» попала в пещеры, будучи под градусом? Кто им выдал снаряжение?! Как они сумели спуститься под землю и добраться до сооружения Древних?!       Невозможно до безумия. Но в жизни и не такое бывает.       Келиофис тихо прошёл через встревоженно гудящий лагерь. Слухи — это хорошо, конечно, но лучше узнать обо всём лично от Милерны. Раз «начальница лютует», значит, точно в курсе происходящего.       Он остановился перед палаткой, прислушался к шуму внутри и чужим эмоциям. Ругань не ругань, кара не кара...       — ...Отстранены. Оба. Больше вас в пещерах не будет, — чеканя слова, процедила Милерна. Она казалась спокойной, но Келиофис чувствовал её обжигающее бешенство. — И ей передай.       Кто-то пробежал мимо Келиофиса так быстро, что тот не успел разглядеть виновника. Ну и пусть. Сейчас важнее поговорить с Милерной, если она будет в настроении разговаривать.       Он выждал несколько долгих минут и осторожно заглянул в палатку:       — Прошу прощения, я могу войти?       — Давай, — кинула неизменённая, даже не удостоив его взглядом. Её внимание было приковано к смазанным снимкам на планшете, но Келиофис не смог их рассмотреть, а спросить так и не решился. Его присутствие не было нежелательным, но начинать разговор сейчас не стоило.       — Надо спуститься вниз и посмотреть, что они натворили... На снимках не видно, — пробормотала Милерна и неожиданно посмотрела на Келиофиса: — Составишь компанию?       Почему именно он?       — Да, разумеется, — невысказанный вопрос вертелся на языке, но Келиофис чувствовал, что его любопытство неуместно. Неважно, почему Милерна именно его хочет видеть рядом. Правила для всех едины: никто не спускается в пещеры в одиночку, и Милерна не пойдёт под землю одна. А Келиофис наконец увидит обитель Древних своими глазами.       Злость не помешала Милерне действовать с прежней осторожностью: и спуститься в пещеры, соблюдая все необходимые формальности, и пройти по отмеченному пути, используя голокарту — прямо до усечённой пирамиды Древних. Колоссальное сооружение занимало собой всю пещеру, лучи фонарей не доставали до верхней его части, терявшейся среди кристаллических сростков. В электрическом свете ближайшая стена льдисто блестела, и лишь пролом зловеще темнел в ней.       — Вот предупреждала же как людей, и не один раз... Рачьи дети, — прорычала Милерна и зло выругалась.       Келиофис тем временем рассматривал изуродованную стену. Белая целенитовая пыль пятнала перчатки, стоило прикоснуться к стене, кристаллический панцирь крошился под рукой. Несколько слоёв камня и чего-то иного, влажно блестящего на изломе — всё вместе толщиной в две ладони. Чтобы ручным буром, пусть и каким-то там необычным и элитным, просверлить и наросшую корку, и стену вместе с ней, да ещё и раздробить, нужно допиться до бродячих гор. Или просто быть геологом. Сколько же они тут дыр сделали, прежде чем пошла трещина? Келиофис покачал головой — кто их знает? Явно не две и не три, пролом большой, при желании даже он сам бы сумел через него пролезть. А значит, путь в глубины теперь открыт.       С трудом сдерживая нервную улыбку, Келиофис обернулся к раскрасневшейся под маской Милерне. Она ещё злилась, хотя её гнев уже догорал.       — Раз уж так получилось, мы сможем пройти внутрь, — осторожно проговорил Келиофис. В конце концов, это именно то, зачем он спустился в бездну. Другого шанса не будет.       — Угу, — мрачно кивнула та. — Дорогу покажешь?       Тысячи лет комплекс бездействовал. Тысячи лет спали древние залы. Ничто не нарушало их покоя — ни дуновение ветра, ни шорох чужих шагов.       До сего дня.       Повреждение системы, перемена температуры и влажности пробудили колонию Зодчих. Ртутным серебром они растеклись по расколотым камням, расплескались по полу, поглотили осколки и скальную пыль. Вопреки здравому смыслу вползли по стенам, облепили свежие сколы и трещины, восстанавливая слой за слоем, атом за атомом. Они проросли сквозь кристаллическую корку и горные породы, просочились в трещины — вниз, к дремлющему реактору над разломом. Колонии нужна была энергия, и древняя машина должна была её дать. Жидкий металл захлестнул управляющие узлы, проник в них, восстанавливая старые связи. Тонкие нити теплопереноса, новые каналы для пара, контакты с охлаждающей их водой — Зодчие выполняли заложенную программу, прорезали ходы в камне к новому резервуару.       