Энума Шунгаллу

      Зал Всепланетного Совета явно повторял какие-то природные формы. Ни одного острого и точного угла, текучий рельеф стен, словно рябь на волне, – и эта застывшая в дереве неустойчивость раздражала посланника Эйхеля. Но смутное беспокойство, которое внушал ему интерьер, не шло ни в какое сомнение с тревогой, что вызывали люди, собравшиеся в зале. Если бы Эйхель владел собой чуть хуже, он, наверное, постарался бы не встречаться взглядом ни с кем из них, а особенно с нынешней председательницей – советницей Семурией.       Эйхель чувствовал, насколько он чужой в этом зале. Среди летящих одеяний советников и их длинных мелких кос он в своей тёмно-синей строгой форме и с бритой головой казался сам себе нелепым. Форма и знания отделяли его от большинства ваальбарцев, но практичность и утилитарность их жизни и облика не давали разорвать связь до конца. Советники же отличались слишком сильно, и потому Эйхель недолюбливал свою почётную должность.       Вести дела с Советом было сложно, но необходимо. Советники ожидали от Особого отдела помощи и информации о Древних, и Эйхелю как официальному посланнику приходилось действовать очень аккуратно. Тем более вопросов накопилось немало, и коллега Эйхеля, представлявший интересы ведомства в прошлые годы, виртуозно избегал некоторых, и советники постараются получить ответ от Эйхеля.       Вот и сейчас любопытство Семурии вызвал не отчёт о работе Особого, который она прослушала вполуха, изредка отмечая что-то в своём планшете. Нет, её, как и всех её коллег, интересовало лишь одно конкретное направление, и советница не упустила свой шанс.       – Благодарю вас, посланник, – сдержанно ответила она, когда Эйхель закончил речь. – Однако больше всех вопросов, связанных с изучением реликтовых артефактов и иного наследия Древних, меня беспокоят они сами. Как так получилось, что участники проекта Кайна обнаружили их раньше, чем ваши специалисты? Почему гражданским лицам позволили подвергнуться этой опасности? За всё время Отдел так и не предоставил официальных объяснений произошедшему.       Семурия мягко улыбнулась, однако взгляд её узких тёмных глаз был по-прежнему холоден и внимателен. Эйхель же оставался невозмутим:       – Согласно нашим данным, целью гражданской экспедиции было изучение пещерного комплекса, а также геологическая разведка территорий Кунгуртского нагорья. Что касается Древних, существование их объектов в данной области было всего лишь предположением и не было подкреплено весомыми доказательствами.       – Насколько я понимаю, эти доказательства просто никто не воспринял всерьёз. Ну кроме реконструкторских компаний, университетского руководства, самих участников экспедиции и всех, кто о ней знал... – осторожно заметил советник Кайхонг. Но как бы много данных не собрали его собственные информаторы, выпад против Эйхеля выходил за все допустимые рамки.       – Вы намекаете на некомпетентность моего начальства, господин советник? – уточнил Эйхель. Он знал, что выступать против Особого отдела или открыто влезать в его дела не станет даже Кайхонг. Совет не может себе этого позволить, только не сейчас, когда Древние из предполагаемой угрозы превратились в реальную опасность для планеты. Но позволять советнику дразнить себя или обвинять всё ведомство тоже не стоило.       – Что вы, уважаемый посланник... Все понимают, что человеческий фактор иногда сложно учесть.       Вот только сами Древние не являлись в полной мере людьми, и прогнозировать их действия было гораздо сложнее. Правда, обсуждать их человечность и вероятность чьей-либо ошибки при контакте с ними не имело смысла, поэтому Эйхель поспешил оставить опасную тему прежде, чем Кайхонг успеет сказать что-либо ещё:       – К сожалению, до начала экспедиции все доводы в пользу присутствия Древних в Кунгурте были признаны несостоятельными, но их оценка неподготовленными слушателями могла существенно отличаться от нашей. Нельзя отрицать тот факт, что мы несколько недооценили прозорливость исследователей и успехи этого Келиофиса в изучении геометрического письма, но теперь Отдел располагает более полной информацией и может действовать с большей уверенностью. Нам известно, что уцелевший объект находится в рабочем состоянии, однако сами Древние не предпринимали за прошедшие месяцы никаких активных действий. Неделю назад ситуация изменилась, и наши приборы на поверхности зафиксировали помехи в работе электроники. Их источник установили почти сразу – это влияние наномашин Древних, образцы которых были получены проектом Кайна. Кроме того, сами наномашины были замечены личным составом в виде неких узоров или символов. И по словам очевидцев, эти узоры напоминали знаки геометрического письма...       – И что же это всё означает, посланник? – госпожа Семурия посмотрела на него, и в её голосе впервые послышалась неуверенность.       Эйхель взвесил все за и против – имел ли он право сообщать даже Совету всего лишь предположение о планах Древних. Можно ли вообще приписывать вернувшимся бессмертным хоть немного человеческие мотивы? Чуть помедлив, посланник произнёс:       – Скорее всего, они хотят начать переговоры. Однако нет уверенности, что они собираются действовать честно.       – Спасибо вам, посланник Эйхель, – кивнула ему председательница, и тёмно-рыжие косички качнулись тяжелой волной в такт её движению. Дождавшись, пока Эйхель займёт своё место, она обвела взглядом Совет и проговорила:       – Мы все слышали уважаемого посланника, и теперь нам необходимо решить, как следует отреагировать на возможное предложение Древних с учетом опасности, которую они из себя представляют. Однако прошу всех присутствующих учесть, что для большинства граждан возвращение Древних по-прежнему должно оставаться тайной. Нам не нужны ни паника, ни спекуляции, и ничего из сказанного в этом зале не должно выйти за его пределы.       Семурия продолжала что-то говорить, но Эйхель слушал её вполуха. Слова советницы неприятно его зацепили, разбудив старые сомнения. Он не был уверен, что на этот раз Совету и Особому отделу удастся сохранить всё в секрете. Заставить замолчать участников кунгуртской экспедиции и не допустить ненужных слухов было не так просто, но если Древние решат начать полноценную войну, то все их усилия обернутся пылью – как, впрочем, и весь привычный мир.       День выдался слишком хорошим. Слишком ясным, слишком тёплым и солнечным, чтобы Келиофис мог чувствовать себя комфортно. После возвращения в цивилизацию у него совершенно не было желания появляться на людях, особенно в светлое время суток – случившееся в Кунгурте отделило его очередной незримой преградой от обычных людей, для которых Древние оставались лишь тенью из учебника истории. Обычные люди не убивали пришедших из безвременья технократов. Обычные люди не узнавали их оружие и не разбирались за несколько минут в его устройстве. Обычные люди не чувствовали смутной и чудовищной связи с рухнувшей цивилизацией, и Келиофис больше не был одним из них.       Собственный облик не позволил бы ему забыть о схватке со стражами – белёсый шрам на пол-лица, слишком заметный на смуглой коже, до сих пор не исчез полностью. Хорошо, хоть мимика полностью восстановилась после ожога. Келиофису не хотелось видеть собственное отражение и вновь обо всём вспоминать. Не хотелось смотреть на руки, расцвеченные под одеждой тёмными пятнами гематом — они появлялись на локтях и плечах и исчезали за несколько часов. Сперва он даже не обращал на них внимания, даже следы от собственных укусов причиняли больше беспокойства, чем эта мелочь. Время шло, старые раны заживали, рубцы от ожогов исчезли, и даже изуродованные кисти медленно восстанавливались. Но мелкие кровоизлияния возникали вновь и вновь. Они расползались по рукам всё выше и через полгода дотянулись до бледного шрама на левом плече. Того самого, под которым до сих пор находились остатки мёртвого реликта — вырезать их пришлось бы вместе с мышцей.       Могли ли наномашины, созданные Древними, оживить повреждённых холодом сородичей? Келиофис не знал, и никто на Ваальбаре не мог ответить на этот вопрос. С точки зрения современной науки, реликт не мог существовать. Получить образцы, выделив частицы реликта из крови и тканей, было легко, но извлечь его целиком оказалось невозможно.       Приходилось спешить, хвататься за все дела, оставленные на потом, – и лишь один разговор страшил его едва ли не больше, чем вероятность, что он так и не случится. Но он откладывался снова и снова, и каждая новая встреча с Хететией проходила в отвлеченных беседах. Они почти не обсуждали Древних и больше не говорили о геометрическом письме. Хететия старалась обходить темы, не имеющие отношения к настоящему, а Келиофис радовался, что не приходится лишний раз вспоминать о путешествии в бездну и смертях, которые он не смог предотвратить. Трое погибших – учёная, химикесса и техрабочая. Две неизменённые и модификантка, из которых он знал только Деггию. Три человека сгинули в пещере, куда привёл их Келиофис. Милерне хуже, как официальной начальнице экспедиции, но она зря себя обвиняет – без его участия проект Кайна не собрал бы достаточного финансирования, никто бы не потревожил Древних и уж точно не решился войти в комплекс.       Келиофис знал, что не забудет ни Малокостра, ни погибших, ни побег из подземной бездны. Не забудет кипящий влажный мрак пещеры и последний рывок через заросший ломкими кристаллами грот, когда обжигающего воздуха не хватало и казалось, что вместе с конденсатом Келиофис выкашливает собственные лёгкие. Не забудет горчащую тень удовлетворения от того, что Милерна с Ивантом всё-таки добрались до поверхности живыми. Не забудет о том, как после пришлось рассказывать о происходящем: сначала коллегам по экспедиции, потом службистам – представителям Особого отдела, очень давно изучавшим следы Древних. Не забудет о подписи на документе и обязанности не разглашать ничего из случившегося в Кунгурте.       Но осталось у него и другое воспоминание, более образное и честное. Тогда кисти Келиофиса только начали заживать, поэтому часть бытовых дел давалась с трудом, и Асоланус с Хет пытались помогать ему по мелочам. Правда, избегать расспросов о Древних и Кунгурте было сложновато...       ...Когда лицо в рубцах от выплеснутого в него жидкого гелия, а руки сожжены о доспехи Древних, соблюдать соглашение и ничего не рассказывать становится особенно трудно. Это не первый секрет, который приходится хранить в тайне даже от близких друзей, но в этот раз поддержка нужна гораздо сильней.       И всё-таки Келиофис не говорит ничего лишнего. Однако друг не хочет смиряться:       — Как можно получить и термические, и холодовые ожоги разом? — недоумевает Асоланус, и его беспокойство уже граничит со страхом. — Что ж там вообще творилось?!       На этот вопрос у Келиофиса есть лишь один ответ, ёмкий и короткий. Услышав его, друг неловко кивает:       — Да уж...       Ответ не устраивает Асло, но он боится, отчаянно боится лезть дальше и бередить старую рану. Боится не знания, а боли, которую может причинить. За эту заботу сложно отблагодарить в полной мере.       Позже друзья привыкли к новому положению дел и разговоры о прошлых хозяевах планеты сошли на нет. Они-то привыкли, а для Келиофиса не заниматься геометрическим письмом и Древними для себя оказалось всё равно, что оторвать часть души – без неё было мучительно плохо, но и вернуться он не мог. Пока что не мог.       Не вернулись и ночные прогулки вдоль моря и по окраинам Солери – пришлось приспосабливаться к более человеческому образу жизни, чтобы не оставить места для тайн и непрошеных мыслей. Жить как человек и отдыхать как нормальный модификант, созданный современной наукой. Если бы только не сны...       Но дневной мир оставался почти таким же, как раньше. Ничего не сломалось в нём – земля и море были прежними, люди тоже не изменились. Солнце и тепло привлекали их не меньше, чем сордесов и змей, поэтому на Университетском берегу было многолюдно. Кое-кто из студентов тоже предпочёл набережную с тёмной прохладной зеленью аудиториям и расположился с учебниками и планшетами на лавочках внизу, под террасой на скалах. Заметив пару знакомых лиц, Келиофис покачал головой.       – Не одобряешь учебу в нерабочей обстановке? – спросила Хететия, проследив за его взглядом. Они вдвоём стояли возле перил, и люди, расположившиеся у нижней тропы десятью метрами ниже, едва ли могли услышать их разговор. Изящная кисть Хететии лежала в паре сантиметров от ладони Келиофиса, и ему отчаянно хотелось верить, что дар его не обманывает и Хететии действительно нет дела до его шрамов.       – Да нет, – улыбнулся он в ответ, – просто мне точно известно, что у них сейчас должна быть лекция, а потом они мне будут рассказывать, что ничего не поняли из объяснений профессора.       – Что, прогуливаете коллективно? – усмехнулась она, не убирая руку. Наоборот, придвинулась ближе, коснулась пёстрой от заживающих рубцов кожи.       – Ни в коем случае, я свои семинары не пропускаю.       – И никогда с занятий не сбегал?       – Даже когда был студентом, не сбегал. А сейчас тем более не могу.       – Не переживай так за них. Студенты – взрослые люди, они сами найдут возможность всё выучить и разобраться, если им это действительно нужно.       – Если бы, – проворчал Келиофис. – Раньше они верили, что выучат всё к коллоквиуму, сейчас надеятся на последние дни перед экзаменом. Наивные... Каждый год смотрю и каждый год удивляюсь этой борьбе здравого смысла с раздолбайством.       – И ты всё еще думаешь, что здравый смысл победит?       – Ну, раньше думал, что преподаватель может помочь его победе, но оказалось, к репетитору идут обычно куда более мотивированные люди. Зря я на учеников жаловался.       Хететия только пожала плечами.       – Может быть, и зря...       Некоторое время они оба молчали. Келиофис чувствовал какое-то напряжение со стороны Хететии, но не тревожное, не связанное с опасностью. Не случилось ли у неё что-то? Но ощущение не было постоянным, этого волнения почти не было в начале разговора. Осторожно накрыл её ладонь своей – пусть он не знает, что произошло, но всё равно постарается поддержать. Когда она скажет...       Хететия обернулась, притянула его к себе, невесомо прижалась губами к щеке – и отпрянула, тяжело дыша.       Он смотрел на неё, слышал, как бешено бьётся её сердце. Мог бы остановить Хететию множество раз, реакции хватило бы – но не стал. Не захотел. Не поверил, что она действительно поцелует его.       Она отстранилась, отступила на шаг и пробормотала:       – Прости. Я пойму, если обидишься... или если тебе неприятно... Мне стоило сначала спросить...       Время точно остановилось. Келиофис подал ей руку, и Хететия приняла её, мягко сжала ладонь.       – Всё в порядке. Правда, – он провёл пальцами по её коже, погладил запястье. – Но я вообще не думал, что ты на такое решишься.       — Я тоже, – выдохнула она и виновато добавила: – Я бы давно сказала, что ты мне нравишься. Но знаешь, как-то неловко признаваться в романтических чувствах, когда человек каменеет при попытке взять его за руку.       – Я не... – начал он было и осёкся: не все же умеют читать чужие эмоции. Вот и Хететия могла судить лишь по внешней реакции, а она, похоже, была своеобразной. – Неужели... это именно так и воспринималось?       Хететия кивнула.       – Извини, пожалуйста. Мне всё нравилось, и ты мне тоже нравишься. Я тебя люблю, но я... Я не подумал, что так тебя расстрою.       – Да всё в порядке. Теперь-то уж точно, и... можно я кое-что ещё сделаю? – она потянулась за рюкзаком, волнуясь немногим меньше, чем перед поцелуем. Келиофис наблюдал, как она ищет что-то, но вмешиваться не решался.       – Вот! – Хететия торжествующе выудила из рюкзака какую-то коробочку и продемонстрировала её.       Келиофис просиял:       — Твое освоение ювелирного искусства наконец дошло до совершенства, и ты уступила моим уговорам и покажешь свой шедевр?       – Не смейся над моей криворукостью, – нахмурилась она, совершенно при этом не обидевшись. Ей была приятна похвала, хоть она искренне не верила, что заслуживает её.       – Ну да, когда человек получает вторую специальность и его тут же готовы взять на четверть ставки в мастерскую, это именно криворукостью и называется!       – Мастерская по знакомству и не в ущерб основной работе. И вообще, ты рано меня хвалишь. Мне просто наконец не стыдно показать хоть что-то из своих поделок...       Она открыла коробку, радуясь и волнуясь одновременно. Внутри оказался серебристый кафф. Сплетённая из проволоки змея, припаянная к паре зажимов – настолько похожая на настоящую пеламиду, что крепления выглядели чужеродными. Специально или нет, но Хететия почти идеально попала в живые формы и очертания гибкого тела, и только хвост был лишен плавника и потому чуть заметно нарушал совершенство работы.       – Ух ты, какая красотка! Почти как живая!       – Ага, но в отличие от живой, точно не кусается.       – И никуда не сбежит... У меня лишь один вопрос. Если это называется "не стыдно показать", то какую же красоту ты будешь делать, когда твои работы станут тебе нравиться?       – Зачем ты мне льстишь? Я вижу тут много ошибок, – смутилась Хететия, но Келиофис понимал, что ей действительно нужны честное признание и похвала, причём именно от него.       – Я, конечно, не профессионал, но мне кажется, змея здорово получилась, – пожал он плечами. – И я рад, что ты наконец показала мне своё творчество. Ты отличная мастерица и прекрасно чувствуешь форму. Серьёзно, мало кто настолько удачно вплетает животных или растения в неживые объекты.       – Ладно тебе, змея как змея, их много кто крутит.       – Но не таких живых. Это ты для кого-то конкретного сделала?       – Ну да. Для тебя.       – Зачем? – сорвалось у него с языка. Он чувствовал, что может её обидеть, но боялся делать шаг навстречу и принимать её внимание.       Услышав ответ, Хететия подобралась, вся сжалась, точно келиофа перед броском, и выпалила:       — Я делала эту змею, пока ты был в Кунгурте. Чтоб был повод поговорить, объясниться, и... Мне просто хотелось сделать её, порадовать тебя, но после экспедиции как-то было не до всего этого.       Как. Так. Можно?       Второй раз за час Хететия пытается раскрыть ему душу – а он второй раз всё портит. Что за фантастическая глупость?!       — Извини, – он аккуратно обнял её за плечо, и она не отстранилась, но явно не поверила до конца. – Кажется, я тебя опять расстроил. Мне просто неловко от такого подарка... Я же за все годы ничего такого для тебя не придумал.       — А кто мне литературу искал? Не поверю, что тебе все годы нашего знакомства случайно попадались в руки нужные мне статьи и книги.       — Это же пустяк!       — Требующий времени, между прочим. И это время ты мне сберёг.       – Честно говоря, я сберёг его и себе. Именно ради твоей литературы я наконец-то оптимизировал процесс и написал скрипт, который вытаскивает статьи без моих плясок с чужими кодами...       – Из платных баз, доступа к которым у тебя нет? – уточнила Хететия. – А потом одна старая пиратская библиотека в сети, давно забитая и почти забытая, внезапно возродилась, сменила профиль и стала распространять научную литературу. Да, Келио?       – Ничего не знаю об этом взаимовыгодном сотрудничестве! – отозвался тот с наигранным удивлением.       Его ответ лишь развеселил подругу. Хететия внутренне торжествовала, хоть и показывала лишь малую часть своих чувств. Но и тех, что отражались на её счастливом лице, хватало. Её тёмные непослушные кудри растрепал ветер, чёрные глаза блестели, и смешок скользнул по губам:       – Тогда будем считать, что я просто пытаюсь отблагодарить тебя и за этот подарок, пусть и не только мне. Сойдёмся на этом? – подвела она итог и, чуть запнувшись, добавила: – И... хочешь, помогу тебе надеть кафф?       Келиофис с улыбкой кивнул.       