Кровавый Писатель

00:21 Клуб Adagio. Берлин. Озверевшая толпа сметает всё и всех на своем пути. Сквозь оглушающие биты техно-музыки слышны крики людей, звон бьющейся посуды и сметаемых столов и стульев. Светомузыка окрашивает орущее безумие в синие и лиловые цвета, от частых вспышек света можно потерять ориентацию в пространстве. Я все еще слышу выстрелы, их невозможно ни с чем перепутать. После каждой огнестрельной очереди обезумевшая толпа, рвущихся на волю людей, поднимает новый вал крика. Они накатывают как цунами, сметая остатки человечности и здравого смысла из присутствующих. Лоренц все еще удерживает меня, подталкивает в спину своей грудью, направляя в сторону черного выхода. Мои пальцы вцепились в его плечо настолько сильно, что, скорее всего ему больно, но музыкант ничего не говорит мне и никак не показывает физический дискомфорт, продолжая плавно уводить меня с места происшествия. Упрямо выворачиваюсь из его цепкой хватки и разворачиваюсь полу боком, пытаясь через его плечо рассмотреть в ярких вспышках и обломках интерьера клуба позабытый во всеобщей истерии труп молодой девушки. Чернеющий силуэт тела, распластавшийся на танцполе, отдаляется от меня с каждым шагом, но я не могу найти в себе силы отвернуться, не могу разорвать контакт. Я должна запомнить этот момент. Я должна. Ведь уже ничего не будет как прежде. 08.12. Квартира Адама. - Возьми, - Адам настойчиво отводит от меня взгляд каждый раз, когда обращается ко мне. Ощущаю себя цирковым уродцем или прокаженным, в чьи глаза никто не может взглянуть. Мужчина протягивает желтый флакон с маленькими белыми таблетками, и как только я беру его в ладонь, резко отдергивает руку и отворачивается к окну, словно ему интересно наблюдать за движением автомобилей на широкой улице. Его поведение не то чтобы напрягает, нет. Оно кажется мне оскорбительным? Возможно. В любом случае, его ничем неприкрытый негатив мне понятен. И он меня задевает. - Спасибо, - я убираю таблетки в карман длинной ветровки, любезно одолженной мне хозяином квартиры. От серой шуршащей ткани пахнет свежестью стирального порошка и едва уловимой нотой сандала. Скорее всего, доктор привык пользоваться одним и тем же парфюмом, потому что этот тонкий аромат сопутствует не только каждому его движению, но и каждой вещи в квартире. – И не только за это. За все, что ты сделал. Он поворачивает голову в мою сторону и молчаливо кивает. Да, он принимает мою благодарность, мягко указывая на то, что мне уже пора. Уже в небольшой прихожей, где мне было все достаточно знакомо, я быстро обуваюсь и, прежде чем покинуть квартиру, пишу свой адрес на стике, лежавшем на низкой тумбочке, и прилепляю яркую бумажку к зеркалу. Ну и зачем ты это сделала? Еще бы деньги в трусы положила, - недовольно бубнит внутренний голос, сетуя на мое глупое поведение. Я его не слушаю, и мне неважно насколько нелепо это выглядит со стороны. Так нужно. Так правильно. Не могу объяснить, откуда взялась непоколебимая уверенность в том, что мой адрес ему поможет. Но я твердо знаю, что поступила верно. 08.49 Квартира Софии. От паутины трещин на экране было сложно рассмотреть что-то конкретное, не говоря уже о том, чтобы прочитать все сообщения, которые стройной гурьбой начали приходить в телефон сразу же после того, как я смогла найти и соединить все его запчасти. Нет, это дохлый номер. Переставляю SIM-карту в запасной смартфон, и пока он грузит систему, выпиваю еще одну таблетку, подаренную Адамом. Чтобы держать болевой синдром под контролем придется пить по таблетке каждые два часа. Случайно ловлю отражение в зеркале, и критически осматриваю свой внешний вид. - Твою ж мать, - устало выдыхаю я и спешу отвернуться. А ведь сегодня вечером мне нужно выглядеть шикарно и идеально. А