Семь минут для Вечности

      Многим может показаться странным, что в свои задушевные друзья Алексей выбрал именно Макса, уж ему-то всегда бы нашлось с кем поговорить и пообщаться, только свистни. А мы с Максом типичные интроверты, причем, нас это вполне устраивает. Мы могли бы вообще не выходить из номера при условии, если нас поселят туда вдвоем, а не с кем-то еще. Сидеть и смотреть вместе телевизор, или читать, или просто молчать — мы никогда друг друга не утомляли. А в центре внимания мы оказываться не любили, вообще предпочитали, чтобы нас не трогали.       Алексей первое время жутко раздражал меня тем, что периодически вытаскивал Макса на прогулки, ну, и меня заодно. Сам он в собственном номере вообще только ночевал (да и то, между нами говоря, не всегда). Оказавшись в каком-то новом для себя месте, он считал своим долгом непременно погулять по городу и осмотреть все достопримечательности. Если новых достопримечательностей поблизости не оказывалась, он шел еще куда-нибудь: в кино, в театр, на балет, в музей, в боулинг, на выставку яхт или собачек… Где мы с ним только не побывали. Если же вытащить нас на променаж все-таки не удавалось, Алексей притаскивал карты или нарды, и они с Максом играли. Или просто разговаривали.       То, что Макс, как и все вокруг, попал под Лешкино обаяние и, вопреки обыкновению, никогда не возражал против его компании, понять легко. Странно другое, почему сам Алексей прилип именно к Максу, по крайне мере, в пределах нашей сборной. Злые языки утверждали у нас за спинами, что вся остальная сборная, все нормальные люди дружат, естественно, с Плющенко, а мы просто новички, которые еще не знают, куда податься. Чушь полнейшая: Леша с Максом сдружились задолго до того, как Плющенко вообще возник на горизонте. Так что, дело было точно не в этом.       А, скорее всего, в банальном притяжении противоположностей. Как Максу нужен был Алексей, чтобы не закаменеть окончательно в своей интровертной отгороженности от мира, так и Алексею нужен был кто-то вроде Макса, спокойный и рассудительный, способный к четкому анализу происходящего. Алексей выплескивал на него весь накопленный за день водопад эмоций, живописал все те яркие ситуации из своей жизни, которыми сам Макс похвалиться не мог, зато Макс помогал ему в этих эмоциях и ситуациях разобраться, все произошедшее трезво оценить. Один из них был идеальным рассказчиком, второй — идеальным слушателем. Жизнь Макса, благодаря Алексею, становилась более яркой, жизнь Алексея, благодаря Максу — более упорядоченной. Они были друг другу просто необходимы.       Ну, а я… Я просто была поблизости. Алексей воспринимал меня именно так, как часто воспринимают парников — мы словно части тела друг друга. И если он тусовался с Максом, то по умолчанию тусовался и со мной. И если поначалу он еще как-то выбирал темы для разговоров, когда я была рядом, то впоследствии болтал обо всем, о чем ни попадя, как если бы я тоже была парнем. Правда, Макс меня все же оберегал и в самые скользкие моменты Алексея окорачивал.       Хотя и для самого Макса некоторые темы были достаточно скользкими, уж слишком разный у них был жизненный опыт. Если Алексей просто обожал развивать тему своего успеха у прекрасного пола, то Максу в этом отношении похвастаться было нечем — мне ли не знать? Ну, то есть. ВООБЩЕ НЕЧЕМ. Только с умным видом кивать и делать вид, что он хоть что-то об этом знает. Алексей, как ни странно, на это велся и откровенничал с Максом вовсю, считая его, видимо, более зрелым и опытным в этом отношении. Я вообще не понимаю, зачем понадобилось придумывать ему эту несуществующую голубизну, если о его вполне гетеросексуальных похождениях на личном фронте можно было уже тогда написать многотомный роман?       Впрочем, в те дни он нигде на людях об этом особо не распространялся. Зато у нас с Максом разливался соловьем.       — Вот раньше, когда я был помоложе, то очень хотел жениться, иметь семью, двоих детей, собак и чтоб спокойствие было. На каждую понравившуюся девушку смотрел как на невесту. Мама меня, бывает, спрашивает: «А на эту девушку ты как смотришь?» — «Смотрю как на будущую мать своих детей». Она ужасалась, конечно…       Макс привычно глаза закатывал:       — Господи, ну какие тебе еще дети? Ты же сам еще… В общем, ты молодой, гуляй, вот есть у тебя собака, живи и радуйся.       — О собаке тоже заботиться нужно. Ответственность нужна. Думаешь, не нужна?       — Вот я и говорю, куда тебе еще жену с детьми.       — Ага, я и собаку-то эту с боем вырвал, знаешь, как мама с бабушкой были против? Ну ладно, пока мы в коммуналке жили, оно понятно, там и хомяка держать негде, а вот когда я им дом купил… Ну, то есть, там пока ремонт был, но я все равно хотел уже заранее собаку. А они уперлись, нет и все. Рассказать кому, так смех один: я чемпион мира, а мне мама собаку завести не разрешает! Я даже из дома ушел тогда… Ну в смысле, откуда мы тогда жили на новую квартиру, где ремонт. Через пару дней вернулся, правда. Извинился, и решил, что собаку у Татьяны Анатольевны выпрошу, да все равно, я у нее больше дней в году живу, чем дома… Обещал ей десять чистых четверных подряд прыгнуть, за одну тренировку… И, между прочим, прыгнул! Только она чего-то к двум придралась, вот, все против меня, лишь бы собаку не покупать. Плюнул, поехал, сам себе купил. Хотел спаниеля коричневого, а нашелся только белый, ну и что, все равно он самый лучший. И он потемнел потом. И Татьяна Анатольевна, кстати, совсем не была против, когда я его привез, даже имя ему сама выбрала…       — Ты именно заранее хотел спаниеля?       — Да. Ну, то есть… Я хотел две породы, либо спаниеля, либо лабрадора, сомневался до последней секунды…       — Лабрадора не было? — усмехнулся Макс. — Или спаниель перевесил?       — Здравый смысл перевесил, — пояснил Алексей простодушно. — Я подумал, что лабрадора Татьяне Анатольевне трудно будет выгуливать, он ее опрокинет.       Кто опрокинулся, так это мы — от хохота. Однако Алексей в причине нашего веселья не совсем разобрался.       — Я никогда не пасую перед женщинами, — добавил он вполне серьезно. — Как решил, так и сделал. И вообще, отступать — не в моих привычках.       Ох, у любого другого это прозвучало бы так, что сразу захотелось бы спесь с него сбить, а Леша умел произносить такие фразы убедительно и с достоинством.       — Вот так-таки никогда-никогда? — не удержалась я все же от соблазна слегка его поддеть.       Хотя про тот случай с будильником решила все же не напоминать.       — Никогда, — ответил он твердо, и тут же нахмурился. — Хотя, знаешь… Один раз было, да. Пришлось мне отступить и как раз в связи с женщиной.       — Это любопытно.       — Ну, а че, а я и не скрываю. Это в Милане было, на моей первой Европе. Мы тогда с Машей Бутырской пошли погулять по городу. Ну, это так говорится только, что по городу, на самом деле по супермаркету. Часа три, серьезно, не шучу, она там моталась. Я, наконец, не выдержал, все, говорю, я домой. В смысле, в гостинцу. Она согласилась. Только из дверей выходим — опа! Маринка Анисина. Они тогда с Машей очень дружили. А если кто и любит шопинг больше Маши, так это Мариночка. Ну и Маша не может же бросить подругу в такую ответственную минуту! Разворачивается и обратно в супермаркет. Я сразу понял — это еще часов как минимум на пять. Ну и сбежал. Отступил постыдно перед трудностями.       — Да уж, перед Мариной отступить не трусость, — согласился Макс, — вон как она партнера на выступлениях таскает, смотреть страшно…       — Жаль, что она уехала, — добавила я.       — Ну, и что, что уехала, по сути, она остается нашей русской девчонкой! И я за нее тоже болею. Чего они не поделили, не понимаю, кстати, Марина с Машей… — Алексей расстроенно покачал головой. — Машка из-за нее теперь вообще танцы терпеть не может, говорит, что их вообще как вид спорта запретить нужно. Какой это, мол, спорт — только жопами крутят. Это она так говорит. Марина тут тусовку устраивала, всех позвала, Слуцкую, Лену с Антоном, Машу Петрову с Лехой Тихоновым, в общем всех… А Машу Бутырскую не позвала, или она сама не пошла, в общем как-то обидно…       Мы с Максом промолчали. Развивать эту тему было опасно, потому что Алексей на той тусовке тоже не присутствовал. По какой причине, и так было ясно. По той же, по какой он теперь так натянуто общался и с Антоном тоже. Нельзя было в одно место приглашать и Ягудина, и Плющенко — один из них непременно находил благовидный повод отклонить приглашение или же просто не прийти. Проблема в том, что все чаще этим «одним» оказывался Алексей.       — А правда, что у тебя был роман с Катей Лель? — попробовал Макс перевести разговор на более безопасные рельсы.       — Неправда, — хмуро откликнулся Алексей, но тут же слегка оживился. — А она красивая? Не первый раз о себе эту сплетню слышу, посмотреть бы хоть на эту Катю…       — Про Батыршину ты тоже раньше говорил, что это слух, — не удержалась я, хотя не стоило, конечно, проявлять слишком сильную осведомленность в этом отношении. — А потом оказалось, что вы и правда встречались.       — Ну повстречались и разошлись, делов-то… Всего несколько свиданий. Она сама просила не раздувать, тем более, у нее уже новый парень, хоккеист какой-то, что ли… Нет, она мне одно время правда нравилась, так к ней тянуло, скучал по ней… Жутко интересно было с ней общаться, разговаривать обо всем, спорить… Да вот только слишком уж мы с ней походим в этом плане, что оба спорщики, сильные личности. Каждый тянет одеяло на себя. Так что и хорошо, что ничего особо не сложилось. Хотя, когда я ее увидел в первый раз — на фотке в журнале, был уверен, что это любовь с первого взгляда. У чемпиона мира есть свои привилегии, потому узнать номер ее телефона мне труда не составило…       Макс слегка закатил глаза, и от Алексея это, конечно же, не ускользнуло.       — Ты, наверно, можешь подумать, ну зачем мне, молодому парню, знакомиться по фотографии. Мало, что ли, девчонок вокруг? Такой уж у меня характер. Вся моя жизнь это порывы. Я человек чувств. Если загораюсь, то, кажется, готов для девушки на все. Вот, помню, была у меня в Питере девушка, балерина…       — Звучит, прям, как начало романа…       — Ну, а что ты думаешь? Роман был бурный! Ну, то есть, до романа как такового дело почти не дошло, но влюблен я был безумно…       — Как это до «такового» и как это «почти»? — изумился Макс. — А что, может быть «почти роман»? И еще таковой и не таковой? И притом бурный?       — Ну что ты к словам цепляешься? По-всякому бывает. Вот я в Ницце во время чемпионата познакомился с одной француженкой… тоже в прошлом фигуристкой. Ну, имя называть не буду, всем она известна, да и вообще…       — Ты же джентльмен, — подсказал Макс без тени юмора на лице.       — Точно. Известная, в общем. Она меня после чемпионата пригласила к себе в гости, в Монако, в Монте-Карло. Так вот… Просто время провести… Примерно на месяц я туда уехал…       — Скромно погостил.       — Да. Ну, и там было… Всякое такое. Это что, считается за роман или нет?       Меня эти разговоры безумно напрягали. Можно было подумать, к Алексею влюбленные дамы в очередь выстраивались, записываясь за недели вперед, а он их обслуживал между тренировками по графику! Но я по-прежнему считалась его доверенным лицом и другом, потому, скрепя сердце, выслушивала его довольно легкомысленные излияния на данную тему. И в то же время в глубине души я понимала, что мне приятнее выслушивать о его краткосрочных любовных победах и увлечениях, оставшихся в прошлом, чем о настоящем чувстве.       А Макс иногда будто специально, чтобы меня подразнить, подливал масла в огонь.       — С Кабаевой не думал познакомиться? Она тоже «художница». И, вроде, самой сексуальной чемпионкой считается сейчас.       — Кабаева, кажется, не чемпионка. На Олимпиаде у нее было третье место. Хотя какие ее годы…       — Или, вон, с Хоркиной тогда? Она уж точно чемпионка! И красавица.       — Тебе так непременно нужно, чтобы и невеста чемпионкой была? — спросила я. — А ты не боишься, что чемпионка, тем более, олимпийская в совместной жизни тебя продавит?       — Знаешь, чтобы меня продавить, — он усмехнулся, — нужно быть немного больше, чем олимпийкой чемпионкой.       А у меня от этой усмешки сердце екнуло, и, вроде, была она совсем неласковая, недобрая даже, что-то в нем в этот момент было опасное, угрожающее… но и притягательное неимоверно!       — Ты хотел рассказать про балерину, — напомнила я, как нарочно растравляя свои раны этими расспросами.       — А, да, точно. Вот встречался я как-то в Питере с балериной. И она тогда собиралась покупать машину в кредит. А у меня в Америке уже была машина, вот я и решил — в чем проблема? Перегоню ее сюда и преподнесу любимой в подарок… Правда, хорошо, что мы вовремя разбежались. А то бы таких дров наломал!       — Машину было бы жалко? — поддела я.       — А то нет? Сколько себя помню, я всегда мечтал о машине. То есть не мечтал даже, а… Мы же не очень богато жили, я, когда маленьким был, бананы-то видел по большим только праздникам, какая уж тут машина! Тем более я безотцовщина, перспектив никаких, я был уверен, что ничего подобного мне не светит. Не поверите, с детства мечтал быть таксистом. Или дальнобойщиком. Только чтобы машину водить, не свою, так хоть чужую.       — Это в детстве. А если серьезно, если бы со спортом не сложилось, кем бы стал?       — Ну… Технарем однозначно. Теперь если подумать, лучше всего — архитектором. Это же так интересно, строить, проектировать… Вникать, как там все эти дома устроены…       — Интересно, — согласился Макс. — Только ведь на архитектора долго учиться надо. И лучше в каком-нибудь престижном вузе.       — А что бы мне было и не поступить в престижный вуз? Я в физкультурный пошел постольку поскольку, раз уже чемпион мира, то куда деваться… А так с серебряной медалью, куда хочешь поступил бы.       — У тебя медаль? — удивилась я — об этом он тогда особо не распространялся.       — А что? — хмыкнул Алексей. — В моем лице есть что-нибудь дегенеративное?       — Да нет, конечно, — я смутилась, потому что прозвучало действительно не слишком вежливо.       — Ничего, Татьяна Анатольевна тоже не сразу в это поверила, — утешил меня он. — Говорила, по моему виду не скажешь, что я вообще школу закончил, не то что с почти всеми пятерками, особенно по математике и вообще точным предметам.       — А по каким предметам у тебя четверки? — спросила я, чтобы скрыть неловкость.       — По английскому и по литературе.       — Литература это ясно, читать ты не любишь. Но английский?       Это меня, если честно, поразило. У Алексея был самый лучший английский во всей сборной, очень естественный и беглый, чуть шепелявый, правда, но он шепелявил и по-русски. Зато по-английски он мог общаться абсолютно на любые темы, кроме того, говорил без того специфического густого русского акцента, который бесит даже самих русских.       — А это потому что… В старших классах-то я уже ездил по соревнованиям, в Америку и вообще. И тусовка у одиночников в основном проамериканская, все по-английски базарят. На американском английском, то есть. А нас в школе учат британскому… то есть даже не британскому, что я, британцев не видел? Хрен пойми, чему учат. Я когда с нашей англичанкой разговаривать начинал, ну, так, как реалово по-английски люди говорят, она меня вообще не понимала… Бесилась ужасно. За одно только «Yeah!» вместо «Yes!» могла кол влепить. А я специально только так и говорил, я же знаю, как правильно! И с лит-рой та же фигня была. Не сходились мы с нашей училкой во мнениях… Иногда вообще со всем классом не сходились.       — И ты, конечно, сразу бросался в бой, на борьбу за справедливость…        — А че, молчать, что ли, было? И я не только на уроках бросался, чтоб вы знали. Я и самому завучу мог высказать, если придется. Вот был у нас раз конфликт. Не у меня, вообще у всех. Не разрешал он нам на уроки вкладыши от жвачек носить, типа, это мусор. А тогда же все их собирали, все менялись! Я такие собирал, с машинками, там сто штук нужно было для полной коллекции, и на обмен у меня всегда были, я из-за границы каких только ни привозил! И мы же на переменах менялись, не на уроках! Ну, главным образом. Там правда неудачно вышло, я, наверно, по коридору слишком быстро… шел, ну так перемена-то короткая! И если бы он меня остановил и сказал, чтобы я не носился, я бы извинился, а он опять прицепился с этими вкладышами. Чтобы я их в школу не носил, стану я после этого извиняться! Я с ним в спор вступил, принципиально, что запрещать обмениваться вкладышами неправильно. В общем, доказать он мне ничего не смог, отправил к директору. Но я и там не струсил, в конце-то концов! Хотя нашего директора все боялись. Я уже на международных соревнованиях выступал, вот соревнования это действительно страшновато, ну. Может, еще к зубному, когда идешь, а директора стану я бояться! Может это самоуверенно, но. А че вы ржете-то опять?       — Ничего, — Макс с трудом сдержал смех. — Просто представил весь драматизм ситуации: чемпион Европы и мира ругается с директором школы из-за вкладышей от жевательной резинки.       — Ну, а что такого? Тем более, что я защищал интересы своих друзей!       — И это звучит гордо, — согласился Макс, скрыв улыбку.       Лешка действительно в тот момент выглядел необыкновенно импозантно, исполненный осознания своей правоты и внутреннего достоинства. И снова этот возвышенный момент продлился всего несколько мгновений, Алексей сам себя тут же «заземлил».       — Правда, однажды они меня все же переиграли, завуч с директором, то есть. Это еще был конфликт, я сменную обувь в школу не носил, ходил в ботинках… Однажды они меня в них впускать отказались, тогда я целый день по школе прям в носках ходил… Но продолжал упорствовать. Выговорами они от меня так ничего и не добились, в итоге просто исключили… На неделю. Отчисление оказалось эффективным методом воспитания! После этого я всегда снимал ботинки. Ну что ж… Поражения тоже надо уметь принимать… Наверно… Говорят, что это уметь не лишне. Но что я могу поделать, если по натуре я спорщик, и даже если знаю, что не прав, все равно буду спорить? Пока оппонента до полной капитуляции не доведу.       — Вернее, пока с ума не сведешь…       — Во-во, точно, эта черта моего характера маму и бабушку всегда с ума сводит… Не говоря уж о посторонних, наверно.       — Малость есть, — признался Макс.       — Но об учителях, что и говорить тогда? По той же литре… Я же про это хотел рассказать? Один раз я целый урок спорил про «Анну Каренину», когда обсуждали главную героиню…       — И чем тебе Анна Каренина-то не угодила?       — Да просто все считали, что это замечательное произведение, а мне поступок Карениной показался совершенно глупым. Когда она бросилась под поезд из-за любви к Вронскому. Разве нормальный человек может покончить с собой? Да еще и из-за великого чувства, дарованного свыше?       И опять же — у кого угодно подобная фраза прозвучала бы выспренно и пафосно, но Лешка произносил все эти «высокие» слова столь страстно и искренне, что поневоле ему верилось. Так его глаза сияли тогда… Каким-то совершенно неземным светом, как можно было ему — в него — не верить?..       Ах, почему он не мог всегда быть вот таким?.. Хотя, возможно, именно то, что он не сахарный, а такой разный, меня в нем и привлекало больше всего. С ним было интересно, никогда нельзя было знать, что от него ожидать в следующий момент.       Меня, тогда еще во многих отношениях чопорную пуританку, сильно коробили, например, его речи о сексе. Слишком уж он легко об этом говорил, как будто секс для него такое же естественное, но ничем не примечательное занятие, как сон или обед. Просто часть режима.       — Сексом же тоже как попало заниматься нельзя! — поучал он нас с Максом. — Перед соревнованиями вообще табу, слишком много энергии это вытягивает. Хотя вовремя переспать с подходящей женщиной — это иногда помогает, но именно одноразово переспать, эмоционально не увлекаясь, а у меня как раз с этим засада, влюбляюсь на каждом шагу. Это хорошо еще, что я в России теперь не живу! — махал он рукой. — А то там, можно сказать, рассадник порока.       — Не понял? — опешил Максим. — В каком плане рассадник порока?       — В том плане, что повсюду красота такая, что в двух словах не описать. В один день видишь красавицу, думаешь — вау! На следующий — то же самое. И, кажется, что дальше будет лучше, хотя не в этом главное… А у меня, знаете, это на уровне рефлекса: если я вижу красивую девушку, я беру у нее телефон! А там повстречаешься пару раз, и готово дело, влюбился. И, конечно, предлагаешь вместе пожить, чтобы узнать друг друга получше, а как же без этого. Правда, иногда, они еще до этого сбегают, слава Богу. Когда я им даю понять, чего я жду от отношений. Я сразу об этом говорю. Вообще я человек открытый. И, может, кому-то нелишне будет сразу знать, что у меня один взгляд на семью — патриархат! Как я сказал, так и должно быть. Со мной нельзя спорить. Я очень упрямый.       — Холостым помрешь, — вздохнул Макс.       — Притом со мной можно нормально общаться и жить, просто надо хитрить и идти в обход. Притвориться, что со мной согласилась и сделать по-своему. А когда со мной соглашаешься, я успокаиваюсь, и меня уже больше ничего не волнует. Я ж про это забуду через две минуты, ну! И не думайте, что я какой-нибудь этот… домостроевец или как его там…       — Мракобес?       — Все равно. И не этот. Я очень либерально к супружеской жизни отношусь. Совсем не буду против, если жена будет работать, и что у нас будет раздельный бюджет. Или если даже жена будет моделью, или актрисой или вообще кем-то известным… Да пусть хоть в «Плейбое» снимается, я слова не скажу!       — Прям-прям в «Плейбое»? — не поверила я. — Обнаженной?       — А что такого? Если мою жену позовут на обложку «Плейбоя», значит, она самая красивая, и пусть все остальные мужики мне обзавидуются. Жена-то она будет все равно моя! «Плейбой», между прочим, это не дешевая порнография, а серьезное художественное издание, которое пропагандирует эстетическую красоту женского тела!       — Ну, тебе виднее, конечно… — хмыкнул Макс. — Я в таких изданиях не знаток… Но «Плейбой», я все же считаю, уже крайность. А ты приведи какие-нибудь конкретные, бытовые примеры. Из личной жизни.       — Из личной — это слишком личное… Я-то не буду о своих бывших сплетничать, я же все-таки джентльмен… Но вообще почему-то многих дам раздражает, что я одежду по дому разбрасываю, куртку там, носки… Ну, разбрасываю и разбрасываю! Кому мешает? Такие пусть сами и убирают, а мне нормально!       — А когда чистые носки кончатся, тогда как? — полюбопытствовала я, разумеется, чисто гипотетически.       — А вот я тогда сам и постираю! Вот это тоже! Мама вечно спорит, когда я носки ей во время стирки в машинку подкладываю. Вот типа от них белые простыни красятся, их надо стирать отдельно. Что за чушь! Бесит уже… Я сто раз так стирал, ничего не красится!       «Стирать придется самой», — машинально отметила я про себя.       — Ну, или, например, за обедом, — продолжал развивать тему предполагаемого домоустройства Алексей. — Если я прошу положить мне на тарелку, скажем, две сосиски, то и надо класть две, не больше и не меньше!       — А что будет, если положить три? — уточнила я как будто между прочим.       — Да ты мне хоть сколько положи, я все смету, а у меня же режим!       — Твой режим измеряется именно сосисками? А если какая-то другая еда?       — Ну… а зачем другая? Сосиска дежурный продукт в любом холодильнике!       — Только не в моем, — отрезала я, хотя тогда, кажется, у меня даже холодильника персонального не было. — У меня дежурный продукт… Жареная семга в листьях испанского салата с оливками и гранатовыми зернышками.       Если совсем честно, на тот момент готовила я такую закуску всего раз в жизни, но уж очень захотелось мне произвести на него впечатление И, кажется, тогда мне это удалось, во всяком случае, нить своих рассуждений Лешка потерял и посмотрел на меня слегка озадаченно, хотя и с интересом.       — Это менее калорийно, — пояснила я. — К тому же еда должна быть необычной. А то, что это — сосиски. А я знаю триста рецептов диетических блюд и все эксклюзивные.       — Знает, — подтвердил Макс. — Авторитетно заявляю: кому такая жена достанется — счастливый человек.       — А я жениться не тороплюсь, — заявил Алексей, не выказав, правда, прямых возражений против моей кандидатуры. — С другой стороны, посмотрите, сколько сейчас разводов! Я же хочу жениться раз и навсегда! И потом у меня еще есть время. Просто это у девочек все замужество на уме, ну, них-то понятно. А я что, мне же не рожать. Так что успею еще. И жениться, и детей завести я теперь планирую лет в сорок. Ну, в тридцать, самое меньшее.       — То есть к планированию семьи подходишь со всей ответственностью? — уточнил Макс, но Лешка не оценил сарказма.       — Я ж не кому-то там жену выбираю, а себе!       — Ах, да-да.

***

      Макс после того разговора долго еще о нем вспоминал и то и дело цитировал Лешкины высказывания, давясь смехом, чем немало приводил меня в исступление.       — «Рассадник порока», блин… «Патриархат», блин… Не, мать, слушай, такой муж нам не нужен. Я вас категорически не благословляю! И насчет «Плейбоя» я еще тоже не решил!