Мальчик голубых кровей. Испытание алчностью

В действительности всё иначе, чем есть на самом деле. (А. Сент-Экзюпери)

— Сэр, первые данные с места преступления получены, — со стуком в дверь внутрь кабинета Фаджа просовывается голова одного из авроров. — Разрешите доложить? — Давно вас жду, — Корнелиус мгновенно отпихивает от себя чернильницу и сворачивает пергамент, на котором собирается писать гневную статью в газету. — Что вы обнаружили? Есть следы этой особи, которой надоело жить? — Да, сэр, — мужчина проходит в кабинет, закрывает двери и кладет на стол министру прозрачный пакет. — Вот здесь всё, что нашли на месте. Фадж удивленно рассматривает предметы, находящиеся в пакете. Там находятся: пузырек, будто из-под чернил, палочка Коуди (с царапинами и зазубринами), пулевые гильзы, черные кожаные перчатки, шариковая маггловская ручка. — Итак, во-первых, похитителей было двое, — говорит аврор. — Медсестру допросили. Она сказала, что к ней подходил молодой человек, который просил помочь его товарищу, попавшему в беду. Когда она вышла, её скрутили и напоили снотворным зельем. Его следы мы нашли на осколках от ампулы, валявшейся рядом. Во-вторых, в палате с вашим сыном почему-то оказался пациент из другого отделения. Тот, которого привезли на день раньше. Он мёртв — судя по всему, во время заварушки, похититель под «номером один» выпустил Аваду. Но вашему сыну повезло — в этом пузырьке, — аврор достаёт и показывает Фаджу склянку. — Остатки оборотного зелья, сэр… — Что-что? — мужчина не успевает переваривать информацию. — Вашего сына хотели убить, но он изменил облик и сумел бежать. Точнее, его похитили, но тем не менее — он с вероятностью до девяноста девяти процентов жив. — Вы хоть понимаете, что это бред? Вы хотите сказать, что мой Коуди знал о предстоящем нападении? — Фадж хватается за сердце. — И откуда у него Оборотное зелье? — Отпечатков пока нет, — опускает глаза следопыт. — Но мы поищем. — А это что такое? — Это гильзы, сэр. — Я вижу, — буркает Фадж. — Откуда гильзы от маггловского оружия в больнице для магов и волшебников?! — Похититель «номер два», — усмехается аврор. — Видимо, умеет пользоваться пистолетом. И он им воспользовался — на полу кровь не только вашего сына и жертвы, но и помощника, то есть, похитителя «номер один». Судя по всему, они что-то не поделили уже в процессе совершения преступления, господин Министр. Когда второй убил соседа по палате, думая, что это Коуди, ваш сын, вероятно, выдал себя. Первый выстрелил во второго, забрал вашего сына и скрылся… затем скрылся второй. — Чья кровь осталась? — Фадж понимает, что всё намного хуже, чем он мог представить. — Как вам вообще удалось до всего этого докопаться?! — Работа у нас такая. — Что с палочкой? — Последнее действительное заклинание — Импедимента. Чары помех. Вероятно, что ваш сын пытался хоть как-то сопротивляться. Его могли взять под «Империо», между прочим… — Личности похитителей вы установили? — Выясняем. Выстрелов насчитали четыре, если что. Один из них точно попал в сообщника. Другие — в стены и стёкла. — Из какого же оружия были произведены выстрелы? — Предположительно, это пистолет Spitfire MK II Kurz. Старый образец. Лёгкий, маленький и относительно дешевый. Калибр у него девятка, если не ошибаюсь, — следопыт берётся за гильзу и рассматривает её, словно рентгеновским зрением просвечивает. — Убойная сила, вот кстати, весьма велика. В магазине около пятнадцати патронов. Одной обоймой можно хороший отряд положить. Глушителя нет, но выстрелы с близкого расстояния не так слышны… — Вас и этому в аврорате учат? — открыв