получиться…А получиться достойно, в лучшем случае. Этим вечером в клубе Adagio, будут присутствовать все участники группы, их менеджер и часть персонала студии, которые трудились долгое время над записью их нового альбома. Точный повод частной вечеринки я не знала. Адам что-то пробурчал о традиции открывать новый тур, пока я не заваливала его вопросами о том, откуда он это знает. Доктор, не скрывая своего раздражения, прямо заявил, что я должна быть рада и такой скудной информации. Конечно же, вопрос о том, с чего он взял, что Писатель будет там, тоже остался открытым. И все же у меня не было причин не доверять ему. Мы случайно оказались по одну сторону баррикад, и, не смотря на взаимную неприязнь, оба понимали, что имея такого противника, придется настраивать общение с любым союзником. Даже, если и окажется, что Адам заведет меня в ловушку, я знаю, кто будет меня там ожидать. Мысли унесли в события прошлой ночи, и я машинально потерла висок. Аргентинский дог, бросающийся на жертву по одной команде, манера поведения, и безусловная уверенность в себе – этот мужчина не был сломанным человеком, строчащим гневные письма от собственной беспомощности. Писатель ощущал свою силу, купался в ней, ощущал себя Богом и вершителем судеб. Мне было все равно на то, какой это человек. Какая разница как он выглядит, и как его зовут. Единственное, что я хотела о нем узнать – это то, что им движет, что заставляет совершать такие поступки, какая причина стоит на вершине его мотивации. Отмести явную психопатию от его образа и что нам остается? Какова его цель? А в чем может быть причина такой лютой ненависти? Им движет личная обида, что-то случилось между ним и группой, и остается только узнать, что. И как это сделать за неделю? Противный сигнал стандартной мелодии раздается с кухни, где я бросила новый телефон, отрывая меня от раздумий. Как же не хочется ни с кем разговаривать. Но, к моему удивлению, на экране высветилось имя совершенно неожиданного собеседника. - Привет, - с сомнением то ли говорю, то ли спрашиваю я, все еще не веря, что звонивший мне не ошибся номером. - Привет. Отвлекаю? Я на минуту. Я тут всех обзваниваю, чтобы узнать, кто в чем пойдет, - Кара говорит в своей излюбленной манере: с повелительным тоном и в быстром темпе, чтобы собеседник не успел вставить ни одного слова в ее монолог. – Я надену синее платье-футляр от Pinko, ты же понимаешь, что это значит? Я молчу в трубку, медленно переваривая ее словесную диарею. Смысл озвученной тирады для меня остается тайной. - Эмм, извини, но я не врубаюсь, о чем ты говоришь, - устало потираю переносицу и сажусь на край стула, - повтори еще раз. - Черт, ты что, опять с похмелья? – Кара громко цокает и устало выдыхает, - на вечеринку в Adagio в чем пойдешь? Я надену синее платье… - Куда, куда? – я перебиваю медленные разъяснения девушки, и от неожиданности вскакиваю со стула, принимаясь расхаживать по комнате от стенки до стенки. – В какой клуб? Сегодня? Ты уверена в названии? - Я Кара Шмидт, - заявляет собеседница гордым тоном, - естественно, я уверена во всем. Или ты еще не в курсе? - Н-нет. - Черт. И почему с тобой все так сложно, - она задает этот вопрос, скорее всего самой себе. В трубке отчетливо раздается щелчок зажигалки и глубокий выдох, - сейчас все расскажу. 