***
Самое интересное, что лично меня эта дуэль поначалу совсем не волновала. Я наблюдала за этим противостоянием отстраненно, без особого интереса. Мы с Максом тогда только начали кататься всерьез, поставили себе цель войти в высшую лигу, и меня заботило только это. Потому на соревнованиях я не болела ни за кого из них. Я вообще не очень-то переживала за одиночников. За одиночниц — да. Особенно за Иру Слуцкую, ну, и за пары само собой… Из мужчин мне одно время нравился, пожалуй, француз Филип Канделоро, такой он был необычный, яркий, похожий на мушкетера на льду… Но после Нагано он ушел из любителей, и я долго ни за кого конкретно не болела. Мне просто хотелось, чтобы победил кто-то из наших. Все равно кто. То, что с Алексеем мы были немного ближе знакомы лично, сначала никакой роли не играло. Да и что значит, знакомы? Он дружил с Максом, а не со мной. Когда Макс перешел из одиночников в парники, и мы стали кататься вместе, Леша часто наблюдал за нашими тренировками, а тренировались мы тогда все вместе в Питере, в Юбилейном. Алексею было интересно чисто технически, как одиночника переучивают в парника, хотя он сам парным катанием заниматься, разумеется, не собирался. Но его интересовало все о его виде спорта, не только то, что могло пригодиться лично ему, и я эту черту в нем очень уважала. Но не более того. Однажды я, правда, пригласила его на день рожденья, но мне пришлось — Макс попросил. А потом как-то, когда Леша выиграл свой очередной, не то чемпионат мира, не то Гран-При, он пригласил нас в гости это отметить. И заодно отпраздновать новоселье: он тогда купил квартиру — до этого с мамой и бабушкой ютился в комнате в коммуналке. Теперь же на свои призовые, наконец, мог позволить себе достойные апартаменты: шикарные, с планировкой по индивидуальному заказу. А было ему тогда лет девятнадцать, кажется. В общем, на ту вечернику он с широкой души пригласил вообще всю сборную. В том числе и Женю Плющенко. И самое интересное, что Плющенко пришел. Тогда, наверное, Алексей еще думал, что можно быть соперниками и нормально общаться за пределами льда. Иногда можно, что далеко ходить за примером, между нами, парниками, были вполне нормальные отношения. Между всеми тремя дуэтами российской сборной: нами, Леной Бережной с Антоном Сихарулидзе и Машей Петровой с Лешей Тихоновым. Не сказать, что лучшие друзья — но мы всегда ладили и очень мило общались. И я тогда, заметив Женю на новоселье, подумала мельком, что зря про них плетут, особенно в зарубежной прессе, что они якобы друг друга ненавидят, обычные журналистские байки. Впервые я посмотрела на Лешу другими глазами после его победы в Ницце, когда он стал трехкратным чемпионом мира. Да знаю, что вы скажете: знаменитых и успешных все любят. Но это было совсем не то. К тому же из его побед эта была далеко не самая впечатляющая. Просто я вдруг поняла, наблюдая за ним на показательных, что мне очень нравится именно его стиль катания и его программа. С чисто эстетической точки зрения. На него было интересно смотреть. Он ведь артист от Бога — его поздняя карьера в балете на льду, на телевидении, в кино и театре это подтвердила. Но именно на том чемпионате он раскрылся в полную силу и, можно сказать, покорил меня. Я начала восхищаться им как фигуристом и как потрясающим актером на льду. И… Да, возможно, именно в тот вечер я впервые отметила, что он, оказывается, красавец. До этого он красивым не был. Или я просто привыкла воспринимать его таким — обычный шалопай, угловатый подросток, гадкий утенок… И вдруг как-то сразу и резко — молодой мужчина, сильный, энергичный, напористый, сияющий солнечной голливудской улыбкой, и в то же время мягкий, добродушный, как кошка… это сочетание многих сводило с ума. Я с ума не сошла, но за его показательными на том чемпионате следила с неким обмиранием. Хотя, возможно, дело было просто в программе (он катал вариацию своей произвольной, на «Тоску» Пуччини). Или в его необыкновенно красивом костюме в романтическом стиле, как у шекспировского героя. Ну и все… Мы снова разъехались, и почти год я о нем не вспоминала. Уж слишком тяжелый для нас выдался этот год. Нам с Максом необходимо было закрепиться в высшей лиге, доказать, что третьим номером сборной мы стали не потому, что больше некому, а потому, что достойны соперничать с самыми лучшими. Алексей мне не то что бы не нравился, просто я была к нему равнодушна. Вернее — лояльна. Он мне нравился как спортсмен, но мне нравился и Плющенко. Да и как было их сравнивать? Они были уж слишком разные. Если оставить в стороне их индивидуальность, а оценивать только сам стиль катания, они были полной противоположностью друг другу. Алексей воплощал настоящее мужское катание: мощное, напористое, скоростное, с высокими прыжками и виртуозными шагами. Плющенко же катался изящно и грациозно, активно используя типично женские пластичные элементы, делая упор на вращения и скольжения. Потому, наверно, даже имидж у них был соответствующий. Плющенко — настоящий пай-мальчик, скромник, тренерская радость, всегда милый и вежливый с судьями, публикой и журналистами. Его вызывающая надменность появилась гораздо позднее. Ягудин же — типичный бунтарь, сорвиголова, бесшабашный, дерзкий и непредсказуемый, всегда способный сказать или сделать что-то из ряда вон выходящее… Если не знать никого из них лично, не учитывать их подлинных качеств и черт характера, как тут можно понять, кто их них интереснее, сильнее? Сам же Алексей говорил, что если они с Женькой находятся в одинаковой форме, то сравнивать их катание, все равно, что сравнивать яблоки и апельсины, смотря кому что больше нравится. Вот только я не любила ни яблоки, ни апельсины. Я любила персики.***
На чемпионате России 2000-го года мы с Максом стали, как и предполагалось, третьими. У Лены и Антона, наших лидеров, была на тот год заявлена шедевральная программа на музыку Чарли Чаплина, с которой они намеревались вернуть себе утраченный недавно титул чемпионов мира. От этой программы все были в восторге, я тоже. Хотя лично мне на том чемпионате больше приглянулась произвольная нашей второй пары, действующих чемпионов мира, Маши Петровой и Леши Тихонова. Очень она была необычная, немного спорная, на сложную музыку Курехина из фильма «Господин оформитель», плюс кусок знаменитой песни Дивы из «Пятого элемента». В склейке эти две мелодии звучали как одно целое, и Маша с Алексеем были одним целым друг с другом и с этой музыкой. Хоть они и стали вторыми на российском чемпионате, для меня они были личными фаворитами. Таким раскованным, легким и невесомым было их катание, проникнутое удивительным лиризмом, и в то же время очень амбициозное, нестандартное. По моему мнению, они должны были победить, но раз наша местная федерация заранее решила, что они вторая пара, то иначе и быть не могло. А мы с Максом откатались… Нормально. И на чемпионат Европы путевки получили. На том же чемпионате в очередной раз соревновались Ягудин с Плющенко. Алексей стал вторым, но на российских чемпионатах его всегда ставили вторым, независимо от того, кто как катался. Мишин был своим в федерации, а новый тренер Леши Татьяна Тарасова на тот момент — парией, тренирующей кучу иностранных спортсменов-конкурентов, потому в каком порядке расставлять на пьедестале их учеников вопрос даже не поднимался. За четыре года все успели к этому привыкнуть, поэтому просто отслеживали программы. У Женьки произвольная была на почти классическую музыку Эннио Морриконе из «Однажды в Америке», у Алексея — на музыку из фильма «Гладиатор», бывшего тогда модной новинкой. Я, если честно, ни ту, ни другую тогда толком не оценила — не до того было. У нас с Максом тогда возникла проблема посерьезнее. Наверно, самая серьезная из тех, что может возникнуть у спортсмена, после, разумеется, травмы. Проблема с тренером. Наташа Павлова, довела нас