Кровавый Писатель

Шаги наемного убийцы отдалялись от меня с каждой секундой, пока не стихли где-то в глубине дома. Я не переставала ругать себя за непредусмотрительность, используя самые смачные матные слова, которые только знала. Но выбираться из этой заварушки придется, и самоанализ тут не поможет. Мой взгляд, блуждающий по комнате, которая когда-то была чьей-то кухней, зацепился за конец бейсбольной биты, торчащей из-за облезшего холодильника. До него было буквально несколько шагов. Тяжелая поступь мужчины возобновилась, на этот раз он приближался к моему укрытию. И это значит, что я больше не могу терять время. Я подбегаю к забытой кухонной технике и хватаюсь за рукоятку биты, со всей силы дергая ее на себя, но она не поддается. Видно, бита крепко зажата между стеной и холодильником. Придется его сдвинуть. Налегаю всем весом на морозильный шкаф, и он, издав громкий, протяжный скрип, трогается с места, и высвобожденный спортивный инвентарь с грохотом падает на пол. Быстрые шаги раздаются совсем близко, наемник уже в соседней комнате. Я беру биту в руки и распрямляюсь, встречаясь взглядом с застывшим в дверном проеме мужчиной. - Так-так-так, - усмехается он, - какие люди. Узнала? Высокий, широкоплечий, с наглой улыбкой на лице. Он облокачивается на косяк двери и с вызовом осматривает меня, оценивает. Я лишь крепче сжимаю в руках деревянную рукоятку, готовясь к бою. - Узнала, - отвечаю я, внимательно следя за каждым его движением. - В прошлый раз тебе немного повезло, - он поворачивает голову вправо, и указывает на два синих пятна в области виска, - это ты мне оставила на память. Может, и тебе что-нибудь оставить на память? Отрезать нос? Или выколоть глаза? А? – мужчина деланно смеется, явно чувствует себя королем этой ситуации. – Ах, нет. Не получиться. Мне же приказали тебя убить. Но. Это для меня будет не менее приятным. К тому же, они ничего не говорили о твоем внешнем виде после моей работы. Так что, - он радостно хлопает в ладоши, а потом потирает их между собой, - у нас есть простор для воображения, да и времени навалом. - Может уже прекратишь трепаться? – я пытаюсь скрыть свой страх, но выходит как-то смазано и неубедительно. - Ты такая нетерпеливая, - он делает шаг в мою сторону. Я непроизвольно отступаю, упираясь поясницей в стол. – Тогда, начнем прямо сейчас. Я вскидываю биту на плечо, готовясь нанести удар в любую секунду. В воздухе моментально повисает напряжение, и время словно застывает. - Ох, нет. Ты же не думала, что я буду драться с тобой? – притворно удивляется противник, и в следующую секунду он выхватывает из-за пояса пистолет и гремит выстрел. Острая, жалящая боль поглощает мое левое плечо моментально, съедает его вместе с мышцами и костями. Я успеваю только удивленно вздохнуть и понять, что меня подстрелили. Бита выпадает из ослабших рук, и, стукаясь об пол, откатывается к ногам мужчины, где он ловко останавливает ее поднятым носком ботинка. Крик вырывается из горла, и я оседаю на пол, самопроизвольно хватаясь за раненное плечо. Горячая кровь уже заливает мою одежду, капает на грязный пол, окрашивая все вокруг в цвет смерти. - Вот такой ты мне нравишься больше, - довольным собой, заявляет мужчина, и, не спеша, вальяжной походкой подходит ко мне, размахивая в воздухе битой, перекидывая ее из одной ладони в другую. – Хорошая вещь, правда? Он останавливается в паре шагов от меня, и я со страхом поднимаю на него свой взгляд. Его искривленное ухмылкой лицо – это последнее, что я увижу перед смертью. Сердце отчаянно сжимается в груди, внутри все холодеет. Я закрываю глаза и вижу улыбающегося Питера, который радостно протягивает мне руку, зовя куда-то за собой. От удара в голове, словно что-то разрывается, словно лопается огромный воздушный шар. Смертельно громкий звук бьет по ушам, и перед