***
На Нацу висела важная миссия поговорить с Фуллбастером и переманить друга на свою сторону. Вся сложность заключалась в том, что Грею от этого не было совершенно никакой выгоды, даже наоборот: Нацу просил у него пойти против закона и против Драгнила-старшего, а это значило, что после провала операции Грей как минимум лишится места работы, да и сам может угодить за решетку. Поэтому на безоговорочное «да» со стороны Фуллбастера он не рассчитывал. Более того, как только Драгнил осознал, на что он подбивает Грея, он сразу же засомневался во всём: в успешности исхода операции, в дружбе с Греем в принципе, в том, надо ли это самому Нацу и не пошло бы всё это далеко и надолго. И несмотря на все эти душевные метания, Драгнил ощущал участие и по отношению к Люси, и по отношению к Гажилу. Даже суровый Лексус вызывал чувство уважения с примесью страха. Наблюдая, как огненный шар ползёт за горизонт, забрызгивая город солнечными бликами, Нацу мчал в сторону своего дома. Рядом на пассажирском сиденье были пакеты с продуктами и с покупками по мелочи, на которые Драгнил периодически косился. Он мысленно пробежался по списку, уверил себя, что ничего не забыл. За пару дней его квартира вдруг наполнилась запахами готовки и ароматами туалетных принадлежностей другого человека, а представление о самое потрясающей квартире кардинально поменялось. Его храм теперь казался жутко неудобным, смущающим и тесным. Для двоих. Он тихо вошёл и закрыл за собой дверь, стараясь не создавать лишний шум бумажными пакетами из супермаркета. Обувь на полку, куртку на вешалку, ключи на тумбу, бережно, чтобы громкое «звяк» не разнеслось по всей квартире. Но когда он оказался на кухне, сгорбленная фигура замерла над кружкой кофе, смотря в одну точку. — А, ты не спишь. Извини, что… Люси подняла на него пустой взгляд. Глаза жутко выделялись на фоне нездоровой бледности, синих век и впалых щёк. Вся она словно стала из кожи и костей — серая, безжизненная, казалось подуй чуть сильнее, и прах Хартфилии развеется над городом. Первые несколько дней Нацу не знал, как остановить поток слёз, теперь же эмоции для Люси стали чем-то совсем ирреальным, и он мысленно молился, чтобы девушка хотя бы улыбнулась. Коротко. Но Нацу был бы рад знать, что она всё ещё жива. За эту неделю он видел Люси в самых разных состояниях. В первый день он чуть не сбил её на машине близ центральной автомагистрали. Каково было его удивление, когда вместо Люси на него смотрела иная, совсем другая Люси. Она затравленно отскочила он него, а когда Нацу попытался поймать девушку и отвезти домой, она отбивалась от него так рьяно, истерично, но бессильно. В итоге её дрожащее тело обмякло в его руках, и Драгнил смог усадить Люси на пассажирское кресло, предварительно укрыв своей курткой. Хартфилия уснула, убаюканная урчанием мотора и теплом внутри салона. Он долго смотрел на заплаканное лицо, опухшие веки и не верил собственным глазам. Что могло довести её до такого состояния? Или кто? Она не проснулась, когда Нацу, подхватив её на руки, поднялся до своей квартиры; когда с горем пополам он открывал входную дверь, пытаясь удержать Люси и попасть ключом в замочную скважину; когда он прошёл в комнату и осторожно положил её на кровать. В один момент Драгнил растерялся. Ему нужно было снять с Люси хотя бы куртку и обувь, но как только молния издала характерный звук, Люси резко перехватила его руку. В огромный глазах застыли слёзы. Она с мольбой взглянула на Драгнила, и он по губам прочитал «пожалуйста». Ни звука, ни всхлипа, только океан боли принесла с собой Хартфилия. Мокрые дорожки появились на бледных щеках, и Нацу не смог подавить порыв прижать к себе вздрагивающую