Розоватый свет предвечернего солнца без труда пробивался сквозь затемнённое стекло, освещая просторную комнату. Внешние стены были прозрачны, тогда как внутренние скрывали помещение синеватым мраком, подобно морской глубине. Однако на этом сходство оканчивалось – ничего пугающего в гостинной советника Кайхонга не чувствовалось. Сам он находил её вполне уютной, особенно по сравнению с более привычными ему рабочими интерьерами. Но даже в неформальной обстановке он оставался собой. Длинные волосы, собраные в причудливые мелкие косы, короткая борода и едва уловимая полуулыбка, внушавшая необъяснимую тревогу, выдавали истинную суть. Его гостья была совсем иной. Коротко стриженная, с резкими движениями и угловатыми чертами лица, в неброской тёмной одежде, она точно в любой момент ожидала нападения, и военная выправка лишь усиливала это впечатление. Её напряженность не укрылась от хозяина, и тот наконец не выдержал и расхохотался:       – Расслабьтесь, генерал Лингила, у меня в гостях вас не ждёт неприятель.       Она покосилась на советника, но промолчала, проглотив насмешку, и ни единый мускул не дрогнул на её точеном смуглом лице.       – Ладно, Линг, не обращай внимания... Садись.       Советник поманил её за собой к панорамному окну, перед которым располагалась пара кресел. Лингила приняла его приглашение, и взгляд её немного потеплел, когда она посмотрела сквозь прозрачную преграду. За окном раскинулся один из небесных садов, что разбивали на крышах, а иногда и стенах верхних ярусов. Тонкие пальмовые листья дрожали на ветру, озарённые солнечным огнём. За их резной завесой виднелась тропа, теряющаяся среди хвощей и ползучих зарослей плауна.       – Красиво всё-таки, – заметила она, коснувшись стекла, по которому распласталась зелень, – и до неба недалеко. Достаточно просто выйти на улицу, и оно рядом.       – Да, только для того, чтобы гулять по крышам, любоваться звёздами и закатами или хотя бы видеть их, нужно постоянно воевать со всей этой растительностью. Иначе дверь на крышу ты просто не сможешь открыть, – откликнулся советник из глубины комнаты. Через несколько мгновений он вернулся с парой бокалов и бутылкой. – Она просто возьмёт и зарастёт. Но со стороны или на архитекторских макетах такие сады выглядят волшебно.       – По-моему, это небольшая плата за выход к небу. Я вот вижу его не так часто, да и то лишь среди зданий и дорог верхнего яруса.       – И всё-таки даже у них есть свои недостатки, Линг... Но раз уж мы сегодня наконец встретились, позволишь угостить тебя? – Кайхонг протянул один из стаканов Лингиле. Та приняла его, медленно попробовала напиток на вкус и проговорила:       – Стареешь. Вкусы поменял, бренди вместо цветочного вина мне предлагаешь.       – Цветочное не наливают старым друзьям. Оно требует иной обстановки и иных собеседников...       – Предпочитаешь угощать им любовниц?       – Как можно?! Я человек честный и счастливо женатый.       – Давно ли? – Лингила приподняла бровь и с интересом посмотрела на него. В молодости Кайхонг не отличался особым постоянством, да и сейчас слухи про него ходили разные. Скорее всего, лишь малая часть их соответствовала действительности – советник плёл из чужих домыслов и мнений нужный ему образ, искусный и сложный, и разбираться в нём не было никакого смысла.       – Зависть – очень плохое чувство, Линг, – назидательно произнёс Кайхонг и заправил за ухо одну из множества длинных чёрных косичек, собранных в сложную причёску. – На твоём месте я бы больше внимания уделял иным вещам.       – О них я и хотела с тобой поговорить, – командующая тут же подобралась, точно приготовилась к атаке. – Времени у нас всех не так много, так что давай сразу к делу.       Улыбка советника померкла. Он вздохнул и осторожно покачал головой.       – Вот так всегда... Почему даже старые друзья вспоминают о встрече только тогда, когда им что-то от меня надо? Как предсказуемо...       – Не начинай, пожалуйста, – поморщилась Лингилла, – я не хотела, чтоб наша встреча оказалась такой. Но я ничего не могу сделать. Кайхо, я не хочу действовать вслепую, когда наш мир рушится. Я умею не задавать лишних вопросов, но если хотя бы часть моих догадок верна, недостаток знаний может привести к фатальной ошибке...       – И причём же здесь я? – отрешенно отозвался Кайхонг. В его голосе так и сквозила обида, но Лингила не позволила себе отвлечься.       – Ты знаешь о том, что происходит, гораздо больше моего. Знаешь о том, что на самом деле произошло в Кунгурте. Мне до сих пор никто не дал внятного ответа, почему Служба Безопасности бездействует. В поголовную законопослушность коллег, прости, не поверю. Но в случае с этим вашим модификантом никто не нашёл даже намёка на правонарушение. Странно даже... Раньше у них дела шли как-то проще. Был бы человек, а статья находилась...       – Не в этом случае.       – Без особых распоряжений таких чудес не бывает.       Лингила плотно сжала тёмные губы и посмотрела в окно.       – На улицах беспорядки, близится смута, и когда начнутся погромы, разгребаться со всем дерьмом будут уже не безопасники, а мы! И при этом ты мне тоже говоришь, что никто ничего не может ничего сделать с зачинщиком?! С каким-то сраным библиотекарем, да еще и модификантом! Ты шутишь?!       – Увы, – откликнулся Кайхонг, – я предельно серьёзен. Привычный подход с ним пока не сработал, да и ситуация в целом необычная. Кое-кто из моих коллег её немного недооценил... Неосмотрительно, да, но больше никто ошибок Рантара не повторит.       – Нейтрализаторы? Или психотропы?       Кайхонг повернулся к ней и смерил долгим взглядом.       – Как думаешь, сможет ли сохранить пост советник, который готов использовать против наших граждан столь грязные приёмы и впутывать в свои игры сотрудников силовых ведомств? Тут важен даже не итог, а сам факт попытки.       – Неужели он и впрямь попытался решить вашу проблему?       – Нерешаемую по природе своей, и финал это лишь подтвердил. Видишь ли, Линг, мы действительно не можем ничего сделать, сохранив хотя бы видимость законности. А попытка использовать... ммм... иные методы создаст очень нехороший прецендент, которым мои коллеги с радостью воспользуются.       – А ты уже воспользовался?       Вопрос повис в воздухе. Лингила отпила бренди, наблюдая за советником, но тот был по-прежнему невозмутим.       – Я порядочный человек, Линг, и уважаю закон, – усмехнулся Кайхонг, откинувшись в кресле. – Хотя скажу честно, волноваться об этом библиотекаре не стоит. Им интересуются очень компетентные люди, и поверь мне, они не дадут ему стать для нас ещё большей проблемой.       – Да-да, специально ради него прервут многолетнюю спячку и займутся делом, – пробормотала командующая, но тут же подобралась. Однако её реакция не укрылась от Кайхонга, который только покачал головой.       Лингила сделала вид, что не заметила лукавого прищура и насмешки в янтарных глазах старого друга.       — Строго между нами... Я знаю и понимаю достаточно для того, чтобы не смеяться над кадетскими россказнями и анекдотами о лени Особого отдела. Но из-за специфики службы серьёзная работёнка выпадает им нечасто. Согласись, Кайхо, у меня есть причины так считать.       – Разумеется. Но будь у тебя звание немножечко выше, их было бы меньше. Честно говоря, Планетарному Совету и тому, кто сотрудничает непосредственно с ним, чуть виднее, какие тёмные времена на нас надвигаются.       – Связанные с тем, кто был до?       На несколько секунд в комнате воцарилась тишина. Кайхонг допил содержимое стакана и вздохнул:       – И с ними тоже. Ещё бренди?       Лингила, качнув головой, отставила стакан и облокотилась на подлокотник.       – Вот ты мне скажи... И Совет, и особисты даже не годами, целыми столетиями пытаются не допустить катастрофы, вымарать все упоминания, стереть свидетельства, замять даже малейший намёк на контакт с прежним миром. В общем, ресурсов тратится куда больше, чем на организацию работы наших дорожных служб. Но не играет ли сокрытие прошлого против вас? Не упускаете ли вы что-то из виду? Скажем, какие-то мелочи? Незаметный заход на новый круг? Появление засланцев, которые возглавят столь удачно начавшиеся волнения среди изменённых?..       – Не думаю, – холодно отрезал Кайхонг и добавил чуть мягче: – Не стоит делать выводы о вещах, которые выходят за пределы вашей компетенции, командующая. Тем более, что и ваши коллеги-аналитики в своё время подкинули нам всем крокодильего дерьма.       – Ты про расследование деятельности корпорации Чата? По-моему, всем с самого начала было очевидно, что на них повесили всю биотехнологическую срань, эксперименты с которой выходили за рамки разрешенных.       – Повесить-то повесили, но при этом неплохо пришили крылья к ракоскорпионам. В том числе и по происхождению нашего библиотекаря. В его истории слишком много белых пятен.       – Могла ли она начаться раньше, чем Ваальбара стала той, к которой мы привыкли?       Советник помедлил и осторожно проговорил:       – В нашем мире всё возможно, командующая. Особенно когда факты столь противоречивы.       – Асло, напомни, что нам нужно найти в этом архиве? – Келиофис нахмурился, разглядывая полки с магнитными дисками, упакованными в серые коробочки-корпуса. Каждый диск был подписан по дате, и большинство из них относилось к событиям, произошедшим более трёх с половиной столетий назад.       – Доказательства твоей идеи, что маятник отношения к модификантам колеблется не сам по себе, – откликнулся Асоланус, осматривая ближайший стеллаж, – и конкретное событие, которое могло повлиять на него относительно недавно. Мы пересмотрим краткие сводки со всеми более-менее значимыми происшествиями, найдём те, которые могут быть следствием чьего-то вмешательства, и потом будем копать дальше. Или не найдём и успокоимся, хотя зная тебя, сомневаюсь в этом. Опять отыщешь какую-нибудь жуткую жуть из глубин прошлого.       – Очень надеюсь, что нет. – Келиофис осторожно вытаскивал подходящие по датам корпуса рукой в перчатке, чтобы не чувствовать безумную смесь оттисков чужих эмоций. За прошедшие годы архивисты, историки и просто любопытные энтузиасты оставили их бесчисленное множество, и разобраться бы в них было невозможно. А просто так отвлекаться не хотелось.       Асоланус уже схватил первую партию дисков и понёс их к столу, где можно было спокойно просмотреть всё и скопировать нужные записи. Келиофис последовал за ним.       – Нет, ты только посмотри, какая чудесная архаика! – восхищался друг, не спуская глаз с собственной добычи. – Я еле нашёл подходящий переходник для них! Но заметь, при этом все диски в идеальном состоянии!       Разделять его восторги совершенно не хотелось – сумрачная синева архива казалась угнетающей, да и контакт со столь большим количеством следов чужих эмоций выматывал, несмотря на перчатки и успокоительные, а запахи пыли и множества людей, когда-то здесь побывавших, раздражали ещё сильней.       – Ну да, за их сохранностью явно следят, – только и смог выдавить из себя Келиофис, не скрывая своей неприязни.       – Эй, я думал, ты любишь библиотеки! – Асоланус был в слишком хорошем настроении, чтоб не попытаться расшевелить друга. Жаль только, что так невовремя.       – Терпеть не могу трогать общественные книги, оборудование, диски и тому подобные штуки. На них слишком много чужих отпечатков.       – А ещё это негигиенично, но интересно, и можно найти информацию, которая не попала в сеть. Так, подожди... – тень сомнения скользнула по лицу друга. Секунду назад он в предвкушении пытался подключиться к диску, но что-то пошло не так. – Нет, сейчас мы ничего не проглядим, твой конвертер эту древность так просто не возьмёт. Придётся отдельно расшифровывать...       – Может, проще скопировать все файлы, а потом уже разбираться с ними? – предложил Келиофис.       – Не получится, мы тут на всю ночь, – вздохнул Асоланус и отодвинул планшет подальше от края стола. – Надеюсь, ты никуда не спешишь?       Келиофис только неопределённо пожал плечами. Ночь так ночь, главное, чтобы её хватило на обработку хоть части записей. Но Асоланусу явно не хотелось просто сидеть и ждать, он быстро сделал какой-то набросок в блокноте, разложил диски в одному ему ведомом порядке, скользнул взглядом по стеллажам, по Келиофису, на миг задержался на каффе и демонстративно вздохнул:       — Зря мы с Хететией не скооперировались, вдруг она умеет не только в лаборатории химичить и побрякушки вертеть? Может, она бы подогнала нам что-то из своих рабочих программ?       – Едва ли Хет согласилась бы, да и работают они с другими форматами данных. И не думаю, что она вообще взяла бы с собой рабочий планшет, – покачал головой Келиофис, вновь вспоминая дневной разговор и стараясь не застыть с глупой улыбкой на лице.       – Ну да, и вы опять бы упорно делали вид, будто вы просто друзья. Каждый раз одно и то же, — разочарованно протянул Асоланус. — Эх ты, такую девушку упускаешь!       — Да разве упускаю? — усмехнулся Келиофис и добавил уже серьёзнее: — Но я так и не понял, что Хет во мне нашла и как вообще решилась на разговор.       – А с этого места поподробнее. Она призналась тебе в любви, и ты при этом даже не умер?       – Не дождёшься, – кинул ему в ответ, но Асоланус ничуть не смутился:       – Готов спорить, она последовала моему совету, иначе бы этот разговор не состоялся.       – Какому совету?       – Оглушить тебя, привязать к чему-то потяжелее и только потом говорить о чувствах, разумеется.       Келиофис только покачал головой – ну что тут можно ответить? Обидно, конечно, что его считают настолько диким во всём, касающемся романтики. Наверное, знать и понимать чужие переживания совершенно недостаточно, чтобы уметь справляться со своими. Но и управлять стремлениями других людей оказалось ничуть не проще.       – Смотри, судя по записям с этого диска, слухи об особой опасности модификантов уже есть, но ничего определённого. Надо поискать более ранние сводки, – кивнул Асоланус экрану и одним движением отодвинул большую часть дисков, затем присоединил новый и поднял глаза на Келиофиса. – Только вот я пока не очень понимаю, кому могло понадобиться толкать этот маятник. Если бы не твоя идея, я бы не присматривался, но картина вырисовывается безрадостная. Почему-то каждая попытка записать вас в вещи без голоса и разума оборачивалась большими проблемами. Не сразу, нет, но через три-четыре столетия начинаются волнения и бунты, а потом происходит некий откат. Да, официальные объяснения для каждого из кризисов выглядят убедительными, хотя вместе они и впрямь смотрятся странно. Но без теорий заговора я не понимаю, зачем они нужны. Зачем толкать этот маятник?       – Информация, – без колебаний ответил Келиофис, наблюдая, как заполняется строка выдачи на планшете Асолануса. – Каждый раз мы теряем информацию о технологических решениях и способах их реализации. Каждый раз больше всех страдают реконструкторские компании, которые пытаются изучать реликты Древних. Ты не обратил внимания, наверное, но во всех дисках, которые мы сейчас смотрим, нет ни одного упоминания об успешных попытках повторить реликт. Сейчас реконструкторы цепляются только за мелочи, которые обогащают их и нашу науку, но это сущие пустяки. В более старых записях есть туманные намёки на то, что когда-то создать нечто похожее на творение технократов было возможно, но не сейчас. Мы не приближаемся к пониманию, мы от него отдаляемся всё сильнее и сильнее!       Правда, но не вся. В ней не хватало всего одного элемента, позволяющего обойтись без теорий всемирного заговора и идей всемогущего антимодитфикантского или антитехнологического лобби, желающего окончательно похоронить наследие Древних. И как же Келиофису не хотелось признавать его!       Но Асоланус не оставил ему выбора. Кунгуртская бездна была живой и ждала своего часа, Древние встретили незванных гостей во всеоружии, и отрицать их могущество просто безрассудно.       – Тот, кто не ограничен во времени, может не стремиться победить сразу, а выжидать подходящего момента веками. Тот, кто создал модификантов, может управлять ими куда тоньше и успешней, и я сейчас не о наших нейтрализаторах. Тому, чья наука столь сильно превосходит нашу, несложно вмешаться в происходящее. И я могу предположить единственную силу, способную на это.       – А теперь мы подходим к самому интересному – какая же роль отведена неведомым древним кукловодом тебе?       Сердца, казалось, пропустили удар.       – Причём тут я? – похолодев от внезапной догадки, спросил он нарочито ровным голосом.       – Ну, ты теперь символ протестов и вообще личность почти легендарная. В нынешней ситуации властям не с руки начинать открытую войну против тебя, потому что станет хуже. Люди просто выйдут за тебя на улицы, и нынешний бардак покажется нам всем лёгкой разминкой.       – Я не выбирал эту роль! Я почти ничего не сделал, чтобы стать этим... символом. И мне точно не нужно чужое преклонение! – чуть не прорычал Келиофис, скрывая за злостью собственный страх.       – Тут ты уже ничего не сделаешь, потому что оно уже есть, – философски пожал плечами Асоланус. – Множества, которые ты ухитрился собрать вокруг себя, уже сближаются и смешиваются, а связи между людьми меняются. Неизменённые из Змей и даже других групп поддерживают протесты и воюют за них с безопасниками, модификанты поддерживают экопатрули, мирные просветители радикализуются и учаться держать в руках оружие. Наш мир уже тлеет, и достаточно одной искры, чтобы он вспыхнул. И тебе придётся это учитывать.       Келиофис помотал головой, не желая признавать правоту друга. Он собственными руками запустил процесс, которым теперь не сможет управлять, а за прошедшие полгода из-за его желания успеть всё прежде, чем наномашины Древних прикончат его, он совершил слишком много ошибок. Осознание масштабов грядущей катастрофы отзывалось тупой болью в голове.       – Что же я наделал, Асло? Что же я наделал, а?!       – Всего лишь подтолкнул наш мир туда, куда он катился. Проблемы игнорировались, накапливались, а их решение откладывалось на потом. Каждый раз мы проходим по одному и тому же кругу, раз за разом обжигаясь. Так было с отношением к модификантами и раньше, и с экотеррористами, которые существовали задолго до тебя. Не удивлюсь, если и Древние сами привели себя к краху.       – И Ваальбара раз за разом повторяет их путь.       Как ни странно, Асоланус почти не испытывал тревоги, Келиофис чувствовал только его усталость, смешанную с какой-то безнадёжной решимостью.       – С другой стороны, мы можем еще побороться, – продолжил друг, как будто пытался убедить в этом и себя, и Келиофиса, – а значит, ситуация не так плоха. Мы вроде живы и на свободе, поэтому сможем повлиять на финал этой драмы всепланетного масштаба. Тебя не тронут, до большинства твоих товарищей пока не добрались, мне официальных обвинений пока не предъявляли и даже с работы не выгнали, хотя не знаю, после какой статьи уже попросят с концами. А когда заработаю на стирание личности, мне уже точно будет всё равно.       – А если убьют?       – Если убьют, то тем более. Кроме меня всё равно никто не пострадает.       – А родственники и Эусфена? Не боишься за них, Асло?       Тот лишь махнул рукой, но за нарочитым легкомыслием в голосе Келиофис ощутил нотку грусти:       – В отличие от твоих, мои от меня давно уже отреклись и скорее сами помогут прикопать или посадить. А у Сфен есть... есть защитники и получше меня. Так что... Можешь располагать мной, пока я в здравом уме и трезвой памяти.       – Звучит не очень весело.       – Ничуть не веселее, чем твои отношения с родителями!       Злость захлестнула тёмной волной – в который раз, после всех просьб и разговоров, после всех обещаний Асоланус вновь касался запретной темы. Бил по больному, и прощать его уже не хватало выдержки.       Мгновенный бросок – и Келиофис навис над отскочившим и вжавшимся в стену человеком. Чудом не сбил ни один из стеллажей и не стряхнул с них диски.       – Я вообще не понимаю, как со всем этим разбираться. Я не знаю, что делать со Змеями, с людьми, которые вышли на улицы из-за меня, с Хет, со своими университетскими обязанностями! У меня нет сил пытаться играть в семью! Да, со мной никто не ссорился, и, в отличие от тебя, я ни от кого не сбегал, но мне сложно с ними общаться! Общение с обоюдным чувством вины – то ещё удовольствие. Я знаю, они за меня волнуются, но я понятия не имею, что им можно рассказать, чтобы не сделать хуже!       