от удивления рот, спрашивает Фадж. — Или вы сами увлекаетесь маггловским оружием? — Навёл справки, сэр, ради особого случая. — А-а-а, — протягивает Корнелиус, чуть успокаиваясь. — Так бы и сказали сразу. Что ещё? — На трупе мы нашли следы насилия. — То есть, он сопротивлялся? — Видимо. — Кого же убили? — Документов при нём не было, но медсестра опознала — это сын вашей сотрудницы Донаген. — Кто это? — морщится Фадж. — Сэр, это помощница Мэри Элизабет Кроткотт — мисс Элоиза Донаген, помните? — Да, я почти вспомнил, — Корнелиус прикусывает себе палец. — Каким образом он оказался в палате с моим сыном? Зачем? И кому понадобилось его убивать? Он ведь сквиб? — Именно, сэр. — Это были Пожиратели смерти? — Неизвестно, сэр, — аврор складывает улики обратно. — Но вот эта вещь даёт понять, что человек, напавший на вашего сына, очень хорошо знаком с магглами, раз пользуется не только пистолетами, но и ручками. — Можно мне посмотреть? — Конечно, сэр. — Я пару раз писал такими штуками, — говорит Фадж, снимая колпачок. — Когда был на встрече с премьер-министром магглов, царство ему небесное. Странные у них приспособления, однако же. — Стойте. Проверьте чернила. — Зачем? — Черкните что-нибудь… Фадж слушается и на куске пергамента выводит каракулю. — Красные чернила. Посмотрите-ка. Словно кровь… Бр-р! — Да, — аврор кивает. — Такими ручками пользуется лишь одна категория маггловского населения. Чаще всего. — И что же это за категория? — Учителя, сэр. — А перчатки? — тут же спрашивает Фадж. — Чьи? — Вот это самое интересное, — растягивает губы аврор. Эта улыбка кажется Фаджу издевательством чистой воды. — Мы знаем, кому они принадлежат, благо, инициалы стоят, но… это просто немыслимо. — И кому же они принадлежат? — подпрыгивает в кресле министр. — Отвечайте! — Перчатки эти с огнеустойчивыми и раноустойчивыми функциями. Из кожи чёрного дракона. Они принадлежат Альбусу Дамблдору. *** — И что, вы хотите мне сказать, что Джинни, едва увидала это, — Гермиона берёт из рук Гарри дневник, — испугалась и пустилась бежать? Спряталась где-то и не собирается выходить? — Да, Гермиона, — кивает Поттер. — Всё так и было. — Ага, рассказывай, — Рон стискивает зубы. — Он её напугал. Орал так, что стены тряслись. — Гарри? — Я просто пытался объяснить ей, что… — Ничего ты не пытался. Она тебя испугалась! — Как поговорили с Миртл? — спрашивает тем временем Гермиона. — Она сказала, что знала ту девушку, венок которой висит в подземелье Слизерина. — Ну, хоть что-то. — Гермиона садится за стол и раскрывает найденную друзьями вещицу. — А больше ничего не сказала? — Сказала, что в туалет к ней в этом году частенько наведывалась какая-то девочка… — Это Джинни? — Я думаю, что да. — Гарри садится рядом. — Гермиона, у меня есть предположение, но Рон посчитал, что я спятил. Ты выслушаешь? — Говори. — Не слушай его! — Рональд вдруг хватает дневник и швыряет на пол. — Это просто бред! Он сам не понимает, что несёт! — Но ведь других объяснений нет, — спокойно говорит Гарри. — Во всяком случае, сейчас. — А мне плевать! — Рон краснеет. — Ты обвиняешь мою сестру! Вообще-то нужны хоть какие-то доказательства! — Успокойтесь оба, — хмурится Гермиона. — Гарри, рассказывай. Поттер сбивчиво пересказывает Гермионе разговор с Плаксой Миртл и затем делится подозрениями насчет Джинни. Рон всё это время стоит в углу, надувшись. — То есть, Миртл умерла в туалетной кабинке в 1969 году? А поступила она в 1964? — Да. — И что дальше? — Смотри сюда, Гермиона, — Гарри переворачивает дневник. На обратной стороне, на корочке имеется потертая надпись, выцарапанная на