Слияние на две части

      И захотелось внезапно швырнуться чем-нибудь типа чашки в стену, и захотелось внезапно спрятать лицо в ладонях, и захотелось сбежать опять куда-нибудь, и захотелось чего-то ещё такого сотворить, чтобы перестать быть.       Глупость, на самом деле, какая. Он, великий Неа, сотворивший столь многое и порушивший ещё больше, не может ответить разделённой душе своей.       — Неа-Неа… — вздохнул Линк также, как мать вздыхала когда-то над ним, поранившимся, когда-то давно, в глубине бесконечных, бездонных веков, только горько нестерпимо, нестерпимо горько. — Сам ты уже запутался, что тебе и где мешает. Только вот слишком ты горд, чтобы это признать.       Правда, убивающая что-то внутри, как ему показалось на мгновение, только усилила это премерзкое чувство.       Эх, куда бы деваться из самого себя.       Или от самого себя, тут уже не разберёшь, а если и разбирать начнёшь, так вообще ещё больше запутаешься в предлогах и в себе, наверное.       — Неа, давай так, — снова начал этот практически невыносимый уже Линк, — если ты не сможешь прямо сейчас ответить мне, что и как тебе мешает, я просто буду игнорировать все твои нежелания делать что-либо, или же не делать, или же послать меня к такой-то матери, и просто заберу себе, и пеняй дальше на себя. Извини, но я, знаешь ли, по-другому уже не могу, я уже просто вообще не знаю, что тебе сделать, как с тобой разговаривать. Давай?       Неа с тоской подумал, что вот и надоел он Говарду, что ведёт себя как девчонка из богатой семьи, женихов перебирающая и мучающая, капризная, противная, что он, наверное, именно что противен сейчас… но отвечать всё равно не хотелось.       Вслед пришла обида, горькая, как будто склизкая такая, глупая, но вместе со всем этим и в чём-то полезная — заставляющая встряхнуться, воспрянуть немного духом, захотеть чего-то по-настоящему, проявить собственную волю.       Он ведь не вещь. Нет. Он что-то может, он что-то хочет, он иногда, довольно часто способен назвать себя в чём-то великим, он ведь даже не слабый человек, он Ной… а что же получается — так молчание делает его вещью, вещью беспомощной, пустой, неживой. Молчание в таком случае как будто убивает его.       Неприятные размышления.       

***

      Значит, Неа не паразит. Значит, он сам предложил. Сам захотел. Сам захотел, не зная, что всё обернётся так… прекрасно. Сам… дружил с Неа. Когда-то давно. Когда было счастье на земле, когда они все были, когда они все были вместе. Значит, он и Кросс… он и Мариан… и Неа с Маной…       Когда-то были они. Теперь остались осколки. Но они же были. Но они же были другими, они были вместе. И сам он был другим.       А как это странно на самом деле звучит.       Аллен лёг на протёртый диванчик и тихо понадеялся, что Неа с Линком будут выяснять отношения ещё долго-долго. Может, и не очень хорошо было надеяться на это, но ему требовалась тишина, требовался он сам для попытки серьёзного внутреннего разговора, требовалось время.       Ошеломлённый ужасным открытием разум может, конечно, мгновенно перестроится и начать думать о другом, но тогда эта запихнутая внутрь боль, задавленный шок ведь начнёт рваться наружу, взрывать разум, медленно убиваться и убивать изнутри…       Надо было долго думать. Только вот знать бы ещё, о чём.       Треск, грохот, звон.