Форсайт

       «А теперь в подвал! Слушайся и повинуйся».       До зубовного скрежета сдавило висок. Потирая лоб, Влад отвернулся от зеркала, впился пальцами в подлокотники оказавшегося рядом кресла, в которое аккуратно присел.       «А почему нет-то?» — болезненно дёрнули за нерв в голове.       Шизофрения? Галлюцинации? Я ведь сегодня не пил… ничего крепче кофе. Надо недуг заболтать, иначе не отвяжется. — Отправился человек…       «Лишь бы не его любимое про друзей: мертвяка, собаку и кошку», — пронеслось штурмовым десантом в голове. Влад мужественно продолжил:       — …в море. И попал в шторм. Его вынесло на остров, где не было мужчин. Там жили одни девушки.       «Стереотипно», — среагировал тут же бред.       — Мужененавистницы, — уточнил Влад.       «Да я тысячу раз слышал про то…»       — Вынесли вердикт — ублюдка убить.       «Но…»       — Но казнь отменили, соорудили мужику плот, загрузив пресной водой и едой, и выпроводили восвояси, навешав на уши гирлянд из цветов. Отгадку знаешь?       Перепелица, жуя пиццу, вытащенную из кухонного агрегата на первом этаже, пожал плечами.       — Нет. Но я знаю другую загадку. Стоит банка на столе так, что одна ее половина на весу. Максимум через полчаса эта банка упадет. Что в ней?       — Лед. Который неравномерно тает. Ведьмы мужика не тронули, потому что он сказал: «Пусть меня убьёт самая некрасивая».       «Пиздец, — раздалось в голове раздосадованное. — А я думал, он их всех удовлетворил. Хотя да, нелогично, на одного слишком много баб».       — Не расстраивайся, маленький, все мы попадаем впросак, — не заметил, как произнес это вслух.       Перепелица икнул и, выронив изо рта кусок, переместившись к витражным окнам, заинтересованно посмотрел в сад.       Влад даже мысли его уловил: «Рыбкой вниз, и не догонит».       Примитив. Он-то и не догонит? Запамятовал, видать, их рандеву на кладбище. Боится? Значит, уважает. Надо не разочаровать.       — Ограничивающие убеждения твоего бывшего окружения вовсе не являются мерилом твоих способностей. Я расширю диапазон твоих возможностей. Глянув на Тима, покинул кресло, прошелся по комнате, сунулся в шкаф, окинул взглядом полки — есть чем постель застелить.       Перепелица стал пунцовым.       — Слушай, Влад, я все понимаю, ты позвал — я приехал, но сегодня-то ты дома, давай я сейчас к себе, а завтра…       «А что насчёт подвала?» — из ниоткуда всплыла в голове чужая мысль. Бред, не желая его покидать, проявил настойчивость.       — Ты там хочешь остаться навсегда? В темном, сыром, холодном помещении? — зашептал Влад, прикидывая, как выйти красиво из положения.       Голос квалифицировал: «Отходняк».       Несмотря на драматичность ситуации, стало весело. Заржал.       — Я и представить не мог, что ты так плох. Пожалуй, вызову врача. — Перепелица сделал шаг в сторону телефона.       Влад одним красивым прыжком преодолел дистанцию в пять метров восемь сантиметров, трубка скрылась в его руке. В голове в очередной раз прокомментировали: «Нас меняет то, что мы любим, иногда до потери собственной индивидуальности».       — Спасибо, Пал Палыч. Врач мне без надобности. Со своими проблемами я разберусь сам, — смерил взглядом расстояние совершенного кульбита. — Если начну себя проявлять до степени «опасен», разрешаю пристрелить. Лучше бы, конечно, серебром… Ты располагайся, а я пока в уголке сам с собой перетру. Не волнуйся, у меня не белая горячка. Просто иногда так приятно послушать… трезвомыслящего себя.       Вздох в голове: «Девиант».       — Это твое имя?       «Нет, человек, не соответствующий норме. Ты».       — Я умные слова тоже знаю.       «Например?»       — Катарсис. Изменение сознания через сильные переживания.       «Хорошо не фрустрация, утешил. В подвале реально такое дерьмо, или ты это выдумал?»       — Я внутри был… давно, года за два до того, как бабушку похоронили. А спустившись последний раз, обнаружил на дверях биометрический замок. Не на мой отпечаток, как ты понимаешь.       «Боишься с эмоциями не совладать, поэтому не вскрываешь?»       — Боюсь, тебе не повезло, нам там делать нечего.       «А если я прикажу?»       — Выстрелю себе в висок, и конец твоей арии.       «В логике тебе не откажешь. Ушел от проблем. А если… там кое-что, касающееся твоего отца и Тима?»       