Первый из воронов.

      Ещё никогда ворон не заходил так далеко. Бурная горная река, спускавшийся к равнинам мирным потоком, очертила границу земель его народа и южных царств. Давно позади осталась столица, а малочисленные поселения скрылись из виду. Всё, что видел ворон перед собой, — это серую степь, низкую траву и ветер, порывами мчавшийся вдаль.       — Мы ещё вернёмся домой, — сказал Галиос, стоя на берегу реки.       — Живыми или мёртвыми, — добавил юноша.       Воитель кивнул на эти привычные слова. Вороны всегда возвращаются домой. Приходят живыми или прахом в дуновении ветра, чтобы снова стать частью земли, которая взрастила их и отпустила в путь.       Калеб бросил прощальный взгляд и, обернувшись, подошёл к Галиосу. Ворон прижал к себе юношу и вместе с ним перелетел на другой берег реки, и в то же мгновение понял: впереди его ждёт чуждый, совершенно другой мир.       — Что это за земля? — спросил младший брат.       — Край золотистого песка, палящего солнца и бескрайних дюн, — отвечал ему старший. — Бесплодный, диктующий своим жителям жестокие условия для выживания и точно так же, как земли воронов, любящий кровь. Но оправданием для войны здесь служит не честь и слава, а личные интересы, вера и жажда господства. И этих причин достаточно, чтобы южные земли были домом для битв и постоянных войн.       — Должно быть, властители этих земель — великие воины.       — Нет, — с лёгким смешком ответил Галиос. — Здесь всё совершенно по-другому. Здесь ты не станешь властителем, будучи величайшим воином своего времени. Только кровь и право рождения позволяет этому свершиться.       — То есть и трус, не проливший и капли крови, может стать владыкой? — удивлённо спросил Калеб.       — Верно.       — Но… как тогда они сражаются? Как они прославляют своё имя и как им удаётся вести свою армию в бой? Неужели воители этих земель готовы покорно следовать за трусом только потому, что по праву крови он стал их властителем?       — Да. Они покорно идут на смерть и, умирая по его приказу, покрывают славой не себя, а своего властелина. Словно он сам собственными руками уничтожил всю вражескую армию и остался в живых.       — Но если всё так происходит, то почему они идут в бой? Если не ради славы и чести, то зачем тогда им умирать?       — За земли властелина и веру своего народа, — объяснил Галиос, даже не задумываясь над ответом. — В отличии от нас, создания этих земель живут по совершенно другим обычаям. Им не позорно быть земледельцами, а жизнь без войн для них — сущий рай. Все их мечтания только о том, чтобы всходы дали богатый урожай, дети выросли сильными и крепкими, а господин не призвал исполнить свой долг. И этого достаточно, чтобы на смертном одре с улыбкой на устах признать, что жизнь была прекрасна.       — Жалкое существование, — пришёл к заключению Калеб.       — Верно, — спокойно согласился воитель. Галиос уже привык к подобному порядку вещей и мог говорить об этом без презрения и злобы.       — Тогда почему мы отправились в эти земли? — немного подумав, спросил юноша. — Сражаясь с ремесленниками, земледельцами и трусами, мы не покроем себя славой. Тогда почему?       Ворон остановился. Он обернулся к младшему брату и широко улыбнулся.       — Пониманию. Когда-то я точно так же задался этим вопросом. Но в первой же битве я нашёл ответ в лице своего соперника, — Галиос опустил глаза, вспоминая свою первую битву и разъярённый взгляд врага. — Он, как и все прочие, был земледельцем, любящим отцом и несчастным, брошенный в битву, которую не выиграть. У него не было ни единого шанса на победу, но это не помешало ему взять в руки меч и броситься на меня. И даже когда исход был предрешён и он лежал на спине, весь израненный, земледелец только крепче сжал рукоять своего меча и поднялся вновь, чтобы продолжить битву. И тогда я понял, почему мы явились в край, объятый войной, — воитель посмотрел брату в глаза. — Понимаешь? Нет чести в том, чтобы убивать трусов и слабаков, но нет чувства прекраснее победы над врагом, который готов сражаться до последней капли крови. В поисках таких людей мы сражаемся. Рыскаем, словно дикие звери, пытаясь средь врагов и слабаков найди того, кто сможет дать нам достойный бой и своей смертью покрыть славой.       — Они же не воины!       — Но дух их достаточно силён, чтобы принять бой. Этого хватает, чтобы стать достойным противником.       Калеб не мог этого понять. Единственный свой бой он принял в «священном лесу». Тогда он впервые сражался по-настоящему, был готов отдать свою жизнь. И сражался он против воинов чистокровного рода, а не с ремесленниками или земледельцами, которые даже не знают, как правильно держать меч. И если среди подобных им можно найди достойного соперника, то юноша совершенно не понимал, как это возможно. Вместо того, чтобы размышлять над подобным, Калеб предпочёл это оставить на волю случая. Битва покажет, кто из братьев был прав.       С каждым днем скудная земля всё чаще превращалась в острова, окружённые золотистым песком. Редкая трава пропала, а облака, вольно бегущие под небесами, скрылись вдалеке, оставив чистый небосвод во власти жаркого светила. Калеб сгорбился от долгих переходов и невыносимой жары. Галиос же шёл гордо, держа спину ровной. Он не позволял себе показать усталости даже перед родным братом, хоть порой и сам был бы рад устало вздохнуть, лечь под скудными кронами одинокого дерева и задремать, пока жара не спадёт, но нет. Они шли день и ночь, чтобы прибыть как можно раньше и вступить в битву. И наконец, спустя пять дней странствий по нескончаемым пустыням вдали от торговых трактов, они прибыли в место назначения.       Обжигающий ветер стих с приходом ночи и, забравшись на огромную дюну, как на спину гигантского морского зверя, Калеб окинул взглядом всё, что было внизу. Между песчаными хребтами горели сотни огней, среди которых стояли три сотни палаток. Часовые с факелами ходили по периметру и о чём-то живо говорили, в то время как их товарищи в глубинке лагеря сидели у костров и пели неизвестные песни. Юноша не мог понять, что это за существа, но они совершенно не были похожи на воронов.       — Нас должен будет встретить нас сородич, — сказал Галиос, забравшись вслед за братом. — Подождём здесь.       — Почему мы сами не войдём в лагерь?       — Мы слишком сильно задержались, и поход начался без нас. Мы окажемся вторженцами, которых нужно убить из соображений безопасности. А если за нас поручиться наш сородич, то мы сможем пройти без проблем.       — Вот как, — задумчиво произнёс Калеб.       Ворон понимал, что причиной этих сложностей является его незрелость. Крылья за его спиной едва прорезались, а на момент «последнего испытания» перестали расти и даже не дрогнули. Если бы не это, они бы проделали этот путь за неделю, а не растянули на целый месяц блужданий и скитаний. Из-за этого Калебу даже стало стыдно перед Галиосом. Пусть на губах брата по-прежнему царила улыбка, и приветливый взгляд всё так же оставался неизменным, юноша понимал, как важна каждая битва, каждый взмах меча, ведь, несмотря на славу, старший брат до сих пор не смыл позор со своего имени. Ещё были те, кто выкрикивал его имя с презрением, насмехался за его спиной и насмешливо ухмылялся прямо в лицо.       — Галиос.       — Да?       — Извини, что из-за меня ты не успел вовремя, — стыдливо проговорил Калеб, опустив голову.       — Я взял тебя, отлично понимая, что мы не сможем успеть к началу похода. Для этого было слишком поздно. Даже для меня.       — Значит, мы вернёмся с пустыми руками?       — Нет, — твёрдо ответил Галиос. — Калеб, раньше ведь ты не был в походах? Не вступал в крупные сражения и не бился от рассвета до алеющего заката?       — Нет. Мне так это не удалось.       — Тогда ты вернёшься, познав, что значит быть вороном. И вернёшься уже не с пустыми руками, а найдя себя.       — Но что тогда получишь ты?       Галиос широко улыбнулся.       — Я стану на шаг ближе к осуществлению своей мечты.       Юноша облегчённо вздохнул. На сердце стало легче и теперь он был абсолютно спокоен. Галиос всё предугадал, и от неполноценности Калеба ничего не изменилось.       Парень поднял глаза в небеса. Впервые за долгое время ворон видел такое чистое небо, такие яркие звёзды. В родном краю, где грозные тучи несутся тёмным сводом от горизонта до горизонта, звёзды показываются так редко, что о них вовсе забывают. И сейчас это похоже на настоящее чудо. Вечные светила слишком далёкие, чтобы заметить их при свете солнца, но достаточно яркие, чтобы освещать путь во тьме. Завороженный их светом, Калеб поднял ладонь в небеса.       — Возможно ли достать до звёзд? — спросил он голосом романтичного мечтателя.       Галиос мягко улыбнулся, наблюдая за братом. И вместе с тем он бросил взгляд в небесную ввысь.       — Возможно, — ответил парень. — Я не взлетал так далеко. Но, быть может, кому-то это удалось.       — А до луны? — Калеб указал на серебристый диск в небесах.       Галиос рассмеялся.       — Какой же ты ещё мальчишка.       «Он ведь ещё не летал в небесах, — думал про себя воитель, смотря на небольшой выступ под плащом. — Не поднимался под самые облака и не окидывал взглядом всю землю. Мечтательность — признак невежества, но первый позыв к гениальности».       Ворон вновь посмотрел на небеса и боковым зрением заметил, как в тишине ночной что-то пролетело под самыми небесами и устремилось вниз, к огромному дюну недалеко от лагеря.       — Калеб.       Младший брат поднялся вслед за старшим, увидев летящий к ним силуэт. Раздалось хлопанье крыльев, и вскоре тень приземлилась. Это был ворон на голову выше Галиоса. Короткие смоляные волосы торчали во все стороны, как иголки у ежа. Уродливый шрам проходил от правого виска до левой скулы, прорезая веко и образуя впадину носу. Крепкие мускулы, словно доспех, выпячивали из-под плаща.       По первому взгляду в нём трудно было определить ворона. Скорее гигант с далёких земель на востоке. Рукоять двуручного меча выглядывала из-за спины, что также вводило в замешательство. Только чёрные широкие крылья позволяли понять, что они одной крови.       Оглядев собратьев, он остановил суровый взгляд на воителе.       — Ты задержался, — сказал он низким грубым голосом командора.       — Пришлось, — ответил Галиос. — Надеюсь, мы не пропустили главную битву, Фонрис?       — Ты пришёл как раз вовремя, чтобы принять в ней участие. Кстати, — ворон перевёл взгляд на Калеба. — Кто это?       Воитель положил ладонь на плечо юноши и чуть встряхнул.       — Мой брат.       Что-то изменилось во взгляде ворона. Удивление пришло на смену суровости, но спустя мгновение всё вернулось на свои места.       — Понятно. Что ж, идём.       Пройдя часовых у входа в лагерь, Калеб с удивлением смотрел на лица жителей песчаных земель, их тела и движения. Словно они были псами, научившиеся ходить на задних лапах. Высокие, покрытые мелкой грубой шерстью самых разных цветов от чёрных до бежевых. Огромные передние лапы, достающие почти до когтей на ногах. Неприкрытые клыки и блестящие глаза, перескакивающие взглядом из точки в точку. Но несмотря на свой рост, все как один были очень худы. Одни лишь кости и тонкий слой мышц. Одеты как крестьяне, а в руках — вилы да мотыги.       «У них даже нет родового оружия, — думал юноша, с презрением смотря на существ, сидевших у жаркого костра. — И этим они ходят убивать сородичей? До чего же смешно, должно быть, умереть от подобного».       — На них нет смысла тратить казну вождя, — говорил Галиос, наблюдая за взглядом брата. — Они годны лишь для того, чтобы быть пушечным мясом.       — Их там много. Неужели всё войско их короля подобное?       — О нет! — со смешком ответил ворон. — Это только окраины лагеря. Скоро ты увидишь больше.       Юноша обернулся, чтобы лучше запомнить коридоры и малые тропинки, проложенные между рядами палаток. Их было так много, что не счесть. Но это было лишь начало. Только первая сотня шагов из тысячи, которые нужно пройти. И чем дальше вглубь лагеря заходил ворон, тем больше жители песчаной пустоши преображались. Постепенно ткань на их костлявых плечах сменялась хитином диких зверей и серой кольчугой. Ржавые мотыги преображались в топоры и мечи, а вилы сменялись копьями. Даже испуганный мелькающий взгляд янтарных глаз становился всё увереннее, сосредоточеннее, как у воинов, прошедших через множество боёв. И чем глубже Калеб заходил вглубь лагеря, тем сильнее становилось его восхищение и восторг. Теперь вокруг него были не крестьяне и ремесленники, а сильные противники, знающие, как убивать и побеждать. И, дойдя почти до центра, ворон уже не мог удержать своего восторга. Гиганты, закованные в пластинчатые доспехи с головы до ног, проходили мимо него решительным, тяжёлым, грохочущим шагом. От одного их присутствия веяло силой и мужеством.       — Я думал, среди них нет воинов.       — Это не так, — спокойно проговорил Галиос. — Даже среди них есть те, кто отрёкся от мирской жизни и предпочёл битву семейному очагу. Таких отбирают и жестко тренируют под надзором опытным воинов. Их учат сражаться и убивать.       — Наверняка они невероятно сильны.       — Но им никогда не сравниться с воронами, — надменно ответил он, подняв голову.       — Почему?       — Их заставляют сражаться до изнеможения, чтобы они смогли стерпеть тяготы битвы. Их заставляют убивать, чтобы выработать инстинкт воина. В них нет подобного, в то время как мы с самого рождения готовы сражаться до последней капли крови. Они готовы сражаться, пока есть шансы на победу и пока в битве есть хоть какой-то смысл. Но как только поле боя превращается в бойню, а шансов не остается, они бегут, как все прочие. Мы же, наоборот, усмехаемся в лицо смерти и с ещё большим трепетом рвёмся в центр битвы. Посмотри на них, — Галиос остановился и обвёл взглядом всех существ, находившихся вокруг. — Разве ты не замечаешь их страх? Разве ты не чувствуешь их опасливых взглядов, брошенных тебе в спину? Они знают, как ты неопытен и молод. Они видят твою слабость, и каждый рад был бы сразиться с тобой в тренировочном бою, чтобы унизить тебя, показать разницу в силе, но ни один из них не пожелал бы встретиться с тобой на поле боя, когда на кон поставлена жизнь, а перед тобой само дитя битвы. Они боятся нашей ярости, когда на победу нет ни одного шанса, а ошибка может стоить жизни. Знают, насколько опасен может быть ворон, загнанный в угол. Они могут победить врага, что превосходит их по силе, и победа будет сладка, но битва с вороном равносильна встречи с самой смертью. Чем больше ран на теле ворона, чем меньше сил остаётся и чем сильнее становится ярость, тем опаснее становится схватка, а движения и выпады более непредсказуемыми. Они оказываются детьми, брошенными в схватку с разъярённым зверем. Им не отступить, не сбежать — остаётся только сражаться. И это пугает их пуще смерти. Разве можно победить того, кто смотрит в лицо смерти и усмехается? Разве можно победить того, кто предпочтёт умереть, сразив сильного врага, нежели сбежать и сохранить жизнь? Это ломает их боевой дух, заставляет дрожать от страха и столбенеть. «Это невозможно!» — читается в их глазах, когда ты заносишь клинок над их головой и продолжаешь битву, несмотря на боль, кровотечение и слабость, — Галиос обернулся, посмотрев на брата сверху вниз. — В этом и вся разница. Они сражаются, веря, что смогут выжить. Мы же бросаемся в битву, не надеясь остаться в живых. Теперь ты понял?       — Даже они? — Калеб бросил взгляд на лучших бойцов, окружавших его.       — Даже они. Они — дети крестьян и ремесленников. Чего ещё можно ожидать от этого жалкого сброда? Что они будут сражаться до последней капли крови, презрев смерть и опасность? Нет. Этого не будет никогда.       Галиос развернулся и последовал за Фонрисом к палатке, окружённой штандартами и факелами. Это был центр лагеря, и Калеб сразу понял, что эта палатка принадлежала вождю и близким его сподвижникам.       Клыкастая стража уже скрестила копья, чтобы остановить воронов, но, посмотрев Фонрису в глаза, тут же отступила. Калеб успел заметить в их глаза растерянность и то, как сузились их зрачки.       — Вот видишь, — словно в доказательство произнёс Галиос.       Жителям пустоши не могли ничего сделать — только оскалить клыки и бессильно прорычать.       «Неужели Фонрис настолько силён, что они бессильны ему даже слово сказать?» — поражённо думал юноша.       Войдя под шёлковые ткани, Калеб на мгновение остолбенел. Он не увидел благородных мужчин, храбрых солдат и древних орудий убийства. Нет. Только один тощий мужчина в позолоченных тканях, восседающий на огромных подушках в окружении дюжины абсолютно голых женщин. Ничего более. В то же мгновение ворон почувствовал отвращение. Отвращение ко всей этой роскоши, беззащитности, разврату. Вождь не должен так проводить ночь перед битвой.       Но спустя несколько секунд после появления воронов, вожак песчаного народа повернул к ним клыкастую морду и посмотрел сверху вниз.       — Вождь Горанис, — начал Фонрис и склонился на одно колено, — я привёл воителя, о котором вам говорил…       — Прекрасно! — перебив ворона, прокричал вождь. Он вырвался из когтистых объятий своих женщин и, поднявшись, раставил свои лапы так широко, как только мог. — Ещё один прославленный убийца в моей армии!       «Прославленный убийца? В его армии? — с презрение про себя подумал Калеб. — Неужели он и правда думает, что мы такие же слуги, как жители этих песчаных земель? Словно мы не воители, а бродяги, которых он милосердно приютил».       От этой мысли ладони Калеба сжались в кулак, а в глазах заблистала ярость. Но вождь не заметил этого. Он вовсе не видел молодого ворона, считая его за пустое место.       — Теперь ойхаринцы точно одержат победу, и наконец окончиться междоусобная война.       — Так и будет, — с лёгкостью ответил Галиос, склонив голову. — Я сделаю всё возможное, чтобы ваши цели осуществились.       Ярость в глазах Калеба сменилась на изумление. Он посмотрел на своего брата и не мог поверить услышанным словам. Не мог поверить словам, произнесённым с такой лёгкостью и непринуждённостью. Словно ему уже не впервой подобное говорить.       «Неужели и мне придётся однажды сказать то же самое?!»       — Я знаю, — вождь ойхаринцев поддался назад и, рухнув на подушки обратно в объятия своих женщин, властно вытянул лапу вперёд и махнул в сторону.       — А теперь ступай, прославленный воитель. Отдохни, выпей, помолись пред грядущей битвой. Возможно, это твоя последняя ночь.       Галиос поклонился ещё ниже, а затем развернулся и вышел. За ним последовал Фонрис и Калеб. Покинув палатку вождя, юноша бросил презренный взгляд и, не оборачиваясь, последовал за сородичами.       — Фонрис, — обратился воитель к брату по оружию, — сможешь нам показать расположение вражеской армии?       — Что ты задумал? — чуть помедлив, спросил ворон.       Галиос опустил взгляд на юношу и, положив ладонь на плечо, ответил:       — Хочу показать, с кем нам предстоит сражаться. Мой брат впервые в походе, и он ещё не знает, как привередлива и изменчива может быть судьба.       — Думаешь…       — Да, — перебил его воитель, — лучше пусть Калеб узнает это сейчас, чем на поле боя, когда мгновение промедления будет стоить жизни.       Юноша не понимал, о чём они говорят. Сомнения стали сильнее от нерешительности Фонриса. Что Галиос хочет показать ему, отчего воитель застыл в размышлениях? Спустя несколько секунд ворон кивнул и сказал:       — Я отведу тебя и твоего младшего брата к вражеской армии.       На мгновение Калеб застыл. Он получил ответ на свой вопрос, но от этого не стало легче. Непонимание вызвало сомнение. Увидев это, Галиос тряхнул молодого Ворона за плечи и с улыбкой воодушевляюще произнёс:       — Не бойся. Битвы не будет и смерть тебя не унесёт раньше времени.       — Разве я боюсь? Просто я не понимаю, для чего всё это.       — Поймёшь, когда увидишь. Поверь, для тебя это будет важным наставлением пред грядущим. Поэтому, — ворон схватил Калеба у живота и, зайдя за спину, расправил крылья, — доверься мне и позволь тебе показать.       С этими словами Галиос, придерживая брата, взлетел в тёмные небеса, а вслед за ним и Фонрис. Воители набирали высоту и уже там, летя под самыми облаками, устремились на восток, где почти не было видно звёзд.       Калеб вновь был поражён полётом. Тот путь, который преодолевали Вороны дюжиной взмахов крыльев, потребовалось бы пройти за несколько десятков минут. Ветер бил в лицо с такой силой, что приходилось прятать глаза, чтоб хоть что-то видеть.       — Скоро ты к этому привыкнешь, — говорил Галиос, заметив, как брат прячется от ветра. — А когда крылья окрепнут, а ты наконец сможешь взлететь в небеса, то вовсе перестанешь чувствовать это неудобство. А затем, когда впервые взлетишь, поймёшь, что уже не можешь иначе. Что ворон без крыльев лишен своей главной радости мирской жизни.       — Тогда на что похож полёт? — задал вопрос Калеб, не понимая слов своего брата.       — На свободу, — мягко и даже по-доброму ответил Галиос. — Ты летишь и сам волен выбирать, куда тебе направиться и где найди своё пристанище. Ты взлетаешь, покоряя новые небеса. Падаешь, преодолевая огромные пространства. В твоей власти в одно мгновение исчезнуть и появиться. Влететь в битву, подобно смертоносному вихрю, и окончить бой одним сильным взмахом крыльев, — доброе выражение лица исказилось, стало жестоким. — Именно поэтому попавших в рабство воронов лишают крыльев. В них вся наша сила, наша воля и жажда жизни. И пока у ворона есть крылья, его не удержат ни одни цепи. Он будет свободен до конца своих дней. Понимаешь?       — Да. Теперь я понимаю.       Калеб вспомнил. Крылья Галиоса рано прорезались и уже к двенадцати годам каждое было чуть меньше его тела. Казалось, что под их весом худощавый мальчишка должен был гнуться к земле и горбатиться, но он стоял ровно, гордо выпрямив спину. Уже тогда, совсем юным, он летал в небесах, доверяя силе своих крыльев. Разве родной брат, познавший все прелести полёта и порождения небес, мог врать? Калеб не сомневался в его словах и верил, что однажды, пусть через два, а может и через десяток лет, когда его крылья вырастут во всю длину и покроются перьями, он взлетит самостоятельно и познает всё то, что почувствовал Галиос.       Но наслаждение полётом было недолгим. Вороны улетели достаточно далеко, чтобы огни костров позади исчезли во мраке, а впереди разгорались новые. Приземлившись за песчаными дюнами, где не было бы видно их появления, воители продолжили путь пешком. И, поднявшись на холм у самого вражеского лагеря, они остановились. Окинув взглядом периметр лагеря, Калеб не заметил ничего, что заслуживало бы внимания. Он был немногим больше союзного: всё те же жалкие палатки снаружи и вожатская в центре.       — Ты не туда смотришь, — заметив непонимание брата, сказал Галиос. — Посмотри в небо.       Калеб поднял глаза. Почему он раньше не услышал хлопанье крыльев и слабый звон кольчуги. Прямо над его головой во мраке летали силуэты. Это были вороны. Три, а может четыре дюжины его собратьев, находившихся по другую сторону баррикад, смотрели на них сверху вниз.       — Это я хотел тебе показать, — сказал Галиос, опустив глаза на младшего брата. — Там, на поле битвы, мы будем сражаться с нашими братьями.       — Но… почему? — ошеломлённо спросил Калеб. — Почему мы должны сражаться против своих собратьев?       — А почему ты пошёл в этот поход?       — Чтобы прославиться.       — И они тоже, — воитель поднял взгляд в небо. — Находясь вне боя, лишь возмездие может стать достойной причиной для убийства сородича. Но на поле битвы всё иначе. Здесь остаётся только цель. Найти достойного врага. Сразить его. Прославить своё имя. Даже если последним достойным соперником станет сородич по другую сторону баррикад. И не будет обид и мести сына за отца, — зрачки Галиоса сузились в тонкую полосу, а глаза заблестели алыми бликами. — Нет смерти почётнее, чем в битве до последнего вздоха с более сильным врагом.       В момент, когда воитель закончил речь, Фонрис задрал голову и издал громогласный вой. То же самое сделал и Галиос. А затем в небесах раздались крики и кличи других воронов. Это было похоже на громыхание могучих труб. Мощные, сильные голоса пронзали небеса и падали вниз, на землю, заставляя одним только своим звуком дрогнуть.       — Поприветствуй их, Калеб, — тихо произнёс Ворон, всё так же глядя в небеса. — Они приветствуют тебя, благословляя на грядущую битву. Так и ты благослови их, как брат и сородич.       Вначале ворон не понял смысла всего происходящего, но затем, когда Галиос и Фонрис ещё несколько раз издали боевой клич, Калеб тоже закричал. Неумело, грубо, совсем по-детски. Но этого было достаточно, чтобы молодой Ворон почувствовал усиленное биение в груди и удары в висках. Он смотрел высоко в небо и видел там братьев, а вместе с тем и завтрашних врагов. Близость и вместе с тем готовность пролить кровь смешались воедино. Приятное, тягучее задорное чувство. Калеб даже не знал, как его назвать. Это было даже неважно. Завтра едва изведанное чувство пробудит в Вороне то, что так долго дремало, и наконец, по окончанию кровавого дня, он сможет с гордостью звать себя «Воителем».       Вскоре поднялась паника, и стража встала на ноги.       — Нам пора уходить, — сказал Фонрис, расправив крылья и воспарив.       — Да. Теперь нам действительно пора идти.       Схватив Калеба, Галиос взлетел вслед за воителем, и вскоре они скрылись во мраке, прежде чем стража успела понять, что произошло и почему вороны так неистово выли. Крики умолкли, и в песчаных землях наступила тишина.       Вернувшись в лагерь, Фонрис покинул братьев.       — Я должен подготовиться к завтрашней битве.       — Хорошо, — с хорошим настроением ответил Галиос. — Я скоро приду. Только, — он опустил глаза на Калеба, — ещё немного подготовлю брата к предстоящему.       — Хорошо, — без каких-либо эмоций произнёс Ворон и скрылся в глубинах внешних палаток.       — Подготовишь?       — Верно. Пошли отойдём от пределов лагеря. Я хочу посмотреть, на что ты способен.       Уйдя за дюны, где между возвышениями была небольшая песчаная тропа, Галиос остановился. Он оглядел Калеба с головы до ног и только затем остановил свой взгляд на чёрно-серебряном клинке. Что-то в его взгляде изменилось, едва заметная улыбка сползла. Он впал в ступор, но спустя мгновение вышел из него.       — Твой клинок. Позволь посмотреть, — стальным голосом попросил Галиос.       Калеб вложил своё орудие в протянутые руки и отшагнул. Не спеша и осторожно Ворон обнажил лезвие. Орудие его не разочаровало. В нём чувствовалось невероятная сила. Через десятки, а может и сотни битв прошёл этот клинок, сменяя одного владельца на другого. Выкованный сотни лет назад, он не имел ни одной зазубрены, трещины, скола или царапины. Даже следов ржавчины.       — Он не твой, ведь так? — спросил Галиос, хоть и сам отлично знал правду.       — Верно. Он мне достался от моего учителя.       — Ворон?       — Да.       — Видно, он очень доверял тебе, раз уж позволил обладать таким орудием.       — Разве в этом клинке есть что-то особенное?       — А ты не чувствуешь?       Калеб непонимающе посмотрел на брата, а затем на клинок.       — Видно, он тебе не рассказал.       — О чём?       — Этот клинок сделан из чёрного серебра. Когда-то давно, ещё при зарождении изведанного мира и появления первых цивилизаций, существовала могущественная раса. «Первородные», «Изначальные», «Прародители». У них множество имен. А самых прямых потомков той великой, ныне исчезнувшей расы мы называем «чистокровными». Но они так далеки от «первородных», как мы далеки до «чистокровных». Сейчас пиком силы бездны считается это изменение погоды, повелевание энергией. Но «первородные» были способны на куда большее. Они могли изменять суть материи. Обратить целый лес в железный сад или разрушить гору, отделив элементы друг от друга. Но не только. Они могли повелевать более тонкими, иллюзорными силами. И к их числу относится повелевание жизнью во всех смыслах этого слова. Уничтожение, создание и заточение. И это только то, что мы знаем.       Обладая подобной силой, они всего за несколько тысячелетий покорили весь изведанный и неизведанный мир. Никто не мог не повиноваться их воле, и совсем скоро именно они вершили судьбы целых народов и рас.       — Но причём здесь чёрное серебро?       — Подожди, я ещё не закончил, — Галиос опустил глаза к чёрно-серебряному клинку и, выдержав краткую паузу, продолжил: — Силы их рода были могущественны, но слишком малочисленны, чтобы контролировать огромные территории и сотни народов. Восстание и бунты стали разгораться во всех уголках великой империи, и тогда «первородные» поняли, что им нужны защитники. Им нужны хранители. Те, которые в одиночку могли бы сразить целую армию и стирать с лица земли города. Могучие, непобедимые воины. И тогда «прародители» впервые создали то, что мы сейчас называем «чёрным серебром». Металл, который нельзя разрубить или разрушить любым другим материалом. Единственный в своём роде, способный забирать силы павших врагов и делать своего обладателя сильнее с каждой новой смертью.       — Так, значит…       — Нет. Это не одно из древнейших орудий. Души убитых внутри этого клинка заточены, но не пробуждены. Именно поэтому ты ещё стоишь предо мной, а не превратился в дикого зверя, жаждущего крови.       — Дикого зверя?       — Верно. В чёрно-серебряных орудиях таится могучая сила, но вместе с тем и великий изъян. Рано или поздно души мертвецов, заточённые в орудии, становятся слишком сильны, чтобы владелец мог их контролировать, и, в конце концов, овладевают его рассудком без остатка. Это подобно кровавой жажде, но вместе с душой меняется и тело обладателя.       — Но как мне этого избежать?       — Всё просто. Не взывай к силе мёртвых душ. Не беспокой их, и они не пробудятся. Возможно, когда-нибудь твоя воля станет достаточно сильна, чтобы пробудить древнюю мощь, но сейчас ты слишком слаб.       — Но откуда ты это знаешь?       