девушку. Она обняла его в ответ, цепляясь за его футболку, как за спасательный круг. Она тонула, задыхалась, плечи тряслись от сдерживаемых рыданий, а Люси продолжала держать Нацу, словно, отпусти его, и девушка канула бы в пропасть. Драгнил чувствовал прохладную кожу, но вместе с тем в его мыслях появился страх: если он разомкнёт руки, то Хартфилия рассыплется на молекулы и исчезнет. Сейчас она выглядела ни хорошо, ни плохо. Люси была никак. Именно этим словом Драгнил хотел описать состояние девушки, готовя ей завтрак, обед и ужин и, как правило, оправляя всю пищу в мусорный бак. Он ожидал, что в один прекрасный день Хартфилия хотя бы расскажет что с ней произошло, но Люси упорно молчала. А терпение Нацу, казалось, было неиссякаемым. Иногда он слышал, как девушка, зарываясь в подушки, плачет, но при нём её глаза оставались сухими. Даже слишком. Мутным взглядом обводила она комнату, иногда смотрела в окно, но в основном будто впадала в анабиоз. Драгнил задавал вопросы, и Люси на мгновение поднимала голову на источник звука, с трудом ловила расплывающиеся черты лица, и её взгляд вновь погружался в себя. Именно так Нацу пришёл к выводу, что в голове у Хартфилии идёт сложный мыслительный процесс, и именно поэтому он лишний раз старался не паниковать, а просто дать ей время побыть наедине с собой. В памяти всё еще всплывали картинки её боя с Бикслоу. Что-что, а эмоции Нацу умел угадывать, особенно одну из них — гнев. В тот день на ринге Хартфилия действительно могла убить Бикслоу, если бы ей удалось сломать внутренние барьеры и выйти куда-то за пределы своей морали. Но Люси остановилась, хотя и не удовлетворила желание полностью. Даже тогда Драгнил задней мыслью представил то, насколько сильно у неё чешутся руки повторить и довести дело до конца. Ответа, конечно, не узнает никто. Прохладный воздух колыхал занавеси, балконная дверь пропускала запахи города и звуки ночи. Нацу облокотился на перила, вглядываясь вниз, на светлые артерии улиц, по которым, сверкая огнями, бежали автомобили. Он был один. Всегда. Разделяла его философские искания и мысли только темнота, когда солнце пряталось за горизонт. В своих четырёх стенах он чувствовал себя гораздо спокойнее, по этой же причине не любил гостей и за редким исключением мог пригласить Грея выпить пива и поболтать о том, о сём. Несмотря на то, что негласно в их компании Лисанна была его спутницей, романтическим увлечением это можно было назвать едва ли. Скорее, Штраус вовремя подвернулась под руку и была птицей его полёта: также избалована, богата и красива. Лучшая партия для самовлюблённого и властолюбивого Нацу. Драгнил усмехнулся, с тоской смотря на далёкие звёзды. Как хотелось послать эту совершенно дурацкую жизнь, сжечь до тла воспоминания, где он выступал в роли шута для собственной судьбы. Его возраст уже перевалил за отметку «двадцать» на линейке отведённых ему лет, но Драгнил чувствовал огромную брешь, его картинка была нецелостной, будто десяток пазлов вырвали с корнем. Ему не хватало зелёных глаз его матери, её мягких волос, за которые он цеплялся будучи ребёнком; не хватало тёплоты объятий и нежности рук. Нацу просыпался среди ночи, слыша звонкий смех родного человека и купаясь во сне в любви. Нацу не раз задумывался о том, что пошло не так и в какой момент покинутый родителями ребёнок вдруг из воспитанного мальчишки превратился сначала в трудного подростка, а потом в обжигающего ноздри порошками студента. Драгнил испытывал дикий стыд перед покойной матерью, часто ловя себя на мысли, что Ингрид разочарованно вздыхает и сердце её разбивается на мельчайшие кусочки, когда она видит сына в наркотическом умате. Но для того, чтобы