глазами все темнеет. Последнее, что я чувствую, это то, как я падаю на пол, сраженная ударом биты и огромные солдатские ботинки на шнуровке перед глазами. А после сознание покидает меня, и черная пустота заполняет внутри все пространство. Чей-то голос доносится до меня, он настолько тих, что разобрать слова невозможно. Гулкий, словно кто-то говорит в железную трубу. Каждое слово сопровождается вспышкой тупой боли, которая вызывает тошноту, подкатывающую к самому горлу. Голос никак не хочет заткнуться, он все говорит и говорит. Смеется. Ненавижу его. Грубый, мужской смех. Господи, даже думать больно. - Да, да, да, - и снова хамский смех. Голос уже ближе, уже совсем рядом. Еще чуть-чуть и я выплыву из липкой боли к источнику этого баритона. Глаза открываются не с первого раза. Правое веко не поднимается вовсе, как будто его прочно залепили скотчем. От тусклого света в голове начинает тукать, и тошнота с новой силой устремляется вверх. Я пытаюсь сфокусировать взгляд, но ничего не выходит. Перед глазами все двоится и расплывается. Я не проснулась? Пограничное состояние между сном и явью? Нет. К сожалению, нет. Осознавание всей ситуации приходит мгновенно, словно я вынырнула из зловонного болота и сделала глубокий вдох. Я еще жива. И я все еще в этом проклятом доме. Мужской голос снова проносится по комнате, от резкой боли я невольно зажмуриваюсь. Твою мать, гребанный пиздабол. Все левое плечо полыхает болью, по коже медленно стекают густые капли, прячась в волокнах хлопковой одежды. Я осторожно пытаюсь повести руками, на что плечо реагирует орущей болью, и я с силой зажмуриваю глаза и прикусываю губы, чтобы не закричать. Мои руки связаны, и, судя по всему, я сижу на стуле. Почему он меня не убил? Хочет поиздеваться надо мной? Медленно считаю до десяти и снова открываю глаза. Картинка не становится четче, но я уже начинаю различать слова, что говорит мужчина. Я не могла быть уверенной, но мне казалось, что в самой комнате его нет. С кем он говорит? По телефону? - Да, да. Отпустили под залог, - раздается откуда-то сзади. Мужчина медленно прохаживается в коридоре, что за моей спиной, ведя разговор по телефону. – Почти сто тысяч. Да, до начала судебных заседаний. Он на пару секунд замолкает, чтобы выслушать своего собеседника. Залог. Деньги. Наташа. Мысли спутываются между собой, образуя уродский ком. Так, давай еще раз. - Сегодня, да. Нет, под домашний арест. Не имеет права выезжать из Берлина. Он говорит о фрау Мюррен. Точно, как же я не могла сразу догадаться. От сильной пульсирующей боли в голове мне кажется, что я потеряла способность мыслить адекватно. Боль, обнявшая мое плечо, немного утихла, дожидаясь момента, когда я снова совершу хоть одно минимальное движение. И тогда она с радостью вгрызется в меня. Затёкшие и пульсирующие от тугой веревки запястья тоже плаксиво ныли. Разве может быть еще хуже? - Отмечать будем завтра. Да, - голос снова раздается за моей спиной, теперь он намного ближе. – У меня много работы. Мужчина подходит ко мне, останавливаясь прямо за спиной, его присутствие я ощущаю кожей. Я замираю, боясь пошевелиться и выдать себя. Он не должен знать, что я пришла в себя. - Да, давай до связи, - от громкого, зычного голоса в затылке снова взрывается граната боли, отчего на глазах выступают слезы. – Мне тут пора закончить кое-что. Я понимала, что он имеет в виду меня. Я понимала, что не смогу ему противостоять. Я понимала, что сейчас он меня убьет. И от этой мысли становилось не менее тошно, чем от головной боли, разрывающей мою черепную коробку. И страшно, до безумия страшно. Мужчина обошел меня и наклонился в мою сторону, я почувствовала теплое дыхание на своем лице. Губы дернулись от отвращения, и в тот же момент мужчина мерзко усмехнулся в голос. - Проснулась, сучка? – спросил он, обдавая меня