Капитан Гидра и все-все-все

- «Ну, ладно, я спать», - с привычным привкусом разочарования в голосе произнёс голос его матери в телефоне. Земо выключил запись, положил трубку на стол и уткнулся лбом в сложенные перед собой руки. Чувство стыда плескалось под самой поверхностью. Ещё совсем недавно он, случалось, прослушивал эту запись по нескольку раз в день, напоминая себе, почему он делает то, что должен. Но за последний месяц он едва ли включал запись звонка матери раз в неделю. Но самым обидным было то, что он уже настолько хорошо знал все звучавшие в трубке слова, настолько привык к ним, что они неизбежно перестали резать его с прежней мучительной остротой. И от этого ему тоже было стыдно. - Твоя мама, - сказала Ванда, как обычно тихо возникая поблизости. К этому… он тоже успел привыкнуть. – Она жива. – Это должен был быть вопрос, но слова Ванды звучали, как утверждение. Тем неожиданней оказалось услышать её вопрос: - А почему ты не позвонишь ей? По-настоящему. Земо мог бы сказать ей, что это совершенно не её дело, но кем бы он ни был, он никогда не был хамом, поэтому просто промолчал. Впрочем, она, кажется, услышала в его молчании то, что хотела. - Знаешь, я тоже… любила делать себе больно. Намеренно, - с сочувствием глядя на него, призналась Ванда и зябко обняла себя руками. – Кажется, если ты сам будешь делать себе больно, другие станут бессильны сделать это. Её слова, её виноватая улыбка неожиданно резанули его безошибочно точным попаданием/определением его слабости. Которая до сих пор казалась ему силой. Чёртов эмпат, она разоблачалась перед ним, а, казалось, открывала ему глаза на его собственные заблуждения. Земо не мог не признать, что глубоко внутри уважает её за её странную смелость и доверие. - Что я ей скажу? – вдруг спросил Земо. И они оба знали, о ком идёт речь. Ванда светло улыбнулась и пожала плечами: - Что с тобой всё в порядке? Что ты в Штатах, устроился хорошо, работаешь? Что скучаешь по ней? Он молча отрицательно покачал головой. - Почему? – неожиданно страстно спросила Ванда. В пару шагу оказалась рядом с ним и обеими ладонями сжала его руку. Жадно заглянула в глаза. Он не давал ей на это право. Она была, наверно, единственным человеком по эту сторону Атлантики, у кого было такое право. - Мы с женой развелись за полгода до того дня, - они оба знали, какую дату он имеет в виду. – Разошлись мирно, без скандала, как взрослые люди. Она сказала, что не видит меня месяцами, а когда видит, чувствует, что не знает, кто я такой. Я подумал и согласился с ней, потому что честным было признать, что и она уже мало что значила в моей жизни. А вот сына я очень любил. – Земо сглотнул и понял, что не может больше держать это внутри. Она всё равно видит, а ему нужно было сказать это вслух другому живому человеку: - Мы заключили соглашение, что я могу видеться с сыном по выходным. Мои родители тоже очень любили его. И скучали. Отец никогда не признал бы этого вслух. А мама звонила и так сдержанно, так мягко корила меня … просила привезти сына в гости. Ссылалась на то, что отец не позовёт сам, как бы ему ни хотелось, и не говорила при этом, как ей самой хочется, чтобы я приехал. Я это слышал. В тот день я, наконец, собрался отвезти к ним сына. Земо взял лежавший на столе мобильник и крепко сжал его в кулаке. - Что я ей скажу, Ванда? Что я ей скажу, если она думает, что оставь я сына в тот день с матерью, и он мог бы остаться жив? А, возможно, и отец тоже. Ванда погладила его пальцы, посмотрела в лицо и сказала: - Это ты думаешь, Гельмут, а не она. Она думает, жив ли ты сам, где ты и что с тобой. Она же твоя мама, - она вдруг подалась ближе и мягко поцеловала его в висок. Как младшая сестра, желающая доброй ночи. Потом пошла к выходу и уже у самых дверей вдруг обернулась и посмотрела ему в глаза: - Если бы моя мама была жива. Если бы каким-то чудом оказалось, что она жива, - у Ванды явно перехватило горло, она сглотнула, справляясь с собой, и заставила себя договорить: - я бы каждый день целовала ей ноги в благодарность за это. На миг Земо показалось, что она разрыдается, но Ванда только тихо добавила: - Я не была ей хорошей дочерью. Мне всё время казалось, что Пьетро она любит больше. Я… - она вдруг встряхнула головой и, не закончив свою мысль, прошептала: - Если наша вина должна делать нас сильнее, Гельмут, так, может быть, нам просто стоит на самом деле быть сильными. Извини. Её длинные тёмно-русые волосы взметнулись, как знамя, и она решительно вышла, почти выбежала из кабинета. В тот день Земо засиделся на работе далеко за полночь. За несколько часов до рассвета, он погасил в кабинете свет и в темноте поднял со стола телефон. Никто не видел его лица, когда терпеливо выслушав гудки в трубке и услышав негромкий женский голос, он усилием воли разлепил окаменевшие губы. - Мама…