грубой коже явно чем пришлось. — Здесь написано, что дневник принадлежит Тому Марволо Реддлу. — Это тот самый… — Он самый. — Но Гарри… — Знаю, что звучит безумно, но ведь это факт… — Ага, — фыркает, перебивая, Рон. — И теперь наш Гарри уверен, что сумасшедший Лорд-который-Волан-де-Морт вступил в контакт с моей сестрой! Якобы они «завели дружбу по переписке»! Ты только послушай! Бредовее ничего и не бывает! — Что? — глаза у Гермионы лезут на лоб. — Судите сами. — Гарри принимается в который раз приводить аргументы. — Мы знаем, что ту девочку убил выпускник Слизерина. Это, во-первых. Ещё мы узнали, что он сделал это в 1971 году. Значит, поступал он в 1964 году. Это, во-вторых. Дошло? — Вместе с Миртл?! — Гермиона вскакивает. — Что? — Да. — Гарри поправляет очки. — Она отказалась назвать его имя. Всё сходится. — А если ещё раз с ней поговорить? — Вряд ли. Джинни так торопилась избавиться от этого, — Гарри указывает на дневник. - Что сильно разозлила Миртл. Туда лучше не соваться. Пока. — Почему она хотела от него избавиться? — Это и есть вопрос номер один. — Гарри поднимает и перелистывает дневник несколько раз. — Он пустой. Вот. — Дак с чего ты взял, что этот дневник принадлежит моей сестре?! — подскакивает Рон. — Мало ли, чей он! — Она же узнала его, — доказывает Гарри. — Она испугалась, когда поняла, что мы хотим снова вернуть ей его. Ты не помнишь, с каким лицом она посмотрела на него? А что было с ней в тот день, когда окаменели Джастин и Колин? — Это только твоё мнение… — Рон, послушай, даже если я ошибаюсь, то нам всё равно нужно что-то делать с той информацией, которую мы получили. — Лучше б на ужин пошли. — Можешь идти, — Гарри отворачивается. — А мы с Гермионой попробуем разобраться. — Конечно… я уйду, а вы тут на Джинни всех собак повесите? — Рон усмехается. — Никуда я не сдвинусь с этого места, пока не буду знать, что она не причем. — Я был бы рад, если бы всё оказалось не так, как я думаю, — качает головой Гарри. — И с какой же стати им переписываться, если здесь ни строчки! — Уизли тыкает пальцем в дневник. — Вот скажи мне: откуда ты всё это выкопал? — Дай сюда, — Гермиона быстро выхватывает дневник и достаёт из кармана странный предмет. — Проверим, так ли всё, как кажется. — Что ты делаешь? — Это Проявитель. — Гермиона касается первой страницы небольшим предметом, похожим на перо. — Существуют невидимые чернила. И если, здесь что-то писалось, то Проявитель поможет всё увидеть. Это как рентген в мире магглов. — Рентген? — Рон морщится. — Ага! — девочка радостно улыбается. — Смотрим! Гарри и Рональд мгновенно склоняются над дневником. Гермиона водит Проявителем по пожелтевшему листу. И в едва уловимом фиолетовом свечении можно рассмотреть текст, проступающий на несколько секунд и тут же снова исчезающий. «Любимому ученику в день рождения. На страницах дневника ты сможешь хранить самые ценные мысли и воспоминания. Только не избавляйся от этого подарка, как от всех предыдущих. Надеюсь, что нам всё же удастся поговорить и всё выяснить. Том, прошу прости меня. Да, я знаю — ты пока не готов, но, если вдруг что — просто напиши. Несколько слов… Мне будет достаточно. Прости ещё раз — я не смогла удержаться и сделала себе маг. копию дневника — теперь, если ты захочешь со мной связаться, то достаточно просто коснуться палочкой и произнести… ты знаешь, что именно. У тебя это получается куда лучше. С любовью и надеждой, твоя Минерва…» — Что это за ерунда? — побледневший Рональд снова и снова щупает страницу. — Как это возможно? — Какая такая Минерва? — Гермиона переглядывается с Гарри. — Профессор