неприятным запахом изо рта, - проснись, Нео! Я открываю лишь один, поддающийся мне глаз, и со злостью смотрю на его гадкую рожу, расположившуюся всего в десятке сантиметров. Теперь у меня есть прекрасная возможность рассмотреть его внешность: густые, черные брови, тусклые глаза серого цвета, большой, широкий нос, не раз сломанный в рукопашных боях, небрежную щетину на лице и полные, растянутые в улыбке, губы. - Что? Нравлюсь? – его глаза смотрят на меня прямо, не отрываясь. И в них нет ничего. Ни злости, ни отвращения. Ничего. Пустые колодцы расширенных зрачков. – Может тогда, перед смертью, раздвинешь ноги? А? Хочется плюнуть в его наглое, отвратительное лицо, и я не понимаю, что меня сдерживает. Моя реакция его только смешит, он потешается надо мной и над моей беспомощностью, словно я примат в клетке. Упивается своим превосходством. - Не хочешь? – он медленно распрямляется, и возвышается надо мной, как великан, - заставим. Плавно, смакуя каждое движение, наемник, чьего имени я даже и не знала, начинает расстегивать ремень, не переставая при этом похабно скалиться и усмехаться. Его ширинка расположена прямо перед моими глазами, и я от шока не могу отвести взгляд, все еще не веря в происходящее. Нет, это какой-то страшный сон. Это не может быть правдой?! Я не могу проронить ни слова, как будто впала в анабиоз, в нелепую прострацию. Сердце колотиться в груди, разгоняя по телу кровь с адреналином, меня обдает жаром. Господи, что же я натворила. Руки мужчины замирают на пуговице джинсов, и я вначале не понимаю, с чем связана неожиданная пауза. А потом осознаю, что он замер не просто так: странный звук раздался где-то в доме. Тихий, ритмичный, цокающий звук. От страха и шока я не могу вздохнуть, и обезвоженное горло упрямо слипается, вызывая приступ сухого кашля. - Что это за хуйня? – мужчина убирает руки от штанов и поворачивается ко мне спиной, чтобы взять пистолет, лежавший на столе. Но стоит ему сделать один шаг в сторону, как два выстрела разрывают тишину. От неожиданности я начинаю кричать, орать во весь голос, еще не поняв того, что стреляли не в меня. В какой-то момент в голове пронеслась мысль, что я сойду с ума от боли и страха, и уже ничего не станет таким, как прежде. И лишь когда мой противник падает на колени, выставляя впереди себя руку для опоры, я заставляю себя с силой захлопнуть рот, до крови прикусив язык. Горло саднит от непомерной для него нагрузки, и я пытаюсь сглотнуть слюну, чтобы хоть как-то его смочить, но во рту пусто и сухо. С усилием, подавляя рвотный рефлекс, я сглатываю скопившуюся во рту кровь. Из глаз текут слезы, и я уже не могу их контролировать. Хрипя от боли, мужчина пытается подняться с пола, и гремит еще один выстрел. Комнату прорезает крик боли, отчаянный вопль раненного существа, и я вижу, как кровяное пятно расплывается по синей материи его штанов. Ему прострелили колено и наемник, теряя равновесие, заваливается на бок, прижимая к себе поврежденную конечность. Он не перестает кричать, и моя голова погружается в пучину адской боли. Комната начинает раскачиваться перед глазами, как огромный маятник. Громкий, лязгающий звук раздается справа от меня, и я поворачиваю голову в сторону источника звука, трясясь от страха, всхлипывая и хватая воздух ртом. Я чувствовала, что схожу с ума, мир уже перестал выглядеть трехмерным и реалистичным. Нет, я точно свихнулась. Как еще объяснить присутствие этого монстра, стоящего по правую руку от меня. Рычащая, исполинских размеров собака была так рядом, что я могла рассмотреть, как перекатывается каждый ее мускул под идеально белой шерстью. Это была явно бойцовская порода; плечевой корпус, бугрящийся от налитых мышц, мог принадлежать только собакам-убийцам. Животное сделало шаг вперед, когти застучали по деревянному полу. От вида ее оскалившейся