Слияние на две части

      Он сидел у окна, изредка поглядывая в бинокль на противоположный дом, и записывал в блокноте предполагаемые способы вытащить Неа. Писать свои мысли ему всегда было легче — и думалось лучше, и потом не забывалось, одним словом, улучшало производительность.       На этот раз думалось плохо, несмотря на весь шелест страниц и ритмичность аккуратных строк. Чётким, уверенным, спокойным почерком были выведены три фразы:       «Похитить.»       «Серьёзно ранить.»       «Поцеловать.»       После первой шла столь же ровная черта, отделяющая её от остального листа, и ничего умнее двух последних Линк придумать не смог, как ни старался. По правде говоря, в осмысленности своей первой идеи он тоже очень сомневался — и Аллен, и Неа обладали высокой сопротивляемостью к подобного рода действием, и кто ещё кого похитит… Третья идея, вообще-то, пришла в его голову далеко не в третью очередь, но он, как мог, оттягивал момент, когда её существование придётся признать. Провалялся безыдейно лбом на столе минут двадцать. Признал. Записал.       В голову ничего не шло, и Говард медленно поднялся, закрыл и спрятал в карман по армейской привычке записную книжку и ручку, закрыл приоткрытый ставень, взял стоявшую на столе кружку, ушёл на кухню, тщательно вымыл, собрав кофейную гущу в найденную тряпочку не самого презентабельного вида — кто бы не жил до него на этой столь удачно расположенной, так, что не пришлось искать поближе гостиницу, снимать комнату или вообще ночевать на холодной крыше, конспиративной квартире, но этот человек явно жил долго, и явно не отличался аккуратностью — и положил у выхода, чтобы выкинуть перед уходом — ну не в окно же её выкидывать, Аллен ещё заметит, снова поставил греться чайник, подумал, что это надо было сделать до того, как мыть кружку, и было бы не так долго, засыпал в кружку ещё три ложки купленного в каком-то не очень приятном месте очень неприятного на вкус кофе, ушёл обратно.       В комнате ничего не изменилось, только свечи стали чуть заметно короче, и бинокль всё также лежал на столе. Линк обругал себя мысленно, подумал, что бинокль, как и всё остальное, нужно постоянно носить с собой и не оставлять в местах, где могут внезапно оказаться враги. Правда, враги в последнее время могли оказаться вообще где угодно, так что после слов «носить с собой» стандартные инструкции для новичков можно было и оборвать.       Он подумал, что слишком темно, и зажёг ещё одну свечу. Подумал, что тоскливо, и зажёг ещё одну — иногда можно позволить себе подобные никому не ведомые слабости. Приоткрыл ставень, взял бинокль, проверил, не появилось ли в нём за время его отсутствия никаких опасных новшеств, убедил себя в том, что паранойя — это не страшно, особенно, если её нет, и выглянул в окно. Аллен Уолкер — именно он, без метки и золотистых глаз — мирно беседовал с этим мелким Джонни, одновременно умудряясь есть какое-то хлебобулочное изделие, что, впрочем, было неудивительно.       Линк разочарованно вздохнул — он хотел уже спать, но лечь до того, как это сделает Аллен, он не мог. Сел обратно, снова вытащил записную книжку, вгляделся в собственные ровные буквы.       «Похитить.»       «Серьёзно ранить.»       «Поцеловать.»       От нечего делать он поставил после двух последних фигурную скобку и написал: «Сильное потрясение». Твёрдо поставил точку. Ещё задумался.       «Напугать?»       Напугать Аллена, чтобы появился Неа? Подобное он себе не особо представлял. Впрочем, «серьёзно ранить» Неа он тоже не был готов…       А не будет ли серьёзным потрясением для Аллена просто то, что он жив?       «Прийти.»       Бред.       Чайник, кажется, вскипел.       Ему бы помощника…       Снова всё закрыл, убрал, даже про бинокль не забыл, ушёл, вернулся с кружкой.       Снова вытащил записную книжку. С грустью подумал, что «поцеловать» пока оставалось самым разумным вариантом. А ведь ещё где-то бродит кардинал… Он записал:       «Аллен — расшатанный. Он колеблется между тем миром и этим, они с Неа толкают и утаскивают друг друга туда-сюда. Надо сделать так, чтобы Аллену не хотелось оставаться здесь.»       В противоположном доме наконец-то погасли свечи. Он блаженно улыбнулся, с грустью посмотрел на недопитый кофе — хоть и противный, но не допивать — нехорошо, и, в измену своим правилам, оставил его на столе.