Зрачки Галиоса сузились в полоску, и он тихо произнес:       — Однажды я видел, как один из солдат взял подобное орудие. Сам того не понимая, он пробудил душу древнего хранителя и остальных душ, что были собраны им. В одно мгновение его сознание погасло, и огромная сила высвободилась, обратив его в орудие уничтожения, — Ворон обратил взгляд в небеса, вспоминая очертания той битвы. — Одним взмахом своего орудия он убивал десятки слабых и сильных воинов. Многие пытались его убить, надеясь спасти свои жизни, но все как один падали кровавыми ошмётками. Силы бездны и невообразимая физическая сила стали едины, сея хаос и смерть по всему полю боя. Даже я, ворон, лишённый всякого чувства бездны, ощущал невероятную, заставляющую дрожать в ужасе силу. Только спустя несколько часов, когда в центре битвы уже возвышался гора из мертвецов, носитель силы пал на землю, не способный больше пошевелиться. Сила, которая была дарована обладателю, была слишком могущественна и спустя время уничтожила его тело, — Галиос опустил взгляд на чёрно-серебряный клинок. — После битвы я подошёл к обладателю орудия. Его словно пытали. Кожа содрана, плоть ошмётками висела на костях, а внутренние органы как будто пронзали раз за разом, пока не превратили в месиво. Но даже сквозь агонию и боль на сорванных губах виднелась улыбка от наслаждения. Даже сейчас, спустя время, я помню вопль мальчишки, сменяющиеся кличем дикого зверя, — положив ладонь на плечо брата, ворон предрёк молодого воителя. — Поэтому ты должен быть крайне осторожен, пользуясь чёрно-серебряным клинком. Не так страшен враг, стоящий пред тобой, как силы, таящиеся в твоём орудии.       — Я понял, — ошеломлённо произнёс Калеб и сразу опустил взгляд на клинок в своих руках.       Ворон никогда даже не предполагал, насколько великая и разрушительная сила таится в его орудии. Теперь юноша понимал, почему его наставник был так осторожен и отдал его лишь в самый последний момент, когда посчитал парня готовым. Но почему тогда он не объяснил, не рассказал обо всём? Калеб не знал этого, а спрашивать было уже слишком поздно.       — Но именно поэтому я взял тебя с собой, — воодушевляюще сказал Галиос, вытаскивая полуторный меч из ножен. — Закалить твой дух и тело, чтобы ты стал достойным звания «ворон». А сейчас покажи мне всё, чему ты научился в своих странствиях.       Калеб всё понял. Опустив клинок, он быстрым взглядом окинул Галиоса. Ворон стоял прямо, правая нога чуть впереди левой, и меч чуть приподнят к телу. Он приготовился к защите. Значит, Калеб должен был атаковать. Сорвавшись с места, юноша занёс клинок над головой и ударил. Удар должен был рассечь плечо до самой кости, но был остановлен в нескольких сантиметрах от кожаной куртки. С первым ударом юноша почувствовал разницу между ним и воителем. Он вложил всю свою силу в один удар, но тот был остановлен всего лишь резким движением руки.       — Слишком ранний замах, — наставительно говорил Галиос бесчувственным голосом. Мощным толчком он отбросил Калеба назад, вернув к тому месту, с которого мальчишка начал. — Наноси удар в самый последний момент, чтобы врагу было труднее предугадать, куда ты метишь. Ещё раз!       — Да!       Калеб бросился вперёд, держа лезвие клинка у груди, но на последнем шаге опустил рукоять в бок и, провернувшись всем корпусом, нанёс удар. Но и он был отражён без труда. После неудавшейся атаки ворон отступил.       — Ты делаешь всего один удар — это ошибка. В битве ты не победишь, если будешь отступать после каждого заблокированного удара. Наноси серии ударов, чтобы измотать противника, лишить его возможности ответить, а затем найди прорех в обороне и атакуй. Ещё раз!       Ворон атаковал вновь. Удар был заблокирован. Спустя секунду был нанесён второй, но тоже безрезультатно.       — Слишком долгий промежуток. Потерянного мгновения хватит, чтобы противник приготовился атаковать.       — Я думаю.       Услышав эти слова, Галиос бросился в атаку. Мощным хлопком крыльев он сократил расстояние и нанёс молниеносный удар сверху. С великим трудом Калебу удалось отбить его, но стоило только удару пройти, как сталь засвистела сбоку. А затем с другой стороны. Сверху. Снизу. В корпус. Удары сыпались один за другим, не позволяя опомниться ворону.       — В бою нельзя думать! Время, отведённое на раздумья, — это потерянное время, которое ты отдаёшь противнику, чтобы он тебя убил. Забудь о разуме, доверься чувствам и инстинктам. Тебе не нужно думать, чтобы увидеть шанс и воспользоваться им — только решительность.       Последний удар снизу выбил клинок из рук Калеба. Юноша рухнул на спину. Попытавшись подняться, он почувствовал, как разгорячённая сталь коснулась его шеи.       — Будь любой другой воитель на моём месте, ты бы уже был мёртв. Не позволяй раздумьям и сомнениям мешать тебе сражаться. В бою у тебя не будет времени придумывать стратегию. Ты должен научиться понимать всё инстинктивно. Если пред тобой стоит враг сильнее тебя, ослабляй его, подранивай и только затем, когда он ослабеет достаточно сильно, нанеси решающий удар. Если враг изворотлив, то следи за движением его тела, попытайся предугадать его следующее действие и убей одним взмахом. Понимаешь? Не думай, но чувствуй. Используй свой слух, зрение, обоняние. Доверься своему телу. Только так ты сможешь выжить завтра, — Галиос опустил меч и отошёл, вернувшись на свою изначальную позицию. — Ещё раз.       Калеб поднял отброшенный клинок и атаковал вновь. Атака в последний момент, и сразу за первым ударом шёл второй. А за ним третий.       — Хорошо, — сказал Галиос, отражая каждый удар. — Это ты усвоил. А теперь следующий урок.       Юноша нанёс удар по левому плечу, но сразу после блокировки ворон заметил, как остриё меча огибает длинную дугу, одновременно отбрасывая клинок в сторону и наносит удар в шею Калеба. Острие остановилось в нескольких сантиметрах от кожи.       — Враг может выжидать удобного случая, чтобы перейди от защиты к атаке. Нанося удар, будь готов, что противник ударит в ответ.       Калеб отшагнул.       — Хорошо. Теперь я буду атаковать. В начале медленно и не сильно, но со временем начну ускоряться. Попробуй ударить меня.       — Хорошо.       Галиос атаковал. Ворон выдержал удар, но упустил мгновение для контратаки и вынужден был блокировать вторую атаку.       — Не думай — атакуй!       — Да.       Отразив атаку, Калеб увёл рукоять в бок и нанёс удар.       — Слишком много действий. Если пред тобой противник в лёгкой броне, хватит и короткого взмаха, чтобы нанести глубокую рану. Широкие взмахи делай только под конец боя, когда противник будет измотан и не сможет вовремя среагировать. Ещё раз!       В этот раз удар почти достал Галиоса, но это произошло лишь потому, что он позволил этому произойти, после чего сразу атаковал. Вскоре Калеб уже не мог предпринимать каких-либо действий. Скорость и сила ударов была слишком высока, чтобы вовремя отреагировать.       — Если не можешь выдерживать удары, меняй позицию. Ищи прорехи в обороне, слепые зоны. Учись по ударам понимать, в какой стойке противнику менее удобно атаковать, а какой удар слабее всего. Используй слабости врага, чтобы сразить его, — резким толчком Галиос отбросил юношу, вместе с тем сделав шаг назад. — Ты малоподвижен. У тебя тонкое, лёгкое тело, но ты не используешь его. Не принимай атаку, если можешь увернуться и нанести удар исподтишка. К тому же твой удар сбоку и снизу довольно слаб. Нанося удары, ты застываешь, из-за чего используешь только силу рук и плеч и стоишь крайней неуверенно. Меняй стойку в каждом атаке — не только в первом ударе. Так они станут быстрее и сильнее. То же касается и защиты. Если ты будешь неправильно принимать атаки, то рано или поздно получишь сильное ранение или будешь отброшен. Учись принимать каждый удар. Запомнил?       — Да, — тяжело дыша, ответил Калеб.       — Хорошо. Продолжим.       Галиос атаковал, найдя идеальный баланс между скоростью и силой атаки. Так он не позволял юноше расслабиться и вместе с тем оставлял простор для движений, и совсем скоро парень стал двигаться совершенно иначе. Всё реже он принимал удары и стал уворачиваться, уходя под клинок или вбок. Атаковал сразу после блокировки и, нанеся короткую серию ударов, пытался зайди сбоку или за спину, чтобы нанести ещё одну серию. Больше не было сказано ни слова. Теория перешла в сплошную практику. Ошибки происходили всё реже. Теперь вся суть обучения перешла в мышечную память. Нанося удары, Галиос пытался научить Калеба реагировать мгновенно и отвечать без промедлений. И с каждым новый выпадом, атакой и контратакой результат становился куда лучше. Совсем скоро воитель использовал слабости юноши, заставляя того следить за множеством аспектов одновременно. Теперь оставалось самое сложное для него: научиться держать баланс между использованием своих сильных и слабых сторон. Из-за использования одного и того же удара он становится неэффективен и вскоре превращался в слабость. Переменная смена слабых и сильных ударов, чтобы противник не успел приспособиться, подходили лучше всего. Но вместе с тем было то, что необходимо оставлять на потом, чтобы использовать в самый последний момент. Если сразу показать противнику все свои приёмы, то уже не будет пространства для внезапного удара. Этому Галиос его уже не учил — Калеб сам понял, тренируясь у более сложного противника. Он видел, как осторожен, но вместе с тем решителен воитель. Как легко меняет стойки и наносит новые и новые удары, атакуя в слепые зоны. Он не думал. Движения происходили сами по себе, рефлекторно. И сейчас юноша пытался научиться тому же самому. Действительно. В бою не будет времени на раздумья…       Всю ночь Калеб принимал и наносил удары. Он не чувствовал усталости и не ощущал, как горячее дыхание срывается с губ. Только потом, едва выдержав последний удар, ощутил, как сильно он устал. Дрожащие, содранные в кровь ладони едва могли держать клинок, а согнувшиеся ноги не могли выровняться. Пот заливал глаза, и тело пробивало от холода. Тогда юноша поднял глаза на Галиоса. Казалось, что воитель совершенно не устал от тренировки.       «Так вот какая между нами огромная пропасть, — с горечью подумал Калеб. — Мне нужно больше тренироваться, если я хочу однажды стать равным ему».       — На сегодня хватит, — засунув меч в ножны и протянув ладонь, произнёс Ворон. — Идём в лагерь. Ты должен отдохнуть.       — Скажи, Галиос, — подняв глаза на брата, прошептал юноша. — Я жалок?       На мгновение воитель застыл в ошеломлении от подобного вопроса, но затем мягко улыбнулся и совершенно серьёзно сказал:       — Вовсе нет. Ты слаб, не опытен. Это правда. Но правда так же заключается в том, что в тебе есть потенциал. Ты можешь стать достойным представителем нашего рода.       — Галиос…       — А то этого момента, — продолжал он, — ты должен тренироваться и сражаться. Только в боях, встречая новых врагов и побеждая их, ты сможешь стать сильнее. И завтра ты сделаешь свой первый шаг к достижению этой цели. А сейчас поднимайся. Ты должен встать, чтобы с новыми силами встретить следующий день.       Вернувшись в лагерь, Галиос оставил спящего на ходу брата в одной из палаток воронов и вернулся в свою, где его уже ждал Фонрис. Ворон не спал. Прижавшись спиной к опорной палке, сложив ноги крестом, он очищал свой зазубренный меч от ржавчины. Орудие было уже обточено и очищено несколько рад подряд, но воитель повторял процесс снова и снова, словно не мог удостовериться в надежности своей работы.       — Всё ещё не можешь перестать волноваться? — спросил Галиос, рухнув на песок в дальнем углу палатки. — Боишься, что оружие снова тебя подведёт?       — Мои волнения обращены не к оружию, а к тебе, — отвечал Фонрис хриплым голосом. Он обернулся и посмотрел на ворона.       Галиос помнил Фонриса ещё мальчишкой. Его светлые, полные радости и восторга глаза. Как по-детски он улыбался и смеялся, одерживая победу в спарринге. И как умолкал, проигрывая в мимолетном соревновании. Фонрис был полон амбиций и, как каждый ворон, мечтал достичь величия. Но начав этот путь, он изменился. Пропала детская весёлость и наивность. Он стал осторожен и подозрительно относился к каждому новому знакомству. Опыт научил его, что никому нельзя верить. Только Галиосу он верил, но и то не забывал хорошенько подумать, прежде чем давать согласие на просьбу или ответ. И сейчас Фонрис действительно чувствовал волнение. Нет, не из-за битвы, скорее, за нового спутника.       — Уверен, что правильным решением было взять младшего брата в этот поход?       — Почему ты так думаешь? — закрыв глаза, спросил Галиос.       — Ты знал, что этого похода ждали многие вороны. Достойные будут по обе стороны баррикад. Не только слабые, едва обученные воины, но и кланы наёмников и воители. И сейчас ты хочешь бросить его в битву, где и опытному воину будет трудно выжить, не говоря о зелёном мальчишке, который не вкусил запаха крови?       — Именно поэтому я взял его собой, — ответил Галиос, свято веря в то, о чём он говорил. — Я взял его, зная, что это будет настоящим испытанием для его духа и тела. Мало сразиться со множеством врагов слабее тебя. Так он никогда не превзойдёт себя. Калеб должен найди врага сильнее. Обрести битву на грани сил и возможностей. И если он выживет в такой битве, если сможет выйти победителем, он будет достоин называть себя вороном.       — И он избежит уготованной судьбы?       Воитель медленно открыл глаза. Несколько секунд он молчал в раздумьях, а затем сказал одно единственное слово:       — Верно.       Галиос перевернулся набок, где свет костров не мог его достать, и, сомкнув веки, погрузился в сон.       Следующей день был днём битвы. Армия численностью более двадцати тысяч песчаных жителей шли по дюнам без строя. Только наёмные войска в пять тысяч маршировали группами, придерживаясь строя в авангарде. Вороны же шли впереди всех. На то была веская причина. Они, оснащённые тяжёлыми башенными щитами, летя на низкой высоте, первыми войдут в бой, проломят защиту врага и прольют первую кровь, давая пространство для манёвров всей армии. Такова была незамысловатая стратегия. Придумать что-то другое вожак был не в силах и считал лучшим планом для грядущего боя. Нанести удар самыми сильными частями, завязать бой, а там будь что будет. Но воронам было абсолютно плевать на это.       Ступая рядом с Галиосом, Калеб периодически бросал на него удивлённый взгляд. На нём всё так же была кожаная куртка, но под ней — кольчуга. Ремешки с кинжалами опоясывали грудь, а в руках, как и прочие вороны, он нёс стальной щит чуть меньше его ростом. Юноша вспомнил тренировку, как тяжело он дышал по окончанию обучающего боя и как выглядел Галиос. Превосходство в выносливости Ворона было неоспоримо, но неужели он сможет пробиться через стан врага, держа перед собой такой тяжёлый щит после утомительного марша?       «Неужели для него это стало обыденным делом? Вот так идти в бой, неся на себе такую тяжесть под палящим солнцем?»       Но сомнения быстро отступили. Всё же Галиос был опытным воителем. Он не возложил бы на себя большую нагрузку, чем смог бы вынести. И Калеб успокоился.       