***
Сплетни о Бойтано ходили давно — мол, гей. А он сам как-то… Напрямую этого не отрицал, но и не сознавался. К тому же относился к звездам такого уровня, о которых строить предположения и сплетничать можно, а вот напрямую написать непроверенный факт или откровенный домысел нельзя — может выйти боком. Вот почему журналисты так рьяно охотились не столько на самого Бойтано, сколько на его друзей и знакомых, а вдруг кто-нибудь да проговорится. Тогда можно будет уже безбоязненно сослаться на чужие слова, поданные в нужном свете. Лешка с Брайаном, разумеется, дружил. Или это, вернее, Брайан с ним дружил. С ним уже тогда поголовно все дружили. Все те великие, чьи имена в нашем кругу было принято произносить чуть ли не шепотом и непременно с придыханием: Бойтано, Хэмилтон, Браунинг, Орсер, Стойко… Ягудин у всех числился в приятелях, причем он со своей стороны не прилагал к этому ни малейших усилий. Просто не отказывал себе в удовольствии с ними общаться, вот и все. Он не скрывал своего восхищения этими великими людьми, но и не лебезил перед ними — редкий дар. А они смотрели на него как на равного. В общем, то, что Алексея иногда видели в обществе Брайана начало вызывать определенные пересуды. Потом начались намеки, вопросы с намеками, а потом и просто вопросы в лоб… Алексей на них сначала отшучивался, потом угрюмо отмалчивался, наконец, начал огрызаться. Но при этом ни разу прямо не опроверг этих слухов, а для журналистов это было равносильно признанию. В какой-то момент эта тема стала очень модной, даже в России. Скрытых и не очень скрытых геев искали повсюду с откровенно нездоровым интересом. Мишин, как водится, тоже не остался в стороне, несколько раз заявив журналистам, что в отличие от модных нынешних тенденций в фигурном катании, его с Плющенко связывают чисто рабочие отношения. Тем не менее, отвечая на столь частые вопросы по поводу пресловутого «бегства» от него Ягудина, он любил сравнивать себя с «мужем, которому трудно было разрываться между двумя любимыми женами». Тарасова, разумеется, на этот счет никаких комментариев не давала. И, скорее всего, предпочитала, если бы Лешка просто перестал показываться с Бойтано на публике. И в той ситуации это действительно было самым разумным решением. Не прошло и полугода с того злосчастного скандала в туре Коллинза, начался новый соревновательный сезон, и совсем не время было влипать в новую историю. Но Алексей, в большинстве случаев строго следующий советам любимого тренера, на этот раз, что называется, закусил удила и своих тусовок с Бойтано прекращать, казалось, не собирался. А потом состоялась та самая сенсационная пресс-конференция после «Скейт Америка», по инициативе самого же Алексея. Никто в его близком окружении не был в восторге от этой идеи, особенно его агент, которому и пришлось этот цирк организовывать. По рассказам самого Алексея, Дмитрий буквально умолял его говорить только о катании и соревнованиях и не касаться личных тем. Поначалу все вроде бы шло хорошо, но под занавес, стоило Дмитрию расслабиться, вздохнуть с облегчением и даже сделать шаг двери, как у него буквально подкосились ноги: Алексей пошел в наступление на журналистов. — Какое вы имеете право судить меня или моих товарищей? Вы собрались здесь, чтобы писать о фигурном катании, а сами вечно задаете вопросы о моей личной жизни. Моя личная жизнь вас совершенно не касается, и я по своему желанию выбираю друзей. Я безумно устал от обсуждения того, что я гей, и хочу, чтобы это прекратилось, — таким приблизительно было содержание его речи. Никто из обалдевших акул пера не произнес ни слова в ответ, Татьяна Анатольевна просто прикрыла глаза ладонью, Дмитрий был на грани обморока, и Алексей покинул конференц-зал при общем гробовом молчании… А затем очнувшиеся журналисты с хищным блеском в глазах бросились строчить в своих блокнотах. Алексей-то, разумеется, считал, что все сделал правильно, и теперь все слухи как по волшебному мановению прекратятся. Поэтому дальнейшее развитие событий его несколько обескуражило. Слухи, разумеется, не только не прекратились, но и взвихрились с утроенной силой. Ягудин — гей! Теперь об этом кричали уже на всех перекрестках. И было совершенно очевидно, что этот ярлык приклеился к нему надолго, если не навсегда.***