11:15 Квартира Терезы Митчелл. - Давай уже, а, - едва слышно произношу я и спустя пару секунд повторяю барабанную дробь по рассохшейся двери, покрытой пожелтевшей от времени белой краской, - шевели жопой. Находиться в темном пространстве едва освещенной лестничной клетки – занятие не из приятных. Особенно, когда над тобой витает кислый запах забитого мусоропровода, а где-то в подъезде, возможно, всего на два пролета вниз, громко выясняют отношения нетрезвые мужчины. После разговора с Карой, которая поведала мне о том, что «прощальная» вечеринка все же состоится, я поняла, что обязана проверить любые зацепки, способные пролить свет на личность Писателя. Мне нужна одна-единственная ниточка, маленькая подсказка. И сегодня я намерена ее найти. Некая Тереза Митчелл, оказавшаяся в обоих списках, была первой в моем списке дел на сегодня. Худощавая немка, двадцати восьми лет от роду на данный момент проходила программу реабилитации в достаточно известной клинике «Швабинг», где основным профилем являлось лечение наркологических зависимостей. И, оглядывая дом, где она родилась и прожила большую часть своей молодости, я задавалась только одним вопросом: “ Где она, черт возьми, взяла на это деньги?” В малогабаритной двухкомнатной квартире сейчас проживала ее мать, с которой как раз я и хотела поговорить, и, если представиться такая возможность, осмотреть комнату Терезы. Когда щелкнул дверной замок, я вздрогнула от неожиданности и крепче прижала к себе пакет с бутылкой дорогого вина. Дверь со скрипом отворилась и сквозь широкую щель на меня сердито уставилась пожилая женщина в выцветшем домашнем халате. Ее седые волосы были неряшливо убраны в пучок, а на переносице красовались увесистые очки в роговой оправе. - Эм, добрый день, - я широко улыбнулась, пытаясь выглядеть добродушной, - а Тереза разве не здесь проживает? Женщина молчит, продолжая рассматривать мое лицо, и мне кажется, что в любой момент дверь захлопнется и мне придется вернуться домой с очередным поражением. - Нет. Уже нет, - добавляет она и свободной рукой поправляет растянутый халат, не сводя с меня пристального взгляда. – Что хотели? - Ой, прошу меня простить. Я не представилась Вам. Я Элина Скотт, мы с Терезой были хорошо знакомы, работали вместе в… - У тех музыкантов? – перебивает меня хозяйка квартиры. - Да, абсолютно верно. Вот только два года назад я уволилась и уехала в Англию по семейным причинам. И недавно Тереза перестала отвечать на звонки и сообщения, и я решила проведать ее. Но, видно, ошиблась адресом. Извините за беспокойство, - я отступила назад, делая вид, что собираюсь развернуться и уйти. - Она жила здесь, я ее мать. Вы не ошиблись, - женщина открывает дверь шире, приглашая меня пройти в квартиру, на что я молча киваю в ответ и спешу оказаться внутри кирпичной коробки, служившей Терезе пристанищем долгие года. - Странно, она ничего не говорила мне о подругах, - женщина словно разговаривает сама с собой, удаляясь вглубь коридора, громко шаркая по пыльному линолеуму разношенными тапками, - или я уже не помню? Я скидываю кроссовки, попутно озираясь по сторонам и осматривая обстановку. Стены, обшитые белым деревом, широкий шкаф-стенка и натяжной потолок с замысловато изогнутой люстрой – когда-то в этой квартире было уютно и красиво. Но сейчас все убранство дома было поглощено беспорядком и грязью. Взять хотя бы летнюю обувь, разброшенную около входной двери в хаотичном порядке. Подошва мягких туфель все еще утопала в рассохшейся грязи, и по полу были раскиданы уже отвалившиеся от обуви клочки земли. Цвет линолеума было невозможно определить. От грязи и пыли он выглядел просто серым. - Чего ты там копаешься? – недовольно бубнит женщина, опираясь грузным телом на косяк межкомнатной двери, - могла и не разуваться. Я это уже поняла, можно было и не говорить. Спешу за фрау Митчелл, замечая то, как мелкий мусор прилипает к моим носкам. - И как давно она уже находиться в этой клинике? – я делаю глоток крепкого черного чая, наблюдая за тем, как женщина ловко откупоривает бутылку вина, что я вручила ей пару минут назад. - Уже третий месяц пошел, - не разворачиваясь ко мне, отвечает собеседница и до моих ушей добирается звук наполняемого напитком стакана, - зря