Только к полудню армии встали лицом к лицу средь бегущих дюн. Стоя в первых рядах, Калеб видел вдалеке песчаных жителей, их развеивающиеся штандарты и собратьев, готовых броситься в бой по первому зову.       — Видишь, — проговорил Галиос, опустив взгляд на младшего брата. — За этим мы пришли. Ради этого прошли долгий путь.       — Думаешь, я готов? — сомневаясь, спросил Калеб.       Сердце в его груди быстро билось то ли от волнения, то ли от лёгкого испуга. Это будет его первая битва, и он совершенно не знал, что нужно делать. Знал, что нужно убивать врагов, но ведь одними убийствами не пережить битву. Если бы всё было так просто, разве вороны бы умирали? Калеб не знал ответа, и оттого битва казалась чем-то страшным, смертоносным. И, видя сомнения родного брата, Галиос засмеялся.       — Когда-то, будучи мальчишкой, я точно так же сомневался. Битва была не столь масштабной, но и я был менее опытным. Тогда я впервые убил. А ты уже знаешь, каково это — убивать и сражаться, будучи готовым к смерти. Ты готов к тому, что произойдёт. И, если ты веришь мне, отпусти свои сомнения и с первым кличем, без страха и волнений, бросься в битву.       — Хорошо, — чуть помедлив, ответил Калеб. — Я буду биться.       Галиос положил ладонь на голову юноши и ласково взъерошил волосы.       — Я горжусь, что ты мой брат. После битвы отпразднуем нашу победу, — он повернул голову к Фонрису. — Все вместе.       — Отпразднуем, — кивнув, подтвердил воитель.       — Отлично. Тогда прославим наши имени.       В этот момент раздался рёв труб и рогов. Авангард вражеской армии, состоящий из союзных армий и воронов, выступил вперёд. Одновременно с ними выступила и армия вожака.       — Встретимся в битве, — уходя вперёд, как будто на прощание говорил Галиос младшему брату. — И пусть пролитая кровь прославит наши имена.       Сначала медленно, но затем всё быстрее авангард продвигался вперёд, а за ним и армии. Сделав чуть меньше сотни шагов и заметив, как стрелки вышли на позиции для обстрела, вороны прикрылись щитами и поднялись на низкую высоту, стремительно приближаясь к вражескому авангарду. Калеб, ступая с пешими войсками, видел, как стрелы осыпают его сородичей, но, укрытые за толстыми щитами, они прорываются через завесу снарядов. И совсем скоро раздался оглушительный скрежет и стук. Сталь врезалась в плоть, кольчугу и металл. Пробив себе путь через вражеский авангард, вороны сбросили щиты и вошли в ближний бой. Больше Калеб не видел их — только слышал, как раздаются крики, звон стали и мощные хлопки крыльями. Битва началась. Не желая отставать, отдавать всю славу прочим воронам, юноша перешёл на бег и, издав крик, ворвался в авангард врага. И для Калеба началась первая битва в его жизни.       С первым ударом все сомнения и страх прошли. Смотря в глаза испуганного врага, Ворон чувствовал, как в нём пробуждался звериный задор, тело покрывалось испариной от жара, учащалось биение сердца и дыхание становилось неровным. Шум боя, крики и оглушительный вой были подобны песне, и хотелось бы, чтобы она длилась вечно. Нанеся первый удар, Калеб моментально нанёс второй, а затем и третий. Противник был не готов к подобному противостоянию и пал на землю, не способный сдержать натиск. Тогда Калеб перехватил рукоять клинка и сделал то, что должно. Его готовили к этому долгие годы, так что не нужно было раздумывать, что делать дальше. Гуманность? Чувство справедливости? Ценность жизни? В битве это не имело никакого значения. И отнять жизнь оказалось не труднее, чем вздохнуть. И, смотря в тускнеющие глаза врага, слушая, как он издаёт последний вздох, юноша чувствовал охватывающее его приятное чувство. И, вырвав клинок из обмякшей груди, Калеб бросил взгляд вперёд. Перекинувшись взглядом с новым врагом, Ворон бросился вперёд и вновь атаковал. Враг сменял врага, у каждого из которых были разные тактики и подходы к бою, но рано или поздно все они умирали, и пред вороном показывалось новое лицо, новый противник.       «Так вот она какая, битва! — звучало внутри Калеба, когда он вонзал свой клинок в очередного врага. Когда подрезал жилы и резал плоть. Когда в глазах противника страх сменялся ужасом, а затем — покоем. — Потрясающе! Великолепно!»       И чем больше ворон сражался, чем дальше уходил в стан врага, тем больше он упивался битвой. Он уже не различал, кто перед ним стоит — простой крестьянин, впервые взявший в руки оружие, или солдат. Он бился, отдавая всего себя сражению. Это не было похоже на тренировочный бой. Мысли исчезли, а тело само двигалось. Теперь Калеб понял, каково это — сражаться, отдавшись инстинктам. Но, отдавшись без остатка битве, юноша не заметил, как поддался кровавой жажде. Как зрачки сузились в полоску и алый проблеск показался в глазах. Как стало легко двигаться, а силы переполняли его. Движения стремительны, удары сокрушительны, и не было ни жалости, ни пощады.       Убив очередного врага, Калеб окинул поле боя. Песок бурлил от кипящей крови, а недобитые ещё ползали, пытаясь спасти свои жизни. Крики, вопли, подбадривающие кличи пронзали слух. Хлопанье крыльев с четырёх сторон и над головой. Звон стали, свист стрел. Это вводило Ворона в эйфорию. Ещё никогда он не чувствовал себя настолько счастливым. Ещё никогда юноша не ощущал такого прекрасного чувства. Но Ворон очнулся, когда пред ним встал противник, превосходящий его по силам. Блокируя вражеские атаки и нанося удары, он почувствовал, что достиг предела своих сил, как быстро он слабеет. Движения становились медленнее, и появилась боль от лёгких ран, которую раньше он не ощущал. Почувствовав это, парень потерял радость битвы и весь задор. Теперь он действительно сражался, находясь в сознании, полностью контролируя своё тело. И пред ним противник, способный одним точным взмахом своего могучего топора оборвать жизнь юного воителя.       «Вспомни всё, чему тебя учили, — произнёс про себя Калеб, осмотрев своего противника с головы до ног. — Он огромен и в тяжёлой броне. Значит, мне нужно избегать его атак, пока он не ослабнет, и я смогу пробить его броню».       Лишь подумав об этом, Ворон тут же был вынужден отскочить в сторону. В последнее мгновение он успел избежать смертельного удара и тут же сделал ещё один шаг назад. Воитель пустыни наступал, проводя серии быстрых ударов своим огромным топором, размахивая им, словно тонкой палкой. Но чем больше он наступал, тем легче было уворачиваться от последующих атак. Он двигался предсказуемо, и, наблюдая за вращением его тела, Калеб без труда предугадывал, где в следующий раз он атакует и куда нужно уходить, чтобы избежать атаки. Вскоре противник стал ослабевать. Дождавшись, когда воитель проведёт свою самую медлительную атаку, Калеб отскочил в сторону и, занеся рукоять над плечом, ударил по пяткам. Из жил ударила кровь, и противник, пав на колени, громко завыл. Но враг ещё не был сражён. Ослеплённый удачной атакой, Ворон не заметил, как тот перехватил свой топор и ударил, прокрутившись всем своим телом. Лезвие топора вспороло кожаную броню, и Ворон почувствовал, как боль волной пронеслась от левого бока до груди. Калеб отскочил и тут же упал на землю, схватившись за грудь, из которой струилась горячая кровь. Он сжал скулы, чтобы крик боли не сорвался с губ. Ворон посмотрел в сторону врага. Опираясь на топор, он поднялся и медленным шагом подходил к юноше. Калеб поднял ладонь, в которой держал рукоять, но клинка не было. Он выпустил орудие при падении, и оно отлетело слишком далеко, чтобы его можно было сейчас достать. Уже слишком поздно. Противник стоял прямо над Вороном и занёс топор, чтобы нанести завершающий удар.       