пасти и длинных клыков внутри все замерло, остановилось. Страх сковал мое тело сильнее, чем прочные веревки. Собака рычала и скалилась, ее тело напряглось, и она готовилась к прыжку. Но вот на меня она никак не реагировала, словно для нее меня и не существовало. - Холли, жрать, - властный мужской голос раздался позади меня и животное, только и ждавшее разрешение хозяина на кровавый пир, бросилось на катающегося по полу мужчину. Животное достигло своей цели одним прыжком, вцепляясь мужчине в горло и со всей силой мотая головой, выдирая из еще живого человека куски мяса. Отчаянный визг сменился мерзким булькающим клокотанием, и я опустила взгляд в пол, не желая быть наблюдателем садистской расправы. Тем временем собака, опираясь передними лапами на грудь дергающегося в конвульсиях мужчины, все еще рыча, отгрызала от его лица кожу и мышцы. - Не бойся, - тяжелая рука по-хозяйски легла на простреленное плечо, и боль, мирно дремавшая все это время, пробудилась от сна. – Она не тронет тебя. Пока ей не приказать. Мне кажется, что я чувствую физически, как каждый волосок на голове приподнимается, как руки покрываются гусиной кожей, а пальцы рук и ног холодеют. Страшная догадка о том, кто сейчас стоит за моей спиной, и чья собака кромсает труп мужчины, сжимает голову железным обручем. Крупная дрожь, сотрясавшая мое тело, останавливается, все мышцы спазмировались до боли. - Я не мог смотреть, как тебя убивают, - человек медленно надавливает на кровоточащее плечо, и наклоняется в мою сторону так, что его рот оказывается в сантиметре от моего уха. От выдыхаемого им воздуха становится немного щекотно. На меня наваливается ощущение безнадежности, словно сама смерть склонилась надо мной, оставив в запасе лишь пару мгновений до летального исхода. Боль отходит на второй план, становится фоном для всепоглощающего страха. Я боюсь лишний раз вздохнуть. – Ты мне еще пригодишься. У меня на тебя большие планы, - он говорит плавно, растягивая слова. И каждое слово звучит как приговор перед казнью. От напряжения во всем теле я непроизвольно дергаюсь. Довольный смешок не заставляет себя ждать, Писатель гордиться произведенным им впечатлением. Про себя я не переставала молиться, чтобы он ушел, чтобы эта пытка закончилась, и я осталась одна. Плотно сжав губы, боясь произнести хотя бы один звук, я вжалась в старый деревянный стул, стараясь хоть как-то отдалиться от убийцы. - Еще увидимся, - говорит он и, приблизившись вплотную, слизывает с виска уже загустевшую кровь. По моей коже словно прошлись паяльной лампой, от мокрого, грубого и дьявольского прикосновения, я срываюсь на крик и стараюсь отодвинуться от него как можно дальше. От резкого рывка кровь из раневого отверстия заструилась с новой силой, а голова погрузилась в туман боли. Он снова засмеялся. Его приглушенный, зловещий смех стал завершением безумной канонады ужаса, и сознание уже было готово покинуть меня. - Холли, пойдем, - такой голос мог принадлежать только Писателю. Вязкий, гортанный, масляный и немного осипший. Висок еще горел от его прикосновения и слезы текли по щекам. Слезы беспомощности и отвращения. Как бы мне хотелось вытереть его слюну с кожи, смыть ее чем угодно, оттереть оскверненное место. Но я не могу ничего. Собака останавливается и поворачивает к хозяину перепачканную в крови морду. С некогда белой кожи стекают капли крови, она сочится из ее пасти, на что животное облизывается и слезает с мертвого мужчины, как с груды мусора. Безжизненное тело немного распрямляется, когда огромный дог спускается с него на пол. Рваный вздох вырывается из моей груди, когда монстр замирает в одном шаге от меня, оскалив окровавленные зубы. На коже проступает холодный пот, и одежда и волосы липнут к телу. Я не могу пошевелиться. Если она сейчас кинется на меня, то у меня нет ни малейшего