Кровавый Писатель

Вторая студия, где обосновались музыканты, и где мне предстояло провести следующие двенадцать дней, в корне отличалась от предыдущей. Возможно, это была адаптированная под группу маленькая турбаза. Периметр всей территории был заключен в надежный железный литой забор, единственный въезд на территорию охранялся небольшим пропускным пунктом со шлагбаумом. И хоть там дежурил один охранник, мужчина лет сорока пяти, с красным лицом и явным «пивным» животиком, окружение вселяло чувство безопасности. А за суровым сплошным забором располагалась парковая зона, с ярко-зеленым стриженым газоном, альпийскими горками и небольшим искусственным водоемом. Три здания, находившиеся на территории, были выстроены в стиле летних срубовых европейских домиков, и хоть различались по площади, внешне выглядели практически как близнецы. Самый большой из них принадлежал музыкантам. На первом этаже располагалась огромная кухня, совмещенная со столовой и сама студия, а на втором четыре спальни, ванные комнаты и общий зал, с огромным камином, бильярдным столом и баром, переполненным разнообразием спиртных напитков. Второй дом, я так полагаю, когда-то был домиком для гостей. Он намного меньше и скромнее главного строения: пять спален, небольшая общая кухня и три ванные комнаты. Но зато у него была великолепная летняя веранда, с плотным плетением вьющихся растений вместо крыши, огромным деревянным столом и мягкими стульями. А чуть поодаль, если спуститься по крыльцу и завернуть налево, находился искусственный водоем с декоративными рыбками и садовыми качелями. Третий и самый маленький домик был построен в конце территории базы, и предназначался для охраны и персонала. Его за раскидистыми ветвями деревьев практически не было видно, только вымощенная белым камнем тропинка, указывало на то, что там что-то есть. И знаете, что самое прекрасное было в этом месте? Тишина. Тишина и запах свежего летнего воздуха, смешанный с ароматом листвы, цветов и разогретой на солнце земли. - Я даже не услышала, как ты приехала, - ко мне подсаживается Наташа и начинает раскачивать качели, - как твое здоровье? Отрываюсь от лицезрения идеально гладкой поверхности пруда и смотрю на нее. Говорить не хочется совершенно. Если бы я могла провести этот день в молчаливом одиночестве, просто сидя на природе и смотря на все и в никуда одновременно, то я бы была самым счастливым человеком. Что-то в Наташе изменилось. Забитая неряшливая неудачница пропала, и на ее месте оказалась довольная собой и жизнью девушка. Наташа улыбалась, выглядела расслабленной, даже ее печальная складка между бровей разгладилась, словно ее там и не было. Глаза смотрели на все живо и с любопытством, на губах застыла полуулыбка. - Нормас, - отвечаю я, - что случилось? Я чего-то не знаю? - Ты о чем? - Не знаю, ты мне расскажи, - я выкидываю окурок в импровизированную пепельницу, сделанную из обрезанной пивной банки, - выглядишь влюбленной. Она тут же перемещает взгляд на свои ноги, которыми она весело болтает в воздухе и начинает краснеть. - Да ладно, - протягиваю я, - и ты туда же, - но женское любопытство берет вверх, - и кто он? - Не скажу, - игриво отвечает девушка, - но ты его знаешь. - Вот так подсказка знатоков, - недовольно цокаю я, - если до этого у меня было шесть вариантов, то сейчас их осталось только шесть. - Давай потом, хорошо? - Давай, - отступаю я, - уже придумала имена вашим детям? - Ну, прекрати, - смеется она и толкает меня в плечо, - не будем забегать вперед, еще ничего не ясно. « Не ясно ей. В какой лаборатории тебя накачали беспросветной тупостью?» - Ты слышала новость? – продолжает она, - Оливер вчера в аварию попал. - Живой? А как это случилось? – интересуюсь я. Вчера мне стоило больших усилий убедить его промолчать о том, что мы были вместе в момент происшествия. Единственное, на что я могла давить – это на обилие сплетен, которые обязательно бы появились, узнав девочки о том, что я была в его машине. - Да, все обошлось, слава Богу, - выдыхает он, - он везунчик. Перед ним упал огромный грузовик, но он не