Укрытие.

Шли дни, а Глеб так и не объявлялся. Он не просто перестал подвозить меня на работу и заходить поесть. Он будто испарился. После моего поцелуя он пропал. Он не ночевал дома, ведь я оббила его порог сотню раз. Он не приезжал к отцу за заданиями, так как ни секретарь, ни кто-то ещё из штаба его не видел. Складывалось впечатление, что я просто выдумала его у себя в голове. И с каждым днём вопросов в моей голове становилось всё больше, а вот одиночества всё меньше. Прошла неделя, а Кирилл всё пытался вымолить прощение. Мы не начали встречаться, мы начали общаться как старые знакомые. Будто в этом городе он единственный, кого я вообще знаю. Но пустить его к себе домой на ночь я отказалась, поэтому ему пришлось снять гостиницу неподалеку от моего дома. Остался день до моего отлёта в Саратов. До нашего с Кириллом отлёта. -Милена, Геннадий Сергеевич тебя зовёт, какой-то недобрый, берегись, - слышу щебетание Кристины, секретаря нашего босса, и нехотя поднимаюсь с кресла. Этой ночью я не сомкнула глаз. Я собирала чемоданы, упаковывала подарки и разговаривала с папой по фейстайму. А когда я захотела спать - это уже не имело смысла. Дефилирую в сторону большой деревянной двери и стучу три раза, прежде чем распахнуть и войти внутрь. Тот самый кабинет, в котором Глеб провёл у меня собеседование. На самом деле, за время моей работы я была здесь совсем нечасто, если только не приходилось относить статьи или же зайти за Голубиным. -Добрый вечер. Садись, Милена, - он указывает на стул, и, богом клянусь, я знаю о чём он будет толковать. Геннадий Сергеевич прекрасно знает, что мы живём на одной лестничной площадке. И, вероятно, думает, что я знаю причину его плохого настроения. Но вопрос другой. -Ты не знаешь куда пропал Глеб? Я о нём неделю ничего не слышу. Вздох застревает посреди грудной клетки, а глаза стекленеют. Как пропал. Он не приехал к вам? Не отзвонился? Мои колени подкашиваются, и я сжимаю в тонких пальцах шерстяную юбку, пытаясь унять дрожь. --Вам он тоже не даёт о себе знать? - мой голос предательски дрожит, и я выдаю себя с потрохами. -Нет, ни звонка. Последний раз он приезжал, когда забирал разрешение на твой отпуск. Мой отпуск. Какой к чёрту отпуск, когда, как выясняется, Глеб вообще пропал без вести. Когда мы не знаем где он и в каком состоянии. Я качаю головой, и его взгляд становится ещё грустнее. Мои скулы сводит от напряжения, и я провожу рукой по длинным угольно-черным волосам, которые совсем запутались. -Я знаю, ты уезжаешь завтра, но если ты услышишь что-то от Глеба, будь добра, позвони мне, - он протягивает мне свою визитку, и я прощаюсь с ним. Редактирую последнюю статью, отдаю Кристине символический подарок в виде шара с искусственным снегом и мысленно ликую, так как не увижу офис до следующего года. Я толком не успела к нему привыкнуть, а уже хочу свалить отсюда поскорее. Дядя Витя отвозит меня домой и горячо со мной прощается, так как осведомлён о завтрашнем отъезде. Заявил, что ждет меня в гости на Рождество и попросил привезти магнит для жены. Не забыть бы. И я поднимаюсь, заканчиваю сборы чемоданов и усаживаюсь на диван. По телевизору крутят сотни ненужных фильмов, от которых я ворочаю носом и принимаю решение просто полежать. Куда же мог деться Голубин? Вдруг с ним что-то случилось? Вдруг он переехал, а с заявлением отцу решил повременить? Что будет, если я больше никогда его не увижу? Картины в моей голове сменяются одна за одной, и я понимаю, как сильно я по нему соскучилась. Насколько я привыкла к его присутствию за это время, и как тяжело теперь пережить его отсутствие. И как бы очевидно не было то, что Кирилл пытается всё это залечить - ничерта не выходит. Это скорее необходимость, нежели моё собственное желание. Читаю сообщение от Кумачёва, что тот заедет за мной за пару часов до вылета, и осознаю, что времени