Кровавый Писатель

- Как Ваше самочувствие сегодня? – Адам, мой лечащий врач, записывая последние показатели в свою карту, внимательно посмотрел на меня, ожидая ответа, - болевые ощущения уменьшаются? - Да, - с трудом отвечаю я, хоть на обезболивающих моя шея перестала гореть адским пламенем, но говорить было еще сложно, - мне лучше. - Пошевелите пальцами правой руки, - доктор переводит взгляд на мою ладонь, и, увидев движения синхронное движение пальцев, удовлетворенно отмечает что-то на своих листках, - теперь левой, - действие повторяется, снова пометки, - пальцами правой ноги, - молча наблюдает за сгибанием пальцев, - и левой. Пока он фиксирует данные о моей нервной проводимости, пристально наблюдаю за ним. Интересный человек, однако. Достаточно молодой, на взгляд ему не более тридцати пяти лет, необычная внешность, рост выше среднего и высокий уровень профессионализма, который я наблюдаю уже пятый день подряд. Его нельзя назвать красавцем. Нет, его резкие, гипертрофированные черты лица придут по вкусу не каждому человеку. Большой прямой нос, несколько вытянутое лицо и живые черные глаза, которые смотрели на все происходящее с долей любопытства и усталости одновременно. - У Вас отличная положительная динамика, - он закрывает свою папку и смотрит на меня, - если Вы будете продолжать в том же темпе, то полное восстановление исходных параметров наступит через десять – пятнадцать дней. Две недели? Нет, придумай что-нибудь Доктор, я не могу находиться в больнице еще полмесяца. - А когда меня выпишут? – интересуюсь я, пытаясь скрыть свое волнение. - Не ранее, чем через пятнадцать дней. И это хороший результат, учитывая то, в каком состоянии Вы к нам поступили. - А раньше? – с надеждой спрашиваю я, - можно выйти раньше? Адам смотрит на меня как на пациентку не интенсивной терапии, а пациентку психиатрии. Непонимающе, с немым укором. Хотя, отдать ему должное, он старается сохранить ничего не выражающее лицо, но взгляд мужчины открывает все его эмоции. - Не думаю, что это возможно, - холодно отвечает он, - насколько мне известно, Ваш конкурс заморозили до выяснения всех обстоятельств. Поэтому не вижу смысла в переживаниях по этому поводу. Не думаю, что Вы куда-то опоздаете, и на данный момент, Вам лучше всего сконцентрироваться на своем здоровье. Обреченно шумно выдыхаю, что за странные времена наступили? Что ни день, то печальные известия. - Не расстраивайтесь, - Адам корректирует мое лечение на листке, повешенным на спинку койки, - Вас ожидает посетитель. Может он сможет поднять Вам настроение, - он улыбается лишь уголками губ, но его глаза в этот момент становятся такими добрыми и теплыми, что я невольно улыбаюсь в ответ, - сейчас Вам сделают три внутривенные инъекции и через двадцать минут уже начнется время посещений. - Спасибо, - вылетает из меня практически машинально. - Это моя работа, - он регулирует скорость капельницы и забирает свою папку, - отдыхайте. Посетитель? Что же это за посетитель такой? Стоит отметить, что в предыдущие дни я пользовалась достаточно ощутимой популярностью. Ко мне приходил и Альфред Джонсон, проверить мое состояние, ну и, конечно же, сообщить лично, что дело они передали в полицию, и в моих услугах они больше не нуждаются. Я не в обиде, прекрасно понимаю, что оплошала не по-детски. Да и какой от меня будет сейчас толк, да и ближайший месяц тоже. Дело просочилось в прессу, главным образом из-за того, что Николь выложила в сеть свою разукрашенную физиономию с описанием того, что с ней случилось. Насколько мне известно, организаторы мероприятия после этого попросили ее больше не появляться на территории звукозаписывающей студии и ближайшим рейсом вернуться в родной город. Своей выходкой она нарушила более пяти пунктов контракта, так что не думаю, что увижу ее снова. Приходил и новый менеджер группы, пусть и всего на пять минут, пусть и с целью удостовериться, что я не повторю подвигов Николь, но зато с огромным букетом цветов. Даже Змей-Горыныч, трио Кейт-Кара-Мэридит, почтили меня своим присутствием. От них я узнала две важные новости: во всем произошедшем