— Вот ты мне объясни, — пытался вникать Макс, когда Алексей рассказывал нам об этом. — Почему, раз уж ты собрал целую пресс-конференцию специально для этого, почему ты им ПРОСТО не сказал, что ты НЕ гей? — Да потому что это не их собачье дело! — возмущался Алексей. — Какая им на фиг разница, какая у меня ориентация, с кем я дружу, с кем трахаюсь и вообще? Мое дело кататься, их дело писать о том, КАК я катаюсь! Я эту мысль до них пытался донести. — Могу поспорить, все, что ты до них донес, это то, что ты не хочешь, чтобы они лезли в твои дела. А значит, тебе есть, что скрывать. С их точки зрения, все равно, что сам признание подписал! — В чем признание? В том, что мне нравится общаться с Брайаном? Это неординарный человек, мне интересно его видение фигурного катания! Я не понимаю просто, то, что он голубой — что это меняет? — Да ничего не меняет, просто им хочется об этом написать! А наше фигурное катание им к лешему не сдалось, ты это прекрасно знаешь. Для них на первом месте именно это, кто с кем… спит. А не видение фигурного катания. — За что мне это? — Алексей мученически завел глаза. — Все смотрят, куда я пошел, когда, с кем. Некоторые люди просто кайф ловят, когда это обмусоливают. Бог им судья. Макс утомленно потер виски кончиками пальцев. — Я это все понимаю, да, но я другого не понимаю. Зачем дразнить гусей? Зачем так подставляться… И подставлять других, в конце концов? Если все так далеко зашло, если абсолютно у всех из-за этого проблемы, почему просто не перестать так демонстративно общаться с Бойтано? Алексей сердито засопел. — Не МОГУ я перестать общаться с Брайаном. Если я сейчас это сделаю… Вот так, то поступлю как последняя паскуда. Ты просто всего не знаешь. — А что? — насторожился Макс. — Ничего. С Брайаном, то есть. Но я уже один раз на этом обжегся, просто… Это еще в том туре было, из которого меня выперли. Тогда из-за скандала с удалением эту историю замяли… Вернее, просто не успели ее раскрутить. — Какую еще историю? Теперь Макс уже по-настоящему встревожился. Да и я, признаться, тоже. Мне-то вообще не полагалось всего этого слушать! Я как хорошая порядочная девочка должна была сразу же прижать ушки и убраться к себе, когда пошли разговоры о таких делах. Пока не выгнали. Но раз пока не выгнали, я продолжала сидеть и слушать, чем еще Леша нас «порадует». — Это насчет, ну… Руди Галиндо. Знаете такого? Мы с Максом переглянулись. Мудрено было вращаться в наших кругах и не слышать о Руди, одном из самых знаменитых фигуристов-одиночников того периода, еще недавно, до ухода в профессионалы, котировавшегося наравне с Элдриджем, Стойко и Канделоро. И еще кое-что было известно всем, даже многим из тех, кому на фигурное катание вообще наплевать. Руди уж точно был голубой. Голубее не бывает. И совершенно не заботился это скрывать. — Меня с Руди познакомила Тара Липински, — продолжал Алексей. — А с ней я познакомился еще когда у Мишина катался, как раз в Миннеаполисе, на чемпионате мира, случайно. Мы как раз в гостиницу заселялись, и она чемодан тащила по лестнице, огромный такой, больше себя ростом… я ей, конечно, помог — я же джентльмен! Ну, и так, разговорились, слово за слово… Ну, и… Так как-то все сложилось… Мы ведь ровесники. Стали встречаться. «Ну, еще бы», — вздохнула я про себя. — Круто, ведь в пятнадцать лет она уже стала олимпийской чемпионкой! Ну… может, ее тогда и протащили, обычно дебютанты таких соревнований чемпионами не становятся, но она американка. Это в фигурном катании решает многое. Только когда с ней общаешься, про всю эту ерунду как-то забываешь, такая она веселая компанейская девчонка. Ну, в общем… Я сначала думал, что они с Руди встречаются. Но быстро понял, что они просто друзья… или даже лучше сказать — подружки. Ну, так, как они общаются, обычно только девчонки общаются, в хорошем, конечно, смысле. Ну, Руди, его все знают. Он великий фигурист, я всегда им восхищался… — Кем ты только не восхищался… — А что, это плохо? А Руди и по жизни замечательный парень. Я в туре сначала с Олегом Овсянниковым в одном номере жил, он курит без конца, а я не выношу сигаретного дыма. И потом, он вечно уткнется в книжку и молчит целый день, не подступишься, меня это напрягает… Когда я Руди как-то в разговоре пожаловался, что мне трудно жить с Олегом, он мне и предложил переехать к