до очень высокого уровня, поставила нам классную программу, и мы были ей за это безумно благодарны. И отношения у нас были неплохие… А потом стало известно, что к ней возвращаются ее бывшие ученики, одна именитая пара. Что такое делить внимание тренера с другими претендентами на медали нам было слишком хорошо известно, за примерами тут тоже далеко ходить не приходилось. И в том, что при таком раскладе любимцами у Павловой станем не мы, было вполне очевидно. И хотя менять тренера накануне самого важного старта чистое безумие, все же мы ушли к Олегу Васильеву. И на чемпионат Европы поехали уже под его руководством. Странной мы, наверное, были командой, только что познакомились, еще даже толком не работали вместе… И складывалось впечатление, что мы едем на европейское первенство сами по себе. Перед каждым важным стартом руководство федерации, конечно, ставило перед спортсменами определенные задачи. Установку на то, на что мы можем рассчитывать и к чему стремиться. Лена и Антон должны были победить, без вариантов. Что до Маши и Алексея, они должны были отыграть серебро у наших главных соперников — французов. Ну, а мы… При желании могли побороться за бронзу с теми же французами, хотя все прекрасно понимали, что весь пьедестал нам отдадут только в том случае, если соперники не сделают вообще не одного элемента.***
Чемпионат Европы (а для не-европейцев Турнир Четырех Континентов) по сравнению с Чемпионатом мира, это все равно, что Золотой Глобус в сравнении с Оскаром. Генеральная репетиция. Смотр сил. Тем парам, которые на этих первенствах занимают пьедестал почета, предстоит теснить друг друга в шестерке лучших на мировом первенстве. Тот чемпионат Европы в Братиславе падкие до сенсаций репортеры потом окрестили «новым Ватерлоо». Хотя силы были, мягко говоря, неравны — одна французская пара против трех наших. Зато на стороне французов была поддержка трибун. Хотя чисто условно турнир проходил на нейтральной территории, но все прекрасно понимали, что трибуны в основном раскупят французские болельщики, но не наши. Не знаю уж, что случилось с Машей и Алексеем, но их программа не вызывала такого магического ощущения, такого взрыва эмоций, как на домашнем прокате. Какой-то кураж они упустили, без которого не победить. Да и некоторых интересных мелочей, которые отличали их произвольную на домашнем прокате, я не досчиталась, видимо, решили не рисковать. За год до этого, на чемпионате мира в Ницце, Мария и Алексей победили именно за счет настроя, как мне кажется. Бережная и Сихарулидзе были дисквалифицированы на год за допинг, за золото бились канадцы и китайцы, наша пара ехала за почетной бронзой, если удастся отбить ее у хозяев чемпионата, французов. И вдруг они выходят и откатывают свои «Времена года» Вивальди так, что все ахнули. Мощно, быстро, технично, артистично — на эмоциях, но без малейшей помарок. Все были в шоке, но не дать им первого места было абсолютно невозможно. Они всех просто разметали своим катанием. И теперь я понимаю, возможно, именно потому это и произошло, что от них такого не ждали. Вообще ничего не ждали. Вечные вторые, вечные запасные… Никакого давления они на себя не ощущали, просто вышли и показали, что умеют… А вот на этот раз обе соперничающие пары откатались с помарками, но французы выглядели увереннее, и публика рьяно болела за них, потому наших они обошли. Но третьими те вполне могли бы стать. А потом на лед вышли мы. В Братиславе мы с Максом оказались примерно в той же ситуации, что и Маша с Алексеем в прошлом году в Ницце. Более того, у нас тренера даже настоящего не было! И приличных костюмов: у Макса самые обыкновенные брюки и футболка, на мне простенькое платьице без украшений, да ну, я все эти типичные для фигуристок блестяшки всегда терпеть не могла. С моей-то невзрачной внешностью они бы выглядели смешно… В общем, понимаю, что никакой опасности мы в глазах соперников тогда не представляли. И