растерялся и почти увел машину от столкновения. Машина, конечно, пострадала, но он цел и невредим. И даже приедет завтра. - Вот как? « Хорошо, что только завтра» Странно, но мне было неудобно перед ним. Наверное, даже стыдно за то, что оставила его вчера после столкновения буквально через час, и просто сбежала от его вопросов. И увидеть его сейчас … С одной стороны – это радостное ощущение в понимании того, что он невредим и с ним все хорошо. А с другой – чувство собственной незащищенности, словно он увидел меня голой. Давно я не испытывала таких некомфортных ощущений. - Есть не хочешь? Ты завтракала? – спросила я. - Да, мы с Карой поели где-то час назад. - С Карой? – переспрашиваю я и чувствую, как мои брови ползут вверх. - Ну да, - Наташа стыдливо отводит глаза, - оказывается, Мэридит немного знает русский, она стажировалась в Москве полгода. И теперь мы с Карой можем хоть немного понимать друг друга. Мэридит нам переводит, - она смущается, ее голос звучит слишком заискивающе. Видимо, она считает, что своим общением с эгоцентричной немкой, сделает мне больно. И признаюсь, я неприятно удивлена. – Мы вчера разговорились с ней в автобусе, пока ехали сюда. Точнее, это она ко мне подошла и извинилась за тот случай перед концертом. Я долго ее не понимала и тут на помощь пришла Мэридит. Ты не обижаешься? - Из-за чего? – я снова закуриваю. Черт возьми, эта маленькая сучка меня задела. - Ты не подумай ничего, я просто хочу общаться со всеми, а тебя рядом почти никогда нет, и.. - И тебе нужна стая, а не собака-поводырь, - перебиваю я ее, - я не в обиде, - улыбаюсь я, - даже не бери в голову. - Точно? – с надеждой в голосе спрашивает Наташа. - Точно, - подтверждаю я и возвращаюсь к разглядыванию ландшафта, показывая, что разговор окончен. - Не хочешь сходить с нами к парням, в их домик? Они будут записывать новую песню, и мы хотим послушать. - Спасибо, я сейчас чего-нибудь перекушу и лягу спать. Я почти не ложилась ночью. - Хорошо. Но если что, то приходи, - говорит она и поднимается с качелей, из-за чего они начинают немного раскачиваться. Только когда Наташа отходит на приличное расстояние, я поворачиваюсь и смотрю ей в след. Кара ее подставит и когда это произойдёт, лишь вопрос времени. « А тебе то, что с того? Ты сама по себе» Да, но почему-то на душе стало тяжело и гадко. Когда я вернулась в дом, то девочек уже не было. Прохожу в свою комнату и молча разглядываю обстановку. Светло-серые стены, пол из темного дерева, две кровати, каркас которых сделан из дерева тон в тон повторяющего цвет пола. Две тумбочки, огромный шкаф-купе с зеркальными створками, и небольшой белый диван, располагающийся напротив кроватей. Мило, но ощущение нежилого помещения. Такое бывает, когда заходишь в номер отеля. Всего лишь стандартная коробка, в которой ты можешь пережить пару стандартных серых дней, твой стандартной серой жизни. Грустно улыбаюсь, сегодня у меня совсем нет настроения, и я не могу понять причину своих печальных мыслей. Может дело в том, что эта комната напомнила мне мою квартиру? Где тоже нет уюта, нет ощущения присутствия человека, нет ничего, к чему бы хотелось возвращаться после тяжелого рабочего дня. И никого. Просто еще одна такая же коробка, в которую я прячусь каждую ночь, с мнимым ощущением безопасности и контроля над ситуацией. Но я никогда не буду в безопасности, я даже не знаю, буду ли я жива через сутки, неделю, месяц. Поэтому я не обставляю квартиру приятными мелочами: статуэтки, вазы, мягкие игрушки, пушистые декоративные подушки, фоторамки с близкими людьми – ничего из этого вы не найдете в моей спальне. Только голые стены, пустоту и чувство безысходности. Беру чистое полотенце и прохожу в душевую комнату, предусмотрительно закрывая дверь на замок. Мне нужно освежиться и вернуться к девочкам. Хоть мне и не очень приятна их компания, но сегодня не тот день, что бы оставаться наедине со своими мыслями. Уже сняв одежду, разглядываю себя в зеркало. Сейчас на меня смотрит Кристина Андреевна: девушка двадцати трех лет, с пепельными волосами, доходящих до плеч, с