Арабески

Яков Петрович Гуро - человек совершенно удивительный, во всяком случае, на взгляд Ники Гоголя. Чего только стоит это его фантастическое умение просыпаться засветло бодрым и отдохнувшим, вне зависимости от того, сколько часов сна удалось урвать ночью. Хоть два, хоть двенадцать, один чёрт - проснется раньше будильника на полчаса, потянется горячим ласковым котом под боком, погладит куда придется, поцелует в макушку, и все - выскальзывает из постели без малейшего сожаления. Коля иногда и вовсе не просыпается, а иногда все-таки выныривает из сна, и тогда из-под прикрытых ресниц за Гуро наблюдает. Особенно приятно так за ним подсматривать, когда самому никуда не надо ехать, редкость, но случается - по выходным Яша редко срывает Нику на службу, только если совсем никак без него не обойтись, а сам хоть на пару часов, но всегда заезжает в Управление - любит быть в курсе всего происходящего. Сегодня вот вообще суббота, делать в Управлении нечего, а Гуро опять туда собрался - конец года, горы отчетностей и всего прочего. Спать бы еще да спать, за окном - непроглядная темень, но нет - Яша скользит пальцами по спине, неторопливо освобождаясь от дремы, привычно касается губами макушки, тянется включить лампу у Ники за спиной, чтоб ему спать не мешала, и садится на постели, снова потягиваясь. Спать утром при желтом приглушенном свете Коля привык уже так же, как Яков привык засыпать при свете экрана ноутбука. Что поделать, если жизненные ритмы так разнятся, приходится привыкать. Но Ника сегодня даже почти выспался, во всяком случае глаза не слипаются и вполне можно за Гуро понаблюдать. Главное рук к нему не тянуть, а то не доберется Яков Петрович до своей нежно любимой работы раньше полудня. А коли так, то и вернется только к вечеру, а то и к ночи, а Коля еще лелеял надежду видеть Якова дома при свете дня хоть пару раз в неделю. А прикоснуться-то хочется. Погладить по спине, кончиками пальцев опасливо пробегаясь по отметинам старых, давно уже заживших шрамов. Кабинетной деятельностью Яша окончательно занялся только в нулевых, а до этого успел отхватить и пару ножевых, и даже от пули один шрам имеется. Гуро, впрочем, ничего по этому поводу не рассказывал, поэтому Ника все додумывал сам, разве что про девяностые думать было неинтересно, поэтому фантазии обычно получались в духе исторических романов про век девятнадцатый. - Не спишь, что ли? - Гуро оборачивается, приглаживая ладонью взлохмаченные со сна волосы. И еще улыбается с прищуром. Притворяться спящим Гоголю никогда не удавалось, всегда переигрывал, поэтому он просто бормочет “сплю”, подтянув одеяло повыше, к подбородку. - Вот и молодец, - мурлычет Яков, отключая будильник и поднимаясь с кровати. Ника сейчас с кровати смог бы разве что сползти, причем завернувшись в одеяло, ни о каком принятии его телом вертикального положения и речи быть не могло. Не то чтобы Ника Якову завидовал - разве что немножко. Но определенно восхищался. Под шум воды получается снова задремать, думая в основном о трех неоконченных повестях, хоть одну из которых было бы очень хорошо сдать до конца следующей недели. А в Управлении - бумаг по самую макушку, и Яше помочь надо, пусть он и отказывается, потому что это, вообще-то, прямая Колина служебная обязанность. Но не в субботу, поэтому с постели он подниматься не собирается. Из планов на сегодня - поработать над повестью, созвониться с Пушкиным - тот если и не вдохновит, то пару идей случайно подкинет, и выбрать какую-нибудь киношку на вечер - уже сто лет кино не смотрели. Из планов на утро - любоваться эротическим шоу для ценителей, под названием “Яков Петрович Гуро собирается на работу”. Тут главное само шоу не проспать, потому что вода в ванной плещется привычно долго и умиротворяюще, а других звуков вовсе нет - спит субботний Питер, моргает, наверное светофорами и фарами ранне-поздних машин, но спит. И Коля бы спал - отчего нет? - но все равно глаза размыкает, когда Яша проходит мимо кровати - уже в брюках, но еще без рубашки. Значит, часть представления Ника все-таки продремал, жаль. Можно было попытаться Яшу обратно в постель затащить, обвить руками и, если сильно повезет, уговорить никуда не ехать, пообещав всякие несусветные глупости, о которых никто никогда не вспомнит. Сейчас уже поздно, сейчас Гуро, мурлыкая под нос какой-то незнакомый Коле мотивчик, выбирает рубашку, заодно выстраивая схему - рубашка-запонки-галстук-пиджак. Продумывает все мелочи - вот бы научиться так свои сюжеты продумывать, как Гуро свой