нему. И я, между прочим, сразу знал, что он гей, а он знал, что я нормально к этому отношусь. В том смысле, что мне вообще-то по фиг. Да и всем должно быть по фиг! Мы с начала общего проживания все «точки над и» расставили. У него собственный номер был, не от тура, ну, он мог себе позволить. Двухкомнатный, люкс. Он сказал, что мне там будет удобно. Но и правда было, и он за мной так ухаживал… — Ах, все-таки ухаживал? — вскинул бровь Макс. — Я просто тоже хочу расставить все точки. — Вот ничего смешного. Может, я ему и нравился, откуда я знаю? Но он всегда ко мне относился просто по-дружески. И если внимание уделял, то только так. Вот, например, он знал, что я люблю японскую кухню, ну, то есть, НАСТОЯЩУЮ японскую, а в США, хоть японские забегаловки на каждом углу, но настоящие суши днем с огнем не найти. А Руди всегда подыскивал такие правильные ресторанчики специально для меня… И мы туда не вдвоем ездили, если что, он туда все компанию брал! Или если мне хотелось город посмотреть, он для всех экскурсию устраивал. — Ради тебя всю труппу по городу катал? А завтрак в постель тебе не подавал случайно? — Даже если и подавал, то че такого? Это же по-дружески! — А, ну-ну. — А представьте мое смятение, когда пошли слухи о наших отношениях? — Действительно, откуда бы им взяться. Господи, и ты еще на журналистов жалуешься! Да им даже придумывать ничего не надо, ты им эти истории сам преподносишь… На блюдечке с голубой каемочкой! Извини, насчет голубой не удержался. — Ничего я никому не преподношу, я вообще не понимаю, чего тогда все взъерепенились! Ну, а потом Татьяна Анатольевна звонит вся в ужасе: «Ты хоть отдаешь себе отчет в своих поступках?». Вы только не подумайте чего. Галиндо ей нравился. Она его уважала. Но вот насчет этого нашего… Террариума единомышленников… У нее во всем этом опыта побольше. Ну, я и послушался. Говорю, все понял, съезжаю. Только уже поздняк метаться было. Уже пошли сплетни. Лучше бы я с Руди остался, ну, вот честно. Ну, в общем я переехал к Сихарулидзе, куда было деваться. В обычный номер. Да нет, с ним не так плохо вообще. Он нормальный парень был, пока… Да нет, он и сейчас нормальный, — поправился Алексей, — только вот окружение его меня не всегда устраивает. А тогда нормально все было. Вот только не пойму, чем это было лучше, чем с Руди, мы и с Антоном такое творили! Ох, помню как-то на «Трофи Лалик» мы тоже жили в одном номере… Ну и знаете, когда самая горячка ночка любого турнира — перед показательными. Когда все свое откатали, и можно отрываться. И в тот вечер отрывались у нас. Вся тусовка к нам набилась, не только наша сборная — все! Американцы, французы, японцы… О! Вот, конечно, перед показательными все бухают, но даже русские не бухают так жестко, как японцы! Я вообще раньше не видел, чтоб так пили! Еще какие-то чашечки с собой возят запечатанные, типа сувенир, а в них сакэ… Ладно. В общем, на следующее утро мы с Антоном просыпаемся — номер в хлам. Ну, то есть ваще, конкретно. Половина мебели поломана, половина вообще куда-то делась, тела на ней выносили, что ли. Не говоря уже… Хм, ну ладно. Да еще и всю выпивку на наш номер записали, это просто караул, сколько нам заплатить пришлось. Две штуки баксов! Как счет увидели, сразу протрезвели. И вовремя очень, кстати, вспомнили, что показательные нам с вечера перенесли на два часа дня, еле-еле успели прибежать! В последний момент выясняется, что я костюм в номере забыл! Хоть стреляйся. Антон, спасибо, выручил, дал мне свой, я после него катался… Правда, он меня выше сантиметров на десять, но как-то натянули, зашпилили, ничего, откатался… Он тогда мне жизнь буквально спас. — Ну ладно, — согласился Макс, отсмеявшись. — Я твой главный посыл понял, жить в одном номере с геем далеко не самое страшное, и с ним тебе было бы спокойнее всего. Так? — Наверно… Хотя… — Лешка глубоко вздохнул, словно собираясь с духом. — Ладно, расскажу тебе все до конца, раз уж начал. — Ой, нет. Избавь меня, — взмолился Макс. — Очередного признания в стиле «ну, вот так получилось» я сегодня уже не вынесу. Я тоже совсем не была уверена, что хочу это слышать, о некоторых вещах я бы предпочла остаться в неведении. Самое время было сбежать, тем более, что Лешка, казалось, вообще забыл, что я здесь присутствую, обращался исключительно к