запутанные в любви

      Финн глядит на экран своего мобильного и пальцами барабанит по корпусу, дожидаясь ответа. Он должен был встретиться с Джеком уже как десять минут назад, но того в пределах видимости все еще нет и Вулфард нервничает. У них все хорошо, он уверен, они обсуждали встречу утром и провели не одну ночь за созданием планов на эти выходные, но Грейзер опаздывает и это явно не добрый знак. Финн набирает еще одно сообщение с вопросом о том, где тот пропадает, и кусает губу. Вчерашний день у него прошел как в бреду; со смущенно улыбающимся ему Ноа, его шутками за обедом с кастом и теплой ладонью в его руке, когда на такси ехали по домам. Признаться, Финн ждал, что Шнапп пригласит к себе вновь – тот уже чувствовал себя лучше, пусть бледность и не прошла в полной мере, – но Ноа лишь махнул ему на прощание.       Вулфард провел эту ночь в своей квартире, переписываясь с Джеком и отсылая ему забавные посты с Фейсбука, на которые натыкался. У них было все хорошо, о Ноа он почти не думал. Почти, но все же не совсем – бывало, срывался в мысли словно в пропасть. Ругал себя за это, но делал все равно – тихий шепот Шнаппа, когда тот засыпал, горячее признание, отпечатавшееся внутри Финна ожогом. Люблю. Только об этом и думал, только в это и срывался. Отвлекался и обещал себе задуматься позже, разобрать по полочкам все, когда немного отпустит.       Заглядывая вновь в телефон, Финн вздыхает – все еще никакого ответа от Джека. Запуская руку в копну спутанных кудрей, юноша уже думает о том, чтобы позвонить своему парню, когда наконец видит того в конце улицы. Внезапно, при одном лишь взгляде на него у Вулфарда все отпускает и улыбка на лице появляется счастливая. Он ступает навстречу и приобнимает легко, как они уже привыкли это делать на улице, и дыхание застревает в горле, потому что от Джека пахнет любимым шампунем и пряным кофе, который тот держит в руке.       – Я уж было подумал, что ты меня продинамишь сегодня, – Финн улыбается и нервно прикусывает щеку, – у тебя, вроде как, есть на это все причины и…       – Успокойся, Финн, – Джек закатывает глаза и за рукав водолазки тянет Вулфарда за собой, вперед по улице. – У меня была такая мысль, но мне, правда, очень хочется посмотреть на эту игру.       Финн сказанному улыбается, чуть опускает голову и послушно идет следом за Грейзером. Они так долго планировали эти выходные и игра хоккейного клуба Лос-А́нджелес Кингз оказалась их общим спонтанным решением. Остаток вечера они планировали провести в каком-нибудь пабе, где эмоции от прошедшей игры еще будут бурлить и, возможно, когда будет уже за полночь, они с Джеком завалятся к нему в квартиру. Весь сегодняшний субботний день нравился Финну абсолютно, но с воскресным утром у них все еще заминка и ступор. Совсем не было никаких идей.       – Если ты не поторопишься, придется стоять в еще большей очереди, чем есть сейчас.       И Финн кивает, догоняя и обсуждая предстоящий матч. Он забывает обо всем почти до самого вечера, смотрит на Джека тепло, и ощущение того, что все как раньше, что есть только они вдвоем, не отпускает и греет. Они шумно болеют за команду, рвут голоса криками и почти полностью погружаются в эту дикую атмосферу напряженного воодушевления. Финн не думает о Ноа, почти забывает, что тот вплетен глубоко в сердце, и смотрит на Джека с чистой радостью, с желанием диким притянуть ближе и просто стиснуть в объятиях, когда первая шайба оказывается в воротах противника.       Они проводят время отлично; перекидываются попкорном между собой, стараясь попасть в рот друг другу, кричат в один голос, когда почти забита шайба и еще одно очко в нескольких минутах от того, чтобы загореться на табло, смеются в голос над смущенными людьми, попавшими в перерыве в камеру поцелуев. Матч проходит на адреналине и Финн уже еле может дышать – горло саднит от криков, жар по телу от активных подбадриваний и голова кругом от дикого шума вокруг. Еще и Джек рядом, так близко, почти под самым боком, что Вулфард чувствует, как тяжело тот дышит и как колотится в груди его сердце – бешено. Волшебно. Почти так же волшебно, как с Ноа на кровати, под теплым одеялом и с его тихим шепотом: “Люблю”.       