Кровавый Писатель

Как говорилось в одном детском произведении: « Когда убиваешь человека – твоя душа раскалывается на части» Я не знала об этом в тот момент, когда решила убить отца. Не думаю, что это вообще было решением. Меня не заботили последствия, не думала о том, что станет с моей жизнью после. Не взвешивала все «за» и «против». Понимание того, как мне стоит поступить возникло в моей голове самостоятельно. Как само собой подразумевающееся. Из своей комнаты я услышала, как хлопнула входная дверь, отец всегда приходил ровно в семь часов вечера, разувался, проходил на кухню и брал бутылку пива из холодильника. А затем шел в зал и смотрел вечерние новости. Значит сейчас уже семь часов. Мать придет через час. Я успею. Я встаю, проверяю наличие патронов в магазине, и хоть я делала это пять минут назад, меня не покидало ощущение того, что этим вечером что-то пойдет не так. Ничего не чувствую, захожу в зал, словно под гипнозом. В голове – пустота. Ее так много, даже не осознаю себя, как себя. Я никто. Я тело. - Привет, - я стою в дверном проеме, смотрю на его затылок, он как обычно сидит в своем любимом кресле, - как прошел день? - Не мешай, - отец произносит это, не поворачиваясь ко мне, и только прибавляет громкость пультом управления. - Полицейские так ее и не нашли, - продолжаю я, мне все равно, что он взбесится, и начнет орать на меня. В нашем доме есть негласное правило – не отвлекать отца, когда он смотрит телевизор, ни под каким предлогом. Наказание – избиение. - Пасть захлопни! – рычит он со своего места, - давно не получала? - Это не важно, - я спокойна, как йог, как духовный практик, когда навожу прицел на его голову, - ее нашла я. Он оборачивается и смотрит на меня глазами дикого зверя. В них нет сочувствия, раскаяния, даже нет страха. Только ярость. Ярость сумасшедшего хищника, который не знает ничего о человеческих чувствах. Его глаза, изуродованное гневом лицо – это последнее, что я вижу. Через мгновение я нажимаю на спусковой крючок, и лицо моего страха разлетается по комнате, обливая экран телевизора кашей из крови и мозгов. После первого отраженного удара понимаю – мне не выстоять. Противник, несомненно, мужчина, сильнее меня, в первую очередь в массе, в ударе. С трудом блокирую второй удар, отступая на пару шагов назад. Его кулак целиться в правый бок, секунда – и дыхание прерывается от вспышки тупой боли. Мужчина откидывает меня назад, и я впечатываюсь в генератор спиной, заскулив от боли, словно собака. Мощная ладонь обхватывает мою шею, вижу, что другой рукой он тянется за пистолетом, и вот уже холодное дуло упирается в мой подбородок. Нервно сглатываю, во рту сухо, но слюны нет, приходится дышать через рот, чтобы хоть как-то вздохнуть воздуха. Горло начинает гореть сухим огнем, хватка становиться еще сильнее, вызывая рвотный позыв от перетянутой трахеи. Вцепляюсь обеими руками в кисть противника, но его не сдвинуть ни на миллиметр. Рваные вздохи мешаются с его гневным сапом, в моих ушах это звучит как шаги приближающейся смерти. - Довыебывалась, шкура, - он рычит, каждое слово звучит как проклятье, столько в них гнева. Комната пускается в пляс, стены и потолок искажаются, преломляясь в кривом зеркале умирающего от нехватки кислорода мозге. Последний шанс, всего одна попытка остаться в живых этим вечером. Переношу вес на руки, повисая на его огромной как бревно конечности, и с оставшейся силой бью коленом в пах. Противник ослабляет хватку лишь на пол силы. Воздух врывается в мое потрескавшееся горло, легкие отзываются болью, но принимают нужный кислород. Левой рукой отбиваю приставленный к лицу пистолет, оружие падает на пол с глухим стуком и пропадает под стеллажом с канистрами. Наемник кричит как раненый зверь, кричит от раздирающей его ярости и в следующую секунду отбрасывает меня в угол комнаты. Пол встречает меня ослепляющей болью, во рту растекается