модными широкими бровями, которые я так тщательно прорисовываю каждое утро. Ее темно-карие глаза смотрят вперед с уверенностью, смешанной с нахальностью и едва уловимым вызовом всему окружающему. Кожа цвета слоновой кости, с выделенными скулами, аккуратный септум в носу, губы модного оттенка пыльной розы. Да, это Кристина – девушка, которая выглядит как тысячи других девушек из различных социальных сетей. Она дерзкая, яркая, уверенная в себе, знающая себе цену и не готовая уступить ни единого миллиметра своих границ, ни единому человеку. И вот моя ежедневная процедура начинается: снимаю парик, затем цветные контактные линзы, декоративный септум, отрываю накладные ресницы, и, наклоняясь над раковиной, смываю свой грим. Снова смотрю в зеркало – Кристины уже нет. Она смыта вместе с макияжем, разложена в баночках и лежит на краю душевого шкафчика, свисая вниз бесцветными прядями. Не люблю смотреть на свое настоящее лицо. Это не я, нет. Это не моя индивидуальность, не мои чувства, не мои мысли, не мое лицо. Это еще одна голая стена, на которой можно нарисовать все, что угодно. Светлая, тонкая кожа, обычные голубые глаза, тонкая линия бровей, что бы можно было рисовать любые формы, стандартный нос, губы, подбородок. Перед моим официальным выходом в роли устранителя проблем на платной основе, надо мной поработал достаточно известный хирург, который профессионально убрал все индивидуальные особенности моего лица: откорректировал нос, подбородок и форму нижней челюсти, разрез глаз, приведя все к знаменателю нормы. Такое лицо невозможно опознать, у него нет ничего, что бы бросилось Вам в глаза, что бы Вы могли потом вспомнить. «Ты даже не продукт, ты просто сырье, заготовка для других ролей» Ну и пусть. Пусть у меня нет своей индивидуальности, своей жизни, своих целей. У меня есть все же то, что никто и никогда не отнимет, не разрежет и не удалит из меня. Мои мысли и мои воспоминания. И пусть они приносят мне боль и страдание, это приемлемая плата за то, что я все же ощущаю себя человеком, а не манекеном. - Не думала, что придешь, - говорит Наташа, когда я молча, стараясь не шуметь, аккуратно присаживаюсь на край дивана, - хорошо, что ты здесь, я рада. Остальные девочки, заметив мое появление, тоже улыбаются и даже дружелюбно машут рукой. Даже Кара и пара ее юных падаванов. Мы стараемся не шуметь, потому что музыканты играют медленную, романтическую мелодию для новой песни, и никто не хочет их отвлекать. Замечаю, что Оливера еще нет. И еще замечаю едкий взгляд Кристофа, который не стесняется смотреть на меня в упор. Блин, может я его обидела, или наступила на ногу, или испортила воздух в его присутствии? Да что же я сделала не так? За что он ко мне вечно придирается? Закатываю глаза и отвожу взгляд, усердно делая вид, что мне интересно рассматривать других участников группы. - Он так смотрит на тебя, - шепчет мне на ухо Мэридит, - мне кажется, что он в тебе заинтересован. - А мне кажется, что он сейчас кинется на меня с кулаками, - так же шепотом отвечаю я. Мэридит прыскает от смеха, я тоже улыбаюсь. И в этот момент дверь в студию открывается и заходит Оливер. Мое сердце тяжело ухает и кажется, замолкает. Его лицо скрывает козырек бейсболки, но, даже не видя его глаз, я понимаю, что что-то не так. Он проходит мимо меня, оставляя едва уловимый шлейф своего парфюма, не смотря в мою сторону. Мне даже на пару секунд показалось, что он намеренно избегает возможности столкнуться со мной взглядом. Чувствую второй неприятный укол в сердце за этот проклятый день. Знаете, это чем-то похоже на тот знаменитый опыт на уроках физиологии: ученики через проводник бьют током по мышце, что бы понять, жива ли она. Моя мышца, видно еще жива, раз реагирует на такие ситуации. « А ты что хотела? Внимания, благодарности, романтики? Брось, ты разве не усекла одну простую фишку? Все люди – ботинки, а ты – половик. И если ты не выставишь свои ножи, то они будут проходить по тебе каждый день, пока ты не захлебнешься грязью» Сильно хотелось встать и выйти из студии, но я и так уже много раз