Глава 18. Повсюду одни лишь пробоины
26 мая 2018 г. в 17:09
Повсюду пробоины; мелкие, напоминающие решето, и большие, похожие на дыры. И будто наполняют их туманы, закрашивают своей белесой дымкой и топят.
Финн пронизан этими пробоинами, его всего испещряют разного размера дыры, погребают его под собой и почти уничтожают. Вулфард рвёт своё сердце день за днём, уничтожает его и не знает, как выбраться из этого, как преодолеть всю тоску. В Джека зарыться с головой не получается – тот не в городе, за несколько тысяч миль, и залечивает, забивает все пробоины по телефону не до конца, ненадежно. Ноа рядом, на собственных съемках, и всковыривает одним своим присутствием все раны.
Они избегают друг друга, почти не разговаривают и даже не смотрят. Вулфард кажется выпотрошенным и печальным, Ноа же будто такой же как и прежде, но с толикой грусти на дне глаз. Он отыгрывает все почти безупречно; Финн смотрит и не сразу понимает, где фальшь в его улыбке. Возможно, и поверил бы до конца, если бы не увидел однажды, как крепко его обнимает Милли, как с печальным выражением Сэди гладит его по плечу.
У Ноа нет таких пробоин, он весь – одна сплошная трещина. Больная и воспаленная. И ему кажется это уже привычным, почти и не жалящим. Он умело удерживает себя собранным, не даёт развалиться, перевязывает все дыры и улыбается.
У Ноа улыбка искренняя; он растягивает губы так, как привык, почти сияет, когда подруги рассказывают забавные истории, когда Калеб бросает шутку невзначай. Улыбается даже Финну, когда тот рядом и их взгляды пересекаются, улыбается мягко, отточено, как бы ни скулило при этом в груди. Он улыбается даже дома, потому что отзванивается матери и отчиму. Он улыбается, потому что для них нужно быть счастливым, потому что для них у Ноа сердце целое, не разбитое.
Стягивать маску счастья получается с трудом перед самым сном, когда голова касается подушки, и тиски расслабляются, отпускают и позволяют рассыпаться по кровати, словно разбитой чашке раскинуться осколками. Ноа больно, но он терпит, переклеивает и перевязывает бинтами, но, когда один и засыпает, он скулит и стонет, почти воет от потери того, кто и не принадлежал ему.
У Ноа нет пробоин, его дыра сплошная и глубокая, до самого мяса, на которую все антисептики и перевязки едва ли действуют.
Две недели проходят в диком аду, в непереносимом пожаре из сжигающих чувств, что погребают под собой. И Финн выдерживает с трудом, но думает, что получается, когда Джек возвращается. Затягивает водоворотом в привычное когда-то чувство, но теперь все равно иначе, теперь все равно горько. Вулфарду кажется, будто лишился важного, будто нет одной конечности, и непривычно до ужаса без Ноа. Как было бы непривычно без Джека, реши бы он иначе.
Ночами, обнимая Грейзера и зарываясь носом в его волосы, чувствуя, как медленно, катастрофично медленно затягивается дыра на сердце, Финн думает о Ноа. Вскользь, лишь отголоском, лишь невесомо касаясь его образа и не позволяя себе углубиться дальше. Вулфарду кажется, что это помогает, что от этого и болит так сильно. И возможно и впрямь помогает, как помогают ленивые поцелуи Джека поутру, его привычные сообщения, когда на работе, и ночные звонки, когда не вместе. Между ними натянуто, но он видит, как старается Джек, как снисходительно мягко даёт время и старательно переклеивает каждую пробоину пластырем. И он любит его за это, приходит как к обезболивающему, закручивается вокруг него, чтобы переболело.
Финну правда кажется, что все это помогает, что их общие усилия закрашивают эту ошибку, но удержаться получается с трудом. Вулфард на съёмочной площадке раздирает каждую рану ногтями, потому что Ноа улыбается не ему, смеётся с Милли и греет ладони в руках Сэди. И кажется, залечить ничего не получается, крик не заглушить, не усмирить ноющее чувство в груди.