МакГонагалл? — с ужасом вставляет слово Рон. — Да нет, не может быть… — Погодите, — Гарри снова весьма быстро осеняет. — Ник сказал, что тайна убийства той девочки по имени Лоя, как раз не его, а нашего декана! А кто у нас декан? Минерва МакГонагалл! — Да мало ли людей с именами «Минерва»! — Мало, — Гарри и Гермиона приходят к одинаковому выводу. — А что это имя вообще означает? — А зачем тебе? — Ну, вдруг это секретный код какой-нибудь. — Кажется, что имя древнеримское по происхождению, — говорит Гермиона. — В мифологии — это богиня мудрости, искусства войны, покровительница ремесленников. — Ого, — присвистывает Гарри. — Искусства войны, значит? — А больше тут ничего нет? — Рон подталкивает Гермиону, чтоб она ещё посветила Проявителем. — Может, они вели эту… переписку? Но… черт возьми… как это?! — То есть, этот дневник — подарок профессора МакГонагалл Тому Реддлу? — С ума сойти, — выдыхает Рональд. — Гарри, ты можешь в это поверить? — Я не знаю. — Почему они общаются не так, как полагается учителю и ученику? — Гермиона, озадаченная, жуёт свои волосы. — Где приличия и официально-деловой стиль? Вы заметили, что профессор МакГонагалл здесь пишет так, словно этот Том — не ученик вовсе, а её… — Кто? — в один голос спрашивают мальчики. — Неважно. — отводит глаза Гермиона. — Но это… очень странно. — Да уж, учителя, которые дарят ученикам не своего, — Рон поднимает указательный палец, — факультета ежедневники — это очень странно. Где вы такое видели? Да ещё и копии себе делали, чтоб в любой момент быть на связи? А? — Ник же нам говорил, что история того убийцы очень печальная… якобы все в Хогвартсе знали об этом. И к тому же, Драко мне рассказывал как-то, что Минерва МакГонагалл занимается как раз детьми, попавшими в трудную ситуацию, — произносит после паузы Гарри. — Вероятно, что с Томом Реддлом она была ближе всех. Ну, может, ещё Миртл знает что-нибудь… — Вы как хотите, но я больше ничего здесь читать не буду. — Гермиона резко встаёт из-за стола. — Нет уж. Я не хочу влезать в личную переписку человека, которого мы даже не знаем. А если и знаем, то его биография явно не самая героическая или красивая, чтоб воплощать это всё в художественной форме на страницах дневника… Мемуаров Того-кого-нельзя-называть здесь только и не хватало. — Оставь это, — Гарри касается руки подруги, чтоб она не унесла с собой Проявитель. — Гарри, так нельзя. — Гермиона, нужно всё узнать. Как ты не понимаешь, что сейчас этот дневник — всё равно что рассказчик, который никому ничем не обязан. Да, это невежливо, но что ещё остаётся? — Здесь есть даты? — Даты? — не понимает Гарри. — Зачем? — К примеру, год, когда открывали Тайную Комнату? — спрашивает Гермиона. — Давайте глянем…  — Забини нам сказал, что её открывали за два года до того, как умерла Лоя, — вспоминает Рон. — Значит, это было в шестьдесят девятом году. — И это дата смерти Миртл, — напоминает Гермиона. — Значит, всё же она умерла от того Ужаса, — невесело констатирует Гарри. — Я так и знал. — Смотрите, здесь ещё куча всего написана, — теперь Рон берётся за Проявитель. — Зачитать? «Детская память — вещь уникальная. В её недрах может жить столько воспоминаний, сколько не наскребет иной за всю свою долгую, лет в сто, сто пятьдесят, жизнь. Конечно, не всё удерживается в памяти так надолго, чтобы в зрелом возрасте сохранять „свежесть“ каждой детали или сказанного слова. Однако же, помнить себя с раннего возраста и помнить события, напрочь перевернувшие жизнь, всё равно приходится. В четыре года у меня случился первый стихийный выброс магии. Да, именно магии (это потом