терять нам было абсолютно нечего. Мы тогда словно перевоплотились в героев нашей «Вестсайдской истории» на льду. Только это была не история любви, — героев-любовников мы из себя тогда не строили, — а история о противостоянии вдвоем целому миру. Тогда, на четыре с половиной минуты, выдуманный сюжет стал для нас реальностью. И сейчас, оглядываясь назад, я иногда думаю: возможно, это был лучший в нашей жизни прокат. Легкий, изящный, искренний… и при этом совершенно идеальный. Но не было у нас ощущения счастья во время катания, врать не стану. Было ощущение… Именно этого. Бегства и одиночества вдвоем. Весь мир за пределами катка словно растворился. А мы с Максимом были одни… и едины. И первая мысль после завершения программы была: знаете, а ведь с таким прокатом можно замахнуться не только на бронзу! Лену и Антона мы, ясное дело, не обошли. Они были тогда недосягаемы. Но серебро нам дали. Новички, дебютанты, оставшиеся без тренера и — второе место! Эйфория была просто безмерная! Лично для меня ощущения от той медали в руках были просто фантастические. Редко потом я так радовалась даже победам, такой чистой незамутненной радостью. Наверно, потому, что эта медаль была первая, во всех смыслах ПЕРВАЯ! За ней непременно придут и другие, это я уже тогда точно знала. Как будто мне вручили волшебный ключик, отпирающий заветную дверцу, ведущую в тот мир, куда мы с Максом так стремились попасть. И вот, наконец, мы стали полноправными его обитателями… …И мне сложно было бы поверить в тот момент, что для кого-то на том же самом чемпионате та же самая серебряная медаль может значить совершенно противоположное — горечь поражения, отчаяние, падение в бездну…***
После проката мы с Максом, счастливые, довольные совершенным во всех отношениях собственным выступлением, уверенные, наконец, в будущем, могли с полным правом расслабляться и получать удовольствие, наблюдая за битвами остальных фигуристов. И первым на очереди был очередной поединок Ягудина и Плющенко. Как я уже говорила, соревновались они исключительно друг с другом. Еще на мире какие-то претенденты теоретически могли быть, но в Европе их не было вообще. Да и в мире, в сущности, не было. Все остальные соревновались за третье место. То есть, нет, третьего места тогда не существовало. Победителей почти на каждом турнире было два — занявший первое место на пьедестале и занявший первое место после Ягудина и Плющенко. А вот проигравший был всегда только один. И на этот раз им стал Алексей. На короткую программу у мужчин мы с Максом не ходили, естественно, она ведь шла до нашей произвольной. Но когда немного в себя пришли, я узнала, что Алексей сорвал каскад и шел вторым, но с минимальным отрывом. Это почти ничего не значило — все решал прокат произвольной. Мне по-прежнему было все равно, кто из них выиграет, и потому, посмотрев выступление Жени, я от души им восхитилась. Что-то было в нем созвучное нашему с Максом собственному прокату — изящество, непосредственность, легкость, как будто он не бьется на европейском турнире, а просто грациозно порхает на льду в свое удовольствие. Так же, как мы, он полностью слился с гениальной музыкой Морриконе. А уж о сложности и техничности его программы даже говорить не приходилось, и выполнил он ее идеально. Трудно было представить после его произвольной, что в мире фигурного катания может существовать что-то более совершенное — и я искренне радовалась ЖЭенькиным высоким оценками и желала ему победы. И вдруг перед самым выходом Алексея я вспомнила. Не то слух, не то легенду, которая циркулировала в наших кругах уже какое-то время — из них двоих всегда выигрывает тот, кто катается первым… Просто байка, возможно, но… До сих пор это всегда работало. И как иначе объяснить, что с почти великолепным прокатом Алексей сорвал в тот день свой коронный по сути элемент — тройной аксель? Плющенко его прыгнул — он нет. Не упал, но и не выкрутил. Это