менеджмент группы обвинил психопата-маньяка по прозвищу Писатель, и то, что конкурс заморозили до выяснения всех обстоятельств. Сами девочки слабо в это верили, ведь скорее всего продолжения банкета просто не будет. Личный ассистент Тилля также привозил цветы, связку разноцветных шариков и искренние соболезнования по поводу произошедшего. А вот Наташи не было. Ждала ли я ее визита? Не скажу, что он был бы для меня очень важен, но все же я была уверена, что увижу ее одной из первых. Но нет. Я ошиблась. Ни на третий, ни на четвертый, ни на пятый день она не пришла. Медсестра, молча выполнив необходимые инъекции, неслышно покинула палату, или я была так увлечена рефлексией по поводу сложившейся ситуации, что не услышала, как она ушла. Через минут десять в дверь постучали, настойчиво и громко. - Да, - откликнулась я. - Можно войти? – на пороге появился Оливер, отчего мне даже захотелось зажмуриться и досчитать до десяти, уж слишком похоже было его внезапное появление на галлюцинацию. - Проходи, конечно, - мои губы самопроизвольно поплыли в сторону ушей, а сердце начало отбивать чечетку. И хоть я пыталась одернуть себя и скрыть радость в выражении лица от его появления, мне это не удалось ни на грамм. Черт возьми, я рада его видеть больше чем Санта-Клауса на Рождество. - Это тебе, - он поставил на прикроватную тумбочку большую корзину с фруктами, - надеюсь, ты любишь хотя бы половину из этого. - Будь уверен, что я съем все, и не только ради приличия. Мужчина пододвигает одиноко стоящий у окна стул, садиться около меня, и моментально возникает тишина. Каждый из нас хотел сказать что-то важное, но не решался озвучить свои мысли. Мне показалось, что воздух в комнате загустел, как смола, будто бы кислород исчез из комнаты. Я не знаю, что случилось, но мне стало душно, и дышать было нечем. - Мне так жаль, - его тихий голос звучит в напряженной обстановке неимоверно громко. - Поверь, не было и дня, что бы я ни винил себя за то, что с тобой случилось, - он поднимает взгляд на меня и от выражения его лица мне становиться не по себе, - прости, что не смог защитить тебя в тот вечер. Это я должен быть на твоем месте сейчас. - Нет, не должен, - прерываю его я, - это была глупая идея изначально, и эта идея была моя. Ты тоже пострадал. Из-за моей излишней самоуверенности, - что уж тут говорить, это чистая правда, и я твердо была уверенна в том, что извиняться должна я. Это ж надо было додуматься: потащить с собой мировую знаменитость в темный подвал, зная, что на территории находится опасный преступник. – Не нужно было позволять тебе идти со мной. - Я бы все равно пошел, - с грустной улыбкой произносит он, но она тут же пропадает с его лица, когда взгляд мужчины останавливается на иссиня-красной полоске на моей шее, - тебе сейчас лучше? Когда тебя выписывают? - Намного лучше, спасибо, - я пытаюсь его ободрить, но выходит слабо, - почти не болит. Скоро должны выписать уже, еще максимум десять дней стационара. Оливер смотрит очень пристально, изучает глазами мое лицо, да так, что мне уже хочется взять зеркало и посмотреть, что же с ним не так. - Тебе идет этот цвет волос, - произносит он, и я вспоминаю, что сижу перед ним без привычных для гитариста белых волос, без линз, без макияжа, - зачем ты носила парик? Чувствую себя невыносимо глупо и неловко, как будто сижу перед ним голой, хотя в принципе для меня это так и выглядело. Что он сейчас думает обо мне? Нравится ли ему это лицо? «С каких это пор нам интересно, что о нас думают?» Он не должен был видеть мое настоящее лицо, никто не должен был видеть. Господи, как я могла так опростоволоситься перед ним? - Хотела понравиться Вам, - озвучиваю первое, что приходит в голову, - быть заметной. Он улыбается, искренне, не фальшивя. Это хорошо, острый момент миновал. - Ты не очень похожа на человека, который хочет кому-то нравиться, - пауза, снова серьезный с оттенком печали взгляд, - может, поэтому ты мне и понравилась. Весь кипяток мира обрушился на мое лицо, стало так жарко, что не удивлюсь, если от всего моего тела стал подниматься пар. Что он только что сказал? Это