Финн вздрагивает от воспоминания и дрожь по телу пробегает дикая. Зачем подумал о нем, зачем позволил мысли просочиться? Зачем начинает все портить?       Он смотрит на Джека и давит в себе желание затянуть того в темное укромное местечко и целовать, пока не пройдет, не сотрется из мыслей. Вместо этого тянет руку и сжимает его ладонь, плечом к плечу и коленом к колену, просто чтобы чувствовать. Ведь у них все хорошо, должно быть все хорошо.       У Ноа все отлично, почти прекрасно, пока не думает о Финне и проводит день в компании лучшей подруги. Милли предлагает посидеть в кофейне и заказывает ароматный чай с имбирем и корицей, от которого у Шнаппа едва ли не скулы сводит. Он смотрит на чайник и чашку перед Браун, переводит взгляд на свой мокко в высоком стакане и понимает, что вляпался по полной – Милли чай заказывает, когда готовится о чем-то поговорить.       Она привычно улыбается Шнаппу, когда ловит его взгляд и расправляет перед собой салфетку, не желая ненароком заляпать светлое новое платье. Ноа кажется, будто проходит целая вечность, прежде чем девушка заканчивает свой негласный ритуал: салфетка, чай в чашке, носик чайника повернут влево и сахарница обязательно справа.       – Как у тебя дела? – наконец начинает она, устраиваясь удобно в мягком кресле и грея пальцы, всегда такие холодные, о стенки чашки.       – Всмысле? Все отлично, – Ноа улыбается ей сконфуженно и придвигается ближе к столу, внезапно чувствуя, что нужно.       – Да? Ты кажешься каким-то отстраненным в последнее время, – ее голос ровный и с заботой, а нагретая кипятком рука сжимает его ладонь. – Ноа, я волнуюсь за тебя. Все волнуются. Что-то случилось?       Ноа хмурится и не понимает ни слова. Все волнуются? Кто? Из-за чего? Он не вел себя странно после болезни, он вообще не припоминает, чтобы вел себя иначе с кем-то из каста. За исключением Финна, конечно.       – Я не совсем понимаю, о чем ты.       – Мы ведь друзья, верно? – Милли берет другой курс и Ноа знает, понимает, что верный. Он вряд ли теперь сможет отвертеться от нее, если она избрала эту тактику. – Я же вижу, что-то тебя мучает, как бы хорошо ты не скрывал этого. Мы друзья и я хочу помочь тебе. Расскажи, в чем дело.       Ноа смотрит на нее с минуту. Он кусает нижнюю губу, стискивает пальцы на толстых стенках стакана и не слышит ничего из-за бешеного стука собственного сердца. Как он может ей рассказать? Она же оттолкнет, скажет, что вмешиваться в чужие отношения – низко. Она будет не на его стороне, не поймет ничего. Но Ноа смотрит на нее и скрывать больше не может. Так нужен кто-то, чтобы выговорится.       – Это Финн. Все дело в Финне, – выдыхает так, словно выныривает из воды – глубоко и больно.       – Что он натворил? – ее взгляд вмиг серьезный и Ноа знает, что Милли, какой бы ранимой не была, если дело касалось друзей, становилась той еще фурией.       – Он… Это трудно объяснить, Миллс, – внезапно и правда трудно, тяжело, просто не произносится – все звучит неверно, грубо и не так как надо. – Мы… Мы целовались. Ноа почти шепчет фразу, закрывает лицо руками от стыда и взгляда подруги и сгорает. Как опрометчиво поступил, зачем решил сказать ей все?       – Что? – её голос звучит удивленно, даже с легкой насмешкой, что Ноа думает, она могла воспринять все шуткой, но потом руки её отнимают его ладони от лица и взгляд просверливает дыры. – Вы целовались? С Финном? С Финном Вулфардом? Нашим Финном?       