Максу. — И вот совсем не о том, о чем ты подумал. Просто у Руди со мной тоже были сложные моменты… Пошли мы как-то в бассейн… Ну, что ты ржешь, просто поплавать пошли! Ну и Руди мне показал такой прыжок с вышки — сальто назад. Мне тоже захотелось, с виду, вроде, все просто было… Ну, а что, я на льду всякое прыгаю, а тут с в воду с вышки не смогу? — Смог? — спросил Макс, кусая губы. — Смог. Почти. Только мимо воды немного промахнулся. Ударился головой о бортик. — Врешь ведь, — заметил Макс с сомнением. — Нет, правда. Похоже, это у меня становится традицией — о бортики башкой стучать. — Обычно людей, которые с трамплина ударяются головой, на носилках из бассейна уносят. — Не, я сам ушел. И в принципе хорошо себя чувствовал. Вот только с английским у меня временно проблемы возникли. Несколько часов мог только по-русски говорить. Руди с Тарой это сильно напрягло. — Ну, вообще, наверно, нормально, когда человек от удара головой временно забывает чужой язык. — Ну… Наверно, нормально, только я по-русски не с ними разговаривал. А с птицами по дороге в отель. А в отеле я почему-то стал жевать полотенце. Тогда они поняли, что со мной действительно что-то не так. — Какая завидная сообразительность… — …и вызвали неотложку. 911, то есть. Правда, когда те приехали, я уже был в норме. Так что от того, что я жил с Руди, как видите, никакой беды не случилось. Но я, собака такая, как мог тогда так сразу от него съехать? Только намекнули, что про меня могут чего-то не то подумать, и сразу сбежал! — Он обиделся? — Не то что бы. Ну… Вроде бы нет. Мы и теперь прекрасно общаемся. Но я просто, когда стал об этом думать, я понял, что, наверно, все-таки… Ему было неприятно. Он просто уже привык… Вот к этому. Понимать. Когда друзья, близкие люди, начинают от тебя отдаляться. Пусть для вида, пусть это формально, но… Каково это, когда тебе дают понять, что хотят с тобой дружить, но только так, чтобы никто об этом не знал? Никогда себе не прощу, что сам оказался такой скотиной. Я не должен был съезжать от него! Должен был сказать всем этим сплетникам, да идите лесом! Не ваше дело! А я испугался. По сути, я его предал. Он-то меня простил, конечно, он, наверно, привык за такое прощать, но я-то сам? В общем… Второй раз я так не поступлю. Как это он так умудрялся? Вот только что, секунду назад, был обычным раздолбаем, у которого все вечно идет вкривь и вкось, и который буквально, выражаясь словами наших любимых репортеров, «даже на королевского шута не тянет»… И вдруг, как будто совсем другой человек возникает на его месте, и откуда этот свет, это спокойное достоинство, почти величие в глазах, которое преображает его почти до неузнаваемости? Как будто маска шута на мгновение спадает с лица, и я вижу его настоящего, такого, каким я его совсем не знаю… Или все-таки знаю?..***
Алексей вряд ли помнил, когда мы с ним встретились впервые в жизни. Макс, наверно, тоже. Думал, наверно, как и все, что мы просто начали общаться, случайно сталкиваясь на тренировках. А я ему не рассказывала. Я никому не рассказывала. Решила сохранить это воспоминание лично для себя. Не такое уж это и приятное воспоминание на самом деле. Думаю, я себя вела очень глупо. Но во всяком случае это было романтично. И если верить традиции голливудских фильмов, где главные герои с первой же минуты встречи готовы друг друга поубивать, а потом непременно женятся, то за мое будущее с Алексеем можно было не беспокоиться: судя по нашей первой встрече, свадьба нам была обеспечена. Это случилось однажды на сборах, в то время, когда я еще числилась в одиночницах. То есть мне было тринадцать лет. Алексею соответственно около пятнадцати. И за ним уже тогда девчонки ходили толпами. Он уже был подающим надежды молодым талантом, тренирующимся у Мишина, а я… В общем-то никем. Одной из тех десятков перспективных, которые ежегодно появляются из ниоткуда и в никуда исчезают. Шансы зацепиться за эту прекрасную жизнь в блистающем мире фигурного катания у меня тогда были минимальные. Да и в семье у меня тогда было все непросто, вот почему, наверно, я на сборы приезжала особо угрюмой и замкнутой, держалась поодаль от шумных компаний, и дружбы ни с кем не водила. Другие девчонки быстро привыкли смотреть на меня как на деталь интерьера и со мной не заговаривали. Что меня