же шутка, да? Где нужно смеяться? Нервно тереблю край своего больничного пледа, только бы не смотреть на него. И что я веду себя как школьница? Почему я так реагирую на его слова? «Влюбилась, в мой нежный взгляд. Влюбилась, в мой пухлый зад» Строчка песни, в исполнении альфа-бегемота из популярного мультфильма, появилась в голове самостоятельно. Ну вот почему в моменты, когда нужно быть максимально серьезным, в голове происходит просто вакханалия? Не выдерживаю контраста между напряженно-молчаливой атмосферой в палате и песнями бегемота в моей голове, и, уткнувшись подбородком в собственную ладонь, начинаю смеяться. Вероятно, Оливер не ожидал такой реакции, и первые секунды выглядел растерянным, но потом скромно улыбнулся, затем улыбнулся еще шире, и, в конце концов, рассмеялся вместе со мной. Напряжение в комнате испарилось моментально, как капли воды под горячим утюгом, и стало так легко, как будто с плеч свалились горы. Мы смеялись и смотрели друг на друга, и больше нас ничего не смущало, ничего останавливало. Нет, это не гора свалилась с плеч, это между нами рухнула гора. И мне стало абсолютно все равно на то, что он больше не видит Кристину, на то, что мне больше не за чем было спрятаться. Потому что и прятаться больше было незачем. Но, наша идиллия прекратилась, не прошло и пятнадцати минут, как мы наладили общение. Раздался звонок, и Оливер взял трубку. - Да, - он видно прекрасно знал своего собеседника, скорее всего, звонил кто-то из коллег, - почему я только сейчас об этом узнаю? – его брови двинулись на встречу друг другу, он был не очень рад текущим новостям. – Хорошо, я скоро буду. Приятная, счастливая радость начала гаснуть, я понимала, что сейчас он уйдет. И не могла этому помешать, да и не должна, да и не имею права. «Сейчас он уйдет, а спустя дней десять – улетишь ты. И вы будете видеться только через экран телевизора» - Извини, я должен ехать, - он поднялся со стула и поправил рубашку, которая и так идеально на нем сидела, - завтра попробую вырваться хотя бы на часок, - Оливер резко наклонился ко мне и невесомо поцеловал в лоб, почти по-отечески, почти с любовью, - не грусти, до связи. Он задорно улыбнулся и покинул палату. Было такое ощущение, что стены стали более серыми, запах лекарств обострился, перебивая собой последние нотки шлейфа его парфюма. Комната стала более пустой. Невероятно пустой. Печально вздыхаю и перевожу взгляд на корзину с фруктами, разглядывая разнообразие плодов. Есть не хочется совершенно, но я все же беру в руку огромное спелое манго и не спеша вдыхаю его летний, сладкий запах. И когда возвращаю его на место, в компанию к другим фруктам, замечаю среди буйства ярких красок одинокий белый конвертик, зажатый между бананами, он был практически незаметен. Неожиданная находка меня заинтриговала, дотягиваюсь до него, не вставая с кровати, и разворачиваю. « Кто имеет свои секреты, может находить секреты других» Интересно, почерк мне не знаком, но что-то мне подсказывает, что это писал Оливер. Что это за игра такая? Корзина с секретом? Стаскиваю тяжелую корзину с тумбочки и размещаю на своих коленях, сердце наполняется трепетом и волнением, словно в Новогоднюю ночь. Сюрприз – это двойное внимание, это всегда элемент неожиданности и игры. Разбираю фрукты, в поисках обещанного секрета, но ничего не нахожу. Перебираю их еще раз, и снова терплю неудачу. - Что за черт? – спрашиваю я саму себя, недовольно крутя корзину руками, - шутка что ли? Упираюсь одной рукой в дно корзины, и смотрю, где примерно находится ладонь и днище корзины. Хм, слишком большое расстояние. С новым приливом энтузиазма выкладываю все содержимое на кровать, и чуть ли не вскрикиваю от радости, когда обнаруживаю двойное дно. Стенки корзины легко поддаются, и первый уровень снимается, как у сборного конструктора, открывая взору тайник. Поначалу мой взгляд даже не может выцепить из россыпи разнообразных конфет и шоколадок что-то определенное, глаза просто бегают по всему этому великолепию, как у заведенной игрушки. Не веря в происходящее, запускаю руку вглубь сладкого подарка, фантики