Не успел проанализировать услышанное, как уже стоял в подвале у двери, и пофиг было на бабушку и ее тайны.       Отец и Тим! Рррррррррррр!       Полотно слетело с петель, стоило к нему слегка прикоснуться. Раньше, очень давно, ему снилось, как он пытается открыть дверь, а она не поддается. Когда-то… он верил в людей, а сегодня только в себя и в чувство собственного достоинства.       «Даже если мы не вместе, я всегда буду с тобой». Перешагнул порог, едва не осеняя себя крестом:       — Для общего успокоения, удовлетворения.       — Для снятия симптомов гипертонии и напряженности в отношениях с другими людьми.       — Для поднятия общего жизненного тонуса, улучшения самочувствия, активности, настроения.       — Для…уменьшения озлобленности и зависти к успеху других.       Стопки старых журналов и газет. Подозрения и мучительные сомнения. Ну и где тут криминал? Железная болванка, покрытая орнаментом, с единственной пустой глазницей на семь личин? Символы, символы, символы… Волнистые линии, крест, круг, квадрат, ромб… — Такие он видел на диске, когда экспериментировал с Аяуаской. Это что получается…              — В моем подвале …       Дождь, каменистая местность, вязкая глинистая почва, отсутствие растительности. Когда-то давно тут процветала разумная жизнь, и только город, за прошедшие столетия превратившийся в руины, напоминает о былом величии. Высеченные на камне изображения неизвестных существ затирает ветер. Оставленное разрушается… Четвертое измерение. Иллюзия против другой иллюзии. Храмовые сооружения. В глубине одного из них, сохранившегося лучше других, он видит…       — …древний внеземной артефакт?!       Гул в голове.       «В этом мире можно искать все, кроме любви и смерти. Эти сами тебя найдут, когда придет Время».       — Время… Вихрь эмоций. Это надо пережить. Точнее как-то справиться.       Поднял бумажный носитель за дветысячимохнатый год: «…звездой героя награждается…»       Можно дальше не читать. Истории про подвиги отца ему знакомы. Неоднократно слышал из первых уст. Рука потянулась к «татуированной» болванке и… дернулась. То ли интуиция, то ли срикошетили по голове чужие мысли и страхи из прошлого:       «Не заходи в круг, не приближайся к идолу! Кто знает, что это такое: убьет оно тебя или сделает избранным? Бери золото — сколько сможешь унести — и уходи».       — Дорого стоит?       «Сложно сказать. Слишком противоречивая информация».       Получается… его алчущий денег отец, подвергая опасности жизнь своего любовника, заставил того украсть не предмет быта, не украшение, а…       Неожиданно для себя самого Влад ее обнял.       Принцип правильных отношений: попытаться понять и уметь признавать свои ошибки.       Стекляшка в перстне, в очередной раз удивив, стала оранжево-желтой. Болванка… нет, уже женщина пристроила голову на его груди.       «Глупо рассказывать людям о своих чувствах, все равно не поймут. И не поверят».       Стянул с пальца деформированное кольцо, доломал каст металлической основы, освободил камень-глаз и вставил в пустоту, зияющую межгалактической болью.       — По окончании игры король и пешка падают в одну коробку.       Поднялся с колен. Отец украл жрицу. Точнее, ее украл Тим. Для отца. Но, помня, как тот безжалостно поступил с боевой группой, Тим себя «подстраховал», в результате чего заполучил свою порцию несчастий. Ювелир, сделавший перстень, а из камня — имитацию бирюзы, чтобы невозможно было произвести идентификацию, наверняка давно мертв. Отец обанкротился. При том аппетите, с которым он воровал, это было нереально, но произошло. То, что дальше, Влад знал.       Решив поправить пошатнувшееся материальное положение, родитель стал эту диковинку всем предлагать, в итоге узнал, что самое ценное в ней — глаз, падпараджа, с тянущейся за ним длинным кровавым шлейфом историей убийств и краж. Именно о нем в свое время ему намекал Тим, как о залоге продолжения отношений.       Оранжевый сапфир…       На голубую «бирюзу» у Тима в кольце, перекочевавшем впоследствии на его палец, внимания не обратили. «Штамповка», на вес продающаяся в афганских лавках и не имеющая отношения ни к славе, ни к власти.       Камень спал и не знал, что уже был тут раньше. Потом Влад попал в больницу, а Тим… столько всего произошло, пока не озверел, расстроившись до такой степени, что повредил обманку — тонкий слой слюды, и вот во что это вылилось. Узнал больше, чем хотел, а толку-то?       — Выходит, он полихром?       Обернулся на звук голоса.       — Я читал, что они могут быть розово-красные или красно-желтые, но желто-голубые? Это делает его в десятки, нет, в сотни раз дороже! Хотя он и так один из самых дорогих камней в мире. Тридцать тысяч за карат — цена на аукционе, а в нем их 72,6, если этот дурак Тим себе на память не отколол кусочек.       — Как ты здесь оказался?       — Удивил? — Отец скрестил руки на груди. — Сигнализация сработала, когда ты дверь автогеном вскрыл. Выходит, догадался. Зря. Я как-то не рассчитывал делиться. Даже с тобой.       Влад новым взглядом оглядел стопками сваленную макулатуру.       — Звезду героя дали не тому. И ты скупил весь тираж, чтобы никто ни о чем не прознал и не оспорил? Ведь ты не единственный был в курсе, что Тим жив. Что он, а не ты ее заслужил за совершённый подвиг. Его можно было спасти. Ты… Спасибо, прозрел — мой отец чудовище.       — Давай ее сюда.       — Да пожалуйста.       Пара метров — дело двух секунд, его рука коснулась камня.       — Если не побоишься взять, — добавил, сделав перед этим паузу.       Око налилось красным. Густым, как венозная кровь. Стало душно.       — Редкая ты… погань, — процедил отец и отодвинулся. А потом его, озаренного идеей, понесло: — Тима я заберу с собой! А тебя… Ты головой тронулся при последней операции! У тебя и судимость есть! Одумаешься, приползешь! На коленях упрашивать будешь! Все принесешь! Сам!       Влад попытался на него разозлиться, но не смог. Не получилось. Несчастный, запутавшийся, одинокий мужик. Почему-то вспомнился король Лир из школьной постановки: «Гремит лишь то, что пусто изнутри», «Отверженным быть лучше, чем блистать. И быть предметом скрытого презренья».       — Если ты пообещаешь мне две вещи: их не разлучать, в смысле, не распродавать по частям, — кивнул на идола, — и восстановить доброе имя Черного. Награду, само собой, придется вернуть и все в соответствующих органах рассказать, чтобы у него были НАСТОЯЩИЕ документы, ну и все, что полагается: пенсия, льготы. Я бы мог… помочь. — Последнее слово утонуло в хохоте.       — Нет, ты не мой сын! Всегда подозревал, что подкидыш. Как такое вообще могло в голову прийти? Сделка века! От души повеселил.       Отец повернулся, намереваясь уйти.       — Начальник училища! Он узнал Черного!       Он резко обернулся.       — Кто?! Грызлов?! Паяц и алкоголик, у которого один и тот же актер каждый год рассказывает одну и ту же историю?! Ему никто не поверит, а Пал Палыч… — прищурился, измеряя взглядом степень говнистости сына. — О котором ты сейчас думаешь, листиком накроется и язык свой зажует. Он у меня вот где! — отец продемонстрировал кулак. — Так что можешь даже не надеяться. С этим тебе однозначно не повезет.       — Самсон…       — Смотрю, ты хорошо осведомлен. И что? Бывший уголовник. Дезертир в розыске. Нет, он, конечно, может в военную прокуратуру прийти, где его сразу и посадят, но лично мне кажется, не рискнет. Тебе меня не свалить. Тим — это пройденный этап, похоронка и плита на кладбище. Все остальное вчерашний день. Ты его пальчики хорошо рассмотрел? Обожжены. Не будет у тебя никаких доказательств, потому что отпечатков нет!       Отец с чувством собственного превосходства вышел. Была бы дверь цела, он бы ею обязательно хлопнул.       Отвоеванный «Восход солнца» сиял за спиной.       «Иногда люди не хотят слышать правду, чтобы сохранить свои иллюзии. Ты как?»       — Вдребезги. Отец…       Он готов был поспорить на миллион, что в доме шикарная изоляция, но отчетливо услышал визг тормозов и крики о помощи, перешедшие в хрип, который вскоре стих — мстительный достался камешек.       — Даже попрощаться не успел.       «У тебя есть время принять душ, побриться и выпить кофе. Свидетели ДТП есть. Соседи вызвали полицию. Прецедента нет, но ваша правоохранительная система… утопическая».       — Я угнал самолет.       «Серьезно?! Орел! В бардачке разнарядка, в ней черным по белому указан маршрут. Ну, перепутал дату, перегнал ПАК на день раньше, ну, посадил на другой аэродром».       — Так ведь хакерская атака…       «Точно! Из-за погодных аномалий и микроволновой активности. Кстати, в маршрутном листе даже имя пилота не указано, по ходу тебя ждали, ты же у нас АС. Меня держись — и успех тебе гарантирован! Может, все-таки мир завоевать?»       — На рассвете... И обязательно под щебет птиц. Чтобы спасти тонущего, недостаточно протянуть ему руку, надо чтобы в ответ он подал свою. Утрирую, конечно, просто все, что достается легко, также быстро и обесценивается.       Влад думал про отца. Про Тима. Про Перепелицу, который неизвестно по чьим документам живет, про амбициозного Идола, состоящего из двух половинок. Инь и Янь? «То, что я знаю, убивает то, что я хочу». Научиться бы еще отличать «хорошие» случайности от «хреновых».       ***       Последовав совету, облагородился и вышел с чашкой кофе за ворота встречать гостей. Насаженный на чужой взгляд, словно на иглу, замер, поборов в себе искушение зарычать и вцепиться в горло тому, кто прятался в тени полуоблетевшего дерева и, склонив голову на бок, то ли принюхивался, то ли наблюдал за ним.       — Что вы хотите?       — Войти.       — И? Без приглашения не посмеете?       Он шагнул в свет прожекторов, лет сорок–сорок пять, брендовое кашемировое пальто, коротко подстриженная челка, брови вразлет, сломанная переносица, возможно, был в юности драчуном, волевой подбородок. По тому, как расставлены ноги — привык обращаться с оружием и при сопротивлении готов забубенить ему пулю в лоб.       — Не обладаю такими полномочиями. Один тут, кажется, уже рискнул.       Они одновременно посмотрели на кровавый след, тянущийся метров на двадцать. Из подъехавшей хонды с мигалкой выгрузился экипаж. Самый молодой, с планшетом и ручкой, поспешил к ним.       — Вы сын? Что-то не выглядите расстроенным.       — Я его не любил.       Блюститель порядка принял стойку.       — Оп! Подозреваемый номер один! — И без приглашения прошмыгнул под рукой у Влада в калитку.       — Ну и молодежь пошла. Ни такта, ни уважения. А главное, никакого чувства самосохранения. — Неприятный тип проводил лейтенантика взглядом.       — А вы? Долго намереваетесь тут стоять?       — Как Судьбе будет угодно, — голос стал мягким и обволакивающим.       И только Влад вознамерился наглеца послать на стандартный набор букв, как услышал сакральное:       — Я врач.       — С этого и надо было начинать. — Однако, оперативно работает Пал Палыч. — Ваш пациент…       — Я бы хотел для начала поговорить с вами, Влад.       — В порядке очередности! — к ним резво подскочил уполномоченный. — Кстати, на каком основании посторонние находятся тут? — он попытался придать лицу несвойственную его возрасту строгость. Незнакомец протянул ему документ. — И что сия аббревиатура означает? Ни звания, ни должности…       Влад из любопытства скосил глаза и тут вспомнил его по фотографии, точно такую носил в портмоне мой отец: «Одни ему верили, другие старались уличить в жульничестве. У кого-то пропадали бородавки, у кого-то рассасывались рубцы и начинали курчавиться прямые от природы волосы».       — Это правительственный мандат, а звание наверняка не ниже полковника.       — Генерал-майор, — скромно поправили его.       — Хорошо… Спасибо. Я всем доволен. Конечно, все сам напишу. И подпишу. Проблем не будет. Судмедэксперта и тело в морг доставлю. Какие вопросы? Вопросов нет. Ясно же, что шофер с управлением не справился. Резина лысая, на мокром занесло, отсюда и тормозной путь такой глубокий. — Как кролик на удава, криминалист уставился своему визави в глаза, каждой мышцей лица выражая ему свою преданность.       — Идите, голубчик, с Богом… — и, оборачиваясь к Владу: — Этот вопрос решен.       — «Черного лебедя» нельзя предсказать.       — Я бы сказал иначе — то, что меня не убивает, убивает других. Человеческие страсти. Вы хотели мне кого-то показать?       — Да… проходите в дом, на второй этаж. Кофе будете?       — Не откажусь. — Гость снял пальто, аккуратно вытер обувь. — Капучино, пожалуйста. И молока побольше.       Скороговоркой продублировал заказ. Агрегат подобострастно уркнул.       — Всегда считал, что такие вещи управляются пультом или изначально программируются на конкретное время. Но я и сам не знал, когда к вам зайду. Следовательно, вы тем более не могли подготовиться. Вы его модифицировали голосом? Очень… впечатляет.       — Это система «Умный дом». Подозреваю, последняя разработка — в основе искусственный интеллект. Так что моей заслуги тут нет. Пиццу?       — Нет…       — Влад, мне показалось, или я слышал генерала? — донесся сверху бас Пал Палыча, и в лестничный пролет свесилась его голова: — А…       — Я доктор. Вы разве не помните? Вы. Мне. Позвонили. Минут сорок назад.       Влад перевел взгляд с одного на другого. Денщик его отца вращается в правительственных кругах? Эти двое знакомы?       Спустившийся Перепелица рассеянно кивнул.       — Возможно. Да, вроде звонил какому-то врачу. Не напомните мне ваше имя?       — Доктор. Обычно меня зовут так.       — Пал Палыч, у тебя амнезия? Как там Тим? Не лучше?       — Позволите? — Тот, кто назвался Доктором, не касаясь перил, поднялся наверх. Без подсказок нашел комнату, приблизился к постели. Влад тряхнул головой, избавляясь от наваждения. Вот же гипнотизер…       — Ну? — спросил, вглядываясь в Тима.       — Будьте благодарны за все: за хорошее и за плохое. Жизнь сама по себе бесценный дар. А удовольствие и боль — это часть пути. «Когда все становится совсем плохо, философствуйте» — не помню, кто сказал, но, кажется, к месту. Единственное, что могу в данном случае предложить — усыпить. Быстро и безболезненно.       — Не смешно.       — Знаю. Он стер себе память. Тебя там нет. Все эти бредни про оживление путем заклятий на крови — увы, режиссерские вымыслы. Предложить мне тебе нечего. Зато у тебя есть то, что нужно мне. Просто необходимо. — Он затягивал в омут своих глаз, обволакивал…       — Так идите и возьмите. Сами.       Доктор отпора не ожидал.       — Ты же понимаешь…       — А мне по хрену! Городской морг рядом, свободные места там всегда есть. Мне еще и процент отстегнут за бесперебойные поставки. Вы еще ничего не пытались сделать, а уже ограничиваете меня в выборе.       — Городецкий, вы же солдат.       Время растянулось и сжалось. Это только кажется, что за все платят деньгами. За все действительно важное платят частичками души.       — А вааам знакооомо ощущщщение сродни тому, как без наркоза ломают хребет. Загрызууу люююбого, кто приблизится к немуууу с подобными мыслями.       Он сумел обуздать свой гнев. Гортань отпустило.       — Все, разговор окончен. Можете идти. Мне нужен другой врач, более опытный.       Его не просто подтолкнуло. Поволокло. Но, цепляясь за дверной косяк, он опомнился:       — Влад! Именем Господа! Прошу!       — Из ваших уст это звучит прикольно. Дом, отпусти!       Доктор растянулся на пороге, поднялся, отряхнул с брюк невидимую пыль. Ученый, уникальное изобретение которого обернулось трагедией для него и окружающих. Факты и вымысел. Страсть и отвращение, обязательства и свобода — талантливый лекарь, терзаемый мучениями. Тайный договор. Работа на правительство. Ловушка, теперь-то он это понимал, а тогда…       Свечи, цветы, церковь, отпевание, батюшка, старый, неряшливый и грубый, а он молодой…       Думать связно не получалось. Обрывки мыслей, ощущений… если бы он тогда посмел, попробовал… Грубая жизнь, и он из века в век как взведенный нерв.       Кровь была густой и липкой. Белые волосы в ржавой субстанции. На повороте он с ней поменялся местами… Она сама предложила, а ведь он мог возразить. Но не стал.       А она подставилась и прикрыла собой, зависнув между мирами. Он бы мог ее возвратить, но растерялся, точнее, испугался того, что не сможет полюбить вернувшуюся с того света. Что это будет уже не она, а другая. Наши сомнения — это наши предатели.       Цветы и свечи. Старенький поп. Не удержал. Не справился…       А вокруг жизнь. Пустая и бессмысленная. В ней надо было участвовать, несмотря на ведра слез и пустые окна ее голубых глаз. Покойницких.       — Есть одно средство, но… оно ни на ком никогда еще не было испробовано. Нет никаких гарантий, это мой собственный эксперимент, юношеский. При длительном, мягком, волнообразном воздействии восстанавливаются разрушенные рефлексы. Принимать надо по каплям, каждый час, начиная с шести утра до часа дня, увеличивая на одну. То есть в шесть утра одна капля, а в час дня их у тебя должно получиться восемь на чайную ложку воды. С шести вечера до часу ночи на убыль — от восьми до одной. Нарушить последовательность нельзя, иначе все придется начинать заново.       — А надежда есть?       — Неоднозначно. Тебе решать.       — И как долго?       — Я же сказал, эксперимент не завершен. Не на ком было испробовать. Если через триста шестьдесят пять дней улучшений не будет, ты самолично отдашь мне артефакт. Это мое условие.       — Я принимаю его. Микстура где?       — У меня в машине.       — Целый флакон?       — В больших дозах это яд. Иногда до десяти считать некогда. Глоток, и разорвало — и никакого чувства вины за содеянное. Я самый что ни на есть заурядный человек со своими комплексами, интеллектом, деловой хваткой, творческими идеями. И разрушительной бедой. С тенями прошлого и сжигающей меня изнутри агонией. Что-то я расчувствовался. Держи. Надеюсь, ты будешь более… последователен. И еще… не так плохо быть мертвым. Во сто крат хуже быть живым мертвецом. Подумай над этим.       Полночь. Полнолуние. Один. Причинно-следственные связи, ковыряться в которых неблагодарный труд. Посреди собственной кухни? Посмотрел на склянку, зажатую в руке. Реальность бывает воистину не реальной.       ***       Сложность затеи — еще не причина от нее отказаться.       Капли и страх проспать. Каждый живет по-своему. Я выбрал путь. Мне не нужна жалость, и в сочувствии я не нуждаюсь. После того как удостоверился, что мне не грозит срок, не стал удерживать Пал Палыча, и он свалил, хотя мог остаться и заработать чуток — Человеческая психика — одна из самых больших загадок в мире.       Обрыв. Без пяти шесть. Словно нарик, Влад метнулся с чайной ложкой к пузырьку, потом к Тиму, а после долго сидел, опершись спиной о кровать, мокрый как мышь в блаженном дурмане. Осознавал. Не проспал! Пошатываясь, прошел в душ, встал под контрастные струи, подрагивая, как надорвавшийся жеребец, сладким ягодным гелем смывая пот. Не вытираясь, надел халат.       — Жизнь прекрасна именно поутру, — сказал сам себе, глядя на лужи за окном и листопад, на деревья, склонившиеся к земле в предчувствии холода.              «Мой мир самый лучший из всех миров. Он идеален».       Джек Лондон, Луи Буссенар, братья Стругацкие.       Капли: одна, две, три, четыре, пять…       Метели и снег. Упрямство и Оправдание.       Джеймс Кравелл, Хаггард, Беляев, Жюль Верн, Дюма.       Капли: одна, две, три, четыре, пять, шесть…       Крокусы и ландыши. Ожидания.       Сабатини, Шервуд, Пехов, Стивенсон, Штильмарк.       Капли: одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь… Нетривиальность.       «Больше всего хочу прийти к тебе, лечь рядом, обнять и сутки проспать. И знать, что у нас есть завтра. Честь, дружба, любовь».       Влада жгли воспоминания.       «Как мы…»       Он прикусил губу до крови, простые вещи сложно называть своими именами. Банально заебешься.              Жара. В окна бьются осы и бабочки. Первая капля в шесть утра и дальше по графику.       Вспышки счастья сминались, трансформируясь в черноту невозможности. Он очень хотел… быть позитивным, но в итоге не выдержал и наорал:       — Хоть немного тепла и капельку души! Тим, я многого не прошу, мне и этого хватит!       Сорвался, обозвал его бесчувственным бревном. Нарушил правила и заполз в пролегшую между ними тишину, обидевшись. Память такая забавная штука… вроде личного палача.       Серый день. Еще один рассвет. Звук упавшей в чайную ложку капли.       «Тииим… ты слышишь меня, Тим? Прости. Пожалуйста… Скажи, что нужен тебе… Тииим…»       Трещина во времени.       На журнальном столике принесённый из подвала девять месяцев назад астрономической цены артефакт: то ли сообщник, то ли утешение.       Одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь…       Тонкая грань, отделяющая фантазию от сумасшествия, а сумасшествие — от чуда. И что произойдет, если однажды безумие станет реальностью?       Девять, десять.       Синее, чисто постиранное небо.       Влад вышел во двор. Осень? Бирюза… Прошел по дорожке из желтого кирпича, кинул корм плавающим в пруду кои, сорвал яблоко с два своих кулака и дальше к цветникам, отметив вскользь загустевшую ромашку. Еще бабушкина. Надо бы рассадить.       Лежащий на кровати, не открывая глаз, прислушался к «вечному покою».       По ощущениям — понедельник. День. В голове как после перепоя.       Сложности — это проходное.       Он не прикован цепью к стене подвала, и за дверью не стоят автоматчики…       Мертв, только, кажется, не похоронен.       Не тратить время на жалость к себе! Не винить обстоятельства!       Сосчитал до десяти и слевитировал силой воли. Ну и…       Эмоциональное потрясение. Где… он?!       Ничего… абсолютно ничего не отложилось в памяти. Расколотый мир.       