Последние слова едва выговорил, чувствуя, что вот-вот сорвётся на шипение, и ощущая горечь яда на языке. С трудом заставил себя прижать клыки – соблазн был слишком велик. Чужой страх, не ощутимый ни одним из нормальных человеческих чувств, дразнил, но слушать его Келиофис не мог. Нельзя нападать на друзей, как бы самому не было плохо.       Он отступил за стеллаж с дисками, закрыл глаза и выждал несколько ударов сердца, произнёс виновато:       – Извини за... за эту сцену. Не знаю, что на меня нашло...       Асоланус не то всхлипнул, не то хихикнул, судя по шороху, сполз по стене на пол.       – Д-д-давай ты м-меня в следующий раз п-предупредишь, чтоб я сперва п-подальше отошёл...       – Прости, пожалуйста. Я не должен был на тебя кричать и шипеть, не должен был срываться, тебе же сейчас немногим легче. Просто всё разом навалилось, и я уже тебе говорил, что моих отношений с... семьёй лучше не касаться. Ещё и сны...       — Сны?       — Да. Ты же знаешь, я толком не сплю и почти не вижу снов. Но в последнее время я... Даже не знаю, как сказать. Это похоже на оклик, на зов сквозь сон, как будто кто-то хочет докричаться до меня. Кто-то очень близкий, и мне кажется, что я его хорошо знаю, лучше, чем свою приёмную семью, но забыл и сейчас понемногу вспоминаю... В общем, я совсем спятил, похоже, и даже препараты уже не помогут... А в остальном всё в порядке.       – Может, это тоже из-за твоих способностей?       – Или из-за Кунгурта... Что бы это ни было, оно мне не нравится, поэтому мои семейные проблемы меня ещё больше огорчают.       Цифры, даты и шифры мелькали перед глазами, отпечатываясь в памяти, но думать о них не хотелось. Разглядывать диски на стеллажах стоило лишь для того, чтобы занять мысли и не оборачиваться к Асоланусу.       – Да уж, – вздохнул тот. Пережитый страх всё ещё не отпускал его, но друг пытался успокоиться и отдышаться. Через силу выдавил: – Надо проверить, что там у меня переконвертировалось. До утра времени, конечно, много, но не стоит тратить его только на ссоры, верно?       За всю ночь и утро в архиве им не удалось обнаружить ничего определённого. Только пара мелочей выбивалась из общей картины, но по отдельности они казались совершенно случайными и объяснимыми. Убийство советницы Инасты модификантом – но за удобным и умелым исполнителем стояли другие люди, никто из которых не был генетически изменён. Ошибка в создании нескольких модификантов, обернувшаяся их психической нестабильностью и несколькими трагедиями, – закономерный итог, но не свидетельство злой воли. Однако именно после этих событий, по подозрительному совпадению случившихся в один год, начали усиливаться антимодификантские настроения. Общество заговорило об опасности изменённых, о необходимости контроля за ними, о допустимости нейропрограммирования не только для преступников, но и для любого модификанта, способного причинить серьёзный вред настоящим людям, чистым...       И всего лишь несколько десятилетий назад началось движение за признание модификантов равными неизменённым, но было уже поздно: отношение к живым орудиям, складывавшееся столетиями, было не так просто переломить. Если бы Келиофис знал обо всём этом раньше, возможно, его вмешательство не оказалось бы столь разрушительным. Возможно, не стоило вообще лезть в политику, но сам он уже не оставил себе выбора. Действовал согласно заданной программе? Или во всём была виновата его собственная глупость?..       Путь до дома был не так уж долог, особенно если идти не через светлые и открытые окраины, а напрямик, не избегая самых неприятных и тёмных районов и не пытаясь спуститься на нижние, более-менее озеленённые и освещённые ярусы. Каждый раз, когда Келиофису доводилось так срезать путь, он не мог удержаться от мысли, что ему безумно повезло поселиться на нижнем ярусе, на континентальной переферии Солери. Далеко от моря, от центра, от Университета и даже транспортных узлов, но там хоть после полудня видно солнце, которое вечером сползало за красновато-бурые горы на горизонте. На средних же ярусах ближе к центру царил вечный полумрак, освещаемый лишь холодным искусственным светом.       Однако выбравшись наконец из лабиринтов городских улиц и спустившись на землю, Келиофис был неприятно удивлён – его ждали несколько человек в форме. Серо-зелёные безопасники и знакомый по кунгуртскому расследованию младший офицер в тёмно-синей форме Особого отдела. Эхиофис – так он представился, когда опрашивал чудом выбравшихся из бездны. День, начавшийся столь скверно, собирался стать ещё хуже.       – Здравствуйте, Келиофис. Не думал, что нам придётся снова встретиться так скоро, – дежурно поприветствовал его человек, который полгода назад заставил всех участников экспедиции дать подписку о неразглашении, недвусмысленно намекнув на возможные неприятности для тех, кто не согласиться сотрудничать. И если самого Келиофиса последствия уже не сильно пугали, то риски для Милерны и её коллег были куда серьёзней, и не считаться с ними он не смог. Похоже, он снова нарушит все взятые на себя обязательства...       – Ну и чем же я обязан этой встрече? – не слишком-то вежливо, но настроения любезничать с особистом точно не было.       – Вы, наверное, помните об условиях, на которых вы и ваши коллеги остаётесь на свободе?       – Допустим. Как я понимаю, вам требуется от меня что-то, выходящее за рамки этих условий?       За холодной улыбкой офицера скрывался затаённый страх, но от его слов Келиофису захотелось скривиться и зашипеть человеку в лицо.       – Специалистов по мёртвым языкам на Ваальбаре не так уж много, поэтому вам придётся вернуться в Кунгурт и помочь нам разобраться во всех его странностях.       Без Ки-Аруру Стерегущая оказалась сильнее и свободней, чем в те времена, когда цивилизация Высоких достигла расцвета. Без связи с инфосетью домена полный контроль над комплексом был недоступен, но и оставшихся возможностей хватало, чтобы оценить ситуацию и собственную фантастическую удачу. Судя по спутникам и перехваченным сигналам, никто на современной Тиамтум не обладал технологиями Высоких и уж точно не смог превзойти их. Кодировки стали примитивней, и несмотря на незнакомый язык, мощностей машинного ядра должно было хватить для того, чтобы со временем все сообщения обновленного мира стали ей понятны. Сотворённые стали слабее, их нынешние создатели почти не отходили от примитивных шаблонов, соответствующих ничтожным возможностям бренных, – исследования тел и наблюдений за чужаками хватило, чтобы в этом убедиться. Тиамтум изменилась за те сотни лет, что Элу и её последние сёстры провели в стазисе.       И всё же был элемент, что не вписывался в общую картину. Охотник. Сотворённый, который спустился в комплекс и голыми руками убил четверых Стражей, не проходя полноценного обучения. Сотворённый, читающий каллиты й'лафша, что умели лишь хозяева и немногие из Стражей. Сотворённый, что заметно превосходил своих спутников-бренных, но при этом вёл себя так, будто обязан им подчиняться. И в то же время – отмеченный психическим даром, слишком сильным для любого тиаматца.       Несовпадение казалось странным, до безумия дисгармоничным. Охотник не подходил к этому миру, не мог быть создан бренными и явно не принадлежал к известным Элу творениям Высоких. Стоило бы изучить его поближе, да и его знания о современном состоянии планеты должны быть велики и весьма полезны для Стерегущей, если он действительно похож на Стражей.       Но есть ли вероятность, что именно этот сотворённый вернется в комплекс? Единственный ли он? Действительно ли настолько незаменим? Да и решатся ли бренные вновь спуститься в пещеру? После побега из комплекса чужаки отключили все насосы и эвакуировали наземный лагерь – Элу обнаружила только их следы.       Она знала, что за поверхностью ведётся наблюдение. Выращенной среди скал аппаратуре удалось засечь сигналы от техники бренных и присутствие их самих. Пришлось ждать много декад, пока бренные решат прислать что-то, кроме беспилотников, но когда чужаки вновь ступили на плоскогорье, Элу была разочарована. Они не привели почти никого из сотворённых, а те, кто сопровождал бренных, почти ничем от них не отличались. Охотника с ним не было. Бренные точно не воспринимали противника всерьёз. Они не испытывали ни страха, ни трепета перед творениями Высоких. Скорее всего, они давно забыли о силе и возможностях бессмертных, потому и не думали об опасности, соприкасаясь с их наследием.       Что ж, чужое невежество будет подарком для Элу до тех пор, пока не настанет время действовать. И тогда понимание и страх уже не помогут никому из бренных.       Сотрудники Особого отдела в целом и Даллауз лично не понравились Келиофису ещё при первой встрече. Возможно, отношение к Даллаузу было не вполне справедливым – он просто выполнял свою работу, не усердствуя сверх меры, – но обстоятельства не располагали к взаимной симпатии. После возвращения из Кунгурта Келиофису приходилось вновь и вновь касаться воспоминаний о подземной бездне, чтобы полностью удовлетворить интерес службистов. Конечно, он не мог ничего забыть полностью, но сам предпочёл бы не пересказывать произошедшее раз за разом, и не испытывать неприязнь к ждущему ответов молчаливому офицеру не получалось. И теперь особистам опять нужна была помощь Келиофиса.       Они следили за поверхностью над пещерным комплексом и обыскали все окрестные скалы, но так и не добились успеха, и лишь в последние пару недель ситуация изменилась. Древние поднялись из глубин и вышли к обитателям поверхности. Среди лагеря стали мелькать серебристые разводы реликта, складывающиеся в дрожащие знаки геометрического письма. Несколько раз их залили жидким азотом, от чего металлические нити рассыпались блестящей пылью, но хозяева проигнорировали потерю. Древние желали что-то сказать, но эксперты Особого отдела лишь разводили руками: даже их знаний и опубликованных Келиофисом таблиц не хватало, чтобы понять все многообразие угловатых символов. Ирония судьбы: в своё время Отдел не обратил должного внимания на единственного человека, способного свободно читать геометрическое письмо, лишь потому что тот был модификантом, но теперь обратился именно к нему. Не то чтобы Келиофис обрадовался вынужденному сотрудничеству, но осознание собственной незаменимости грело душу.       