решило все. Еще, возможно, сыграло роль и то, что Алексей смазал каскад на выезде, я еще тогда подумала — теперь золото он вряд ли получит. А после лажового акселя поняла, что уж точно не получит. Он прыгнул второй аксель в комбинации, второй четверной и семь чистейших тройных прыжков, сама программа в плане хореографии и художественного воплощения была великолепна… И сам он прокатом был, казалось бы, доволен, и зал приветствовал его овациями в полном восторге… И он по-прежнему оставался действующим чемпионом мира. Но для тех, кто хоть немного разбирается в системе судейства и выставления оценок, все было ясно. Двое из судей поставили его на первое место все же. Я помню, всегда, когда Алексей рассказывал о своем провале на Играх Доброй Воли, он обычно упоминал, что его оценки были не выше 4.6. Это чушь, оценки у него были более приличные, хотя и четверки, конечно, были, но с одними 4,6 он бы и в десятку не вошел, не говоря уж о третьем месте. И, тем не менее, у него в памяти отпечатались именно эти жалкие 4.6. Почему? Да потому что он САМ, профессионал до мозга костей, так оценивал свой прокат и оценивал его честно, беспристрастно и справедливо. Судьи его пожалели, но он сам себя не жалел. И запомнил не формальные оценки, а фактическую стоимость своего тогдашнего проката. Мне эти чувства были понятны как никому другому. Когда ты видишь и знаешь, кто насколько откатался, заниженные или завышенные оценки всегда раздражают. По крайней мере, если ты настоящий спортсмен, ты именно так это ощущаешь. Начнешь относиться к этому по-другому, ждать подсуживания одним и засуживания других — и ты уже никто, на какое бы место тебя ни поставили. Ценны только те места, которые ты занимаешь САМ. Я это все, конечно, прекрасно понимала. Но странное дело, когда Алексей сидел и ждал оценок, у меня внезапно возникло ощущение, что я хочу, чтобы победил он, а не Плющенко. И чем дальше, тем сильнее это ощущение во мне крепло, а я удивлялась: как же так? Я же только что видела, что Плющенко лучше. Я была в восторге от его программы, от его проката, я как профессионал знала, что он должен победить, да я и хотела этого только что… И вдруг я смотрю на Алексея и хочу совершенно другого. У него не было ни малейшего шанса, безумием было этого ожидать, но когда объявили оценки, и он предсказуемо стал вторым, я ощутила странную горечь. Но это быстро прошло, тем более, я ведь по-прежнему была так счастлива! Нас-то оценили совершенно справедливо! Да и Алексея по факту тоже… Но чувство того, что что-то здесь не так, вернулось снова, и на этот раз во время гала-концерта. Мы с Максом закончили наши показательные и радостные, в приподнятом настроении уезжали с катка. Алексей выступал сразу следом за нами. Когда он пропустил нас в проходе, перед тем как самому выехать на лед, меня вдруг неприятно кольнула мысль, что — а вот мы теперь и на равных. Да, именно неприятно кольнула, хотя я, по идее, должна была этому радоваться. Но я профессионал, знаете. И всем своим профессиональным чутьем я понимала — неправильно это. Не можем мы быть на равных. Пока не можем. Потом, кто знает, да и то вряд ли, а сейчас мы Лешке в подметки не годимся, и выступать с ним в одной весовой категории — это просто нелепость. Я оглянулась на Алексея, который уже стоял на льду в ожидании первых тактов музыки. И вдруг за секунду до того, как музыка зазвучала, он улыбнулся. Не мне, не кому-то конкретно. Вообще улыбнулся. И было в этой улыбке что-то такое, что я никогда не смогу объяснить до конца. Глаза у него были тоскливые, но улыбка сияла, как солнце. Потому что эта тоска, эта боль были его личные, и он старался держать их в себе. А улыбка, она была для всех. Для людей, которые пришли на него посмотреть. И этих людей он любил, не смотря ни на что. И собирался принести им радость своим катанием, как бы плохо ему самому не было…***
