Первый из воронов.

      Тьма. Тьма простиралась, сколько видел взгляд. Калеб закрывал и открывал глаза, но она оставалась всё такой же глубокой и непроглядной. Он даже не понимал, открывает ли глаза или же бессильно пытается разжать веки.       Холод. Холод — единственное, что чувствовал ворон в этот тёмный час. Он проникал в каждую клеточку, гулял по побелевшим венам, сжимал в костях, выдавливая воздух из лёгких.       Слабость. Слабость охватила всё его тело, словно стальные цепи. Веки не раскрывались, кожа не дрожала от холода, руки не двигались. Ворон даже не чувствовал, как бьётся его сердце — так он был слаб.       Смерть. Словно океан, она поглощала его. Тянула на дно, всё больше удаляя от берегов жизни. Ворон не мог сопротивляться, верно шёл на дно.       Не было мыслей. Не было чувств. Только утихающая боль. Кровь уже не шла — её словно не осталось в теле — заменила вода. Совсем скоро не останется и души — её заберет забвение, когда ворон достигнет океанического дна. Там его ждала вечная тишина и покой. И не будет позора, не будет презрения и гонения.       Оставалось совсем немного. Тьма становилась всё непрогляднее, холод — сильнее, а бессилие отдавалось лёгкостью. Калеб уже чувствовал, как со дна к нему тянутся мёртвые руки. Они примут его, заберут и уже никогда не отпустят.       «Вот он, мой конец? — звучала прощальная мысль в ослабевающем разуме. — Может, всё не так уж и плохо. Это так похоже на сон, от которого не проснуться».       Ворон уже почти достал до дна, как слабый проблеск света раздался на поверхности воды. Глаза были закрыты, но он каким-то образом видел его.       «Не сдавайся», — раздался утробный голос в голове Калеба.       «Что это? — произнёс ворон сомкнутыми губами. — Этот голос».       «Неужели ты хочешь, чтобы всё так закончилось?»       Свет становился всё ярче. Ослепительным.       «Этот голос. Исследователь жизни. Это его голос!»       «Вспомни, ради чего ты живёшь! Вспомни о том, кем ты являешься!»       «Я…»       Тьма рассеивалась, холод слабел, бессилие исчезало. Ворон открыл сомкнутые веки и увидел силуэт, плывший к нему сквозь мглу океана смерти.       — Я… — Произнесли открывшиеся губы.       «Ты не должен умереть так. Не сейчас. Ведь твоя цель ещё не исполнена, да и есть те, кто желает, чтобы ты жил. Вспомни, ради чего ты хочешь жить!»       — Ради чего…       Удар сердца раздался в груди. Искра жизни проскочила в остекленевших глазах.       «Назови её. Цель, ради которой ты будешь идти вперёд и жить. Скажи это смерти и забвению, что тебе ещё рано обретать вечный покой. Что тебе есть ради чего бороться и дышать!»       — Я хочу…       Силуэт остановился у ворона, но не слепил. Калеб видел, как луч света, словно рука, тянулся к нему, проникая в его душу. Согревал, наполнял силами.       «Скажи это».       — Я хочу… смыть вечный позор со своей души. Ради этого я должен жить.       «Но для жизни этого не достаточно. Нужно большее, юной ворон».       Калеб не знал, что ещё сказать. Всю свою жизнь он посвятил лишь тому, что пытался стать сильнее. Смыть позор и прославиться. Чтобы его имя вознесли в веках. Этому он посвятил всё своё время, все свои силы. Всё до последнего вздоха. Всё… но кроме последнего мгновения. Последние минуты своей жизни он посвятил спасению существа, к которому не был равнодушен.       Сильный удар сердца подсказал ворону, что нужно сказать, и Калеб стыдливо выкрикнул:       — Я должен жить. Ведь я люблю.       В то же мгновение, как он это сказал, свет вонзился в него, словно когти дикого зверя. Калеб чувствовал, как свет обжигает его охладевшее тело, проникает под веки, наполняет вены и сжимает сердце, заставляя биться всё сильнее, всё быстрее.       «Так живи, Калеб. Живи, чтобы любить».       Свет словно волна поднимал его и толкал вверх, прочь от забвения, всё выше к поверхности, пока тьма не исчезла и остался только свет жизни. И когда грохот вод сменился пением птиц, ворон открыл глаза.       Он увидел знакомые лица. Исследователя жизни и Ромрика, склонившиеся у его изголовья.       — С возвращением, — начал исследователь жизни. — Для начала…       — Ромрик! — прокричал Калеб, бросившись на шею своему учителю.       Ещё никогда он не был так счастлив увидеть ворона, заменившего ему отца. Он даже не заметил, как горечь застыла в глазах Ромрика, как холодна была его кожа. И пока Калеб был счастлив, внутри Ромрика царствовало разочарование, которому не было конца.       Объятия было недолгим и вскоре ворон жёстким движением руки освободился из слабой хватки. Поднявшись во весь рост, он бросил взгляд, полный негодования, и вышел, громко хлопнув дверью.       — Ромрик… — удивлённо произнёс Калеб, не поняв подобного отношения. Юноша обернулся к исследователю жизни. — Что с ним произошло? Я ещё никогда не видел Ромрика в таком состоянии.       — Ты ещё слишком плохо знаешь своего учителя, — отвечал мужчина. — Ты обрёк его душу на страшное испытание. Всё время, пока ты был без сознания, он сидел пред твоей кроватью, позабыв о покое и сне. Четыре дня и ночи он молился, чтобы ты ещё раз открыл глаза.       — Четыре дня? — ошеломленно произнёс юноша. — Но…       — Ты был на грани жизни и смерти, — перебил его бесчувственный ворон. — В океане смерти теряется счёт времени.       Старый ворон медленно поднялся, поправил смявшиеся ткани и сказал:       — Сейчас ты должен отдохнуть и позволить ранам излечиться. Потом — всё остальное.       — Постой.       Исследователь жизни застыл у двери, готовый услышать вопрос. Он видел, как Калеб стыдлив опустил голову и нерешительно спросил:       — Принцесса. Она жива?       — Да, — чуть помедлив, ответил ворон. — Вскоре после того, как ты потерял сознание, её нашёл поисковой отряд чистокровных. Она спасена и сейчас на пути в северную столицу. А теперь ложись и постарайся уснуть. Тебе всё ещё нужен покой.       Исследователь жизни ушёл, тихо закрыв дверь за собой.       Сердце ворона преисполнилось счастьем. Он не зря рискнул своей жизнью и спас её, хоть сам был на волоске от смерти.       «Принцесса, — думал молодой ворон, вспоминая её тонкие черты, её взгляд, павший на него в миг опасности, и блаженствовал, вспоминая то краткое мгновение».       Ещё никогда юноша не был так счастлив. Это был его первый бой и он принял его за того, кого любил. И вспоминая, прокручивая одно и то же мгновение в своей голове, Калеб не заметил, как погрузился в сон.       Но Ромрику было не до сна. Внутри него бушевал гнев, о котором он уже успел позабыть. Злоба, которую, казалось, искоренил из своего сердца. Горечь, способная разорвать его душу на куски. Он уже не мог контролировать чувства внутри себя, и чтобы никто не увидел, как ворон придаётся своим ощущениям, он вернулся в обитель исследователя жизни. Только собрат, побывавший на далеких берегах, слышал его крики, отчаянный вой. Видел, как бесновался Ромрик, избивая стены. Как он метался словно загнанный зверь. И когда силы иссякли и он рухнул, исследователь жизни взял слово:       — Я говорил тебе. Мальчишка не создан для пути, который ты ему уготовил. Он не исправит ошибок, которые ты сотворил.       — Я всего лишь хотел, чтобы он был другим, — шептал Ромрик, не способный сдержать себя. — Не шёл той тропой, которую однажды избрал, и не совершал тех же ошибок. Не гнался за местью, прикрываясь славой и честью. Не шёл уверенным шагом, как однажды шёл я. Посмотри!       Он протянул руки вперёд. Пальцы вдоль и поперек изрезанны белыми линиями дрожали, словно на них был взвален груз, который невозможно удержать, но и отпустить нельзя.       — Всё, что я делаю, — несу своё бремя. Горечь. Боль. Позор, который не смыть, как не старайся. Иду путём, с которого не сойди, однажды ступив на него. И всё, что я хотел, так это спасти одну отчаявшуюся душу. Но, — он поднял мокрые глаза. Горячие слёзы текли по холодным щекам. Душа Ромрика истекала кровью, и лишь солёные дорожки могли рассказать об этом, — я не смог.       Ворон опустил лицо.       — Я никогда не жалел об оборванных мною жизнях. Спал крепко средь сотен тел и пил кровь подержанных мною врагов. Мне не жаль о том, что я сотворил и кем я стал. Лишь жалею о том, что не смог сделать.       