мне озвучат), которая волею моего разума (превосходящего по способностям разум нормального ребёнка), превратила энергию в сильнейшее, почти неуправляемое, воздействие на окружающие предметы — в щепки разлетелись шкафы и стулья, а также пострадали сцена и рояль. Кажется, это был утренник по случаю прибытия Главы Парламента по защите прав детей-сирот. Раннее утро окрасилось в тот день чем-то странным, даже тошнотворным, начиная от запахов в столовой и заканчивая сияющими лицами вокруг… Я никогда не забуду тех молодых и величаво держащих себя женщин, помогавших выгрузить из грязной машины с кузовом большие яркие коробки, очевидно, с подарками. Я наблюдал за этим действом с высоты второго этажа. Наш „карантинный“ блок, то есть та часть здания, где располагались только одиночные боксы, всегда был в изоляции. Длинный и тёмный коридор, по обеим сторонам которого (на приличном друг от друга расстоянии) располагались однотипные, серые, из прочного металла, двери спален, заканчивался большим холлом, где иногда разрешались игры или проводились общие собрания. Здание имело больше трёх этажей, и каждый был назван соответствующим номером, но кроме этого, каждый этаж ещё относился к категории, записанной в „Декрете деятельности учреждений, работающих с детьми“. Блок „круглых сирот“ являлся дополнительным и не носил за собой никакого определенного статуса, кроме того, что соваться туда побаивались. Да и зачем? Отчёты спонсорам всё равно не прописывали наличие ещё нескольких „лишних“ детей, появившихся в результате того, что их родители сняли с себя всякую ответственность: при жизни или уже после неё. Место выделили в соответствии с нормами категории заведения, но не смогли не сэкономить — стены облезли, трубы прогнили, мебель разваливалась. Первоначально в каждой из комнат была устроена свалка. Погнувшиеся кровати, старые и списанные за ненадобностью дырявые горшки, столы без столешниц или же уличные мётлы без ручек — от всего этого не могли избавиться много лет, но потом пришлось. В одной из комнат жил я. Я довольно отчетливо помню, что меня привезли поздним вечером 31 декабря 1957 года на старой карете, запряженной до того тощими и облезлыми лошадьми, что я поначалу подумал, будто это снова дурацкий сон. Холодный ветер завывал над остроконечной крышей, выложенной черной, потрескавшейся черепицей, когда я спрыгнул с приступка кареты (и едва не упал в сугроб) перед крыльцом, со множеством узких ступеней и отсутствием перил (такая лестница напомнила мне иллюстрацию к недавно вновь просмотренной книжке Фрэнка Баума „Удивительный волшебник из страны Оз“. Да, тогда я тоже ещё не знал, что именно эта книга побудит меня узнавать больше о том, чего остальные боятся. Я многое помню из того, что было после того, как меня забрали из дома, но самого факта разлуки с родителями не могу воспроизвести, даже очень сильно напрягаясь. С судьбой можно заключить сделку. Пойти на бартер. Просто отдать ей то, чего требуют обстоятельства, и получить взамен нечто другое. Другую жизнь. С другой книгой судьбы. Стоит помнить, что каждому человеку дается не одна настоящая жизнь, как все привыкли, а сразу две — земная и загробная. Они обе в равной степени реальны. В загробной есть некое подобие земной. А в земной есть масса способов заглянуть в загробную. Каков предел человеческого выбора? Где грань между необходимостью и вынужденностью? Как отличить хорошее от плохого? Безошибочно? Никак. Нельзя узнать глубину водоёма, не нырнув туда. Не погрузившись в волны, не нахлебавшись и не закашлявшись от попавшей воды, нельзя не задохнуться от