привкус крови. Слышу его шаги, он не торопиться, забавляется всем происходящим, хочет насладиться зрелищем перед тем как все закончится. Мне его не одолеть в честном бою. Панически осматриваюсь, должно же быть хоть что-то. И вселенная приходит мне на помощь: в нескольких метрах от меня находиться поблёскивающее от света брошенное электропогоняло. Пожалуйста, ползи. Ползи, твою мать! Пытаюсь опереться на локти, но они разъезжаются, все тело трясет крупная дрожь. Мои вздохи похожи на судорожные всхлипы, и я плачу, плачу от боли и страха, но пытаюсь двигаться дальше. Позади меня раздается его смех, похожий на карканье ворона. Возможно, так и есть, я без пяти минут падаль, а мой палач – стервятник, ждущий последнего вздоха. Кожа на локтях сдирается от бетонного пола, изо рта капает кровавая пена, она стекает с моего подбородка, как слюни у новорожденного ребенка, оставляет бурые кляксы на грязном полу. Остается один рывок, один последний рывок и прохладная рукоятка окажется в моей ладони. Но стервятник решает прервать шоу, наступая на мою спину огромным ботинком. - Хватит тянуть время, - его голос звучит где-то рядом. Откуда? Он словно доносится из всех щелей, как включенное радио, приемник которого в моей голове. Шеи касается холодная петля, и сердце пропускает удар, сбиваясь с ритма. Провод, это же провод! Отчаянно хватаюсь на смертельное лассо, пытаясь подставить под удар пальцы. Мужчина упирается коленом в мою спину, принося новую, ужасную боль, и усиливает давление. Звук пропадает. Перед глазами маячит туба смерти, мои пальцы, окровавленные пальцы, тянущиеся за последней надеждой. Вот она, совсем рядом, мне бы хоть разок еще вздохнуть. Картинка начинает терять контуры и очертания, в горло словно заливают лаву, словно я только что содрала свежий ожог в гортани и пью огромными глотками кислоту. Страшно, Господи, как же страшно. Раздается хлопок. Или нет? Может это лопнули мои глаза или так обрывается нить судьбы? Реальность и воображение – черта между ними не имеет никакого значения. Ничего не имеет значения. Конец так близок, ближе, чем когда-либо был. Часть меня борется за жизнь, другая – ждет смерти, как облегчение. Она готова на все, лишь бы не чувствовать эту боль. « Я умираю» « Да, отправляйся в ад, тупая мразь, тебя там ждет твой папаша» Его глаза, его пустые стеклянные глаза, которые не видели в окружающем мире ничего, кроме возможности приобрести новую дозу. Не человеческие, не животные. Они не принадлежали никому из видов, отчасти потому, что их обладатель и был никем. Оболочка человека, выжженная изнутри героином. Никаких чувств, сожалений, принципов, привязанностей, воспоминаний. Ни человек, ни животное – худшее, что могло появиться на Земле. Они смотрят на меня, как за секунду до того выстрела, унесшего жизнь их обладателя. Они не желают мне смерти, ведь смерть – это так просто. Они хотят видеть мои мучения бесконечно, наслаждаться каждым мгновением боли и страдания, упиваться агонией, находящегося на грани человека. Глаза моего отца - глаза самого Дьявола. И вот уже не безликий наемник зажимает в руках скользящую удавку, не купленный убийца считает секунды до моей смерти, а отец восседает надо мной, смакуя мое поражение. Его безумный оскал неестественно растягивается до ушей на его гнилом лице, отчего куски гнойной кожи свисают со щек, капая трупным ядом. Я даже чувствую его вонь, вонь его смердящего тела. Провод под натяжением разрезает его полуразложившиеся ладони, окропляя меня темной жидкостью, бьющую в нос запахом протухших помоев. Это он. Он восстал из ада, чтобы утащить меня с собой. И сейчас это свершиться. Силы приходят из ниоткуда. Опираясь на согнутую в локте руку и делаю последний рывок к спасению: пальцы плотно сжимают рукоятку шокера. Время планировать удар нет; в моих песочных часах осталась лишь пару крупиц. Пытаясь удержать в слабых пальцах тяжелое погоняло