начинают приятно шуршать под моими пальцами. Сама того не замечая, начинаю смеяться. И как только он угадал с подарком, как он узнал, что именно эти маленькие шоколадные комочки принесут мне такую радость? Никто прежде не делал мне таких сюрпризов, да и делать их было особо некому. Не думала, что это приносит такой взрыв эмоций, но если честно, не могу вспомнить хоть одно событие в жизни, которое вызвало бы такой шквал волшебной радости. Перебирая конфеты, внезапно нахожу еще один маленький конвертик. Знаю, что это еще одно маленькое послание от моего персонального волшебника. На крохотном квадратике картона почти нет слов, только цифры. Это номер телефона и аккуратная подпись: «До связи». Стоило кому-то из персонала углядеть на горизонте Альфреда, как начинал искать пути отступления, чтобы не быть раздавленным плохо контролированным гневом начальника охраны. Хоть каждый понимал, с чем связано такое мрачное настроение мужчины, никто особо не испытывал сочувствия к его нынешнему положению, да и попадаться под руку тоже желания не было. Мужчина последние трое суток ходил мрачнее тучи, скандал, разгоревшийся около группы, задел его репутацию настолько сильно, что сплетни об его скором увольнении уже не казались бредом. И пусть всему нашли логическое объяснение, и даже предоставили публике главного подозреваемого – Писателя, маньяка-психопата, строчившего гневные письма чуть ли не каждый день, СМИ желало знать лишь одно – как они такое проглядели и почему не приняли необходимые меры. Поэтому Альфред выкуривал уже вторую за день сигарету, по пути домой, хотя еще шесть лет назад, после смерти двоюродной сестры от онкологии, дал себе нерушимую клятву больше никогда в жизни не прикасаться к этим раковым палочкам. Рабочий день уже закончился, мужчина ехал домой, и от одной этой мысли ему становилось легче. Сейчас он поужинает с дочкой, они посмотрят какое-нибудь вечернее шоу, а завтра его персональный кошмар начнется снова. Неприятности начались в этом месяце неожиданно. Сначала дочь сломала ногу, упав с лошади, а затем произошло это гребаное нападение. И почему он доверил малолетней девке свою работу? Теперь расхлебывай эту кашу самостоятельно. - Добрый вечер, Хелена, - Альфред здоровается с домработницей, как только выходит из гаража, - что нового? - Добрый вечер, - отвечает высокая, чуть полноватая женщина старше средних лет, - Элина сегодня вернулась от доктора в расстроенных чувствах, гипс так и не сняли. Придется ходить еще около двух недель с костылями. Больше ничего интересного, ужин готов, Ваш черный костюм я забрала из химчистки, он висит в Вашей гардеробной. - Ну хоть где-то все хорошо, - в полголоса подмечает мужчина, - можете идти домой. - Спасибо, - женщина направляется в сторону ворот, но спустя два шага останавливается, и, обернувшись, добавляет, - прошу прощения, совсем забыла. К Вам посетитель. Ожидает Вас в гостиной, я не хотела впускать, но дело мол срочное и серьезное. Говорит, что у Вас проблемы, герр Джонсон. Альфред грустно улыбнулся, и тут его нашли. Даже в собственном доме он не может спрятаться от разбирательств с начальством. Нефтяное пятно скандала все больше расплывается по его жизни, еще немного и он вымажется в нем полностью. Ему это не важно, главное, чтобы его дочь не погрязла в этом дерьме. - Хорошо, - сухо отвечает он и выходит на тропинку, ведущую к дому. Сердце неприятно сжалось в нервном испуге, и внутренний голос говорил ему о чем-то страшном, но мужчина умело закрыл все переживания за бетонной стеной сознания, не подозревая о том, какой ужас ему предстоит пережить этим тихим летнем вечером. Дом встречает его одинокой тишиной, только на втором этаже едва слышно вещает телевизор. Мужчина проходит в гостиную, но, к его удивлению, никого там не застает, видимо таинственный посетитель его не дождался. Тем лучше для него, можно выдохнуть и настроиться на запланированный домашний вечер. - Эля, спускайся к ужину, - громко кричит он, попутно снимая пиджак и тесный пояс с кобурой. Никто не отвечает, телевизор не умолкает. Прислушавшись, и поняв, что его просьбу