оставаться на месте, нужно быстро-быстро бежать, и Нацу убегал: от стыда, от жизни, от авторитарного отца, который пытался купить его любовь деньгами, пополняя счёт сына всё большими и большими суммами. Очнулся Нацу только тогда, когда оказался заблудившимся в собственном лабиринте, стены которого он возводил ради защиты. А что дальше? Он шёл на ощупь, чувствуя холодный камень, поворачивал туда, куда было легче повернуть, но не в силах был найти выход. Секс осточертел, потому что со временем Нацу брал любую девушку и разучился вкушать удовольствие от процесса — все они слились воедино, отличались только размерами, цветом кожи, волос и глаз; вкус, запах и действия были практически теме же. Он задумался о не таком уж и качественном отдыхе, когда после грандиозных загулов просыпался с голосной болью и сухостью во рту, и каждый раз его внутренние импульсы давали позывы бросить всё и уехать куда-то далеко. Нацу улыбался: «От себя не убежишь, дружище», — и впутывался в очередное приключение. Революционный настрой его психики подавлялся увеличением дозы, темпа в сексе, алкоголем и нехваткой времени на мысли. Он старался как мог, но как только его разум уходил в свободное плаванье, глаза его матери с горечью заглядывали в глаза сына, и Нацу просыпался под глухие удары собственного сердца. Одинокий и покинутый всеми ребёнок, недолюбленное существо, неспособное к любви. — Только когда ты ублюдок, вокруг тебя собирается толпа обожателей. Руки Хартфилии сомкнулись, и Нацу ощутил тепло её пальцев через тонкую ткань футболки. Люси обняла его сзади, подкравшись бесшумно, и уткнулась лбом в спину. Её теплое дыхание ощущалось даже сквозь одежду. «Наконец-то», — с облегчением подумал Нацу, накрывая её ладонь своей. — Я собираюсь по кусочкам, — сообщила она ему хриплым голосом. Его пальцы дрогнули, и парень не заметил, как задумчиво начал поглаживать тонкую кожу на запястье, ловя ровный пульс Люси. — И тебе нужно собраться, Нацу. Ты будто разлетелся на части по этому городу. Вспомни, где ты видел себя последний раз, если не в силах найтись. Его губы дрогнули в улыбке. Кто знал, что в тот день, когда Драгнил хотел раскрутить Люси на ночь её личного позора, сняв её на глазах у заранее созванных на шоу друзей, Судьба подарит ему друга, опрокинувшего кофе на голову вместо приветствия? Так и встретились два одиночества, стоя под звёздным куполом и прохладным ветром, скрепляя объятиями крепкую дружбу, которая продлится не один год.***
Нацу покинул квартиру, когда Люси спала, укутавшись с головой в одеяло. Он вышел на улицу, осознавая, что вот-вот, и город окунётся в осеннее золото, по крайней мере об этом говорил лёгкий пар, выходящий изо рта. Холод кольнул кожу и змеёй пробрался под куртку. Нацу поёжился и поспешил к машине. По дороге он долго думал, как начать разговор с Греем и выйдет ли что-то из этой затеи вообще. Прокручивая все события своей жизни, Драгнил мог бы с уверенностью сказать, что Фуллбастер вытаскивал его и не из таких передряг и прикрывал в случае чего, но это совсем иное — частный случай. Нацу явно просит не за себя, и Грей в любом случае начнёт что-то подозревать. Не проще было ли познакомить Хартфилию и Фуллбастера? Нет, Нацу тряхнул головой, этот вариант совсем не подходит хотя бы потому, что Грей должен был запомнить Люси, а в случае отказа друга, Драгнил хотел бы сохранить в тайне всё то, что касается ринга. Он был благодарен Гажилу и ей, что показали ещё один путь, по которому ему нравилось карабкаться и который заставлял его жить. Тем более, впечатление после боёв Люси никогда не остывали, и видя, как девушка с лёгкостью отдирает бинты с запёкшейся кровью и ни одна мышца на