Он кивает на каждый вопрос и думает, что похож на автомобильный болванчик – на нелепого щенка, закрепленного на бардачке и качающего неутомимо головой. Милли спрашивает так, будто они много Финнов знают, будто Ноа решился бы целовать какого-то другого Финна.       – Сначала это была случайность, потом уже нет, – Ноа говорит и жалеет о своем решении с каждым словом, потому что подруга вмиг склоняется ближе и смотрит прямо в глаза.       – Ноа, но ведь у Финна… У Финна есть Джек, – Браун выдыхает имя приглушенно, словно боясь, что услышат, – как давно это продолжается? О чем ты вообще думаешь!?       – Я… я не знаю, Милли. Не знаю, что на меня нашло и как угораздило, но… это ведь Финн, Милли, – Ноа смотрит на подругу с такой кристально-чистой печалью во взгляде, что та вздыхает.       Милли, как никто другой, знает, как сильно Ноа влюблен в их общего коллегу по съемкам. Она видела, как он влюблялся, видела, как страдал от неразделенной, видела, как разваливался, когда узнал, что Финн с Джеком. Она видела все и никогда не принимала особого участия, просто смотрела, но сейчас она в полной мере может ощутить это участие. Ноа рассказал ей самое сокровенное, открыл сердце и смотрит сейчас таким побитым щенком, что Браун не может ничего, кроме как выслушать и дать совет.       – И вы с ним продолжаете встречаться? Прямо за спиной у Джека? – ей совсем не нравится этот разговор и не нравится то, что он делает с Ноа. У них же было все хорошо, что же случилось? – Это ведь измена, это не хорошо. Если Финн хочет быть с тобой, то он должен…       – Я знаю, что он должен, Миллс, – почти взвывает Ноа. – Я знаю! И поверь, меня это волнует! Меня волнует Джек, потому что я совсем не хочу с ним так поступать. И меня волнует Финн, потому что я не хочу, чтобы он был таким, чтобы его называли изменником, чтобы он винил себя за то, что обманывает Джека. Я просто не знаю, что делать, Милли.       – Расстаться? Прекратить все это, – Браун уже знает, что услышит в ответ – печальный вздох и треск осколков чужого сердца под ногами. – Я не хочу, чтобы тебе было больно, Шнаппстер! Но именно так и будет; Финн разобьет тебе сердце, потому что Джека он бросать не станет.       Ноа смотрит на подругу в чистом шоке, чувствуя, как внутри все обрывается; он ждал подобного, этих слов, даже повторял в своей голове нечто подобное, но слышать вживую, брошенное с такой озабоченностью, что дрожь по телу, непривычно. Он знает, что с Финном у него не может быть ничего, потому что так не бывает, вот только верить в это не хочет. Хочется думать, что может что-то получиться.       – Я не могу, – вздыхает тяжко и смотрит на свои руки. Ох, как же прекрасно он знает, что поступает отвратительно, что потом будет болеть нестерпимо, но просто не может. – Милли, я... Я так люблю его, что… я просто не знаю, что мне делать.       Браун молчит с минуту, помешивает ложечкой чай, гоняя мелкие листики по чашке, и размышляет. Какой совет она может ему дать? Какой совет он послушает, какой ему поможет?       Чертов Вулфард, испортивший их такую спокойную жизнь!       – А он? – наконец спрашивает девушка, заставляя Шнаппа вздрогнуть от неожиданности: – Он тоже тебя любит?       Вот оно. Верный вопрос, который заставляет Ноа задуматься, заставляет его побледнеть и впериться взглядом в свой стакан. Любит ли его Финн? Хочется верить, что да.       – Я не знаю. Он не говорил, – шепчет одними губами, надеясь, что Милли не услышит, ведь это звучит так нелепо, будто он оправдывается, – он говорил так много всего, кроме…       – Может, он ещё не готов, – внезапно Милли больше не против него, протягивает руку и касается пальцами его ладони, – это ведь все внезапно произошло, да? Послушай меня, Ноа, я знаю, что ты чувствуешь к нему, и я понимаю. Правда. Просто я не хочу, чтобы тебе было больно. А больно будет, ты сам знаешь.       