привлекала к себе ненужное внимание. Осталось чуть больше десяти дней, и меня больше здесь не будет, я все выдержу. Это же я. - Кара сегодня предложила собраться на летней веранде и посидеть женской компанией, - полушепотом на ухо говорит мне Мэридит, продолжая смотреть на весельчака Пауля, - ты ведь будешь? Выпьем немного. Или много, - улыбаясь, добавляет она, - придешь? - Да, я буду, - отвечаю я. Смотрю на Кару, девушка сидит рядом с Кейт и что-то ей объясняет. Собеседница кивает головой, соглашаясь со всем сказанным. Можете плести свои интриги сколько угодно, сучки, но Вам меня не переплюнуть. После окончания репетиции, Тилль предложил всем вместе выпить по бутылочке пива на их огромной, словно футбольное поле кухне. Девушки и музыканты вперемешку разместились около высокого обеденного стола из светлого дерева. - Эта песня такая волшебная, я безумно рада, что была одной из первых, кто ее услышал, - сладко защебетала Кейт, - давайте выпьем за рождение ещё одного шедевра. Компания дружно тянет бутылки с алкоголем в центр стола, все начинают чокаться. Моя бутылка звонко встречается с другой, от чего пенный напиток немного проливается. Поднимаю глаза и вижу, что обладатель бутылки-задиры – Оливер. Мы в первый раз за это время пересекаемся взглядом, и мне не нравится то, как он на меня смотрит. Словно подозревает в чем-то плохом. Ну что за день? Настроение основательно испорчено. Но, как, оказалось, может быть и хуже. Мы продолжали посиделки с группой, когда ко мне подошла Мэридит. - Пойдем со мной, - чуть слышно произнесла она, - пожалуйста. Я кивнула и вышла изо стола. Неужели случилось что-то еще? - Куда мы идем? – спросила я ее, когда мы уже спускались по ступеням крыльца, - что-то произошло? - Нет, но произойдет, - отвечает она, не поворачиваясь ко мне, - надо поговорить. Наедине. Мы обходим наш дом и останавливаемся на небольшой поляне. Мэридит несколько раз оборачивается по сторонам, высматривая преследователей, и только когда убеждается, что за нами никто не идет, продолжает разговор. - Я боюсь за Наташу, - произносит она, наконец, - чует мое сердце, все это перемирие с Карой и ее прихвостнями – не что иное, как ловушка. Тилль стал уделять ей много внимания, а ты же понимаешь, что где Тилль, там и Кара. Ей это не нравиться, она ее подставит, вот увидишь. - Для чего ты это мне говоришь? – устало выдыхаю я, - я не ее телохранитель. - Я думала, что вы близки, - непонимающе смотрит на меня Мэридит, - вы много времени провели вместе и… - Много времени? – перебиваю ее я, - мы знакомы три дня, как и с тобой. Я хорошо к ней отношусь, но не понимаю, чего ты ждешь от меня? Да, меня тоже от всего происходящего воротит, но разве не ты тот самый человек, который был переводчиком их примирения? - Я хотела как лучше, - с видом героя Советского Союза сообщает девушка, - и не думала, что они будут проводить вместе столько времени. - Знаешь, что говорят про хорошие намерения? Ммм? – она молчит и смотрит себе под ноги, - хорошо, - натянуто соглашаюсь я, - мы присмотрим за ней, если что-нибудь случиться – попробуем прикрыть. Но не более, ок? - Да, хорошо, - улыбается девушка, - пошли в дом. К нам в дом, мне надо в ванную комнату. Не сразу замечаю, что не так, когда захожу с комнату, которую мы будем делить с Наташей ближайшие дни. Но нутром чувствую, что-то случилось. Прохожу ближе к кровати: на первый взгляд все выглядит так, как я и оставила. Но в таких вопросах глаз у меня наметан. Маленькая ваза с цветами на прикроватной тумбочке чуть сдвинута влево, скорее всего ее опускали на пол, что бы отодвинуть тумбу. - У тебя паранойя, - говорю я сама себе, но все же опускаюсь на колени и аккуратно передвигаю тумбочку. От увиденного я падаю на свое мягкое место и в панике пытаюсь отодвинуться от находки, сердце стучит где-то в висках, на мгновение мне кажется, что все звуки пропали. Этого не может быть! Нет, этого не может быть! Закрываю рот руками, чтобы не закричать и прикусываю пальцы, почти до крови, но прийти в себя не получается. Не могу отвести взгляда от этого браслета, он