нехватки кислорода. И нельзя нырять в водоём, если ты плохой пловец. Это однозначно…» — Ты права, Гермиона. — пораженный Гарри смотрит на девочку. — Тут и правда описаны воспоминания, с самых ранних лет… — А я что говорила! — она боязливо косится на дневник. — Давайте не будем трогать это. Правда. Мало нам неприятностей будто! — Этот дневник заколдован, верно? — Да, я думаю, что на него наложены определенные заклинания. — Какие? — Не знаю, Гарри, — отвечает Гермиона. — Я же не могу всё на свете знать. — Но как тогда можно их снять? — Без понятия, честно… — Значит, этот Реддл был сиротой? — Рон задумчиво чешет рыжий затылок. — А что стало с его родителями? Как его взяли в Хогвартс? Кто и что ему сказал, что он — волшебник и вообще… какое отношение ко всему этому имеет профессор МакГонагалл? — Столько вопросов сразу, — усмехается Гарри. — Но здесь нет ничего, что относилось бы к делу с Тайной комнатой. И это печально… — Верните его, где взяли, — Гермиона складывает руки на груди. — Сейчас же. — Ты шутишь?! — Гарри, а ты не задумался хоть на секунду, что, если Джинни так испугалась этой вещи, то, может, и нам стоит опасаться? — Я согласен, пожалуй… — Спасибо, Рон, — кивает ему Гермиона. — Нет, я не могу. — Гарри, что ты задумал? — Если прочесть всё до конца, я уверен, что-нибудь да раскроется. — А не боишься, что и тебя зомбирует? — Зомбирует? — мальчик удивленно моргает. — Ты же сам сказал, что это Джинни убила Миссис Норрис. — Гермиона внимательно смотрит на Поттера. — Ты сказал, что она ведёт себя странно с тех пор, как начала таскать с собой дневник. Никаких выводов? Мы же только выяснили, что на дневнике стопроцентно есть чары. — Кстати, Гермиона, а где ты взяла эту штуку? — спрашивает Рон. — Я купила в Лондоне. — Серьёзно? — Да. — А у моей сестры такого нет, — рыжий кусает губы. — Гарри, тебе не кажется странным, что Джинни начала вытворять что-то непонятное, по твоим домыслам, даже не имея возможности узнать, чей это дневник? Нет? — Почему? — Потому, что у неё не было Проявителя! — Логично, — хмыкает Гермиона. — В дневнике ведь ни строчки свежей нет. Только то, что было написано тридцать с лишним лет назад, — говорит Рональд. — Гарри, задумайся уже: почему? — Вы хотите сказать, что Джинни никогда за этот год не вела никакой переписки с Томом Реддлом, так? — Да, и всё твои догадки — ерунда. — А вот это, Рон, спорный момент… — Для тебя! — Это чары защищают дневник от чужих глаз! И текст тоже! — Какой же ты болван! — Что ты сказал?! — Гарри кидается на Рона. — Эй! Остыньте, — Гермионе снова приходится вставать между ними. — Давайте лучше обратимся к специалисту, если уж вляпались. — К кому это? *** Локонс сидит в кабинете в одиночестве и вяло черкает пером по пергаменту. Гарри, Рон и Гермиона тихо замирают на пороге. Он замечает их, и как ужаленный бросается навстречу: — Мои дорогие друзья! Как я рад, что хоть кто-то заглядывает в мои покои после уроков. — Локонс радостно улыбается. — Садитесь! Я прочту вам письма от моих поклонников. — Не надо, — тут же говорит Гарри. — Сэр, мы пришли за помощью. — Гермиона решает, что пора перевести разговор. — Дело в том, что вы в своих книгах так много написали о Тёмных силах и злых Колдунах, что мы решили — лишь вы один во всем замке сможете разгадать эту загадку… — Что за загадка? — сразу вскидывается Локонс. — Я — мастер по отгадыванию загадок. — Да ну? — Рон недоверчиво сморит на него. — Мисс Грейнджер, как вы изволили убедиться, прочла все мои книги, и я уверен, что мы с ней прекрасно поймём друг друга, — Златопуст наклоняется к девочке и улыбается ещё