её лице не дёргается от боли, Драгнил всё больше хотел погружаться в эту атмосферу. Нацу подозревал, что его увлечение боксом лишь способ искупления, как и помощь Хартфилии, но только через крупицу нормальных поступков он мог покаяться и попросить у матери прощения за неоправданные надежды. На отца ему было откровенно плевать, с Игнилом они разошлись тогда, когда он оставил сына. Это был не добрый фильм со счастливым финалом, как хотелось бы думать, и Нацу старался оценивать Драгнила-старшего именно как человека, а не как близкого родственника. Вешать на него гирлянды и мишуру из положительных качеств и благих дел Нацу хотелось в последнюю очередь. Сонный Грей удивился, увидев на пороге друга. Ладно бы, если бы Нацу был пьян или «угашен в хлам», каким состоянием называл это иногда Фуллбастер, затаскивая обнюханного Драгнила к себе в квартиру, но нет. Вполне себе Нацу, без ублюдской улыбки, какую надевал на себя большую часть времени. — Есть разговор, одевайся, выпьем по чашке кофе. Грей ещё сидя в машине нетерпеливо постукивал пальцами по панели, и Нацу видел, что Фуллбастер уже хотел бы приступить к допросу с пристрастием. Драгнил не спешил начинать этот разговор, предпочтя отвечать на вопросы, нежели самому выкладывать информацию: тогда в случае, если Грей упустит какую-то деталь и заранее не осведомиться о чём-то, то недоговорённость Нацу превратится в просчет Грея. — Ты трезв… — начал Грей. — Совершенно. — И мы едем пить кофе, — уточнил он. — Абсолютно. — В чём подвох? Что могло понадобится тебе в восемь утра от меня. Почему этот вопрос не решается деньгами? — Потому что этот вопрос не купишь за наличность, — Нацу припарковал автомобиль около небольшого семейного ресторана, где иногда обедали друзья, удручённые университетскими буднями. Он посмотрел в глаза Грею: — Я попрошу тебя кое о чем. Но пойму, если ты откажешь, и это никак не повлияет на нашу дружбу. Я просто попытаюсь. Нацу хлопнул дверью машины, Фуллбастер с выражением полной растерянности прошёл вслед за Драгнилом и присел за столик близ окна. Сказать, что он был удивлен — ничего не сказать. Как утверждал Драгнил, когда сталкивался с обстоятельствами, шедшими наперекор его планам: «Всё можно разрулить. Цена вопроса». И именно поэтому Грей всё больше и больше ломал голову, что же такого приключилось у Нацу, что он, наконец-то, просит помощи у Фуллбастера. — Американо и капучино, двойной объём, — кивнул официантке Нацу. Девушка подхватила меню и упорхнула к бару, забивая заказ. Наедине остались Нацу, Грей и множество вопросов, которые скакали один за другим, не желая становится в нужном порядке. По мере осведомлённости, вопросов становилось в разы больше, а рассказ уходил в дебри, которые запутывали Фулбастера и не позволяли состроить общую картину: всё было как-то туманно, неясно и беспричинно. Для Грея, который мог распутать любую историю на раз-два — за что, собственно, и прослыл хорошим полицейским — здесь было слишком много тёмных пятен, и для прояснения ситуации ему необходимо было изучить просьбу Нацу: в идеале — досконально, в лучшем случае — хотя бы знать всё то, что знает сам Нацу, и порыться в первоисточниках. — Давай заново. Ты связался с подпольщиками? Нацу, ты в курсе вообще, кто твой отец? — В курсе, Грей. И Игнил в курсе, что я ввязался во всё это, поэтому и приказал помочь. — Дружище, — Грей, не скрывая досады, громко цокнул, — ты вляпался по самые уши. В конечном итоге, Нацу пришлось рассказать почти всю правду за исключением малых моментов, которые не играли особой роли в просьбе о помощи. Фуллбастер то и дело морщился и резюмировал: «Ну и дурак», но в целом Драгнил не услышал от друга категоричного «нет». Оба понимали, что голова Грея полетит первая, потом уж отец возьмётся за самого Нацу, ну, а там найдёт способ добраться и до Люси, и до Гажила. Фуллбастер пытался проглотить всю информацию и разложить её по полочкам; настала очередь Драгнила нетерпеливо постукивать пальцами по столешнице в ожидании вердикта. — А почему, собственно, твой отец зацепился за Хартфилию и так сильно хочет усадить её за решетку? — вместо ответа выдал Грей. — Хороший вопрос. Если бы я сам знал. — Ладно. — Фуллбастер поднялся. — Сейчас сказать тебе ничего не могу. Сам понимаешь, ты просишь меня прикрыть задницу тех, с кем я, по идее, должен бороться, соблюдая закон. Дай мне всё взвесить. — Только могу я тебя кое о чем попросить? — дождавшись кивка друга, Нацу продолжил: — Если ты откажешь, не говори отцу, что я подходил к тебе с такой просьбой. Я смогу переиграть кого угодно, только не Игнила — у него слишком много власти для полицейского. — Без проблем.***
Пробка затянулась, и машины ползли со скоростью улитки. Нацу постукивал по кожаной обивке руля, понимая, что пока Грей примет решение, он сгорит от нетерпения. Его мысли ушли далеко за пределы салона с негромкой музыкой и обратились к другу, который — Нацу знал это наверняка — курил на кухне и всё тщательно анализировал. Фуллбастер имел холодную голову и горячее сердце, а потому, возможно, по крайней мере надеялся Драгнил, Грей должен был принять решение в пользу морали, даже если бы она противоречила закону. Колонна автомобилей медленно двинулась, и Нацу по инерции свернул на нужную ему улицу, всё также витая в мыслях не в силах обратиться к реальности. Очнулся он только тогда, когда увидел Люси. Девушка нехотя ковырялась вилкой в тарелке со стейком и овощами, а на кухне приятно пахло приготовленным обедом. — Ого, ты до сих пор жива? — неуместно пошутил он, ставя чайник на разогрев и устало прикрывая глаза. — Да. Правда, с восстановлением физического здоровья возникли трудности. — Люси шумно выдохнула. — Еда не лезет, — пояснила она после попытки поднести ко рту кусочек свинины и, поморщившись, отложила прибор: — Мне нужно пару дней. Я планирую вернуться в зал как можно скорее. Нужно порадовать Лексуса своим визитом, — с едва изменившейся, но на удивление ровной интонацией закончила она. — Хорошо, что у тебя боевой настрой, — поддержал Драгнил, окуная чайный пакетик в прозрачный бокал. — Знал бы ты насколько, — Хартфилия улыбнулась. — Мне нужна твоя помощь, Нацу. Прости за очередное беспокойство, но сама я пока не готова столкнуться с этим миром за пределами стёкол. Если только выйти в окно. Нацу посмотрел на неё, вопросительно изогнув бровь. — Я напишу тебе имя и адрес одного интересного человека. Конечно, я давненько с ним не общалась, но я думаю, что он поможет тебе, если скажешь, что ты от Люси. Нужно привезти пару пачек кое-чего, это не займёт много времени, если только на дорогу туда-обратно. — Только не говори, что… — Никаких наркотиков, — жестко отрезала она. — Это что-то типа спортивного питания или допинга, чтобы восстановить силы и оказаться на ринге чуть быстрее, чем это займёт естественное выздоровление. Драгнил замешкался. Что-то вызывало у него гадкие подозрения, но он предпочёл промолчать. Он послушно взял из рук Люси бумажку с адресом и именем человека, с кем должен был связаться. — Ехать лучше ночью, — предупредила она. Нацу кивнул, не задавая лишних вопросов. Пусть будет так. Он доверил ход истории Люси и решил, что под контролем у него будут только те события, в которых Хартфилия могла бы навредить себе. Во всём остальном мы сами делаем выбор, философски решил он, расслабляясь окончательно. Что-то вставало на свои места.