Ромрик качнул головой, словно пытался отрицать очевидное. Он знал, что нужно сделать, но не мог признать это.       — Что я должен сделать? — обратился он к бесстрастному исследователю жизни, надеясь, что тот найдёт другой путь. Верно. Ведь он один из мудрейших. Познавший смерть и жизнь. Видевший сотню судеб и тысячи жизней. Он точно сможет дать правильный ответ.       — Ты должен отпустить его, — словно приговор звучали слова старого ворона.       Нет. Надежды Ромрика разбились на тысячи осколков. Его мысли совпали со словами исследователя жизни. Он должен был отрешиться от мальчишки, который стал ему как родной сын. Оставить его в одиночестве, окружённого позором и отречением. Позволить повторить путь, который однажды прошёл отвергнутый воитель.       — Должен быть другой выход! — кричал ворон, не веря, что это единственное решение. — Прошу, дай другой путь. Иную судьбу.       — Я не в силах это изменить, — отвечал исследователь жизни. — Всё, что нам дано, — это надеется и ждать.       — Ты ведь лучше всех других знаешь, что чудес не бывает. И ждать мы можем только неизбежного.       — Тогда так тому и быть, — заключил старый ворон.       Сказав последние слова, исследователь жизни развернулся и ушёл, чтобы воздать дань великим душам. Ему нечего было больше сказать, и для бесчувственного сердца не было больше причин продолжать разговор.       — Не верю, — повторял Ромрик, ещё не готовый смириться с исходом судьбы, но уже до первых рассветных лучей со скребущим сердцем и выпотрошенной душой он принял окончательное решение.       С рассветом, когда восточные холмы и верхушки священного леса озарились багровым светом, ученик и учитель встретились за границей города у западных ворот.       Калеб остановила в шаге от ворона. Он видел, что Ромрик всё ещё пребывал в подавленном состоянии, но не понимал почему, поэтому чувствовал себя виноватым.       Юноша больше не мог терпеть нависшего молчания.       — Ромрик…       — Ты возвращаешься домой, — тут же перебил его ворон.       Дрожь пробила юношу. Ещё никогда он не слышал такого холодного, такого жесткого голоса. Даже от тех, кто называли его позором рода воронов.       Отвергнутый. Калеба всегда отвергали. Даже когда все прочие мальчишки тренировались на мечах и копьях, он всегда хотел вместе с ними тренироваться, пусть даже его будут бить, будут сражаться с ним, когда он изнеможён и слаб, его всё равно отвергали. Но теперь от него отворачивался самый дорогой ему человек, которого он с гордостью звал другом и учителем. Он не мог поверить, что это происходит взаправду.       — Нет, — прокричал ворон, вцепившись пальцами в полы плаща. — Возьми меня с собой. Я не буду обузой. Буду нести твои вещи и готовить. Буду одним из первых рваться в битву и защищать твою спину, не щадя своей жизни. Только не оставляй меня.       Но Ромрик только отдёрнул полы плаща и повторил те же слова.       — Ты так и не понял, — будто приговор говорил Ромрик. — Ты не прошёл последнее испытание. Зверем, с которым ты должен был встретиться, являлось твоё прошлое. Ворон не должен идти в бой, ведомый страхом и сомнениями. Ты позволил прошлому поглотить тебя и едва не умер. Если бы не крик, раздавшийся в лесной чащобе, ты бы уже лежал обглоданный корнями до костей. Нет. Я не могу тебя взять с собой, мальчишка. Возвращайся домой, Калеб. Возвращайся, где я тебя нашёл.       С последними словами ворон ударил крыльями, да так, что Калеб упал с ног. Ромрик стремительно улетел под небеса, где он не услышал бы своего имени и криков ученика.       Калеб бежал за Ромриком, но уже скоро он исчез за горизонтом, где его было уже не достать. Лишь тогда ворон рухнул на землю и позволил крику вырваться из груди. Он кричал от злобы и боли. Ему хотелось идти за своим учителем. Встретиться с ним в одной из битв и доказать, что он достоин стоять плечом к плечу с мужчиной. Но он не мог ослушаться приказа и покорно повиновался. Сжимая скулы от злобы, он следовал на запад по затоптанным тропам. Туда, где сейчас был его дом.