она только время теряет, - едва слышно подмечает она. Можно согласиться с хозяйкой квартиры. Думаю, что как только Тереза вернется в эту обитель отчаяния и пыли, ее отношения с запрещенными препаратами возобновятся. - И когда планирует вернуться? - Откуда мне это знать? – с раздражением отвечает женщина и осушает стакан с вином парой больших глотков, - пока не достигнет успехов в лечении. Женщина с грохотом ставит пустой бокал на столешницу и разворачивается ко мне лицом. От дозы алкоголя ее кожа начинает краснеть, словно она только что вышла из финской сауны. Я нервно сглатываю, и аккуратно возвращаю кружку на блюдце, стараясь не шуметь. Хозяйка квартиры выглядит озлобленной и агрессивной. - Сколько раз я ей говорила! Сколько раз! – женщина за секунду возвращается в предыдущее положение и снова наливает себе красный напиток, - она меня не слушала. Говорила, что все будет хорошо. И где она теперь? – женщина смотрит на меня, но она не ждет ответа. – Эх, - с долей отчаяния и раздражения она махает рукой в мою сторону и опрокидывает бокал вина, даже не закусывая. – Ты правильно сделала, что уехала. Может, поэтому ты сейчас сидишь со мной, а Тереза – в палате. - Я не совсем понимаю, о чем Вы говорите. Вы думаете, что место ее работы как-то связано с тем, что она сейчас проходит лечение в клинике? - А то ты не знаешь, - бубнит под нос собеседница, - ты-то как раз должна прекрасно понимать, кто и когда толкнул ее к наркотикам. Если до этого затянувшийся между нами разговор не вызывал у меня должного интереса, то после слов о том, что у фрау Митчелл имеются подозрения на счет причастности кого-то из коллег Терезы к ее зависимости, заставили меня немного встрепенуться и сфокусироваться на беседе. - И как Вы считаете, кто это мог быть? - Как кто? Дуру из себя не строй. У нее шашни с этим гребанным музыкантом начались практически сразу, как она туда устроилась. Она особо этого и не скрывала. Что? Служебный роман? Как это может быть связано с тем, что девушка начала принимать наркотики? Блин, я тут надеялась, что сейчас узнаю имя ее коллеги, который отвел ее к дилеру. А тут про любовные связи заливают. Шумно выдохнув, я отпила уже остывший чай из серебристой кружки с уродливой щербинкой, готовясь сообщить хозяйке дома, что мне пора идти. - А когда этот подонок ей наигрался, то просто выкинул, как блохастую собаку и разбил моей дочке сердце, - женщина долила остатки вина в бокал. Я с удивлением посмотрела на часы. Она выглушила бутылку всего за двадцать минут. – Если бы я хоть знала, кто это был. Но она даже имени его не называла. Единственное, что я видела – это огромный внедорожник у нашего дома два раза в неделю. Очень интересные сведения. Даже если девушка и встречалась с кем-то из участников группы, то, как это поможет мне в поисках Писателя? Допустим, что загадочный Инкогнито знал Терезу и по личным причинам хочет отомстить за испорченную девичью жизнь. Тогда почему под его прицелом оказался не конкретный человек, состоявший в интимной связи с подчиненной, а вся группа? Мало того, и прибывшие на конкурс фанаты. Нет, не вяжется. Не сходится. - А у нее остались какие-либо фотографии? Может, я смогу Вам хоть как-то помочь? Может, я узнаю кого-нибудь на фото? – предлагаю я. Раз уж я тут оказалась, то хотя бы нужно удостовериться в том, что в этом доме нет никаких зацепок, способных мне помочь. Женщина окидывает меня затуманенным взглядом, и чуть кивнув головой, молча покидает кухню. В ее отсутствие я скользящим взглядом осматриваю давно засохшие цветы на подоконнике и горы грязной посуды в раковине. Такая неряшливость может оказаться первым признаком наступающей деменции. Я не знаю Терезу Митчелл как человека, и все же на пару секунд мне становиться ее жаль. Неудачный