Знаки, которые особисты показали ему, звали за собой. Путь, вход, приглашение и конкретные координаты – смысл всех элементов был предельно ясен: Древние желали встречи с нынешними жителями Ваальбары и предлагали вернуться в свои владения. Они открыли им место, где находился другой спуск в бездну, не требующий идти сквозь затопленные пещеры. Скрытый среди скал люк – едва заметная флуктуация в структуре горных пород, которую не распознавали сканеры, но очертили металлические узоры реликта, тут же впитавшиеся в камень. Древние указали путь, но не открыли врата, и Даллауз приказал подчинённым вскрыть их самостоятельно.       Через несколько часов люк наконец-то поддался. За ним уходил в глубь скале проход, достаточно широкий , чтобы через него могла протиснуться пара человек разом. «Или Страж в своих доспехах», — шевельнулась непрошеная мысль. Из темноты тянуло чуть ощутимым жаром глубин, но воздух казался сухим, как на поверхности.       Идея спуститься этим путём вниз ему по-прежнему не нравилась. Он не хотел тревожить Древних снова. Ни за что и никогда. Ему мерещилась какая-то скрытая угроза во всём, что было хоть отдалённо связано с прошлыми хозяевами планеты, и когда кто-то из бойцов выругался, посветив в проход фонарём, Келиофис чуть заметно кивнул.       Их ждали.       Пол, стены и потолок тоннеля полностью покрывала ртуть реликта. Живая металлическая поверхность блестела в голубоватом свете. Рябь пробежала по ней, и реликт пришёл в движение, потёк, медленно наползая на камни, точно волна на берег. Люди отшатнулись, но машины Древних не двинулись за ними. Тонкие серебристые потоки разлились по камням, собираясь в какой-то знак.       Указатель — понял Келиофис. Он не смог разобрать сложенный металлическими подтёками символ среди камней, но расходящиеся от прохода лучи явно подразумевали направление. Если это было не приглашение, то что вообще здесь творилось?!       В добрые намерения Древних не верилось. Ловушка? Но проще было бы дождаться, пока отряд спустится под землю и окажется на их территории. Зачем же тогда показываться и приглашать потенциальных жертв к себе?       Если отряд спустится. Откуда Древним знать, что Даллауз хочет непременно добраться до комплекса? На его месте Келиофис не стал бы снова тревожить то, что обитает в бездне.       И всё же картина не складывалась. Если бы Древние хотели перебить всех чужаков, им не стоило обнаруживать своё присутствие. Достаточно было бы отправить свой реликт в лагерь к врагам, что они сделали без труда. Неужели они действительно приглашали к себе нынешних обитателей Ваальбары?       Келиофис осторожно приблизился к символу на камнях. Шаг, другой... Реликт чуть подрагивал и ждал.       До металлических разводов осталось несколько сантиметров, когда реликт отступил. Ртутные ручьи потекли вспять, собираясь в потоки и втягиваясь обратно во тьму. Шаг навстречу реликту заставил живое серебро отползти.       И всё-таки нет.       Келиофис замер на месте. Пусть Древние остаются в своей бездне в одиночестве! Да и не входило подобное путешествие в планы особистов – едва ли ему позволили бы отправиться в пещеры или ещё как-то сбежать. Он привычно поднял глаза и оглядел скалы, пытаясь угадать: где же всё-таки наблюдатель? Отступивший было реликт скользнул по камням обратно, отсекая путь назад. Келиофис мог бы перешагнуть через полосу живого металла, но жест казался недвусмысленным. Древние хотели, чтобы он шёл вперёд. Древние хотели, чтобы он снова спустился в бездну. Он прищурился, глядя в темноту: зачем он им?       — Стой, идиот... — предостерегающий шёпот за спиной потонул в крике боли. Келиофис обернулся. Кто-то из особистов решил бросить камушек в серебристый поток реликта, который медленно полз по земле. Машины восприняли это как угрозу и атаковали человека, и теперь несчастный катался по земле, пытаясь содрать облепившее его живое серебро. Кто-то кинулся к резервуару с азотом – резкое охлаждение отключит наномашины, но всё зря. Времени не хватит.       Келиофис это уже видел. Лицо Деггии, искажённое криком, мелькнуло перед глазами. Трагедия повторялась. Бездна получила свою жертву. Боль. Липкий ужас — из-за пробудившихся тварей, из-за нападения. Безумная и неосознанная надежда. Всё чувства — чужие.       Доли секунды хватило, чтобы принять решение. Особисты всё равно не успеют.       Келиофис рванулся вперёд. За спиной свистнули пули – на пару мгновений позже, чем следовало. Бесполезно. Спасительная тьма была уже рядом.       За поворотом вырезанного в камне хода начиналась лестница. Остатков дневного света едва хватало, чтобы рассмотреть верхний пролёт. Он метнулся во тьму, готовый бежать до самого комплекса наощупь. Но края первой же ступени вспыхнули белым сиянием, стоило её коснуться. Свет отразился от стен тоннеля, покрытых живым серебром. Отблески и дрожащие отражения скользили рядом, пока Келиофис мчался по бесконечным пролётам вниз.       Шум шагов и удары сердец отсчитывали время, которого оставалось совсем немного. Глубины бездны казались недостижимыми. В какой момент раздался едва различимый шелест, рождавшийся где-то в толще скал, Келиофис не понял. С каждым шагом песнь камня становилась громче – обитель Древних, пронизанная ходами наномашин, приближалась.       В конце последнего пролёта находился шлюз-коридор. Дверь выдержала удар левой руки, бесшумно скользнула вверх, и Келиофис влетел в незнакомый ему зал.       Его ждали.       – Что значит сбежал?! – Крик генерала Хастимима заставил вздрогнуть техника-связиста, а лицо, искажённое гневом, напоминало театральную маску из чёрного дерева.       Лингила только поморщилась. Генерал был в ярости – его подчинённые провалили операцию, упустив библиотекаря и спровоцировав атаку Древних. Но основная вина лежала не на них, а на тех, кто запустил эту цепь чудовищных ошибок. Тех, кто решил, будто с пришедшими из безвременья можно договориться. В том числе, и на самом Хастимиме.       Теперь настало время разбираться с последствиями. И именно для этого Лингила и участвовала в операции, ожидая в командном центре, пока особисты наиграются в дипломатию с Древними. Она обратилась к гололитическому экрану, отражавшему фантомное лицо полковника Йемиса.       – Доложить о готовности, Йемис.       – Ракеты к запуску готовы.       Лингила кивнула и обернулась к Хастимиму, уже взявшему себя в руки.       – У ваших людей десять минут, чтобы покинуть зону поражения.       Тот, не глядя на неё, передал приказ своим подчиненным и сквозь зубы процедил:       – Начинайте, генерал.       Она перевела взгляд на Йемиса, коротко выдохнула:       – Огонь! – и прошипела: – Сотрите сраного библиотекаря нахрен!       Зал был освещён мягким белым светом от панелей на гранях купола. Лента с древними письменами скользила по своду, повторяя каждый излом стен – причудливая кайма под многогранным сводом. Всё, что осталось на поверхности, казалось ничтожным и мелким рядом с древним покоем пробудившейся бездны. Геометрическая точность каждого элемента внушала беспокойство, и от неестественного совершенства золотисто-пыльной фигуры веяло той же самой потусторонней жутью. Пустотой, в которой не было места ни движению, ни чувству, ни единой живой искре.       Серебристый реликт, который привёл Келиофиса обратно в комплекс, на глазах впитывался в тёмный камень стен. Страж молча наблюдал за Келиофисом из-под безликой маски, точно зеленовато-золотая статуя. Та же самая гудящая броня из чешуи, что была на первом страже, знакомый меч на поясе, левая рука — на эфесе. И остатки живого серебра растеклись на полу металлическими разводами.       А Келиофис — безоружен, но всё-таки не безопасен. Возможно, он даже попытается забрать Древнего с собой, если тот атакует.       Но страж не стремился напасть, и лишь когда дверь закрылась, золотая статуя пришла в движение. Прикоснулась правой рукой к нескольким точкам на шлеме — как будто сотворила ритуальный знак. Или это было приветствие? Чуть помедлив, Древний снял шлем.       Почему-то казалось, что облик стража не может напоминать современных обитателей Ваальбары. Но смуглое лицо с резкими чертами определённо принадлежало человеку. Высокий лоб, гладко выбритая голова, неулыбчивый рот с узкими губами — от ожившей древней тени веяло холодом, и внимательный взгляд глубоко посаженных синих глаз лишь усиливал это ощущение.       Келиофис смотрел в чужое лицо, напоминавшее его собственное — только правильнее, совершеннее, без искажающей облик непропорциональной челюсти. Случайное сходство или?..       Резкий удар встряхнул комплекс. Келиофис едва устоял на ногах, как и страж. Тот развернулся и вскинул левую руку, в лице его впервые мелькнуло что-то живое. Не страх или беспокойство, всего лишь чуть заметный намёк на эмоции.       Тихий шорох внутри стен изменился, утратил прежний ритм и порядок. На несколько ударов сердца Древний замер, вслушиваясь в нарушенную песнь реликта, а затем кинулся со всех ног к ближайшему коридору.       – Подожди! – Келиофис хотел догнать его, но тот обернулся и вскинул вспыхнувший голубоватым светом меч, указывая на середину зала. Жест предельно ясный.       Оставайся здесь.       Что-то случилось снаружи, и это не входило в планы Древнего, но требовало немедленного вмешательства. Похоже, особисты решили повоевать с бездной, и первый ход остался за ними. Но страж, скрывшийся в глубинах комплекса, не собирался сдаваться так просто.       Келиофис покачал головой – вот и снова он влез в чужую войну, и не факт, что выбрал верную сторону. Но у него было множество вопросов, ответить на которые могли лишь Древние – или никто на всей Ваальбаре, – и он не собирался упускать этот шанс.       Он замер, прислушиваясь к неровному шепоту в стенах, и взгляд его скользнул по ленте под куполом, украшенной изломанными знаками. Вечность для тленных, что сплетена из вероятности и постигается лишь через перерождения – только одна из возможных трактовок для первых нескольких символов...       