вполне устраивало. В тот вечер, помню, мы приехали на базу поздно, погода была ужасная, единственным желанием было принять горячую ванну и завалиться спать, а у меня была назначена тренировка на вечер… В общем, после нее мне даже в ванну уже не хотелось, только в кровать. Как назло мои соседки по комнате спать отнюдь не собирались, сидели и галдели. Мне, даже завернувшись в одеяло и засунув голову под подушку, не удавалось заснуть от их трескотни. Конечно, время было еще детское, но все-таки могли бы войти в мое положение. Впрочем, до определенного момента я своего недовольства не высказывала. Однако вскоре в нашу комнату заявились в гости девочки из соседней, и это было уже чересчур. Более того, они еще и мальчика с собой привели! Кого — догадайтесь сами… Это стало последней каплей. О том, чтобы заснуть, теперь не было и речи, Алексей являл собой просто живой фейерверк во плоти и, что называется, куда угодно приносил с собой вечеринку. Девчонки из кожи вон лезли, чтобы обратить на себя его внимание хоть на секунду, а он это внимание умудрялся как-то делить поровну между всеми. Только не подумайте, будто меня задевало, что я в этом веселье не принимаю участия… Просто мне было неловко за своих же ровесниц, как можно так вешаться на парня, будь он хоть какой милый и обаятельный… В конце концов, у меня появился железный повод возмутиться: мальчикам у нас в комнате после одиннадцати точно делать было нечего. Высунувшись из-под подушки, я так ему и сказала. И присовокупила, чтобы убирался в свой номер. А он улыбнулся, как будто только и ждал моей реплики, и тут же заявил, не моргнув глазом: — Уйду, только если ты со мной. Как он меня неимоверно взбесил в тот момент своим самоуверенным видом и самодовольной улыбкой! А вокруг сразу загудели, захихикали с удвоенной силой, посыпались насмешки и откровенно непристойные шуточки. Но была в этом кривлянии какая-то натянутость, почти зависть, в конце концов, он к себе больше никого не позвал. Впрочем, я была в тот момент слишком озлоблена, чтобы детально разбираться в происходящем. — Пошел вон, дурак! Кажется, на самом деле я крикнула что-то более грубое. Даже неприличное. И запустила в него маленьким будильником, который тогда возила с собой. От будильника, брошенного почти в упор, Алексей с кошачьей ловкостью увернулся, одновременно с этим вскочив, и грациозно раскланялся, вызвав тем самым новый взрыв хохота и восторженного писка. Однако он тут же поднес палец к губам. — Мы тут человеку спать мешаем, — сказал он со всей серьезностью. — Значит, уходим. Извините. …Стукнувшийся о стену будильник оказался безнадежно испорчен, и все же я его сохранила до сих пор. Каждый раз, когда собиралась выбросить, вспоминала этот случай и — рука не поднималась. Каждый раз думала: а ведь он мог меня просто проигнорировать. Или сказать что-нибудь обидное и уничижительное. Или еще того хуже — высмеять. Или просто намекнуть, дать знак «фас» этим моськам и они бы сами меня загрызли. А он извинился и ушел. Вот почему, когда я начала общаться с Алексеем уже как с другом Макса, мне первое время было слегка неловко за ту мою выходку. Но очень недолго, я быстро поняла, что Алексей о том случае не помнит. Совсем. А если и помнит, то уж точно не связывает меня с ним, не узнает во мне ту сердитую невыспавшуюся девочку, которая швырнула в него будильником. Не знаю уж, почему, но мне это было даже обидно. Но напоминать ему об этом я, само собой, не стала.***
Говорили: чемпионов в фигурном катании было много, мало королей. Говорили так, чтобы принизить уже завоеванные Ягудиным звания. Но одно-единственное звание невозможно было ни принизить, ни отнять. Королей на свете было много — мало среди них тех, кого можно было назвать с большой буквы Человеком. Алексею не нужно было быть ни принцем, ни королем, ни кем-то еще. Это всего лишь титулы, образы и маски. Ему достаточно было быть просто собой, обычным парнем — и любой король в сравнении с ним мог показаться ничтожеством. Потому что он был, прежде всего, Человеком. Таким, на которого смотришь и понимаешь, что истинная гордость — в скромности, истинная дерзость — в мужестве, а истинное величие — в простоте. Таким человеком невозможно ни стать по желанию или необходимости, ни притвориться на время. Таким можно только БЫТЬ.