Это добивает и калечит, почти вынуждает Финна поздним вечером позвонить тому, кто никогда не давал ему плохих советов и всегда помогал, стоило начаться панической атаке. Сейчас ощущения были похожими – клокочет сердце, дрожат руки, комом горечь встаёт в горле и почти мутнеет перед глазами. Автонабор срабатывает идеально и уже через мгновение поднимают трубку.
– Финн, половина второго ночи, что… – голос сонный и грубый, но такой родной, такой нужный сейчас.
– Ник, я… Кажется, мне нужна помощь.
Говорить с братом, как глоток свежего воздуха для Финна; тот успокаивает бурю в зачатке, когда та только собирается паникой выскочить наружу, и выслушивает всю историю до конца. Младший Вулфард почти задыхается на словах, запинается, рассказывая сокровенное, и задерживается в воспоминаниях на доли секунд. Он рассказывает о том, с чего все началось, говорит о ночи, проведённой с больным Ноа, и о выходных в компании Джека, о концерте и о разговоре с Джошем, о произошедшем в доме Джейдена. Он рассказывает обо всем, и Ник слушает, перебивая изредка, чтобы успокоить Финна или уточнить что-то. И кажется, будто тот и впрямь может помочь, вытащить младшего из того болота в которое себя загнал, но Ник молчит. Он молчит долгие минуты, почти доводит Финна до нервного тика и, наконец, вздыхает. Этот вздох слышится обреченным и безнадежным в темноте квартиры младшего, сидящего на мягком пуфе под окном и ловящего ногой мелькающие отсветы фар проезжающих мимо машин.
– Финн… – голос Ника уставший и несколько печальный, – послушай, может быть стоит попробовать не ломать себя?
– В смысле? – покачивая ногой, спрашивает тот и едва ли сейчас включается в разговор.
– Возьми перерыв, не заставляй себя быть с Джеком, если тебе тяжело сейчас, – произносит старший Вулфард. – Ему от этого не легче, да и Ноа, как я понимаю, тоже. Поэтому возьми перерыв, перетерпи это, и, когда станет легче…
– Думаешь, станет? – тихо, едва различимо, но брат все же слышит. – Думаешь, будет лучше? Я до сих пор не уверен, что сделал правильный выбор, оставшись с Джеком. И я до сих пор сомневаюсь, что с Ноа было бы лучше. Я просто не знаю…
Ник молчит, ворочается в кровати, – шуршание одеяла слышно явно, – и Финну уже становится стыдно, что разбудил брата. И пока тот молчит, младший позволяет себе задуматься над его словами. Прекратить общение с обоими, дать передышку себе и привести все в порядок, не душа Джека своей горечью, не смотря на Ноа с тоской беспросветной. И это вроде бы кажется правильным, но отказаться тяжело, погрязнуть в одиночестве страшно, переносить все одному дико.
– Финн, ты, конечно, делай, как считаешь нужным, – вновь подаёт голос Ник, – но не забывай, что ты не один в этом всём, как не был один изначально. Тяжело не только тебе, как бы хорошо ребята не скрывали свои чувства. Да, Ноа улыбается с подругами и ведёт себя непринужденно. Да, Джек, старается делать вид, что все как прежде, но ты не можешь их винить за это. Что ещё им делать?
– Я знаю, это все моя вина, что они…
– Так постарайся все исправить.
Финн кивает, благодарит брата и ещё около часа разговаривает с ним ни о чем и обо всем сразу. Они обсуждают дела семьи, рассуждают о том, чего ждать от новых игр, которые собираются выйти, и ещё около минут пятнадцати говорят о проблеме Финна. Но ближе к трём часам утра они все же прощаются. Успокоений словами брата Финн засыпает почти сразу и ему кажется, будто все его пробоины и впрямь можно залатать.