для скота, описывая полукруг траекторией руки, наношу удар, устремляя его в неопределенную область за своей шеей. Треск электрического тока и вопль боли – последнее, что я слышу, прежде чем глаза закрываются, и я начинаю падать в воронку, уносящую меня прочь, от происходящего кошмара. - - Кажется, она приходит в себя, - говорит Мэридит, обращаясь к другим девочкам. Николь слабо дернула веками, и через пару мгновений открыла глаза. - Пришла в себя? – Тилль подходит к изголовью дивана и, увидев, что девушка уже в сознании, улыбается, - помощь уже близко. Пауль дозвонился до службы спасения. Они уже едут вместе с полицейскими, - он мягко накрывает своей ладонью дрожащие руки девушки, - все уже позади. Вокалист переводит взгляд на свои наручные часы. С момента как ушла Кристина, прошло уже более пятнадцати минут. Может что-то пошло не так? Нехорошее, смутное предчувствие плохого поселилось в его грудной клетке. - Ты слышала? – шепчет на ухо подруге Кара, - скоро тут будет скорая и полицейские. - Да, я не глухая, - Кейт пытается скрыть свой страх за показным безразличием к происходящему, но у девушки это выходит из рук вон как плохо. Она не может отвести взгляд от пострадавшей Николь. Не то, чтобы ей было жаль эту девушку. Нет, ей было страшно за себя, ведь какова вероятность того, что сумасшедший преступник, сделавший это с Николь, не вломиться к ним в дом, и не нападает на них? Кейт вздрогнула от этих мыслей, словно от холодного ветра. – Скорее бы. Я больше не хочу тут находиться ни минуты. - Ты совсем тупая? Хотя, что об этом спрашивать, - Кара начинает злиться на собеседницу, - мы сейчас поднимемся на второй этаж и приведем эту малолетнюю шлюху в нормальное состояние. Ты хоть представляешь, что будет, если ее найдут полицейские? Она же под дурью! - Не под моей дурью, - дерзко отвечает Кейт. Она уже начинает сожалеть о том, что связалась с Карой, от таких девушек как она, нужно ждать только неприятностей, - Это была не моя идея. - Да? – Кара отбрасывает прядь длинных черных волос назад, - а кто мне помогал? Хочешь сказать, что это не ты уговорила ее покурить? Кейт не знает, что ей возразить. Да и что можно предоставить в свою защиту после того, как она сама, руководствуясь только желанием находиться в центре внимания, примкнула к Каре и Мэридит. После того, как она, будучи посвящённой в план двух интриганок, исполнила одну из главных ролей умело разыгранной драмы. - Хорошо, - соглашается Кейт, - но это – моя последняя услуга. - На большее ты и не способна, - ядовито отвечает Кара. Две девушки поднимаются на второй этаж и проходят в одну из спален, где всего полчаса назад была Кристина. Наташа так и не пришла в себя, она лежит, укрытая одеялом, и мирно спит, не зная о том, какая опасность подстерегает ее после пробуждения. - Кто это ее укрыл? – спрашивает Кара, скорее всего обращаясь в большей части к себе, чем к своей компаньонке. - Ее землячка, - тихо отзывается Кейт, - я видела, как она сюда поднималась. Девушки проходят к кровати, и Кара одним движением скидывает покрывало с Наташи. В этот момент включается свет, и девушки, переглядываясь, счастливо улыбаются. Вместе с вынужденной темнотой уходит большая часть их страхов и тревог. - Какая мерзость, - глядя на спящую девушку, и сморщив нос, произносит Кейт. Наташу она, мягко говоря, недолюбливала, а после увиденного, как подумала сама девушка, и вовсе теперь будет избегать. - Так и будешь стоять? Мне это тоже все не по душе, так что не строй из себя белоручку и неженку! – Кара была зла. Очень зла. И поэтому могла позволить себе общаться со всеми так, как она привыкла, не скрывая свою доминантную натуру. – Хватай ее за руку, эту тварь надо поднять. Вместе девушки стащили Наташу с кровати, и, придерживая с двух сторон, проклиная все на свете, донесли до туалетной комнаты, где бесцеремонно сбросили в ванную, словно мешок с овощами. Их