словно гипнотизирует меня. Обхватываю голову руками и раскачиваясь, словно в трансе. Слезы текут из глаз сплошным ручьем, и я не пытаюсь их вытереть. Это сон! Сон! Но браслет продолжает лежать на полу возле моей кровати, с немым укором наблюдающий истерику самопровозглашенного железного человека. Глупый, идиотский самодельный браслет, всего лишь обычная веревочка, с нанизанными на нее бусинами различных цветов и габаритов. Такие вещи любят маленькие дети за их аляпистость и несуразность. Этот браслет я никогда не забуду. Сколько раз я просила Юлю снять его, ведь глупо носить детскую побрякушку в старшей школе. Но она лишь отмахивалась и всегда отвечала, что это ее фирменный знак и амулет на счастье. Никогда с ним не расставалась. Когда я нашла ее изувеченное тело в подвале нашего дома, то она лежала с широко раскрытым ртом, в луже собственной крови, в которой, словно бриллианты, блестели десятки раскиданных бусин ее разорванного браслета. Я помню, как слезно я выпрашивала эти чертовы пластмассовые бусины в полиции, и в итоге следователь сжалился надо мной и выдал мне заветный пакет из отдела улик. Я помню, с какой педантичностью восстанавливала ее браслет по памяти и по старым фотографиям. Помню, как закапала его в небольшой ямке земли, еще свежей могилы. - Носи его и там, пожалуйста. Что бы я тебя сразу узнала, - прошептала я тогда, гладя озябшими пальцами гранитный памятник, а потом закричала, закричала так сильно, что не могла потом говорить практически месяц. И вот он здесь. Возле моей кровати, как выстрел из прошлой жизни, как символ всей моей боли. Он здесь. И это реальность. И это хуже самого страшного ночного кошмара. Резкими движениями утирая остатки слез с лица, и вылетаю на улицу, организм требует дозу никотина. Девочки на крыльце что-то мне говорят, но я их не слышу, даже не пытаюсь разобрать их слова. В голове, словно неоновая вывеска, доминирует лишь одна мысль: я убью эту тварь. Найду и убью, кем бы он ни был, чем бы он не занимался, какой бы мотивацией не руководствовался. За пару шагов до садовых качелей, до места, где бы я могла побыть одна, меня останавливает чья-то рука, схватив за локоть. Яростно отбиваюсь, но настойчивая рука никуда не пропадает. - Отстань! – я оборачиваюсь с замахом, чтобы ударить того, кто посмел нарушить мое одиночество в этот момент. Но тут же останавливаюсь, рука повисает в воздухе, словно у робота, у которого неожиданно отключили питание. Оливер с виду кажется невозмутимым, как скала. Словно такие ситуации, когда на него замахиваются женщины в истерике, для него муторная повседневность. На одну секунду время словно замирает, он просто смотрит на меня, а я на него. Но затем я прихожу в себя, и выдергиваю свою руку из хватки его длинных пальцев. Мужчина больше не удерживает, отпускает меня без сопротивления. - Ты плачешь? – его голос доноситься словно из-под толщи воды. Да и все, что окружает: эти дома, ярко-зеленый газон и деревья – все мне кажется нереальным, плоским и вульгарно неестественным. - Это аллергия, - отвечаю я и разворачиваюсь к качелям. - И на что? – Оливер не отстает от меня и идет следом, предпочитая держаться на пару шагов позади. Может, не хочет попасться под горячую руку, а может просто считает, что не стоит нарушать личное пространство человека. Как бы то не было, он все делает правильно. - На тебя, - раздраженно отвечаю я и сажусь на мягкое сиденье качелей, мужчина через несколько секунд садиться рядом. - Я не хочу тебе навредить, не нужно нападать, - спокойно отвечает он. Его хоть что-нибудь может вывести из равновесия? Вот бы мне его выдержку и внутреннюю гармонию. - Извини, - устало выдыхаю я, попутно закуривая сигарету, - сейчас просто не совсем подходящее время для беседы. - Время всегда одно. Это люди определяют его качество. - А ты философ, - саркастично подмечаю я. - Я хотел поговорить с тобой, о том, что произошло вчера на дороге, - тихим, но твердым голосом продолжает он, не реагируя на мои подколы, - как твое здоровье? - Как видишь, - я развожу руками, - жива и на том спасибо. - Что-нибудь