Укрытие.

-Сколько можно копошиться, твою дивизию, Баландина, - орёт Глеб из своей квартиры так громко, что слышно в моей. С подкола таксиста прошло около полутора месяца. И ни дня не прошло без несчастья, живущего напротив. Без проблемы, которая ежедневно придумывала гениальную идею, а потом мы оказывались либо пьяные, либо спящие. Просто спящие. Он фактически стал моим лучшим другом. Как бы я не хотела бросаться громкими словами. Но брошусь. -Глеб, подожди пару минут, машинка достирается и мы поедем, - мой голос не такой громкий, но всё же надеюсь, что до моего соседа дошли звуковые волны. Слышу, как хлопает его входная дверь и открывается моя. Он стоит передо мной в полной боевой готовности. Серый пуховик как всегда не застегнут, черные штаны чуть приспущены, купленный мною темно-синий свитер и как зря болтающаяся из под него футболка. Из под кожаных ботинок торчат фиолетовые носки. Клоун собрался на работу, ей Богу. -Ты серьёзно? Ты поедешь в таком виде? - я не сдерживаю смеха, а он осматривает свой внешний вид и искренне недоумевает, в чём, собственно, дело. -На себя посмотри вообще. Милена, ты чёлку свою видала? Клоунесса из цирка Никулина. Его реплика выбивает меня из колеи, и я вовсю хохочу, стуча при этом по тумбочке миниатюрным кулачком. Уж что, а выводить меня на самый заливистый смех Голубин умел парой слов. О чём я говорю, он умеет делать это одним словом, взглядом, даже просто присутствием. Иногда меня раздражал наш вечный смех. Например, так происходило в магазинах. Мы могли зайти за новой футболкой, одновременно увидеть кофту отвратительно-блевотно-сопляного цвета и расхохотаться. Засмеяться так, что нас бы выгнали из магазина, если бы после этого Глеб не оставлял у них сумму в размере трехмесячной зарплаты. Всё, что оставалось персоналу - выдавливать улыбки и врать о том, что будут ждать нас в следующий раз. О да, вы будете ждать, что я снова завалю манекен, пятясь назад в безудержном приступе? Не думаю. Наконец, я выключаю аппарат и оповещаю Голубина, что мы можем отправляться в путь. Наша цель на сегодня - добраться до кинотеатра, ибо сегодня последний день показа "Проклятья Анабель", на который мы собираемся уже две с половиной недели, а после заехать в магазин и взять продукты. За этот месяц Глеб обленился до такого состояния, что начал таскать продукты ко мне пакетами и есть каждый прием пищи у меня. В обед, когда нам обоим удавалось, мы выезжали перекусить в кафе. Ни я, ни Глеб до сих пор не запомнили его названия, но я фанатею по их драникам, а Голубин - по солянке. Мы выходим из лифта, и я жду, пока Глеб нажмёт на кнопку и характерный звук оповестит о том, что машина открыта. С лёгкостью прыгаю на пассажирское сидение, в то время как водительское прогибается под весом моего спутника. -Милен, что ты хочешь на новый год? Ну, в смысле, может есть какая-нибудь бабская штуковина, от которой ты фанатеешь? - он заводит машину, а я уставляюсь на него с выражением, типа "Ты видишь кому ты задаешь этот вопрос?". Но он серьёзен, и я лишь пожимаю плечами. Что бы я хотела? Я бы хотела билет на самолёт и возможность полететь к отцу на Новый год. Я бы хотела новый туалетный стол в спальню. Мне очень даже приглянулось боди в одном из именитых магазинов, но его цена превышала все моральные нормы. Я бы не отказалась от ящика хорошего шампанского (или водки). Но все предположения остаются внутри меня, и я даю ему возможность придумать подарок самому. Мы подъезжаем к кинотеатру, и Глеб огибает машину чтобы открыть передо мной дверь. Покупаем билеты, сидим в зале, бросаемся попкорном. Всё проходит так же, как проходят