гардероб. Ника, кажется, слишком громко вздыхает и слишком поздно прикрывает глаза - Яков оборачивается, коротко улыбнувшись, и вытаскивает из гардероба подходящую рубашку. На Никин взгляд - белая и белая, сидит хорошо, а что на Яше плохо сидит? Да его хоть в лохмотья одень - глянет своими бездонно-темными глазами, и все, приехали - диагноз: влюбленность четвертой степени, пациент безнадежен. Белоснежная ткань ласкающе плавно скользит по коже - глаз не оторвать от зрелища, и сразу желание - снять её, но аккуратно, чтобы Яша снова это движение повторил - р-раз и тонкая материя нежно прокатывается по телу, то ли укрывая от чужих взглядов, то ли оставляя неприлично много места для фантазий. То ли Коленька помешан напрочь, но это в расчет не берется. Мелодию, которую Гуро мурлычет, Ника так и не узнает - у него совершенный провал в классической музыке, он разве что “Лунную сонату” узнает, да и то не с первых трех нот. Голос у Яши красивый, Ника бы дорого дал за то, чтоб послушать, как тот поёт. Но даже придумать не может, как с такой просьбой к Гуро подступиться. Да и бог с ней, неважно. Яша застегивает пуговицы - спокойно, без спешки и лишних движений, а белая тонкая ткань натягивается на спине, подчеркивая прекрасную осанку. Кончики пальцев едва покалывает от желания прикоснуться, погладить. Ника руки из-под одеяла не выпускает, укладывает ладонь на голый живот, но зря - тягучее и томное возбуждение накатывает неотвратимо, словно морской прилив, даже дыхание сбивается на секунду. Галстук. Темный, в полумраке спальни кажется даже, что черный - но навряд ли. Наверняка какой-нибудь сверхтемный оттенок бордового с едва заметным глазу изощренным узором. Это Яша любит. Ника невольно сглатывает, когда холеные длинные пальцы ласково и почти любовно оглаживают шелковую ленту, а потом делают с ней что-то невероятное, завязывая мудреным, изящным узлом. Последние штрихи - поправить воротник и затянуть галстук. Вдеть запонки - минутное дело, но всю эту долгую минуту Ника пристально следит за движением ловких пальцев, и что-то такое теплое, жадное ворочается под ребрами - тоже хочется немного ласки, побольше, чем поцелуй в макушку или скользнувшая по шее ладонь. Хотя начать можно и с шеи. - Все-таки проснулся? - чуть досадливо спрашивает Яша, глянув на Нику в зеркало. - Не хотел тебя будить, душа моя. Спи. Какое уж тут “спи” - вздыхает Ника про себя еще более досадливо, - когда тут такое. В том, как Яков надевает перстни есть что-то совершенно порнографическое. С пометкой “восемнадцать плюс”. Личный маленький фетиш. Последняя деталь - пиджак. Сшитый на заказ, темный, но не черный, приятный на ощупь, хотя еще приятнее - нырнуть под него ладонью. Вот бы сейчас. Ника перекатывается набок, следя взглядом за Гуро, обошедшим кровать, чтобы забрать со столика телефон. - Ну чего ты? - Яков едва заметно, уголками губ усмехается, присаживаясь на кровать и протягивая Нике ладонь. Тот подается под нее с готовностью, чувствуя, как длинные сильные пальцы зарываются в спутанные со сна волосы и как-то привычно обхватывают затылок, чуть надавливая. Возбуждение от этого знакомого жеста накатывает такое, что сдержать стон не получается, а язык быстро увлажняет губы, словно по привычке. Ну как тут ответишь на вопрос? … сдыхаю от возбуждения, когда смотрю на то, как ты одеваешься? … сдыхаю от возбуждения, когда смотрю на тебя? … когда чувствую тебя? - Я так тебя хочу, - шепотом признается Ника, прикрыв глаза, чтобы не видеть, какая эмоция мелькнет на лице Яши. Расстраивать тактильного сверх меры Николая отсутствием внимания и ласки Яков не любит, но работа - вторая Яшина любовь после Ники, всю жизнь прежде бывшая единственной. Тут уж приходится идти на уступки. Гуро молчит долго,только поглаживает по затылку, так что Ника все-таки приоткрывает глаза, посмотреть. Улыбается. Задумчиво, но больше лукаво. А заметив, что Ника сдался, наклоняется и целует так, что если б Коля стоял - земля из-под ног ушла бы. С напором, с жадностью, прихватив ладонью под ребрами, прижав к постели. Так, что Нику чуть не дугой выгибает от желания быть ближе и получить больше. Так, что губы ноют и слабо саднят, когда Яша, ухмыльнувшись самодовольно точно кот, отстраняется. - Да вы меня дразнить изволите, Яков Петрович! - сипло, почти неслышно возмущается Николай, чувствуя в голове приятную опустошенность. - Изволю, - за смешком следует привычный, почти ритуальный поцелуй в макушку, прежде чем Гуро поднимется с постели. - Вернусь скоро. Поспи еще, душа моя.