болит? - С чего такая забота? – уже раздраженно отвечаю я, - я же сказала, что все нормально. - Почему ты вчера сбежала с места аварии? – он поворачивается ко мне, и я начинаю чувствовать себя крайне неуютно под его пристальным, выжидающим взглядом. И я уже не знаю, отчего меня трясет больше – от недавней находки из прошлого, или от присутствия рядом этого человека? - Решила, что уехать до того, как приедут журналисты, будет правильным решением. Или нужно было остаться, чтобы потом рано или поздно появились наши совместные фотографии? - Нужно было остаться, - отвечает Оливер и переводит взгляд на озеро, - не фотографии всему причина. - Не делай вид, что читаешь мои мысли, - этот разговор начинает перетекать в опасное русло, и я понимала, что не могу сейчас контролировать ситуацию, - я думала только об этом. - Ты просто испугалась, - подводит итог гитарист, - но не журналистов. - Слушай, если ты такой умный, и задаешь вопросы, на которые уже знаешь ответы, то почему бы тебе … - Что ты скрываешь? – он снова поворачивается ко мне, - ты так энергично на меня нападаешь, лишь для того что бы я ушел и разговор на этом прекратился? - Я ничего не скрываю, - уже на повышенных тонах отвечаю я. - Ты злишься, потому что я прав. - Думай, что хочешь, - я почувствовала, что у меня уже нет сил на эту беседу. Еще никогда я не чувствовала себя так противно. - Прекрати вести себя как подросток. Я не желаю тебе зла. - Вау! – театрально восхищаюсь я, - низкий Вам за это поклон. - Что у тебя случилось? – Оливер снова не обращает внимания на мое отвратительное поведение. - Ничего, - я пытаюсь совладать с дрожью в голосе, но мужчина замечает ее, - я просто хочу уехать отсюда как можно быстрее. Его большая грубая ладонь ложится поверх моей руки и мягко сжимает ее. От этого жеста внутри все переворачивается, я шокировано смотрю на него, борясь внутри с водоворотом из смущения и испугом. - Давай я увезу тебя, - предлагает он, - нет никаких проблем. После его слов, все эмоции и чувства сворачиваются в тугой узел и падают в бездну отчаянья. Я чувствую, как предательски начинают опускаться вниз уголки губ, как начинает щипать в глазах от подступающих слез. Оливер, милый ты мальчишка, как жаль, что ты ничего не знаешь, как жаль, что не в твоих силах просто забрать меня из этого места. - Нет, Оливер, проблема есть, - голос уже практически срывается, но я не позволю себе разреветься на глазах малознакомого мужчины, - мне нельзя отсюда уезжать. Он сжимает мою руку еще сильнее. - Я не знаю, что у тебя происходит. Но знаю точно, что если ты попросишь о помощи – я помогу, - он ободряюще улыбается так, что нельзя не улыбнуться в ответ. Слезы отступают назад и дыхание выравнивается. Черт, этот парень просто генератор умиротворения. Мы продолжаем разговор дальше, на отдалённую тему, но наши ладони так и продолжают лежать между нами, соединенные вместе. Зал встреч в городской тюрьме был переполнен. Клара Мюррен ждала своей очереди, молча смотря на часы. Хотя какой сейчас толк следить за временем, уж чего-чего, а времени у нее полно. Раздаётся противный сигнал и входная дверь открывается, пропуская внутрь человека в форме. - Ваше время посещения, - безэмоционально произносит полицейский и, пропуская Клару вперёд, замыкает за ней дверь на ключ, и молча следует за ней. Женщина проходит к своей кабинке, сопровождающий ее офицер безучастно ждет ее позади нее. На лице фрау появляется искренняя улыбка, она целует свою ладонь, после чего прислоняет ее к пуленепробиваемому стеклу, отделяющему ее от собеседника. - Я рада, что ты здесь, - говорит она в трубку переговорочного телефона, - как все прошло. - Успешно, - немногословно отвечает ей посетитель, - все сделано, как ты говорила. Будут еще указания? - О да, малыш, - женщина ликует и облизывает пересушенные губы, - будут. Мы раздавим эту тварь, сломаем ее, как она сломала мою жизнь. А дальше ты сделаешь вот что… Фрау Мюррен прикрывает рот ладонью, и сообщает дальнейшие действия своему посетителю, тот кивает пару раз, после чего их беседа оканчивается.