роман со знаменитостью, болезненное расставание, которое закончилось зависимостью от наркотических средств. А дома ее ждет больная мать и затхлая атмосфера доживающих свою жизнь людей. Интересно, а кто отвел ее к Адаму? Если учесть тот факт, что к нему попадали только по рекомендации постоянных клиентов, то один из хороших знакомых девушки уже принимал запрещенные препараты. И они достаточно хорошо общались, ведь мало кто будет рассказывать поверхностному приятелю горечи своей жизни. Да и тот, не поведет к своему драгеру непроверенного человека. - Вот, - женщина появляется на пороге комнаты и протягивает мне фотоальбом с разбитыми углами и оторванным корешком. – Я собрала, все, что осталось в один альбом. - Все, что осталось? – переспрашиваю я. - Она сожгла большую часть фотографий, в один из своих «полетов», - женщина смущенно отводит взгляд, и я обещаю себе больше не задавать ей ненужных вопросов. Ей и так тяжело. - Спасибо, - я открываю альбом, и не спеша пролистываю страницы. Разглядываю моменты жизни некогда красивой, энергичной девушки. У нее такие «живые» глаза, они светятся изнутри. Это заметно даже на снимках. Но, к сожалению, на немногих совместных с друзьями фотографиях, я ничего не обнаруживаю, и просто листаю альбом, чувствуя некоторую неловкость перед матерью девушки. Ведь я знаю, что женщина так долго искала его, лишь потому, что убрала его с глаз, в укромное место, чтобы лишний раз не натыкаться на снимки, навсегда увековечившие ее дочь такой, какой ей уже не быть никогда. И когда я уйду, может не сразу, но она станет просматривать альбом. И будет плакать. Остается всего пару страниц до жесткого переплёта, и я обращаю внимание на одну из групповых фотографий. Подпись под снимком гласит, что он сделан в день рождения Терезы. Девушка в коротком платье обнимает рукой уже порядком подвыпившую подругу, в кадре есть и другие люди, но в камеру, кроме виновницы торжества и другой девушки, больше никто не смотрит. Обычная фотография с празднования, таких я уже видела в этом альбоме почти два десятка. Но то, кого девушка прижимает к себе свободной рукой, заставляет моё сердце сжаться от волнения. Не в силах оторвать взгляд от фотографии, я тычу пальцем в снимок, и спустя лишь пару секунд, совладав с ватным языком, задаю сидящей рядом женщине главный на сегодня вопрос. - А чья это собака? Женщина поддается вперед и разворачивает альбом в свою сторону. - А, - она снова поворачивает фотографии ко мне, - это щенок ее приятеля. Уже и не помню, как его зовут. Дочка давно с ним не общалась. - Почему? – вяло спрашиваю я, все еще не отрывая взгляда от белого щенка, которого Тереза так заботливо прижимает к себе. Собаке не больше трех месяцев, но породные признаки уже видны. Это аргентинский дог. - А Вы не можете вспомнить, где и когда Тереза познакомилась с ним? С этим приятелем? – моё сердце бешено стучало в груди, а пальцы начали дрожать от чувства эйфории. Неужели я напала на след Писателя? - Эм, - женщина замялась и перевела взгляд с фотографии на стену, а потом обратно. - Это важно? - Очень, - убедительно заверяю я, не сводя взгляда с сосредоточенного лица фрау Митчелл. - Я видела этого паренька всего пару раз. Он приходил к нам на праздники. Не могу вспомнить, как точно его звали. Или Ганс, или Гарольд. Что-то такое. Но знаю точно, что познакомились они на работе. Он тоже работал на тех музыкантов, но, по-моему, не в студии. Тереза говорила что-то о нем. Года три назад он пропал. – Женщина встала со своего места и прошаркала к стене, на которой висели несколько рамок с фотографиями. – Ах, ну вот, - с этими словами она сняла один снимок и взяла его в руки, - Рождество. Он отмечал его в тот год с нами. Она молча протянула мне рамку, покрытую пылью, и