проигнорировали, Альфред почувствовал укол подозрительной опасности. Что-то не так, дочь точно не может спать в такое время. – Эля! И снова тишина, ничего не происходит. Мужчина берет служебный пистолет и выходит из гостиной к лестнице на второй этаж, и первым его встречает одинокий костыль, брошенный у одной из последних ступеней. Адреналин бьет по глазам в ту же секунду, сердце ускоряет темп, мышцы напрягаются, готовясь к действиям в любой момент. Быстро, но стараясь не производить ни единого шороха, мужчина поднимается на второй этаж и, оказавшись у двери спальни, аккуратно открывает ее легким толчком, одновременно снимая оружие с предохранителя. В комнате почти темно, только размытые блики от экрана телевизора проецируются на стену, придавая ей психоделический вид. Мужчина проходит вглубь комнаты и тут его ноги подкашиваются, словно его сбивает сильный порыв ветра, и он падает на пол от увиденного зрелища. Кричит, кричит так сильно и безумно, что неизвестно, что разорвется первым: его сердце или его голосовые связки. Он никогда не был так близок к безумию, как в это мгновение, да уже и не будет. Мертвая девочка послушно стояла у стены. Она касалась пола только кончиками пальцев, с которых медленно стекала густая кровь. Из открытого рта торчала рукоятка второго костыля, другой его конец вошел на десяток сантиметров в стену, оставив десятилетнего ребенка висеть на месте. - Нет! О, Боже, нет! – ползком, не имея сил встать, мужчина приблизился к девочке и обнял ее за голени, прижимая к себе, даже не замечая того, как на его белоснежной рубашке появляются пятна крови. Альфред рыдал, не контролируя свои слезы и крики, ужас и паника захватили его голову, от эмоций можно было разорваться на части. Единственный человек, для которого он старался, для которого он делал все, которого любил – зверски убит. Телевизор выключается, установленный, ранее никем не замеченный, таймер показывает четыре нуля и из динамиков стереосистемы раздается искаженный обработкой металлический бездушный голос. - Нравится? Я старался. Думаю, ты оценишь. А я не оценил того, что Вы впутали меня в очередную мерзкую историю этой грязной, смрадной группы. Я расстроен. Придется проучить Вас, чтобы очистить свое имя. Надо преподать Вам урок. И уж поверь, я умею быть хорошим учителем, умею делать больно. Мы с болью на короткой ноге, давние друзья. Каждый получит свое, но ты уже этого не увидишь. Потому что ты сейчас умрешь. Сладкоголосая Лана Дель Рей не спеша пела о том, как сложно жить в мире богов и монстров, романтическая песня играла на минимальной громкости, но все же была слышна из каждого уголка первого этажа, потерявшего своего владельца, дома. Кофеварка готовила очередную порцию двойного капучино. Статично тикали огромные старинные часы, уводя свои стрелки далеко за полночь. Но еще один ритмичный, едва слышный звук присутствовал в этом доме. Звук разбивающихся об пол капель, словно кто-то плохо закрыл кран в ванной комнате, и теперь капли воды, с равным промежутком времени, совершали свой смертельный прыжок. Только это была не вода, а капли крови, стекающие с отрубленных конечностей, повешенного на перилах лестницы, Альфреда Джонсона. На его лице, уже навсегда, застыло выражение неописуемого удивления: рот, раскрытый в беззвучном крике и выпученные безумные глаза. Может это следствие асфиксии, а может жертва просто узнала своего палача за секунду до смерти. Ответ на эти вопросы знал только его убийца, который уже с гордостью восседал в высоком кожаном кресле, расположенном в рабочем кабинете уже бывшего начальника охраны. Этот человек аккуратно ел найденное в холодильнике лимонное пирожное, и запивал десерт свежеприготовленным капучино, пока личный ноутбук Альфреда копировал файлы на другой носитель, передавая расписание мероприятий, концертов, планы зданий, в которых будет находиться известная на весь мир группа, данные обо всех их запланированных маршрутах, о персонале, всю информацию об участниках конкурса и о наемном агенте, который прибыл из России, для устранения возможной опасности в виде неуравновешенного Писателя.