Слияние на две части

      Взял его за руку и повёл куда-то, как маленького ребёнка. Неа сначала попытался вырваться и лишь потом заметил перья. Поймали. Ворон захватил добычу, не отпустит. Съест.       Да, господи, давно уже съел. Только раз увидел его Неа, как потерял покой. Божья на то воля, или судьбы, или ещё чья-то, но разделённые души не имеют права на такую простую свободу. И сколько не подавлял он своё желание быть рядом, сколько не выгонял чужой образ из своих мыслей, сколько не клялся, просыпаясь по утрам в сладкой неге, не спать, но только бы не видеть его во сне, сколько не выгонял его образ из собственного мира — наверное, странно, но место там нашлось даже для глупого мальчишки, но не для того, кого надо безумно любить…, а он не выгнался. Даже наоборот, пришёл наяву, пришёл, так нагло оторвал его от якоря-Аллена и от якоря-Джонни, плохоньких, но якорей, так нагло схватил и утащил за собой. Ворон. Хищник, сколько бы не казался печальной голубкой. О Графе думать легче и полезнее, а он всё лезет, и лезет, и лезет…       Ха.       Неа не заметил ещё какой-то гадости под ногами и снова споткнулся, но Говард удержал его. Небо, отрыдавшее вчера вечером и хмурившееся и печалившееся с утра, наконец решило выплеснуть свою боль на головы ни в чём не повинных, а может, и повинных во всех его бедах нижних никчёмных тварей. Сначала робко, тихо, как будто опасаясь чего-то, и Линк просто ускорился, а потом всё сильнее, всё горестнее, и Неа уже пришлось бежать, хотя он бы предпочёл просто волочиться сзади.       В конце концов, он, не долго думая, так и сделал — всё равно уже грязный, всё равно уже пойманный в тиски, всё равно ноги, чтоб их, не держать, всё равно всё уже всё равно. Линк остановился почти сразу, испугался, поднял его и поставил, и под дождём он выглядел отчего-то жалко и очень печально.       — Ну чего ты, чего? — как-то бестолково и растерянно спросил он, вглядываясь взволнованно в его лицо.       И Неа вдруг почувствовал себя очень, очень несчастным, и очень обиженным всеми и вся, и очень почему-то усталым. А ещё захотелось доверять. Ему, этому цепному псу уже не какого-то далёкого эфемерного Ватикана, а его собственному, верному, пусть и уж точно не покорному, но доброму, любящему…       Стоп, а откуда взялось у него это понимание? Это кошмарное знание того, что Говард Линк целиком и полностью ему принадлежит и принадлежать вовеки будет? И откуда взялось это желание, да и это глупое отвратительное доверие? И почему он, Неа, Четырнадцатый, твёрдый, безэмоциональный, бесчувственный, никак не в силах его подавить, запихнуть туда, откуда оно пришло?       — Всё в порядке. — тихо ответил он Линку, даже не стараясь звучать убедительно.       Тот ничего не ответил. Просто обнял и прижал к себе, крепко, надёжно. Неа подумал, что банально очень так обниматься под дождём, как в бульварных романах, а потом решил, что ему плевать.       — Какая-то очень дождливая у нас любовь. — прошептал ему Говард, поглаживая по спине, как будто успокаивая.       — У нас нет её. — ответил тот, внезапно воспротивившись вновь, наверное, от услышанного особенно чётко последнего слова. Снова всколыхнулась в нём та же почти что детская обида, снова он захотел отпрянуть и уйти, и никогда не видеть больше этого человека, одним своим существованием порушившего весь его хоть и не очень гармоничный, но всё же ровный, устоявшийся мир.       — Это тебе так кажется. — улыбнулся Говард. — Не бойся, я тоже не знаю, что это такое. Пошли дальше, ещё немного осталось.       И Неа отпустили, хоть это нельзя было так назвать ни в коем случае, и он послушно поплёлся вслед.