пальцем указала на молодого парня, что стоял по правую руку от Терезы. На вид ему было не более тридцати лет. Я смотрела на снимок и пыталась запомнить каждую деталь его внешности. Бледную кожу, тонкий, длинный нос, далеко посаженные черные глаза, узкие губы и явно окрашенные черные волосы, доходящие парню до плеч. В этом облике не было ничего пугающего или отталкивающего. Нет, обычный парень, таких миллион. Но его острый, проникающий под кожу взгляд, который смотрел на меня со старого фотоснимка, был мне знаком. Я сталкивалась с ним, и не раз. Говорят, что опытные психиатры могут отличить шизоида от человека с устойчивой психикой по внешним признакам. Что во время прогрессирования болезни у таких людей формируется не только специфическая, тяжелая аура, но и внешние черты. Меняется и взгляд, и выражение лица, появляется определенная мимика. Может, квалифицированные врачи и могут найти в толпе шизофреника, я – нет. Но безумный взгляд психопата я узнаю, где бы он мне не встретился. Стоит вам хотя бы раз в жизни увидеть то, как смотрит такой человек, и вы уже не сможете забыть этого никогда. Да, парень мило улыбался в камеру, и заботливо обнимал Терезу своими тонкими, паучьими руками, но его глаза сверкали истеричной паникой и жестокостью. - Вы сказали, что он пропал? Не помните, что произошло? - Ох, дочка немного говорила об этом. Я знаю только то, что произошел несчастный случай, и бедный паренек серьезно пострадал. Терезе нельзя было говорить об этом никому. Всех сотрудников тогда заставили подписать какой-то договор, запрещающий им говорить о произошедшем. Я так и не поняла, что случилось. Вроде бы какая-то неисправность с их адскими машинами. - С пиротехникой? – уточнила я. - Возможно, я в этом не разбираюсь. Что-то произошло, когда проверяли технику перед шоу. И после этого он пропал. - Пропал? Совсем? - Я его больше не видела. Тереза о нем не говорила. Хотя нет, - женщина задумчиво приложила палец к губам и посмотрела на меня, - один раз, когда она вернулась домой пьяной, она сказала, что теперь они с ним как близнецы. Только у нее обезображена душа, а у него – тело, - в конце предложения ее голос задрожал, и она поспешила опустить глаза, чтобы я не увидела подступивших слез. - Благодарю Вас за помощь, фрау Митчелл. Вы мне очень помогли, - я поднялась со стула и взяла снимок в руку, - могу я забрать его? Обещаю, что верну. - Забирай, конечно. Какой в нем смысл, если ее нет рядом. - Я клянусь Вам, что найду того человека, который испортил Терезе жизнь, который посадил ее на тяжелые наркотики. И отплачу ему той же монетой. Хозяйка квартиры едва заметно кивнула головой, не поднимая глаз. Ее пальцы были запущены в сальные волосы, а взгляд устремлен в стол. - Мне пора идти. Извините, за беспокойство. Провожать не нужно, я найду выход сама. Уже суетливо натягивая обувь в плохо освещенной прихожей квартиры, я не могла отделаться от ощущения того, что только что раскромсала едва поджившую рану этой женщины, и оставила ее наедине с болью и воспоминаниями. Пусть болит. Если душа болит, значит, она все еще жива. 19:34 Съемная квартира Софии. От боли невозможно скрыться. В каком бы уголке квартиры я не оказалась, жгучая свинцовая боль сверлило плечо. От переполнявших меня эмоций, я забыла во время выпить таблетки, и теперь мучительно ждала того момента, когда крошечный белый кругляшек подействует и пытка прекратится. Прошло уже не менее пятнадцати минут, но горячие волны, захватившие левую конечность, не отступали. Их не заглушало ничего: ни сигареты, ни порция крепкого алкоголя, ни повторный прием анальгетика. Из квартиры фрау Митчелл я сразу же отправилась в клинику, где на данный момент проходила лечение Тереза, в попытке встретиться с ней. Но все не так-то просто. Чтобы