шанса. «Только не смотри ей в глаза, не смотри ей в глаза» - Холли, не трогай нашу девочку, пошли, - этот голос точно будет сопровождать меня в царство кошмаров еще не одну ночь. Собака вскидывает купированные уши и теряет ко мне всякий интерес, послушно виляет обрубком хвоста и выходит из моей зоны видимости. Я только слышу, как удаляются ее цокающие шаги, и с каждым тихим бряцаньем, с души падает необъятный камень. Я пытаюсь совладать со своим телом, и успокоиться, но ни сердцебиение, ни ритмичные, судорожные вдохи не замедляются. - Как я мог забыть, - фальшиво сожалея, произносит мужской голос за спиной, и от неожиданности я вздрагиваю всем телом, изамираю, как испуганная мышь перед змеей. – Нельзя оставлять девушек в беде. К запястьям прикасается что-то холодное и гладкое на ощупь. Я снова прикусываю язык, чтобы не закричать, и понимаю, что силы стремительно покидают меня. Еще немного и я упаду в обморок. - Только не дергайся, иначе, София, я буду называть тебя Капитан Крюк, - в его вульгарном голосе звучит неприкрытая усмешка. Он тянет веревку, связывающую мои руки, причиняя острую, тянущую боль. И я уверенна, что он делает это не просто из-за неосторожности. Запястья освобождаются от болезненного захвата, и перерезанная веревка клочками падает на пол. Я тут же подношу побелевшие от долгой компрессии руки к лицу, и массирую красно-синие запястья, пытаясь разогнать кровь по пальцам. - Если обернешься, то я выколю тебе глаза, - безэмоционально отзывается мой освободитель, и негромко выдохнув, разворачивается и покидает комнату. Словно в трансе, я без устали трогаю запястья, невидящим взглядом уставившись в растерзанный труп мужчины и на залитый кровью пол. Писатель был здесь, был здесь, был здесь. Простая фраза крутиться в голове на бесконечном повторе, затыкая остальные мысли. Дикий страх начинает отступать, покидая мое тело с каждой минутой. Как только я начинаю чувствовать сотни мельчайших иголок, вонзившихся в мои пальцы, оцепенение проходит, и я с остервенением тру рукавом кофты залитый кровью висок, куда прикасался его язык. Нет, от чувства грязи и запятнанности мне так просто не избавиться. И избавлюсь ли я от них вообще? Меня только что этим прикосновением клеймили заразным грехом, пометили сумасшествием. Не думаю, что забуду этот позорный обряд. Когда я, шатаясь в разные стороны, выхожу из злосчастного дома, на улице уже ночь. Погруженный во тьму, дом выглядит ее более зловещим и таинственным, чем при свете солнца. Я еще жива, и еще ничего не кончено. Спотыкаюсь об заброшенный шланг, и чуть не теряю равновесие, но все же, не падаю на засохший газон. Только бы машина была на том месте, где я ее оставила. Большего я и не прошу. Убраться из этого места как можно дальше - это все, о чем я мечтаю. Оставить произошедшее в доме в прошлом, далеко позади и забыть обо всем. Вычеркнуть из памяти, вырвать листок этого дня из своей жизни и, скомкав в мятый ком, выкинуть в помойное ведро. Машина была припаркована ровно в том месте, где я ее и оставила. И я, увидев холодные отблески металла в лунном свете, бросилась к ней со всех ног, словно к вернувшемуся с войны мужу. Невзирая на боль и слабость, я забираюсь в знакомый до мелочей салон и, обняв руль дрожащими руками, даю волю эмоциям. Я рыдала так громко и сильно, что казалось, что воздуха вот-вот не хватит, и я задохнусь от слез и спазмов в грудной клетке. Но вышедшие в виде слез переживания заметно облегчили дыхание, вскоре я успокоилась и, заведя машину, вырулила на грунтовую дорогу. Несколько раз в пути мне казалось, что я не выдержу и не справлюсь с управлением, вылечу в кювет и останусь лежать в перекорёженной груде металла до самого утра. Но мой ангел-хранитель подставил свое плечо и я, не сводя красных, воспаленных глаз с дороги, въехала в городскую