Говорят, настоящая любовь возникает с первого взгляда. Неправда. Пусть хоть сотый взгляд принес любовь, она от этого не становится менее настоящей. Но в одном соглашусь — влюбляются с ОДНОГО взгляда. Это происходит за секунду, просто не всегда удается эту секунду отследить… Мне удалось. И этот момент я запомнила на всю жизнь. Одна только улыбка, один только взгляд. Но в этот момент сердце во мне — не сжалось, не дрогнуло, нет — оно просто словно сместилось немного. И никогда уже больше не встало на прежнее место. С этого мгновения весь окружающий мир, всю предстоящую мне жизнь и саму себя я воспринимала иначе. Я человек по натуре реалистичный и трезво смотрю на вещи. И в той ситуации я сделала единственно правильные выводы. Поняла, что влюбилась, нет, полюбила Алексея раз и навсегда, и ничего уже не поделаешь. Придется жить с этим. Я же всегда знала, что именно так и будет, меня так воспитали, да и натура у меня такая. Я знала, что всю жизнь буду любить только одного мужчину, и как только пойму, что вот это и есть настоящее, уже ни на кого не взгляну. Были у меня до этого, конечно, увлечения. Кое-что я даже принимала за любовь. Но это быстро проходило, и потом было неприятно вспоминать об этих — очень хороших! — людях только потому, что они были моей ошибкой. Не то. Не то. Снова не то. И вот, наконец — ТО! Оно, то самое. Но какое! Более безнадежного и трагического варианта я не смогла бы выбрать, даже если бы специально старалась. Во-первых, я с первой же секунды четко осознавала, что у меня нет никаких шансов. Даже самой призрачной надежды. И не потому, что он трехкратный чемпион мира, а мы всего лишь серебряные призеры в Европе, я знала, что со временем ситуация может измениться. Да и Лешка при всех своих титулах оставался всегда простым и доступным парнем, без малейшей звездности или зазнайства, нет, причина была в другом. А в том, что это был Лешка Ягудин. У которого, как вы сами знаете, «дам, как в лесу белок». Которого журнал «Пипл» включил в список самых завидных холостяков планеты и дал ему второе место среди самых сексуальных спортсменов. Который хоть и не то что бы готов с каждой, но каждая готова с ним, а он…. А он вроде байроновского Дон Жуана — просто милый мальчик, который любит одну только математику, но не может ни в чем отказать. Особенно дамам. Алексей, которого вырастили мама с бабушкой, всегда огромным почтением относился к женщинам, но и не заискивал перед ними. Вот это чисто рыцарское обхождение — придержать дверь, поднести чемодан, уступить место — это у него было на уровне мышечной памяти. И все это так изящно, с таким обаянием, с улыбкой, что не избалованные в наш эмансипированный век подобными знаками внимания дамы млели и сдавались без боя. И потом, знаете ли… Пытаться внушить профессиональному спортсмену, что мужчины и женщины равны и ничем не отличаются, это в общем-то занятие бесполезное. Ибо ничем мы не равны, и в нашем случае это вовсе не теория, а практика, не абстрактные рассуждения, а суровая данность… Мужчина при желании может выполнить все женские элементы, а женщины мужских прыжков прыгать не могут — вот и вся логика. И в плоскости нашего существования совершенно непрошибаемая. Да избери он любое другое поприще — это ничего бы не изменило. Это, как в «Гарри Поттере», были такие существа — вейлы, которых если не все любят, то уж точно все хотят. Лешка был из той же породы. Его хотели все. И не только дамы, многие господа тоже. Я бы не удивилась, если бы узнала, что сам Плющенко к нему неравнодушен, недаром он так настойчиво и рьяно ему мстил всю жизнь, словно отвергнутый возлюбленный… Да, Плющенко. В этом была вторая причина того, почему я воспринимала свою любовь как трагедию. Почему меня угораздило полюбить его именно теперь! Не тогда, когда он юный взлетал все выше, покоряя одну вершину за другой, а именно теперь! Когда в его судьбе наступил перелом, и он покатился вниз с этих вершин. Стремительно. Страшно. Неотвратимо. Почему вместо того, чтобы радоваться тогда его победам мне предстояло страдать теперь вместе с ним за каждое поражение? А по-другому теперь и быть не могло. Недаром же говорится — кто любит, должен разделить участь того, кого он любит.***