Шнапп кивает и отставляет от себя недопитый кофе – внезапно ничего больше не хочется, просто провалиться куда-нибудь и перетерпеть. Милли права во всем, но он и без ее слов знал все это раньше. Знал, болел и все равно тонул в Финне, потому что тот позволял. Сломал все барьеры, когда Ноа был так слаб, чтобы сопротивляться, был болен и нуждался в заботе.       – Обещай мне, что постараешься решить все это, – просит Милли, вздыхая тяжко и печально, – ты ведь знаешь, что так будет лучше.       Ноа кивает ей, но знает, что ничего делать не будет – пытался уже, брыкался и вырывался от Финна, но всегда напрасно, всегда не отпускал из рук. И потому Ноа только и остается, что послушно кивнуть и не сделать ничего, просто притворится, что все хорошо, что все прекрасно.       Финну кажется, что все идеально. Что у них с Джеком, наконец, все хорошо, потому что целует его губы как прежде жарко, дыхание ловит ртом и в легких ураган, мешающий сделать вдох. Так хорошо, так привычно; каждый изгиб тела, каждое движение руки в волосах – такое знакомое, такое родное и любимое. Финн проваливается в Джека, сцеловывает с губ вздохи и руками бродит по животу, жмет теснее к кровати. Он думает о Грейзере; о его коже, о его языке и пальцах и утопает в его глазах. Так сильно хочется стать ближе.       – Финн, – голос Джека грубый в тишине полуосвещенной комнаты Вулфарда, такой новый на слух, что хочется, чтобы не прекращал говорить, – не спеши…       Финн отрывается от ключицы, которую целовал и смотрит на раскинувшегося на подушке парня – совсем не заметил, что ускорился, что увеличил темп. В ответ молча тянется к Джеку и губами мажет по подбородку, вверх, к губам и глубже, языком в рот и дыхание на двоих. Не напористо, медленно, растягивая как нугу. Жарко.       Их движения легкие, почти синхронные; кончиками пальцев по спине, щекой по лбу и губами в жесткие потные кудри. Сердце колотится бешено в груди, кружит голову нехваткой кислорода в легких и Финн почти плавится в тесных объятиях Джека. Горячо.       – Люблю, – еще тише, почти одними губами и у Финна мурашки по коже дикие и взгляд словно проясняется. Вновь перед глазами больной с раскрасневшимися щеками и влажными глазами Ноа, смотрящий так, что вулкан внутри и мороз по венам. Ноа тоже шептал: “Люблю”, тоже сгорал изнутри жаром, тоже был в объятиях Финна. По другому, но тоже.       Вулфард упирается лбом в плечо Джека, дышит тяжело и не может не думать; что же с ним такое? У них ведь с Джеком все так идеально начиналось, было все хорошо, так почему же не получается выкинуть из головы, забыть и отпустить, хотя бы на время.       Джек пальцами путается в угольных кудрях и замирает под ним, переводя дыхание, шепчет вновь и получает ответ быстрый, скомканный, но пылкий, тонущий в горячем поцелуе и уверенности, что все хорошо. У них все отлично.       У Ноа ни черта не хорошо. Он заваливается в лофт разбитый и оседает на пол. Рассказал Милли и теперь не знает, рад этому или нет. Она ничего не сказала дельного, советы дала те, которыми он вряд ли когда-либо сможет воспользоваться и смотрела так, словно совершил что-то наравне с убийством. Да, конечно, она беспокоится и говорит, что понимает, но Шнапп не идиот – видел все в ее глазах.       Глядя в одну точку под потолком, куда его взгляд прилипал постоянно, стоило задуматься, Ноа абсолютно не знает, что он делает. Он думает о том, что устал засыпать в лофте один, думает о том, что хотел бы поговорить с Финном; завести разговор о чем угодно, лишь бы был его голос в трубке. Ноа хочет, но не решается даже телефон в руки взять – прекрасно знает, чем может быть занят Вулфард, кем он может быть занят, и потому просто продолжает сидеть и винить себя. Просто перетерпеть, просто продержаться эти выходные как-нибудь и потом вновь все будет хорошо. Потом вновь будет Финн; улыбаться на площадке, ловить взгляды издалека и рукой вроде бы случайно касаться руки. Совсем немного продержаться и вновь все будет хорошо.