Близость к смерти, боль, струящаяся кровь заставили ворона вновь впасть в кровавую ярость, и тело инстинктивно толкнулось в сторону. Топор вошёл в песок, где мгновение назад была голова Калеба. Поднявшись на ноги, не чувствуя своего тела, юный воитель поднял клинок и набросился на врага прежде, чем тот успел среагировать. Толкнув воителя песков весом всего своего тела, Ворон опрокинул его на землю и прежде, чем противник успел опомниться, занёс клинок над головой и вонзил остриё в торс. Но броня была слишком плотной, чтобы достать до жизненно важных органов. Враг забился, пытаясь сбросить Калеба с себя. Намереваясь выдернуть клинок из прочной брони, юноша почувствовал, как зверь резким движением полоснул его по шее. Жар разнёсся по коже бурной струей. Но воитель как будто этого не почувствовал и, выдернув клинок из толстой брони, вновь занёс его над головой и пронзил череп врага. Воитель песков обмяк, лапы бездвижно рухнули, и дыхание застыло на полувздохе. Лишь когда зрачки врага остекленели, Калеб пришёл в себя и почувствовал, как слабость разливается по всему телу, а жар сменяется холодом. Хриплое, тяжёлое дыхание срывалось с губ, и в глубинах груди раздавалась тяжёлая, тягучая боль. Приложив окровавленную ладонь к шее, он почувствовал три глубоких впадины, из которых струилась кровь.       Кое-как поднявшись на дрожащих ногах, Калеб окинул поле боя. День клонился к концу, а вместе с ним и битва. Мертвецов стало больше, чем живых. Выжившие сражались, стоя на мертвецах, на дюнах и впадинах. Уставшие, обессиленные. Только вороны продолжали битву, сражаясь всё так же неистово и жестоко. Но одной лишь их силой было невозможно победить, и вскоре вожак вражеской армии протрубил об отступлении, и победа была уже неоспорима. Раздался вой победных труб. Но не было радостных криков победителей. Только стоны умирающих, мольба о пощаде. Запах железа, мочи и разодранной плоти пронзили ноздри, и шипение песка застыло в ушах нескончаемым шумом. Юноша рухнул на землю, сжимая рану у шеи. Кровь уже почти перестала струиться, но оставаться в сознании становилось всё труднее. Жажда крови отступала, бессилие и боль входили в полную силу. Калебу было трудно удержаться, чтобы не завыть, и потому он молчал, не смея даже вздохнуть. Так он стоял, опустив голову вниз, пока, наконец, боль немного не отступила, а усталость не стала привычной. Не зная, что делать дальше, юный воитель огляделся ещё раз. Все выжившие возвращались по направлению, из которого пришли. Шатающейся походкой, опустив взгляд перед собой, Калеб последовал в ту же сторону.       «Не потерять сознание, — твердил Ворон про себя, пытаясь протянуть ещё немного. — Если потеряю сознание, то меня оставят здесь умирать. Нельзя терять сознание. Дойди. Дойди до лагеря, а там можно будет отдохнуть. Можно будет…»       В этот момент Калеб услышал хлопанье крыльев над головой. Кто-то тяжело приземлился рядом с ним. Ворон поднял голову. В размытом очертании юноша едва узнал своего брата. Он был весь залит кровью, несколько лёгких ран виднелись из порванной кожаной брони, но это не могло испортить его весёлое настроение. Галиос улыбался так широко, как никогда раньше. В его глазах блистала гордость, счастье. И всё это было обращено на Калеба.       — Галиос… — осевшим голосом отрывисто произнёс юный воитель. Он слабо улыбнулся посиневшими губами. — Битва… окончена?       — Да, — торжественно ответил Ворон. — Битва окончена.       Калеб поддался вперёд и, споткнувшись, чуть было не рухнул. Воитель подхватил его и тихо нашептал радостную весть:       — Брат, теперь ты Ворон по праву.       — Ворон… — лишь смог произнести он ослабевшим голосом и тут же потерял сознание       На следующий день выжившие прощались с павшими. Жители песков, наёмники и вороны — каждые по своим обычаям. Жители песков воспевали весь день, пока ветры и дюны не укрыли последнее тело, спрятав его от глаз. Наёмники клали монеты под язык мертвецов и на глаза, веря, что так они смогут заплатить кровавым золотом и серебром великому перевозчику, чтобы там, на далёких берегах, их души обрели покой. И только вороны с двух враждующих сторон встретились в отдалении от всех прочих и вместе провожали падших братьев. Не было вражды и гнева — только уважение и гордость. Выжившие стали сильнее, а павшие встретили достойную смерть. Тела были сожжены, а их прах развеян по ветру. Так и окончились проводы павших, и наступило утро следующего дня.       Калеб очнулся ближе к закату, когда костры разгорались ярким пламенем, а треск и громкие крики было уже невозможно игнорировать. В глазах до сих пор стояла лёгкая дымка, тело ныло от боли, усталость проявлялась при каждом движении, но смерть была далека, и жизни ничего не угрожало. Ворон вспомнил битву и резко вскочил, тут же завыв от боли. На его крик раздались частые шаги, и в палатке показался знакомый образ.       — Ты очнулся, — радостно констатировал факт Галиос.       — Галиос, — широко улыбнувшись, ответил юноша, и тут же вспомнил обо всём. — Битва.       — Битва окончилось два дня назад.       — Два дня? Я всё это время был без сознания?       — Разве ты не помнишь? Ты потерял сознание сразу после объявления о нашей победе. Я принёс тебя в лагерь, обработал раны и оставил отдыхать.       Поведав о событиях последующих дней, Галиос снял с Калеба повязки, позволив ему увидеть свои раны.       — От раны на груди даже не останется шрама, — сказал воитель, наблюдая, как быстро регенерирует молодое тело, уже затянув глубокий разрез первой тонкой кожей. — А вот на шее будут белые следы.       — Пускай, — ответил юноша, осторожно проведя по шее пальцами. — Это будет доказательством моей решительности. Больше никто не посмеет называть меня трусом.       Пусть Калеб не видел, но глаза Галиоса заблестели от гордости.       «Я не ошибся в тебе, брат мой, — думал Ворон. — Всё-таки я был прав. Ты не такой, как наши братья и сестры. Ты способен смыть с себя позор и прославить своё имя».       — Верно. Это станет доказательством твоего духа. А сейчас, — он поднялся во весь рост и протянул ладонь, помогая встать, — идём.       — Куда?       — Разве ты забыл? Праздновать.       Калеб поднялся и, выйдя из палатки, увидел сотни огней, раскинувшихся во все четыре стороны. В эту ночь было всё равно, кто ты. Крестьянин, оказавшийся случайно на войне, наёмник, пришедший на зов денег, или ворон, ищущий славы. Для всех было место у костра. Для каждого было жаренное мясо и чарка крепкого вина. Сотни тем для разговора, множество историй и шуток, от которых невозможно было не смеяться. Впервые Калеб видел подобное.       Сев у одного из костров, рядом с Галиосом, Фонрисом и девятью представителями других рас и профессий, Калеб без стеснений и стыда стал пировать. Ему было за что радоваться и ради чего праздновать. Он одержал победу в своей первой битве и выжил. Он стал вороном по праву и сделал первый шаг к прославлению своего имени.       «Странно, — подумал Калеб, чувствуя себя свободно. — Почему рядом с этими неизвестными мне существами так легко? Словно мы уже знакомы тысячу лет. Словно они — моя истинная семья».       И, окинув взглядом каждого, ворон заметил, как они открыты, честны и легки. В эту ночь им нечего было скрывать. Каждый был братом и сестрой, родным существом, и не было места для сомнений, вражды и подозрений. В эту звёздную ночь было место лишь для радости и празднества.