попасть на встречу с пациентом необходима не только запись на определенные часы, но и личное разрешение больного на беседу. Естественно, в регистратуре я поведала душещипательную историю о том, как долго я искала бывшую одногруппницу по колледжу, и вот спустя год непрекращающихся поисков нашла, и готова на все, лишь встретиться с ней. Администратор, эффектная женщина с безупречной укладкой и макияжем, пару раз утвердительно кивнула и сухим голосом предложила оставить мои координаты и записаться на ближайшие часы посещений. Не думаю, что мне перезвонят. Однако, я добьюсь встречи с Терезой, чего бы это мне не стоило. Украдкой бросаю взгляд на лежавшую на столе фотографию. Он все еще там. Смотрит на меня. Не могу отогнать от себя мысль о том, что как только я отхожу от стола, глаза Ганса или Гарольда начинают двигаться, провожая меня взглядом. Снова смотрю на выгоревший на солнце снимок. Нет, я схожу с ума. Это безумие. Старательно отвожу взгляд, рассматривая узор на обоях, но спустя пару секунд, словно заговоренные, глаза сами возвращаются к запечатленному облику субтильного парня. Блядь. Резким движением переворачиваю снимок белой бумагой кверху. Нет, так дело не пойдет. Мне нужно отвлечься. Видимо, уже пора собираться на прощальную вечеринку с девочками. Я знаю, что будешь там этим вечером. Так что же ты приготовил? 22:01 Ресторан. Центральный вход. Я нервно делаю глубокую затяжку и смотрю на экран телефона. Как обычно, кто бы мог сомневаться, что София опоздает на столь важное мероприятие. Словно почувствовав, что на него смотрят, телефон оживает от входящего вызова. - Да, я уже почти на месте, - хорошо, что в этот раз мне звонит Кейт, а не Кара, потому что еще одну нравоучительную беседу на повышенных тонах я не выдержу. - Тут уже почти все собрались, где ты? – из-за низких басов клубной музыки мне приходится напрягать слух, чтобы расслышать девушку. - Я уже на входе, сейчас приду, - я кричу в трубку, попутно снова затягиваясь сигаретой. Отметив единственный в моем поле зрения мусорный бак, я решительной походкой направляюсь к нему, не учтя тот факт, что ходить на высоких каблуках, я не умею в принципе. И стоит маленькому камушку оказаться под набойкой острой шпильки, как свод стопы тут же опасно смещается внутри туфли, растягивая до боли икроножную мышцу. От болезненного падения на асфальт и от ободранных коленей меня спасает только неожиданно появившаяся твердая, мужская рука, которая во время обхватывает меня со спины и удерживает на месте. - Не думал, что увижу тебя сегодня, - Оливеру, скорее всего, пришлось наклониться, чтобы он смог произнести слова всего лишь в паре миллиметров от моего уха. Я ощущаю не только теплый, выдыхаемый им воздух, но и запах алкоголя. Смущение начинает перерастать в отвращение, и в сильной хватке бас-гитариста резко становиться неудобно. - Спасибо за помощь, - я попыталась освободить от его руки, но мужчина упорно игнорировал мои сигналы о том, что пора бы уже отпустить. – Оливер, - спустя некоторое время моей безуспешной возни, я со злостью окликнула его по имени, - меня ждут. Я с силой впилась ногтями в его кожу, и он, наконец-то, отреагировал, опуская руку. - Опять чем-то обидел? – немного запинаясь, проговорил он. - Нет, но мне нужно идти, - я делаю пару шагов назад, попутно осматривая порядком подвыпившего Оливера. Выглядел он сегодня потрясающе: бледно-голубое поло с известным логотипом, изображающего маленького крокодила, выгодно оттеняло его загорелую кожу, а темно-синие джинсы идеально сидели на его длинных ногах. - Мне тоже, - он неопределенно вскидывает плечами и прячет ладони в карманы джинсов. – Пошли вместе? - Да, - соглашаюсь я, и сразу же представляю реакцию девочек, увидевших меня с гитаристом. – Пошли.