вечерние посиделки за фильмом. Исключается лишь факт драки за право выбрать фильм. Пару раз я даже взвизгнула, на что рядом сидящий Голубин назвал меня "резаной поросей", и я старалась больше не визжать. Даже когда очень хотелось. Наконец, фильм заканчивается, и мы отправляемся на улицу. Прежде чем сесть в машину, абсолютно на автомате достаем свои сигареты и удовлетворяем потребность, делаем то, в чем так нуждались организмы. Я докуриваю чуть позже, так как его музыкальные лёгкие способны выкурить пол сигареты за один затяг. -Что будет на ужин? - поворачивается ко мне, и я невольно вспоминаю шутку про жену. Это всё так похоже на настоящую семейную жизнь. Я напоминаю себе жену, которая готовит есть, ждёт мужа с работы (хотя и сама въёбывает как лошадь) и смотрит ему в рот, когда он хвалит мою стряпню. Отличие одно - мы ни разу не зашли дальше сна на одном диване. Под разными пледами. В одежде. Просто потому, что оба вырубились за просмотром фильма. -Нужно купить фарш. Нажарю котлет и сварю гречку, - смотрю на него и выжидаю реакцию. Удовлетворительно кивает, в то время как я максимально незаметно захожу в Сафари и открываю первую же ссылку с рецептом куриных котлет. Мы подъезжаем к магазину, и он проделывает то же, что и всегда. Обходит и открывает дверь. Я настолько к этому привыкла, что не делаю этого сама. Идём в помещение, и он покорно катит тележку, в то время как я закидываю в неё всё необходимое. Фарш, мандарины, что-то из сладкого, полусладкого и пошло поехало... сколько же раз ты, Голубин, зарекался брать список и покупать всё сам. Но он только опускает голову и исподлобья наблюдает за приступом шопоголизма. Наконец, мы оказываемся на кассе, и Глеб по привычке берёт две пачки мальборо и пачку голуаза. В моей квартире дым всегда стоит столбом, мало того, что я не выпускаю сигарету изо рта, так ещё и Глеб не выпускает её изо рта в два раза больше. Дорога домой. Завтра нам обоим на работу, но я больше не парюсь из-за транспорта. Глеб завозит меня на работу, так как сам едет туда же для того, чтобы получить пакет заданий от отца. И каждое утро он стучит в мою дверь (если не ночует у меня) и проверяет, оторвала ли я голову от подушки. Мы подъезжаем к дому. Голубин забирает пакеты, и мы входим в подъезд, наполняя помещение разнообразными разговорами и веселым смехом. Так проходит ожидание лифта и дорога наверх, но как только мы выходим из локального транспорта, улыбка сразу же спадает с моего лица. Коричневая дублёнка, идеально сидящая поверх черной водолазки. Тёмные обтягивающие штаны. Совсем другая стрижка. Такая знакомая и родная ранее, но такая чужая сейчас улыбка. Он смотрит на меня, будто смеётся. Будто он имеет хоть какое-то право сорваться и приехать ко мне в гости. Будто я жду его. Глеб непонимающе смотрит на меня, а мои глаза накрывает стеклянная пелена. Слёзы вот-вот покатятся с моих глазах, и я всеми силами пытаюсь сдержать их, но не удаётся. Сначала они скатываются по ресничкам, а потом и вовсе нарушают стойкость тонального крема. Кирилл. Собственной персоной. Стоит, облокотившись одной рукой на мою входную дверь. -Крошка, где ты ездила, я устал тебя ждать, - смеётся, будто последних четырёх месяцев не было. Будто он не предал меня тогда, когда предательство оказалось убивающим. Будто он не знает, что часть меня, которая так сильно его любила, умерла. Ушла вместе с кровью, что текла из располосанных вен на 8 день после маминых похорон. Будто он не знает, что каждое слово отдавалось во мне тысячами иголок, что проникали под ногти, веки и ключицы. Будто он не подписал мне смертный приговор собственноручно.