Комплекс ещё дремал, хотя глубоко под ним уже кипела работа.       Но Зодчие не могли исправить всё. Зодчие были не в силах совладать с причиной повреждений. Зодчие не отличали хозяев от врагов. Зодчим требовался командир, живой разум, способный принимать решения.       Древние системы пробуждались одна за другой. В глубинах комплекса, за лабораториями, инкубаторными и тренировочными залами располагалось машинное сердце, что отдало важнейший приказ стазис-камере. Вневременное поле отпустило добычу, и впервые за тысячи лет существо, что видело Древних собственными глазами, вновь себя осознало.       Страж очнулась.       Немедленно отправляться внутрь и исследовать строение Древних было плохой идеей. Но горячий и влажный воздух пещер мог навредить сооружению, и все были согласны, что времени на долгие сборы не было. Поэтому всего пары часов хватило для того, чтобы сформировать небольшой отряд. Само собой, Деггия и Келиофис вошли в его состав, лишить Иванта чести первым взглянуть на обитель Древних было бы очень некрасиво, а участие Милерны казалось само собой разумеющимся. Она настояла на том, чтобы к группе присоединились кто-то из химиков и из техников экспедиции. Выбор пал на Астроцию, которая после происшествия с реликтом намеревалась раздобыть живой образец «ртути» и всё-таки притащить на анализы, и наконец расставшуюся с вечными тёмными очками модификантку Талассу — Келиофис догадывался, что они обе радуются не столько спуску в обитель Древних или грядущему поиску реликтов, сколько возможности побывать там вместе.       До нижней пещеры и пролома в стене они добрались без происшествий, несмотря на дурное предчувствие Келиофиса. Всё было нормально, и металлический блеск на каменных сколах стены не показался ему чересчур зловещим, хотя Таласса не хотела касаться особо влажных участков даже через защитные перчатки. Как она сама сказала, было в них что-то слишком неестественное и неправильное. Но разве можно говорить про естественность, ступив внутрь творения Древних? Им подчинялась материя, их наука победила смерть и изменила облик мира до неузнаваемости, они перекроили историю и стёрли почти все упоминания о тех, кто был до них, о Предшественниках и их звёздных кораблях. А потом Древние исчезли, уничтоженные собственными слугами... Кто знает, не были ли они сами когда-то всего помощниками Предшественников, их техниками или учёными, восставшими против старых порядков и старого мира?       Хотя какая, собственно, разница? Ведь и сами Древние давно обратились в прах, а ныне живущим от них в наследство достались в основном реликты и это загадочное сооружение. Температура внутри него была вполне комфортна, воздух был идеально насыщен кислородом, а панели на стенах, полу и потолке загорались мягким желтоватым светом при приближении исследователей и освещали путь. «Древняя автоматика, похоже, исключительно надёжна!» — предположила Таласса.       По стенам коридора тянулись знаки геометрического письма, выплавленные в излюбленных архитекторами Древних тускло-жёлтых металлических лентах, — не то украшение, не то инструкции или предупреждение. В конце галереи группу ожидал неприятный сюрприз: проход перекрывала сплошная стена. При их приближении дверь — если это действительно была она, сливавшаяся с серой облицовкой стен, не открылась — то ли автоматические системы оказались не столь надёжны, то ли ещё что.       — Тупик, — констатировала Астроция. — Но и тут немало интересного.       — Только без откровенного мародерства, — отрезала Милерна, — и постарайтесь не разбредаться и не глушить передатчики.       — Их и без нас что-то глушит, — заметила Таласса, — всю дорогу в ухе помехи.       — Тем более. Если вам нужны образцы, мы их возьмём и вернёмся, всё равно дальше нам нет пути.       Путь должен был быть! Келиофис мучительно соображал, в чём же дело и какую загадку задали им Древние на этот раз. Дверь должна открываться. Вероятно, нужна команда, голосовая или мысленная — и тогда они действительно в тупике. Но есть ещё один вариант. Где встанет человек, оказавшись перед дверью? Он отошёл на несколько метров и пошёл вперёд быстрым шагом, затормозив возле блестящей поверхности.       — Возможно, путь всё-таки есть... — пробормотал он и по наитию приложил левую руку к стене — на высоте, удобной ему самому, а не обычному человеку. Почему? Он сам толком не знал.       Несколько долгих ударов сердца ничего не происходило, затем плита двери подалась и с тихим шелестом отъехала в сторону. Келиофис просиял:       — С ума сойти, наконец-то хоть что-то создано специально под леворуких!       — Ты леворук? — спросила у него Милерна. — Я не замечала...       — Пришлось переучиваться. Слишком много всякой повседневной ерунды приспособлено под праворуких. Так что сейчас я владею примерно одинаково обеими.       — И пишешь тоже обеими?       — Даже рисую, — усмехнулся Келиофис, скользнув взглядом по цепочке знаков на стене. Среди них мелькали совершенно незнакомые, например, эту комбинацию из трёх царапин с точкой он ещё ни разу не встречал. Странный треугольник в узоре, странный и крайне подозрительный... Келиофис остановился, всматриваясь в его смутно тревожные очертания. Стоило снять перчатку, коснуться его и постараться прочитать: эти царапины-стороны, да и вся цепочка казались слишком непонятными и при этом безумно важными. Они должны были объяснить, что же происходило в бездне.       — Подождите меня, мне нужно сделать снимки! — окликнул он уходящих людей. Милерна обернулась и кивнула ему.       — Хорошо, но недолго, — даже странные помехи не могли полностью обезличить её голос. — Нам надо торопиться.       Снимать защиту и ощупывать символы при ком бы то ни было Келиофис не хотел. Даже при Милерне. Сперва снимки древних знаков — всё равно пригодятся, а потом, когда неизменённая скрылась из виду, он наконец стянул перчатку и коснулся холодной стены. Ощущения затопили его сознание — тревога и искажение, какое-то ощущение повреждения, слишком глубокого и неявного, чтобы быть физическим, слишком связанного со страхом потери, со страхом пустоты. «Я боюсь искажающей пустоты», — так бы мог для себя перевести себя этот знак Келиофис. Приглядевшись, он понял, что и сам треугольный знак искажён, нацарапан сверху более тусклых и тонких линий. Знакомые символы с уже виденными изломами — будущее, перемены, переход в иное качество. «Я боюсь перемен»? «Я боюсь грядущей пустоты»? И возврат, указание на личность, на субъект — незначительный штришок, просто точка в знаке. Она есть и на старом, выплавленном символе, и на выцарапанном сверху новом. Неужели это нечто большее, чем просто указание на чьё-то переживание? Неужели грядущие перемены тоже были как-то связаны с чужим Я? С древней личностью, которую ужасали грядущие перемены, ужасали настолько, что она готова была раздирать металл и камень, извращать священные знаки, кричать в пустоту — лишь бы выразить своё отчаяние. Страх пустоты — но что такое эта пустота? Как с пустотой связаны перемены? И причём тут искажение?       Келиофису казалось, что он в шаге от разгадки, что страх Древнего и его собственный чем-то похожи, чем-то перекликаются, и если нащупать это неуловимое сходство, то...       — Эй, археолог, ты где там?!       Келиофис отдёрнул руку от знака, возвращаясь в реальность. Только через несколько бесконечно долгих секунд он осознал, что это его зовут. Натянув защитную перчатку, Келиофис застегнул чехол с камерой и коротко отозвался:       — Иду.       Даже за помехами в чужом голосе слышалось волнение, и Келиофис прибавил шагу. Он пытался не обращать больше внимания на мелькающие знаки, но против воли замечал в их совершенных очертаниях изъяны. Царапины, чуть заметные сколы — их было немного, но искажение явственно ощущалось. А может, он просто стал замечать такие мелочи.       — Зал с какими-то установками... метров пять или семь примерно... Ты предлагаешь шагами померять? Сама прыгать будешь? — жужжали чужие голоса в наушнике, пока Келиофис бежал по галерее. — У нас вообще-то техника есть. Сейчас померяем... Только ставь нормально, чтобы лазер ровно шёл.       Что они там такое нашли? Небольшой зал со стенами из того же тускло-золотистого материала, вязь символов на стенах — местами прямо как инструкция или неведомые таблицы! — искусственная зеленовато-серая паутина, скрадывающая очертания, грубые контуры каких-то приборов и стеклянный блеск из-под тёмных защитных косм. Похоже на лабораторию естественников во время переезда — всё, что можно, завёрнуто в плёнку, запаковано, укрыто от пыли, грязи и чересчур бойких рук.       — А это что за банки?       Келиофису хватило одного взгляда, чтобы всё понять. Да, он не видел вживую даже экспериментальные лаборатории Хет, но она показывала некоторые снимки, и не узнать эти резервуары было невозможно. Некоторые технические решения так и не изменились со времён Древних — вот как тут не шутить про технологическую конвергенцию?       — Это инкубаторы, — негромко ответил Келиофис, — в таких модификантов выращивают.       Пустые, выпотрошенные, без органических плёнок, мутноватого амниотического раствора и контрольных датчиков, но исправные. Пара десятков инкубаторных капсул в блоке — ещё не серийное производство, но уже и не уникальный эксперимент. Что же, а точнее, кого же создавали здесь Древние?       — То есть, мы на фабрике по выращиванию модификантов? — фыркнул кто-то, кажется, Ивант.       — Не на фабрике, — откликнулась Деггия, — тут слишком мало инкубаторных капсул. Да и весь зал занимает лишь малую часть комплекса. Само это здание действительно создано Древними, но я не знаю, зачем. Возможно, это что-то вроде экспериментальной биотехнологической лаборатории — хорошо оснащённой и скрытой от чужих глаз. Она вполне автономна. Думаю, что источником энергии для неё служит ваш магматический очаг, и не знаю, нашли его Древние или вообще сами создали. Она защищена от атаки с поверхности, экранирована толщей скал и затопленными пещерами. И, как уже было сказано, она слишком хорошо сохранилась. Её не бросили, а законсервировали, правда, на несколько больший срок, чем планировалось...       Ивант недоверчиво ухмыльнулся:       — Ты ещё скажи, что его можно расконсервировать и включить прямо сейчас.       Келиофис заметил, как дёрнулся уголок рта у Деггии — единственный отблеск раздражения за прозрачной маской. Но ответила на удивление спокойно:       — Думаю, что можно. Если ты придумаешь, как убрать всю эту упаковку, то можем попытаться.       — Не стоит, — прервал её Келиофис. — Кто знает, что из этого выйдет? Лично я понятия не имею, какой сюрприз могли оставить нам Древние и как пользоваться их оборудованием.       Тут Ивант совсем не выдержал.       — Мы что, в плохом приключенческом романе? — с нервным смешком проговорил он.       — Очень надеюсь, что нет. Мне ещё пересдачи принимать, — ответила Милерна. — Но на всякий случай смотрите по сторонам и лишний раз ничего не трогайте.       — Нужно закончить со съёмкой и возвращаться, — кивнул Келиофис. Чем дальше, тем неуютней он себя ощущал — для них не было места в спящем комплексе Древних, и следовало скорее покинуть бездну. Всё-таки даже тьма пещер оставляла меньше места воображаемым ужасам и теням Древних.       Что-то случилось в комплексе, и машинный разум разбудил Стража. Её идентификатор ничего не значил, важен был лишь ранг. Она обладала куда большими полномочиями, чем её товарки в соседних камерах, и могла распоряжаться и ими, и колонией, и машинами комплекса. Выше неё были лишь бессмертные хозяева планеты, и только они имели право приказывать Стражу.       Но никаких сигналов от Высоких не поступало, не их возвращение растревожило систему. Страж связалась с Зодчими, и те сообщили ей о повреждениях комплекса и стабильной работе реактора, о том, что вода ушла из верхних пещер, о кристаллической корке и прораставших сквозь породы нитях-тепловодах, о своём голоде и беспокойстве, о разобранной каменной пыли и чужеродной органике — ничего похожего на спуск хозяев с поверхности. Ничего похожего на геологическую катастрофу или разрушение машинного ядра.       Сенсоры комплекса рассказали Стражу об изменениях внутри, датчики движения и открытия дверей просто кричали о живых существах — в технических шлюзах, бывшем приёмном покое и инкубаторном зале... Она попыталась связаться с пришельцами, но их нейроимпланты посылали сигнал на незнакомой частоте. Или просто молчали — отсутствовали? были неисправны? — но для Стража это уже не имело значения.       Пришельцы — чужаки, вторженцы в её комплексе, угроза и машинному ядру, и базам, и замыслу хозяев, и всем будущим детям бездны.       Чужаки должны быть ликвидированы.