KARMA'S A BITCH, RIGHT?

Прошло три дня с тех пор, как Саманта ушла от Бена. За закрытой дверью осталось многое, чего было уже не вернуть. Казалось совершенно невозможным то, как легко могут разрушиться мосты, кропотливо возводимые двумя людьми. Достаточно одного крохотного недоразумения – и вот ты уже стоишь на обочине туманной дороги жизни, ведущей в никуда. Когда сердце заходится от ощущения брошенности, оставленности, ненужности. Когда перестаешь верить в то, что прежде все было настоящим. Ведь теперь всего этого нет. Особенно больно понимать, что жизнь – это не компьютерная игра: ты никогда не сможешь выйти из нее, не сохранившись, чтобы вернуться назад и начать заново. Кто бы что ни говорил… Можно лишь идти дальше, через боль наступая на собственные раны, идти дальше к чему-то, что, быть может, однажды спасет тебя и даст понять, что еще не все потеряно. Это тернистый путь, и не надо ждать от него однозначного успеха. Остается верить. Надеяться на счастливую случайность. Все остальное иллюзорно, а потому не заслуживает внимания. Стоит ли говорить о том, как больно может быть двум людям, в одночасье переставшим говорить на одном языке? Она вернулась. Вернулась, чтобы забрать оставшиеся в доме вещи. Отделить свое от его. А может, она пришла для чего-то другого? Может, есть возможность помириться? Простить друг другу слова, сказанные вскользь, не специально, но со зла. Саманта была готова идти навстречу. Это читалось в том, как она посмотрела на Бена, когда увидела его глаза, говорившие о том, что их обладатель был готов раскаяться в том, чего не совершал. Так казалось им обоим. Долгое, томительное молчание разжигало внутри них новые чувства, доселе им неизвестные. Вот-вот все разрешится… Пожалуйста, Саманта, прояви свою женскую гибкость… – Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросила она, глядя Бену прямо в глаза. – А что ты ожидаешь от меня услышать? – гитарист старался не выдать всего того, что таилось в его сердце. – Я хочу, чтобы ты во всем признался. И… – И? – …отпустил меня, – еле слышно произнесла Саманта, отводя взгляд в сторону. – Отпустил? А я что, держу тебя? И в чем я должен признаваться? За мной нет ничего, нет ни одного греха перед тобой. Почему я должен стоять на коленях и молить о прощении, если я ни в чем не виноват? – Бен вдруг почувствовал, как гнев снова начинал наполнять все его существо. – Подумай хорошенько: если я уйду сейчас, то это навсегда. Подумай еще раз как следует, – так же тихо продолжала говорить Саманта. – Все, что могу тебе сказать: я не хочу, чтобы ты уходила. А извиняться мне не за что, – и тут Бена что-то кольнуло прямо между ребер: одно произнесение этих слов породило в его сознании десятки сцен. Сцен вполне конкретного характера. Как его нагибал Дэнни. Как он сжимал волосы Бена в кулаке, заставляя его заглатывать все глубже и глубже. И эти звуки… Многочисленные стоны в различных тональностях, перераставшие в хриплые крики. Все это мгновенно заполонило разум гитариста. И тут он понял, что не имел права говорить, будто ни в чем не был виноват перед любимой девушкой. – Понятно. Знаешь, Бен, ты, наверное, просто забыл, что я говорила тебе в тот раз: если такое снова повторится, то все. Совсем все. Я хотела бы тебе верить, но не получается. Я не чувствую в твоих словах искренности, – на глазах Саманты стали проступать слезы. – А как же доверие? Как же умение прощать? – Доверие? Ты еще помнишь, что это такое? И какого черта я должна тебя прощать, а? Ты думаешь, я не в курсе твоих похождений?! Ты думаешь, я не знаю о вас с Дэнни? Я не настолько глупа, Бен, – голос Саманты вздрогнул; слезы покатились по ее щекам сами по себе. – Поэтому я и прошу отпустить меня. И перестань звонить мне. Это тебе никак не поможет. Я просто больше так не могу… Бен не верил своим ушам: Саманта не пришла мириться. Вместо этого она просила оставить ее в покое. Расстаться по несуществующей причине – разве может быть что-то более абсурдное? Но чувства были слишком сильны, поэтому он не мог стоять на ее пути. Раз она так решила – это ее выбор. Пока Саманта сновала по дому, собирая все свои вещи, Бен молча сидел на кухне. На столе перед ним стояла стеклянная бутылка молока. Внезапно гитаристу живо представилось, как разбивается это хрупкое стекло, осколки разлетаются в разные стороны, наверняка задевая и его самого, а мутная белая жидкость растекается по всему столу, пуская тонкие струйки дальше, вниз, на пол, аккуратно уложенный бежевой плиткой. И капельки крови. Его собственной крови. Белое и красное – это отличное сочетание. Но что останется потом? Ничего. Снова пустота. Как и в его сердце. Она ушла, закрыв за собой дверь. На этот раз тихо, совсем незаметно. Даже не попрощалась. Бен не двинулся с места. Ему вдруг стало так все равно, что любое движение уже не имело бы смысла. Оставалось только наступать на собственные раны. Через боль. Через силу. Через собственные принципы. Ради чего-то лучшего, если оно все еще могло повстречаться на его пути.