не беспокоило, сколько синяков появиться на теле русской фанатки после такого обращения. Гематомы после этого вечера в любом случае будут, и их количество уже не имеет значения. - Включи воду, лучше холодную, - командовала Кара, - и не давай ей подниматься. Как только поток холодной воды обрушился на Наташу, она распахнула глаза и с криком попыталась выбраться из ванны, не совсем понимая, что она делает и где находиться. - Сиди на месте, шкура! – Кейт с ненавистью отцепила ее руки от края ванны и толкнула обратно, - и не вздумай вылезать. Наташа не понимала, что такого она сделала, что Кейт так обращается с ней, но решила, что лучше ничего не спрашивать. Девушка начала копаться в событиях вечера, но все было так смазано и скомкано, что разобрать этот клубок она не смогла. Может спросить у Кейт? Нет, плохая идея. Тем более, что нормально поговорить они не смогут, а в таком расположении духа, как у ее надзирательницы, люди могут делать неприятные вещи. Наташа обняла себя за плечи и, непрерывно дрожа от холода, беззвучно заплакала. Кара двигалась быстро, резко, не обращая внимания на то, что сшибает вещи и портит имущество. Она была из таких людей, которые в критических ситуациях точно знали, что нужно делать, отметая все второстепенные вещи в дальний угол. Немка быстро сняла наволочку с подушки и затолкала туда простынь. На полу она нашла трусики Наташи и разорванную мужскую черную рубашку. Взять голыми руками эти вещи она не решилась, и обмотала руку тканью той же самой наволочки, в которую она все складывала, затолкала все находки в импровизированный мешок, после чего завязала его на узел. После заправила кровать и критично осмотрела комнату, и, оставшись довольной своей работой, вынесла полную наволочку на задний двор, запихнула ее в контейнер для мусора. Но потом, немного подумав, отыскала около гриля жидкость для розжига, и обильно полив ею содержимое бака, подожгла своей зажигалкой. Огонь вспыхнул моментально, съедая все улики произошедшего этим вечером. Кара улыбнулась и закурила, она была горда собой и твердо знала, что поступила правильно. Где-то вдалеке послышался вой полицейских сирен, и на стенах дома появились красно-синие отблески, но девушка осталась спокойно стоять на месте, медленно докуривая сигарету. Кристофу казалось, что он присутствует на съемках фильмы-катастрофы, и это как минимум. Одна минута – и дом полон людей в форме, одна минута – и дом полон движения, словно ты стоишь посередине огромного муравейника. Он видел, как Николь положили на носилки двое санитаров, как полицейские опрашивали находящихся в доме участниц. Кто же мог подумать, что их затея с конкурсом обернется такой трагедией? - Все уже позади, - голос Тилля звучит со спины, - мы возвращаемся в город. Да, все уже позади, но почему его не оставляет ощущение тревоги? Словно ты что-то забыл, что-то очень важное? И сейчас, пока ты в смятении пытаешься вспомнить это, жизненно необходимое время утекает, как песок сквозь пальцы. Догадка простреливает сознание, подобно разряду электрического тока, заставляя весь организм встрепенуться от сна. - Оливер! – Кристоф резко разворачивается и смотрит на Тилля, - где они? Они разве не вернулись? С Кристиной? Солист шокирующие смотрит на мужчину, осознавая, что они упустили главную опасность, но предпринять ничего не успевает, потому что через секунду раздается громкий мужской крик о помощи. Оливер стоит около дома участниц, держа Кристину на руках. Ее волосы, лицо, руки – все покрыто кровью. Одного взгляда хватает, чтобы понять, что случилось что-то по-настоящему страшное. Раздается оглушительный женский визг, видно пара участниц, которые собирали вещи в доме, выбежали на крыльцо, услышав крик о помощи. К крику присоединяется еще один, и еще один, казалось, что эта ария страха заполнила все пространство, обрушилась на территорию базы, словно смертельное