Во рту пересохло. Схватил лежащий на столе апельсин, впился зубами. Острым и длинным языком слизнул упавшие на ладонь капли сока. Один?       Чтобы избежать разочарования, надо избавиться от иллюзий. Взгляд в зеркало. Резюмировал:       — С внешностью не повезло. Совершенных не существует, но... Встречаются, конечно, индивиды с претензиями на оригинальность, короче, на любителя экстраординарного.       Тело затекло, сменил неудобную позу. Приволакивая ногу, подкрался к окну. Выглянул не хуже вора, прикрывшись шторкой, огляделся, и… завис, засмотревшись на пару кованых лебедей на воротах. Убийственный хит! Тот, что побольше, обнимал другого, словно отогревал перышки как… как… разреженный воздух, которым невозможно дышать. Постебаться не получилось. Тим отвернулся, он не помнил ни этого дома, ни того, кто здесь жил.       Аккуратно спустился по лестнице, считая ступени. Раз, два… оступился. Схватился рукой за «состаренное» дерево перил и с точностью до миллиметра определил, что под ладонью накарябанная гвоздем надпись: «Время не властно». Да и само дерево не модный аксессуар, оно действительно очень старое. И что самое удивительное — помнит его и с радостью делится воспоминаниями: справа кухня — он там голый по пояс стоит и, что-то мурлыкая под нос, готовит и лыбится, черт... кладовка для хозинвентаря... на полке стопка футболок, их обладателю они давно малы, но... запах, о который хочется потереться и... впитать в себя, внизу погреб с бабушкиным вином… библиотека… Находящиеся в ней романы он мог бы пересказать.       Пальцы, боясь разорвать связь, проникая, вминая, поглаживали…       А это что?! Это?! Его жизнь? Эротический сюжет, стремительно переходящий в порнографию. Шокирующая откровенность постельных игр. С кем?! Белый лист памяти. Верность — дело совести? Предел распущенности. Он не помнил… ни имени, ни лица, ни когда это было, ни чем закончилось. И закончилось ли?       Дом распахнул дверь, смиренно намекая на дело случая.       Подозрительно… дорожка из желтого кирпича? В будущее?       Рискованно принять то, что невозможно изменить. Еще бы чуть-чуть смелости.       Но ноги уже несли, самоубийственно решив, что двум смертям не бывать.       Душа лечилась ощущениями.       Яблоня и ромашка, кажется...       Жизнь не карусель, не каждый после ее пинков оправится.       Тим, затаив дыхание, смотрел на чужую напрягшуюся над каким-то облезлым кустом спину и… на остро заточенный осиновый кол, замаскированный под лопату.       Сердце, подступившее к горлу, мешало дышать.       «Ловушка! Опасность!» — сигнализировало чувство самосохранения.       Незнакомец, обернувшись, встал.       Время лечит не все, но дает шанс бороться с прошлыми ошибками другим образом. Тим отчаянно не хотел умирать.       — Антон, мы с тобой идеальная пара, мы любим друг друга до потери пульса и ругаемся до истерик в ванной, а потом засыпаем в обнимку, — увидев, как на него вытаращился широкоплечий, высокий и молодой, подумал, что не худший вариант, если его засмеют, и, кинувшись как на амбразуру, продолжил, спасая свою жизнь: — Я хочу тебя покурить, затянуться тобой поглубже…       — Говорят, это может убить… Говорят, станет только хуже… А ведь, и правда, ты меня предупреждал, что ругаешься матом, орешь и выносишь мозг, устраивая скандалы, истерики и сцены ревности. Только не сказал, что умеешь это делать не разжимая губ, молча, а в целом не солгал.       Химия. Феромоны. Сказка про гадкого лебедя?       Тим, осторожно, словно пробираясь по тонкому льду, боясь нарушить хлипкое равновесие, выдавил из себя жалкий пучок обрывков памяти:       — Ты меня раненого на себе нес. Я… стонал, а ты шикал: «Заткнись»… Помню, как золото по гробам распихивали, как меня хоронили заживо. Даже надгробную плиту свою во сне видел, как тебя сейчас. И клен рядом.       — А помнишь, как мы мечтали, что будем жить вдвоем, у нас будет дом и роскошный сад с рододендронами?       Тим завороженно посмотрел на чахлый кустик с единственным розовым цветком — это оно? Влад кивнул, язык присох к нёбу. Сколько лет он мечтал, чтобы Тим вспомнил ту их первую ночь на кладбище, с которой все и началось. Сбылось! Шлейф нежности смахнул семь лет борьбы за понимание.       — Там…       — Книги? Я помню, о чем они, ты мне их читал. У меня контузия, да? Провалы памяти как наши дороги, сплошные ямы. Меня зовут… — Отчаяться каждый может. Лысый, страшный и ужасный, с дурацкой привычкой не умирать, страдальчески поморщился.       — Тимофей Черный. Позывной Лебедь. Ты легенда. Герой России.       — Правда? — Тим неуверенно улыбнулся. Чтобы совладать с собой, нужно быть ЧЕЛОВЕКОМ.       — Да, даю слово офицера.       Касание душ.       Двое, шагнув друг другу навстречу, наконец обнялись.       — Я люблю тебя. Никому не отдам.       Тиму показалось, что ослышался, но не стал переспрашивать и уточнять. Было надежно, комфортно и тепло. Он был счастлив. Как утренний туман линял и таял жуткий сон: кладбище, старый клен, могильная плита, холод и отчаяние. Признательность. Как быстро вырос мальчишка, что не побоялся заговорить. Наверное, желания все же сбываются, когда их загадываешь под Новый год. Тим слушал, как бьется сердце, безраздельно принадлежащее ему. И улыбался.       ***       — Доктор, нет, ты мне скажи, ну почему так всегда?! Почему эти чертовы Воины не выявляются без диагноза «вам ничего не светит» и жесткого лимита, когда худшего не избежать, когда на кону часы, когда не успел воплотить свою мечту в реальность?! Почему они как слепые щенки тычутся по углам и находят выход только в последнюю минуту?! Перестрелки, бандиты и погони — антураж дорогостоящий. А у меня бюджет! Финансовые обязательства. Большая страна.       — Деньги можно добыть и без печатного станка. Вполне легально. — Доктор ткнул пальцем в экран. — Это можно смаковать до бесконечности. Кадр за кадром. Во Влада влюбляешься сразу, да и Тим не подкачал, на все сто выложился. Спецэффекты шикарны, динамика соблюдена. Но я бы еще добавил саундтрек.       — Ну а что… согласен. Зрелищно. Все, что требуется для кассовых сборов: краски, оружие, взрывы, война, сражения. Фильм, у которого есть свой узнаваемый почерк и всегда будет зритель. Хотя да, он, конечно, не для слабонервных, слишком много тяжелых моментов. С Тима вон скальп, насилуя, снимали; Суворова кишками по асфальту провезли; Влад в шкуре волка… год без секса, считай, лютовал.       — Слоеный сюжет. Но это и подкупает. Предлагаю организовать утечку информации и оставить диск в таком месте, откуда его смогут украсть. «Основано на реальных событиях». Когда фильм выйдет в прокат, слоган «К такому ты не готов», по-моему, будет актуален. Премия Оскар гарантирована, на худой конец — Пальмовая ветвь.       Доктор и Первый смотрели на падающие с неба квадрокоптеры, которые, словно птицы о стекло, потеряв ориентир, разбивались о землю и выкладывались кольцом вокруг Тима с Владом.       Политика — это не просто бизнес, это набор продуманных ходов.       — Да… Впечатляющий финал. Выходит, этот феномен с обостренным чувством справедливости умеет не только разыскивать людей, но и подчинять себе технику.       — Форсайт. Так и хочется врубить на полную катушку Бобби Дилана «Достучаться до небес». Мальчишка счастлив, отвоеванный им мир хоть и опасен, но, пока есть доверие, полностью под контролем. А мы получили еще один уникальный экземпляр.       — Нам просто повезло. При других обстоятельствах… — Доктор отвернулся от экрана. Не все возможно забыть, а некоторые ошибки нельзя исправить. У любого человека в любой части света однажды может произойти такое, за что он никогда не сможет себя простить, что сломает его и будет преследовать до конца жизни. Однако, кое-что у него останется — неизвестное будущее, полное новых событий, прекрасных людей, возможностей, и надежда. А еще старый архив и папки дел с литерой «СС». Катарсис и вопросы, дающие пищу для мозга. Драма без хэппи энда? Режущие осколки воспоминаний.       Изменение сюжетно-временной линии судьбы, он теперь знал, было возможно. Доктор тихо вышел, оставив Первого досматривать фильм.       Заканчивался триста шестьдесят пятый день.       Мрак прислонился к забору, понадеявшись на то, что Влад еще никого никогда не предавал. Мало было оказаться на перекрестке, где сойдутся миры, по несчастливой случайности находившемся как раз на месте нынешнего дома Городецкого, куда без приглашения ему нет пути. Надо было еще, чтобы Влад про него вспомнил вопреки тому, что счастливым нет дела до остальных.       Дверь распахнулась.       Жрица открыла глаз: «Хочешь украсть камень?»       — Время. Я хочу, чтобы она жила!       — Будет исполнено.