черту около четырех часов утра. Я понимала, что мне нужна медицинская помощь, но обращаться в государственный госпиталь было рискованно: о случае огнестрела сразу сообщат в полицию, и долгие разборки отнимут и так истекающее время. И еще я понимала, что без зачистки простреленного плеча и зашивания раны, а также без внутривенной инфузии на восстановление может уйти около месяца. Это намного больше, чем у меня есть. На примете был человек, который мог бы мне помочь. Но за всю дорогу до Берлина я так и не нашла ни одну причину для этого. Больше мне не к кому обратиться, и это означает лишь одно: придется преподнести доктору Адаму ночной визит. Настойчивая трель дверного звонка утопает где-то в пространстве квартиры, но, не смотря на наглую, третью по счету попытку разбудить владельца жилища, я не слышу ни шаркающих шагов, ни звук открывающегося замка. Держась одной рукой за раненное плечо, не давая непрекращающемуся кровотечению вырываться наружу, я терпеливо жду реакции на свои звонки. Может, его и дома нет? Может он уехал из города? Что тогда мне делать? Куда я пойду в этом случае? Холодный металлический щелчок развеивает пессимистичные мысли, дверь отворяется, выпуская в темный коридор электрический свет. Адам выглядит сонным, устало рассматривает мое лицо, потом переводит взгляд на руку и молчаливо отступает вовнутрь, безмолвно приглашая меня пройти в квартиру. - Тебе нужно поспать, хотя бы пару часов, - Адам говорит это максимально отстранённо, как будто обращается к самому себе. Ловко рассекает хирургическими ножницами воздух, перерезая лишние нитки последнего шва, и небрежно скидывает окровавленный иглодержатель в поднос из стали. Его сосредоточенный взгляд всего на секунду задерживается на моем лице, а после он тяжело поднимается со стула и, размяв шею наклонами, бросает операционную палетку в раковину. – Обезболивающий эффект скоро начнет проходить. Тебе лучше заснуть к этому времени. Я молча разглядываю его широкую спину и непропорционально большие плечи. Кто бы мог подумать, что он так просто согласится помочь мне посреди ночи, не задавая лишних вопросов? Почему? - Почему ты помог мне, Адам? – уставший голос звучит слабо и мягко, и я снова отпиваю холодную воду из длинного прозрачного стакана. - А ты как думаешь, секретный агент? – отвечает мужчина, не поворачиваясь ко мне, и продолжает мыть инструменты. – Он сказал, что ты приедешь. И что я должен оказать тебе помощь, - его голос звучит монотонно и обыденно, словно он рассказывает мне элементарные вещи. По телу словно пробегает мощный электрический разряд, и остатки полу наркотического тумана рассеиваются в голове, как при порыве сильного ветра. Он? Писатель? Он знал, что я приеду к Адаму? Что обращусь к нему? - Почему ты согласился? – я озвучила единственный вопрос, родившийся в моей пустой голове. Осознание всей ситуации, в которой я оказалась, приходило постепенно, наступая холодными лапами сначала на грудь, потом на горло. - А у меня был выбор? – безразлично пожимает плечами доктор, и, выключив воду в кране, поворачивается ко мне, вытирая руки белым полотенцем. – Он умеет убеждать, - криво усмехается Адам и со злостью бросает полотенец в угол. - Прости, - я не понимаю, за что именно я извиняюсь перед ним, но почему то я отчетливо почувствовала себя виновницей произошедшего. - Одним «прости» тут не отделаешься, - холодно бросает Адам и снова усаживается на высокий стул, стоящий напротив меня. – Ты должна убить эту паскуду. Понятно? - Ага. Это же так просто… - Заткнись, - прерывает меня доктор, - я знаю, во сколько и где он завтра будет. Остальное – за тобой. Мой затуманенный взор зависает на его встревоженном, но серьезном лице. Он же не шутит? Сегодня день помощи от врагов? Ебаная эклектика. Не отрывая взгляда от его лица, я решительно киваю головой.