цунами, потопив всех новой волной паники. Муравейник снова приходит в действие, но на этот раз более быстрое. Работники службы безопасности кидаются к Оливеру, снимая с его рук безжизненное женское тело, осторожно укладывают жертву на газон. Врач прощупывает пульс и затем проверяет рефлекс зрачков на свет. - Кислородную маску и шейный фиксатор «Филадельфия», немедленно! – громким твердым голосом отдает он приказ и не проходит и минуты, как возле девушки начинают толпиться медработники. Оливера уводят в карету скорой помощи, он слабо реагирует на происходящее, его руки перепачканы кровью и дрожат так сильно, что кажется, что они живут собственной жизнью. Мужчина оборачивается как раз в тот момент, когда лицо Кристины скрывает кислородная маска и двое санитаров погружают ее на носилки. - Она жива? – сначала очень тихо спрашивает он, но потом его голос становиться крепче, - Жива? Она жива? – переходит он на крик и пытается вырвать руки из хваток санитаров. - Жива, все будет хорошо. Вам сейчас не стоит волноваться, - отвечает ему один из его сопроводителей, - у Вас шок, попытайтесь дышать глубже, концентрируясь на глубине вдоха и выдоха. - Мне нужно к ней, - он снова пытается вырваться, но его удерживают, - куда ее повезут? - Ее госпитализируют, - мягко уходит от ответа санитар, - мы позаботимся о ней. Вам не стоит за нее бояться. Пауль и Кристоф пытаются прорваться сквозь окруживших Оливера людей, но их попытки останавливает полицейский. - Прошу прощения, но сейчас Вам стоит пройти обратно в дом и не мешать работе служб спасения, - его голос звучит механически, словно он робот, в настройках которого существует пара заложенных фраз, и одну из них он озвучил только что. - Твою мать! – в сердцах восклицает Пауль и сплевывает на землю, - Черти что! – он провожает взглядом фигуру басиста и видит, как его усаживает в машину скорой помощи. Умиротворение. Я чувствовала только умиротворение. Такое сладостное спокойствие, впервые за долгое время меня ничего не беспокоило, и это было превосходным ощущением. Сравнимо с долгожданным отдыхом, после трудной и длинной тренировки, когда ты садишься на мягкое кресло, и твои мышцы приходят в экстаз от долгожданного расслабления. Но потом появилась боль. Сначала в виде отголосок, где-то на подпевках отдавались слабые импульсы, которые быстро переросли в адскую канонаду мучений. Мне нужно выбраться из этого состояния, я смогу, нужно лишь открыть глаза. Но я не могу. Словно мои ноги запутались в склизких водорослях и я не могу выплыть на поверхность. А может я просто запуталась в сомнениях? Может, я просто хочу остаться здесь, в этом странном мрачном тихом месте? Что меня ждет там, на поверхности? Новые трудности, новая боль. Новые испытания. Как яркие вспышки в голове начинают возникать воспоминания схватки в подвале. Провод, обмотанный вокруг моей шеи, руки в кожаных перчатках. Оливер, падающий на грязный бетонный пол. Крики девушек. Все так сумбурно и неправильно. С трудом разлепляю глаза, и моему взору предстает белый ровный потолок больницы. Я свержена, побеждена и разбита. Еще никогда исполнение задания не приводила меня в госпиталь. Больно, Боже мой, как же больно дышать! Боль улеглась на мое горло, подобно домашней кошке, и вроде бы она там удобно устроилась. Нет. Нет! Это не может быть концом. Я не остановлюсь. Не сейчас. Не здесь. Никогда. Только бы выбраться из палаты. Надо найти человека в черном, надо защитить группу и девочек. И Оливера. Я все смогу. Надо только подняться. Но игнорируя мои приказания, тело остается лежать неподвижным манекеном. Как будто я продолжаю спать, и мое сознание витает отдельно от моего сосуда. «Я под наркозом? Брось, тут никого нет» Пытаюсь пошевелить пальцами правой руки, но ничего не происходит. Тело меня не слушает. А я его не чувствую. Ничего, ниже шеи у меня не существует. « Нет! О, Господи! Нет! Я парализована?»