впереди больше 4 часов. Скидываю с себя джинсы и кофту и лезу под одеяло в одном нижнем белье, пытаясь уснуть. Снег за окном кружится, идеальная тишина в доме - все способствует моему успокоению. И я засыпаю. Но поспать мне удаётся всего каких-то полчаса. Настойчивый стук в дверь, и я накидываю наверх халат, быстро затягивая атласной лентой и мысленно проклинаю Кирилла, который приехал настолько рано. И я бы стукнула ему ладошкой по затылку, если бы это был он. Но передо мной стоит... Глеб. Его глаза красные, словно он плакал, а в руке покоится недопитая бутылка виски. Волосы в абсолютном беспорядке. Как бы я хотела обнять его, но сейчас понимаю, что могу так же спугнуть и он снова пропадёт. -Пойдем, нас ждет машина, - он протягивает руку, и я смотрю на нее со всем недопониманием. Но вижу, что он уверен в своих словах, поэтому быстро бегу в спальню и надеваю штаны и свитер. Накидываю куртку, впрыгиваю в угги и не успеваю заметить, как мы оказываемся в этой самой машине. Он садится на переднее сидение, в то время как я прыгаю назад. -Блять, Фара, оставь эту идею, почти 10 часов, темно уже, - смуглый парень пытается его вразумить, но тот рьяно мотает головой, на что он лишь вздыхает. И мы выдвигаемся, выезжаем на трассу и едем так долго, что Глеб вырубается. Мулат пользуется этим и высматривает в зеркало заднего вида, привлекая к себе моё внимание. -Ты Милена, верно? - я киваю головой, и он продолжает свою фразу.-Я Дэн. Давайте недолго. Его мучает это, он должен тебе рассказать. И когда он останавливается, мои глаза расширяются, а рот непроизвольно формирует букву О. Мы приехали на кладбище. Мы, чёрт возьми, приехали на кладбище в 10 часов вечера. Он решил поиздеваться надо мной. Дэн будит Голубина, и тот резко открывает дверь машины и хлопает прежде, чем открывает мою. Но я будто приросла к сидению и лишь верчу головой, но он тянет руку. Он будто просит меня пойти с ним. И какой скотиной я буду, если не пойду. -Поверь, тебе нужно это узнать, - убеждает меня он и движется в сторону ворот. Множество памятников вгоняют меня в панику и страх, но горячая рука, крепко вцепившаяся в мою, будто показывает, что меня с ним никто не тронет. Мы сворачиваем в проулок, поворачиваем еще дважды направо и останавливаемся возле красивого памятника из белого мрамора. На фотографии изображена белокурая девушка, из глаз которой так и сыпались искры. Кузьмицкая Ирина Валерьевна, девятнадцатилетняя девчонка, которая умерла в один день с моей мамой. Глеб присаживается на лавку и закуривает сигарету, и когда я хочу присесть рядом, он отдергивает меня и указывает на снег. -В этих штанах ты до трусов промокнешь, садись на колени, - он указывает на свои ноги, и я сомневаюсь. Что будет, если он опять среагирует так, как среагировал на мой поцелуй? Я останусь одна на кладбище почти ночью? И он замечает мою нерешительность, поэтому тянет меня за руку на себя, и я не сажусь, а плюхаюсь. Хлопаю себя по карманам, но не нахожу сигареты и вспоминаю, что я оставила их на подоконнике. И Глеб в очередной раз читает мои мысли, протягивая сигарету из своей пачки и поджигая. -Я не должен был уходить тогда...-он прерывает молчание, но я не думаю, что здесь для этого самое место. -Глеб, послушай...-начинаю я, но он перебивает. -Нет, это ты послушай! Я возненавидел тебя, когда увидел, что ты переезжаешь в её квартиру,-первый удар. -Я возненавидел её отца, который продал эту квартиру всего через пару месяцев после её смерти,-второй удар. Он замолчал. Будто обдумывает, ударять ли в третий раз. Видит мои слёзы, которые вновь катятся по щекам. И, видимо, набравшись решимости, выдаёт то, что окончательно выбивает меня из колеи. -И я ненавижу себя за то, кекс, что не могу снова влюбиться после смерти Иры. Даже в тебя. Бам. Кажется, скоро мне понадобится место на этих квадратных метрах.