Возвращение Древнего Келиофис почувствовал раньше, чем услышал пение механизмов в его чешуйчатой броне. Прикосновение чего-то чужеродного и далёкого к разуму, похожее на порыв ветра, предупредило о появлении стража глубин. Не обжигающий и ломающий, как во время боя, – скорее предупреждение, а не атака. Древний оказался за спиной Келиофиса, и стоило безумных усилий удержаться и не обернуться к нему. Ощущать присутствие смертельного врага, что был старше всей ваальбарской цивилизации, – и ждать, не показывать свой страх, не сметь спешить, смотреть на цепочку изломанных знаков, пока чужак медленно обходит его по широкой дуге. И лишь когда страж замер перед ним, Келиофис наконец посмотрел на него.       Древний склонил голову набок, точно изучая его, но Келиофис почти не ощущал чужого интереса. То ли страж не был особо любопытен, то ли вообще не испытывал эмоций. А может, нечто иное мешало почувствовать их. Вспомнились пустота, отпечатавшаяся на доспехах мертвеца, и потусторонний холод, чуть не сломавший его самого во время боя со стражами. Но как это связано с Древними?       Ни тени чувства на непроницаемом тёмном лице. Ни намёка, ни подсказки. Кажется, страж ждал, пока Келиофис первый заговорит.       И всё-таки что-то было не так с Древним. Келиофис упускал из вида некую важную деталь. Но какую?       — Кто ты? — собственный голос показался чужим и нелепым. — Зачем я тебе?       Страж смерил его долгим взглядом и кинул отрывистую шипяще-колкую фразу, совершенно непроизносимую, как показалось Келиофису. Он впервые слышал, как действительно должен звучать древний язык, и насколько же жалкими показались собственные попытки воскресить его! Ни один из вариантов не был совершенен, и чужой голос, низкий, но мелодичный, не давал усомниться в этом. Зато Келиофис понял, что же насторожило его в страже.       Он жаждал найти собственное отражение и потому даже не допускал мысли, что Древний на самом деле окажется Древней.       Ничего странного. Модификанток больше, чем модификантов — особенности технологии, из-за которых получить изменённый организм женского пола несколько проще. Да и выживаемость женских эмбрионов выше — накладывались эффекты, связанные с инактивацией хромосом, но подробностей Келиофис не помнил.       Не дождавшись ответа, страж повторила свои слова и, чуть подумав, произнесла иную фразу, более длинную и лёгкую по звучанию. Как будто перешла на другой язык, который давался ей труднее и, к сожалению, был немногим понятнее для Келиофиса. Он качнул головой и чуть развёл руками. Интересно, изменилось ли значение значение этого жеста за сотни лет? Или для Древней его непонимание так и останется тайной?       Модификантка поняла его. Она подняла левую руку и указала вбок, на стену, через которую на глазах просачивался живой металл. Ртутные подтёки складывались в очертания знака геометрического письма, некоторые элементы которого были Келиофису знакомы. Вопрос, информация, сущность и... происхождение? Древняя спрашивала, кто он такой? Похоже на то. Вероятно, он даже смог бы ей ответить, если бы нашел, чем и где начертить свой символ. Планшет и прочую технику особисты изъяли ещё до отъезда в Кунгурт, но у него оставались карандаш и записная книжка, если он не выронил их во время побега.       Дрожащими руками пошарил по карманам, наткнулся на обломки карандаша – хорошо, что им можно что-то написать. Где же книжка? Потерял! Но всё-таки оставался ещё один способ начертить нужный знак.       Он перевернул острый обломок и поднял правую руку, раскрыв ладонь. Свежие царапины ложились тёмными разводами на белёсые рубцы, тут же начиная затягиваться. Боли не чувствовалось, но обломок был туповат, и раздирать им кожу оказалось не так уж просто. И всё же чёрный узор из запёкшейся крови отображал его ответ – изменённый человек с поверхности, чужое творение, не знающее цели собственного создателя.       Я – модификант с неизвестной задачей.       Древняя всмотрелась в кровавый знак на его ладони и прочитала его нараспев:       – Эг'ша.       Затем она перевела взгляд на стену, где реликт сложился в новый символ, указала на себя и произнесла:       – Д'агх-мэ.        Иной тон, иной смысловой акцент – творение торжествующее, достигшее цели и превзошедшее её, созданное стеречь от... От чего? Кое-что в символе оставалось не до конца ясным. Стражи и стоявшая перед ним Древняя были созданы не просто как телохранители, но как нечто гораздо большее, и конечную цель их существования Келиофису предстояло выяснить.       Однако ответ всё-таки не удовлетворил модификантку, и та повторила вопрос, чуть-чуть его изменив. Теперь её интересовала суть более личная, не столько функция, сколько осознание и именование. Написать своё имя он не мог, но этого и не требовалось.       — Келиофис.       Очередная короткая фраза в ответ — медленная и отчётливая. И знак-подтверждение — недоверие, отрицание, оттенок насмешки, оценка, обращение к собеседнику и перевод качества на него.       Так-то ты ценишь моё доверие?       Что не так?! Древняя ждала, что он представится, но её не устраивает его имя! Неужели оно созвучно с каким-то оскорблением? И, кажется, достаточно сложным. Сложным?!       Догадка пришла мгновенно. Его имя слишком длинное для языка Древних! Оно соответствует скорее фразе, а то и нескольким!       Стереть кровь с руки и снова вычертить идеограмму — использовать корень и морфемы, связанные с изменением-восстановлением. Исправление ошибки, затем указание на себя, именование. И обязательно отделить своё имя от общей смысловой фразы – не писать его, а просто произнести, когда Древняя прочтёт знак.       Я ошибся. Тебе следует звать меня Келио.       Серебристые узоры сплелись в копию чёрного символа на его ладони и ещё один колючий знак, который он видел впервые.       — Илш’тэ Келио.       Древняя замолчала и чуть склонила бритую голову. Ответ был принят. Но в её взгляде по-прежнему читалась настороженность, и затаившийся потусторонний холод не отступал. Она подняла левую руку и произнесла новую короткую фразу, указывая на его кафф. Реликт покорно растёкся по стене, образуя элементы, что вопрошали о сути рукотворной вещи, принесённой им.       Что это? Техническое устройство?       Келиофис понятия не имел, как ответить ей на языке Древних и снова потянулся за окровавленным карандашом. Дар, отсутствие угрозы или скрытых функций, напоминание — части целого складывались в изломанный символ, характеризующий кафф. Древняя с прежней сдержанностью следила за тем, как Келиофис рисует знак. Когда он закончил, она снова что-то проговорила. Кажется, он услышал слог, соответствующий знаниям-исследованию, но не был в этом уверен.       Он покосился на серебристые разводы на стене, и созданная наномашинами идеограмма подтвердила его догадку: страж хотела изучить украшение и потому просила дать ей его на время.       Почему-то мысль о том, как Древняя будет крутить подарок Хететии в руках, рассматривать его и проверять, вызывала почти физическое отвращение. Но выбора не было.       В очередной раз процарапал ладонь, вырисовывая нужные изломы – только бы не ошибиться, не исказить смысл!       Тебе следует вернуть его. Страж смерила его холодным взглядом, прочитала написанное, и на стене единым штрихом растеклось подтверждение.       Металл скользнул по коже. Келиофис высвободил ухо, и серебряное плетение осталось у него в руке. Он протянул украшение Древней, и та перехватила змею, скользнув когтистой перчаткой по его левой ладони. Только сейчас он заметил, что её гнетущая аура исчезла. Он не понимал, что происходит и какую цель преследовала страж, но пока она явно демонстрировала дружелюбие.       Возможно, в прошлый раз ему позволили уйти, чтобы сейчас он выбрал именно тот путь, который был ему предназначен с самого начала.       Охотник рассказал о себе куда меньше, чем надеялась Элу, и оказался куда более сложной загадкой. Его разум мог бы принадлежать одному из бренных или юному Стражу, не прошедшему перерождения, но его создатели почему-то не собирались завершать процесс. Охотник – Келио, как наивно представился тот, сразу выдав совершенно нефункциональное имя, – почти ничего не знал о собственном психическом даре и о том, как обернуть его пустотой. Он умел только читать каллиты, но не имел представления, как должен звучать й'лафш – и при этом ему хватило нескольких часов, чтобы освоить произношение.       Ни единого импланта, ни одного внешнего устройства – но даже без них охотник обучался гораздо быстрее Стражей и почти ни в чём не уступал Элу и её мёртвым сестрам. Тело охотника до сих пор сопротивлялось разрушавшим его Зодчим, хотя он уже умирал, медленно и незаметно. Мозг ещё почти не был затронут, но сердца с током крови разнесли частицы Колонии по всем органам. Зодчие собрали любопытнейшую информацию и передали её машинному ядру, повинуясь старому приказу. Элу не опасалась этого изменённого, но теперь могла и наградить его за помощь, и удержать от необдуманных действий.       Оставалось только решить несколько мелких вопросов.       Древняя была терпелива. Она несколько часов говорила с Келиофисом, пытаясь затронуть как можно больше смысловых конструкций и знаков, чтобы научить его забытому языку. Истерзанная ладонь уже едва заживала, и следы идеограмм легли на неё рваными шрамами, слились в бессмысленное нагромождение изломанных контуров и надписей. Однако цель была достигнута, и теперь Келиофис мог общаться со стражем. Элу, дочерью вероятности – так она себя называла. Правда, смысл метафоры, которой она себя обозначала, пока что ускользал от него.       Слова Древней лишь подтвердили его давние страхи.       "Ты умираешь, – сказала ему Элу. – Зодчие текут по твоим венам вместе с кровью. Ты видишь, как они разрушают руки, но пока не чувствуешь остального".       