Теперь Алексей был со мной всегда, каждую минуту. Присутствовал во всех моих мыслях. Каждое, даже самое незначительное событие в его жизни, о котором мне становилось известно, я воспринимала как свое личное поражение и трагедию, а иных событий, казалось бы, и не предвиделось. И хотя мы не стали видеться чаще, наоборот, мы давно уже пересекались только на соревнованиях, но постоянные репортажи о нем в прессе, обсуждения его способностей и шансов на будущее, заполняли теперь почти все мое свободное время. Постоянные переживания сказались и на моем катании, я начала допускать ошибки, которых уже и представить себе не могла. Однако все окружающие, включая нашего нового тренера, считали, что так проявляется моя реакция на стресс, который я испытывала, будучи в составе второй российской пары — да, теперь мы с Максом окончательно подвинули Алексея и Машу на нашем местном Олимпе. Дело было даже не в технике (у нас она была выше) и не в артистизме (в этом они нас превосходили, конечно), а просто в том, что их время ушло. И время Лены и Антона уходило, все понимали — следующими лидерами русского парного катания, дуэтом номер один станем мы. И это время уже не за горами. И на чемпионат мира мы едем уже не дебютантами, а полноправными претендентами на медали. Так что еще бы мне было не испытывать стресса! Однако я сама понимала прекрасно, что дело не в этом. Именно в этот период мои собственные достижения волновали меня довольно слабо. И еще один человек понимал это — Макс. Он всегда все обо мне знал даже лучше меня. Но помочь он мне ничем не мог. Мог просто сочувствовать и ждать, когда я это переборю. А в том, что придется перебороть и забыть, я даже не сомневалась. Конечно, я могла бы обратить на себя внимание Алексея… ненадолго. Почему нет? Мы же так часто бывали рядом. Я хоть и некрасивая, но и он не из тех, кто влюбляется только за красоту, его можно покорить умом или ярким характером. Но стать одной из многих, незначительном эпизодом в его жизни, прохожей в море лиц, нет, на это я не могла согласиться. Предпочитала оставаться просто другом. Так, по крайней мере, оставалась уверенность, что я смогу его регулярно видеть, и между нами не возникнет напрягов. Друзья так друзья, в этих отношениях можно сохранять нейтралитет. Но роль девушки на пару недель меня не устраивала категорически. Такой уж я человек. Максималистка. И в этом отношении я могла только так — все или ничего. «Пройти, не поднимая глаз, оставив легкие следы» — это не про меня. В крайнем случае, я подумывала о том, что могла бы родить от него ребенка — без каких-либо обязательств с его стороны. На худой конец меня бы такой вариант устроил. Но на это, я точно знала, уже сам Алексей никогда не согласился бы. Но если все эти мысли и эмоции я еще могла как-то держать под контролем, то переживания связанные со спортивной судьбой Алексея — нет. Тогда, в 2001-м, вся моя жизнь сосредоточилась на этом. На том, удержит ли Лешка чемпионский титул и как следствие — победит ли он Плющенко. Его окончательное поражение в их поединке станет и моим поражением тоже, возможно, роковым для нас обоих, в этом сомневаться не приходилось. Поединщики… Лучшего определения для Ягудина и Плющенко, пожалуй, не подобрать. Назвать их дуэлянтами, значило забыть о том, что они не просто соревнуются друг с другом, но призваны решить давний спор между Мишиным и Тарасовой. Его, профессора, называют гением техники. Ее можно сравнить с огранщиком, который превращает алмазы в бриллианты. Оба они великие. Дуэль может закончиться примирением, поединок же — суд, вершимый лучшими бойцами от каждого войска. И он неизбежно заканчивается победой одного и поражением другого.