Слияние на две части

      А решение-то… только одно. Ведь как же жить он будет, как же он от Говарда Линка избавится? Ведь никак…       Но если решение только одно, можно ведь попытаться его не принимать. Можно ведь попытаться лежать среди пшеницы до скончания веков, смотреть на ночное небо и колосья, в него стремящиеся, и думать о прекрасном и о вечном и о чём-нибудь ещё, можно даже попытаться найти такую позу, чтобы пшеница эта не очень кололась, много чего можно…       Много чего можно, но так что же? Что же делать ему, бессмертному, эту больную вечность?       Смотреть.       Думать.       Спать?       Рыдать бессильно, забывая обо всём, даже о причине и поводе этих воющих всхлипов измученной души.       Это ведь не жизнь, нет. Это какой-то больной бред чьего-то неразумного разума, его ли, Линка ли, Бога ли… И почему ему, в отличие от людей, нельзя умереть нормально, по-человечески, и оставить этот мир навсегда, и будь, что будет…. И почему он сам, молодой или не очень дурак, возложил на свои плечи такую миссию…       Что ему делать в этом пшеничном поле? Расти колоском, колыхаться на ветру, не думать ни о чём? Выть на огромную вечную луну этого свежего, но безысходного мира? Что ему здесь делать?       А ведь слова этого пса цепного отчасти и правдивы. А ведь слова его нежны, ласковы, теплы и искренни. А ведь слова его заставляют задуматься. А ведь слова его заставляют душу рваться куда-то, вспомнить, что она жива ещё, что ещё желает чего-то, что ещё умеет быть душой, а не комком пустого резинового ничего внутри.       И к нему неожиданно хочется, хочется почувствовать его взгляд, взять его за руку, что за бред, какие отвратительные желания, но, Господи, как же хочется, чтобы он был рядом, хотя бы здесь, лежал сбоку и тоже смотрел на эту огромную луну, и также ёрзал, спасаясь от колючих колосьев…       Но нет. Не надо, чтобы он тут был. Не надо, чтобы он вообще был. Может, пойти и убить его?       Но почему этой мысли так противится всё естество его? Почему ему этого так не хочется? Нет, убить его надо точно. Только вот как? Он ведь придёт к нему, посмотрит на него и поймёт, что убить не сможет… или, и того хуже, что любит безумно. И тогда уже что делать — непонятно, и как жить — и представить себе невозможно.       Выход тут один, на самом деле: не выходить. Просто остаться здесь и бороться с этим отвратительным желанием до самого конца, когда бы он ни наступил, желанный.       Но… что же тогда делать с миссией? Что же тогда делать с тем, что хотел сделать? Аллену поручить, он же хотел, вроде бы, понять происходящее и помочь ему происходить так, как того хочет сам Неа, Орден и, возможно, он.       А ведь Аллен же там сейчас с Линком… что они делают? Быть может, Говард уговаривает его отдать Неа? А что Аллен? Верит ли он в такую странную штуку, как какая-то глупая любовь? Как какие-то глупые разделённые души?       И Неа вдруг понял, что верит. Аллен уже согласился.       Его потянуло из этого мира.       Нет! Не-ет!       Он вцепился ладонями в жёсткие колосья пшеницы и приготовился держаться здесь до последнего. Пока Аллену не надоест. Пока он, может быть, передумает. Пока он не устанет. Быть может, он, упрямый ребёнок, каждый день будет звать его, выпихивать его из себя…       Но только Неа точно знал, что никуда не выйдет.