Она могла управлять наномашинами и извлечь их целиком – после того, как ледяная пустота отступила, Келиофис ощутил её уверенность. Однако Древняя не горела желанием помочь ему. Не сейчас. Не просто так. Она почти ничего не знала о современной Ваальбаре, но рассказ или даже помощь в изучении нового мира ей были не нужны. Элу требовалась иная плата.       – Я смогу полностью доверять тебе лишь после того, как ты сам полностью доверишься, – уклончиво ответила она, когда Келиофис открыто спросил, чего она хочет и что собирается с ним сделать. – Зодчие будут преобразованы, но вместе с ними изменишься и ты. Первый шаг не искажает разум и не раскрывает нашу суть, но прежним остаться невозможно. Ты позволишь случиться всему, что назначено, и не станешь мне мешать.       Элу не лгала, но многое не договаривала и не хотела объяснять. Древняя не отпустила бы его и не позволила вернуться на поверхность. Келиофис убеждал себя, что делает единственный возможный ход, но в глубине души понимал: любопытство и желание жить заставили его согласиться. За первым шагом должен быть второй, и где-то на этом пути скрывались все тайны Древних и разгадка его собственной судьбы. Он не хотел отказываться от шанса узнать их. Он не хотел отказываться от предложения Элу.       Древняя привела его за собой в медицинский блок, который ему совершенно не нравился. Чистое светлое помещение, блестящий металл и бесцветный пластик – всё пропитано химическими запахами, ни единого чужого следа. Точно они со стражем были первыми существами из плоти и крови, очутившимися здесь. Большую часть пространства занимала странная камера, не похожая ни на что виденное Келиофисом раньше. За полупрозрачной оболочкой чудилась мешанина контактов и проводов неизвестного назначения, как будто оплетающих человеческий силуэт. Элу набрала на управляющей панели какую-то команду, и камера ожила с тихим звуком, похожим на вздох. Затем Древняя обернулась к нему.       – Тебя тоже нужно подготовить.       Она шагнула к тускло-серому устройству возле стены, напоминавшему то ли шкаф, то ли автоклав. При её приближении оно открылось, внутри находилось несколько небольших лабораторных стаканов, закреплённых в специальных гнёздах. В одном поблескивала какая-то жидкость, его Древняя и протянула Келиофису.       – Твоё тело сопротивляется любым ядам и лекарствам, но его можно обмануть, и даже таким, как мы, достаточно нескольких глотков, чтобы забыться.       – Почему не через кровь? – чужой язык был непривычен, и Келиофис каждый раз боялся, что перепутает тон или ошибётся с произношением какой-либо морфемы.       – Концетрация анестетика должна увеличиваться не слишком быстро. Пей всё целиком.       И опять никаких объяснений. А впрочем, если бы Элу хотела его убить, проще было воспользоваться реликтом – и тем, что пел внутри стен, и находившимся в его теле.       Келиофис принюхался к веществу в стакане. Запах был незнаком, но эта дрянь точно представляла из себя сложную органическую смесь. Возможно, часть компонентов имела сходство с нейтрализаторам для модификантов, но с уверенностью определить состав не получилось. Он залпом выпил жидкость и поморщился от противного химического привкуса.       Древняя смотрела на него с прежним спокойствием.       – Теперь раздевайся.       Отказываться уже не имело смысла. Он выполнил её команду под ускоряющийся стук сердец. Неизвестный препарат начинал действовать – Келиофис ощущал, как понемногу притупляются его чувства. Он всё ещё видел, чуял запахи, слышал шорох реликта, но сигналы как будто становились зашумлёнными и слабыми. Мир вокруг быстро выцветал. Отпечатков чужих эмоций или присутствия Древней рядом он уже не мог нащупать. Тело деревенело, с трудом повинуясь приказам разума, и для того, чтобы занять место в камере, пришлось принять чужую помощь. Мелькнула странная мысль – судя по размерам камеры, хотя бы здесь он вписывался в норму реакции. Возможно, он и впрямь был кем-то вроде стража...       Это необходимо.       Келиофис прикрыл глаза. Он ещё успел смутно почувствовать прикосновение контактов к телу, прежде чем соскользнул в беспамятство.       В последнее время Ксианглонг крупно не везло. Полтора года назад она думала, что проблемы начались в тот день, когда к ней впервые прицепились тихушники, а случайный модификант помог ей и заставил довести дело до заявления в службу безопасности, но она сильно ошибалась. Нет, по-настоящему серьёзные неприятности нашли её после того, как новый знакомый устроил забастовку на монорельсе, которая переросла во всеобщие митинги и возмущения.       Отношение к изменённым резко ухудшилось. Старую работу она потеряла, найти новую оказалось куда сложнее, чем раньше. Многие из тех, кто готов был иметь дело с явно измененными, теперь предпочитали более похожих на нормальных людей работников. И во всём виноват Келиофис.       Она не могла не злиться на него – он-то в результате почти не пострадал, в отличие от большинства рядовых модификантов, за которых не вступился университет. Не все, знаете ли, настолько ценны для общества, чтобы прощать им демонстрации и потасовки! Он явно не задумывался о том, что будет с простыми смертными – такими, как сама Ксианг.       Не задумывался, но стал катализатором перемен, и отрицать это было невозможно. По крайней мере, благодаря ему Ксианг наконец приняла простую и беспощадную истину, от которой отмахивалась большую часть своей сознательной жизни: никто не придёт, никто не вступится за неё. Никто не впряжётся за модификантов, кроме них самих. Кому вообще это нужно? Келиофису, ильника ему под бок? Даже если этот тип действительно готов рисковать своим положением и не отказывался от революционных планов, он не так давно исчез. Возможно, стал слишком серьёзной проблемой для властей, и те решили, что без него волнения стихнут.       Напрасно – его отсутствие стало последней каплей для сомневавшихся, вроде Ксианг. И даже те, кто предпочитал закрывать глаза, понемногу стали прозревать. Никто не придёт и никого из них не спасёт. Чем лучше человек устраивается в жизни, тем меньше он хочет перемен. Что бы ни случилось с тем Келиофисом, нельзя полагаться ни на него, ни на кого-то ещё. Надо брать дело в свои руки...       Каждый раз, когда Ксианг хватало духу дойти до этой мысли, она находила тысячу причин, чтобы не переступать черту, за которой нет пути назад. Она знала, что слишком слаба и слишком труслива. Она не любила день, и даже сумрак на улицах причинял неудобства её глазам. В конце концов, у неё не было никакого оружия. Но она чувствовала, что рано или поздно решится. Скорее рано, чем поздно, она присоединится к тем, кто собирался на улицах и площадях. К тем, кто вычислил и выловил часть тихарей – те давно должны были получить по заслугам. К тем, кто пытался выстоять против резиновых пуль и газа.       У Ксианг не было настоящего оружия, но хватало фантазии и возможностей, чтобы обойтись без него.       Светало. Пропахшая сыростью ночь уступала место серому утру, и мутные зеленоватые волны тревожно бились о скалы. Ветер нёс с моря водяную пыль и мелкий колючий дождь, гнул ветки юмасий, трепал разлапистые листья папоротников, шуршал в мокрых зарослях. Звук шагов и механический гул древней брони терялись в этом шуме, но её хозяину непогода помешать не могла. Свист ветра и предутренний сумрак не были помехой для авточувств, а холода и сырости обладатель доспеха и раньше не замечал.       Одинокая фигура в тускло-золотой чешуе замерла над обрывом, вглядываясь в пробуждающиеся скалы, наблюдая, точно чего-то ждала. Безликая маска с алыми визорами вместо глаз равнодушно взирала на продрогший мир. На левой руке, поднятой над головой, сидело чудовищное существо, похожее на местных птеродактелей – те же кожистые крылья, та же лысая голова с массивным клювом и гребнем-парусом. Только очертаниями тела сходство оканчивалось: странное создание представляло из себя сплетение машинных жил и живой плоти. Тонкие металлические нити прорастали сквозь перепонки крыльев, механические алые глаза чуть заметно мерцали, а туловище, несмотря на близость к природным формам, выглядело слишком уж угловатым и ломаным. Существо не было в полной мере живым, но каждым своим движением до ужаса напоминало настоящих талассадр.       Именно их и ждал хозяин золотой брони. Сумерки таяли, и прибрежные скалы, облюбованные птеродактилями, светлели и оживали. Тёмные неуклюжие тела шевелились, ползли по камням, цепляясь за них когтями, опираясь на тяжёлые и бесполезные на земле крылья – чтобы оттолкнуться и взмыть над водой и мокрой осыпью. Криками и визгом талассадры приветствовали утро.       Среди их воплей и шума волн затерялся иной звук, более важный и куда более тревожный. Искажённый человеческий голос, говоривший на давно забытом языке, был не столь громок, но это уже не имело значения. Слово-команда впервые за сотни лет прозвучало над поверхностью планеты. Тварь с яростным клекотом взвилась ввысь, покорно скользнула средь воздушных потоков в сторону побережья и живых городов, повинуясь щипящему приказу, смысл которого теперь был кристалльно ясен говорящему.       Лети, дитя небес и моря, стань моими глазами и крыльями...       В обсерватории Эсса случился переполох – только что введенный в эксплуатацию гравитационно-волновой телескоп обнаружил совершенно невозможный сигнал. Серия всплесков пришла из пустоты и сперва показалась следствием ошибки, допущенной в экспериментальной конструкции, или воистину чудовищным артефактом измерения. Но все системы были исправны и не вносили никаких неучтенных искажений.       Чуть позже выяснилось, что аномальную серию зафиксировала не только Эсса, но и другие детекторы, более грубые и старые, расположенные в самых разных точках Ваальбары. Эта новая загадка взбудоражила научное сообщество, ведь даже грубой обработки хватило, чтобы понять: источник сигнала находился близко, на расстоянии всего нескольких световых лет от Ваальбары.       Но что могло вызвать его на окраине мёртвой системы Ур? Какое природное явление могло так исказить и смять пространство? Могло ли оно угрожать Ваальбаре? Никто не знал. Никто даже не мог в тот момент предположить, предвестником каких перемен станет это странное событие, заинтересовавшее лишь ученых.