Разорванное

Руки у неё изящные, с полупрозрачной, загорелой кожей. Ладошки небольшие, с тонкими, аккуратными пальчиками и розовыми короткими ноготками. Эдмунду они почему-то кажутся самыми прекрасными и ласковыми, — правда, не всегда, но всё же, — и эти самые кисти, эти тонкие пальчики усиленно пытаются что-то смастерить из ветвей и цветов с поляны. Ева, вообще-то, не рукодельница и не мастерица, ей больше по душе рукоприкладство и разговоры на повышенных тонах, но король не комментирует и не издевается, как делал раньше, — лишь с приподнятыми уголками губ наблюдает за девушкой, расположившись под старым деревом. Сегодня на девушке тёмно-рубиновое, подчёркивающее и оттенок кожи, и цвет волос платье. Оно ласково охватывает талию и плавными волнами струится до самой летней зелени, что тихо шелестит под слабым ветром. Тёмные, бархатистые волосы с лёгкой руки заделаны в неаккуратный, чуть косоватый пучок, из которого торчат забавные прядки — девушка сдувает их с лица раздражённо, порывисто. Её руки скользят по ветвям на коленях, те постепенно покрываются зеленью нарнийских трав, и Ева — Эдмунд отмечает это краем глаза, совсем едва-едва — высовывает от усердия кончик языка. Ему, наверное, стоит что-то сказать и привычно отвлечь её, вытащить из плена очередной неординарной задумки, чтобы услышать знакомую ругань и получить болезненный удар по старым синякам. Ему, вообще-то, не стоит столько времени уделять девице из нарнийской деревни, потому что… потому что рано или поздно он всё равно вернётся в Англию, и придётся разорвать в своём сердце все привязанности. Ему, наверное, многое надо сделать. Но к чёрту все эти «наверное». Эдмунд с горчинкой напоминает себе, что он — всё-таки король и может сам что-то решать, без этих «наверное» и «стоило бы». Ну а Ева — ей, в общем-то, невозможно отказать. Король поднимает глаза к светлому топазу небес и щурится на лёгкое, тёплое солнце, чуть встряхивая руками. Думает, что надо было надеть рубашку белую, более прохладную, потому что на поляне не просто тепло — жарко. Эдмунд смотрит и думает, но вспоминает, как заботливая Люси уговаривала его надеть доспех. И усмехается — негромко, едва слышно. Но Еве, как оказывается, достаточно и этого — Эдмунд замечает, как она поднимает голову со вспыхнувшими глазами и пронзает взглядом его щёку. — Что это тебя так рассмешило? Неужели то, чем я занимаюсь? — ядовито спрашивает девушка и на мгновение даже собирается подняться, но вовремя вспоминает про вещицы на коленях. Король едва сдерживается, чтобы не усмехнутся шире, но благодарить неизвестное творение — кулаком ему точно не прилетит. И тут же поправляет себя — пока. — Я на тебя даже не смотрел, — врёт спокойно и уверенно. Он хочет добавить «глупая» с оттенком лёгкой насмешки и мимолётной нежности, но сдерживает себя и убеждает, что лучше не совершать такой ошибки. Ева вспыльчива и скора на расправу, благо, обычно отходчива, но это уже другой разговор. Эдмунд ведь не собирается её злить. — Так я и поверила, — «отходчивая» бурчит и отворачивается, а мгновением позже королю в лоб попадает увесистый сучок. Всё-таки дотянулась. И, по всем законам их отношений, построенных на таких моментах, Эд должен уколоть, поддеть, ответить выпадом на выпад, но то ли погода слишком ленивая, то ли сама Ева непривычно спокойно-буйная, потому что не хочется ни одного из обыденного. Он прислоняется спиной к стволу древнего дерева, от которого так и веет старостью, — Эдмунду на мгновение вспоминается, что он сам, вообще-то, по меркам этого мира нереально стар, — и продолжает наблюдать за нахохлившейся Евой. Плечи её подняты, словно она обижена, но на щеках — он замечает это с трудом, но всё же — ярко горит мак. Король не усмехается, но легко и невесомо улыбается. Тихо колышется трава, слабо шелестит листва и поют деревья, маленькая рубиновая Ева мастерит что-то с усердием, которое ей несвойственно. Мастерит долго, почти бесконечно, — или же ему это уже кажется за сонливостью погоды, — а потом вдруг резко подрывается с места, в мгновение оказывается возле него, Эдмунда. Перед его глазами мелькает зелень, которая тут же пропадает — приходится поднять голову, чтобы разглядеть. Ева стоит перед ним с широкой улыбкой и красивым венком на небрежном пучке. — Нравится? — глаза её горят, девушка усаживает напротив и поправляет прядь волос, упавшую на карие глаза. — Меня дриады научили. Король склоняет голову к плечу. Тонкие ветки, оплетающие друг друга и покрытые переливчатой зеленью, изящно сплетаются в неровный круг и прекрасно сочетаются с тёмными волосами. И всё бы ничего. Только. Он поддаётся вперёд, тянет руки к ней и осторожно, чтобы ничего не повредить, снимает венок. Кладёт его на колени застывшей Евы, дотягивается до завязанных волос и распускает их. Ева, конечно, красавица в любом виде и с любой причёской, и с этим спорить невозможно. Но с изящным венком, сделанным изящными руками, на распущенных волнах кофейных волос она кажется нимфой. С румянцем — прелестной нимфой. — Тебе очень идёт, — улыбается Эд. Ева впервые, кажется, не знает, что сказать.