шире. — Итак, давайте по порядку. Гермиона садится за первую парту и Гарри с Роном ничего другого не остается, как подтащить стулья и плюхнуться рядом. Локонс устраивается за своим столом и деловито подпирает подбородок рукой, не сводя с Гермионы глаз. — Сэр, вы в книге «Я — Волшебник» писали про то, что отменно знаете Защитные чары. — О да, — кивает мужчина. — Я знаю все их виды. Конечно. — Не могли бы вы пояснить, профессор? — спрашивает Гермиона. — Ну, для начала, про чары эти стоит сказать, что они весьма плохо изучены. Поддаются сильным магам и в совершенстве владеть ими, значит быть полностью сосредоточенным и собранным. Эти чары используются наряду с бытовыми, поэтому они иногда играют самую важную роль в умениях волшебников. — А конкретные чары вы знаете? — Гарри переминается на стуле и не может спокойно сидеть. — К примеру, какие чары используют те, кто не хочет, чтоб его вещь была у кого-то другого? — Есть Сигнальные чары, Световые чары, Антистрессовые чары, есть также чары, помогающие обнаруживать скрытые предметы… — Вот! — Гарри оживляется. — Про них вы можете что-то сказать? — Э-э-э… Заклинание Апарекиум, — произносит не вполне уверенно Локонс. — Да, есть такое. В XIII веке заклинанием активно пользовалась нумеролог Бриджит Венлок. Она чрезвычайно дотошно охраняла свои вычисления, но была крайне рассеянной и часто теряла свои записи, тогда она проводила весь день, проверяя «Аппарекиумом» каждый листок бумаги в городе. Но знаете, оно весьма сложное в применении. Смотря, кто и с какой целью его применял. К какому по величине предмету и зачем. — Но всё же, если его применить, скажем, к листу бумаги, на котором ничего вроде не написано, то он поможет увидеть то, что было заколдовано, если когда-то записи совершались? — снова спрашивает Гарри. — Именно так, мой мальчик. — Локонс важно кивает. — Но, позвольте поинтересоваться, зачем вам подобные заклинания на втором-то курсе? — Дело в том, что мы нашли одну крайне занимательную вещь. — Гермиона, бегло посмотрев на Гарри, и с его негласного разрешения, достаёт дневник и кладет на парту. — Вот. — Ох, ну надо же, — Локонс вылезает из-за стола. — Откуда вы это взяли? — А вы знакомы с этим предметом? — настораживается Поттер. — Нет, но я знаю, что один волшебник выпускал одно время подобные дневники. Вроде как черновики для записей или что-то в таком духе, но вот его смерть была слишком большой неожиданностью, если учесть тот факт, что он сам никогда ничего на таких книжицах не писал. — Скажите, сэр, а вы не знаете, кто мог бы владеть таким дневником ещё? — Ну… я не могу так сразу… — Может, вы сами когда-нибудь пользовались таким дневником? — Рон задает этот вопрос и повисает такая тишина, что мальчишке становится неловко. — Простите. — Вы знаете, я припоминаю одного человека, который мог им пользоваться. Локонс оставляет ребят в классе, а сам идёт за Минервой. — Вы совершенно не можете изъясняться четко, — она приходит вместе с ним спустя какое-то время. — Что опять случилось? — Вот, профессор, — он указывает на троицу, ошеломленно глядящую на Локонса. — Пришли ко мне с весьма странной просьбой: рассказать им о Маскировочных чарах. И теперь показывают странного вида дневник. Минерва МакГонагалл, едва видит черную кожаную обложку, хватается за сердце. — Не может быть… — Чего не может быть, Профессор? — удивлённо моргает Локонс. — С вами всё в порядке? — Я имела в виду, что… это невозможно, — говорит потрясённая женщина. — То есть, этого дневника уже не должно быть в природе. Ребятня переглядывается. — Постойте. — Локонс подходит ближе. — А разве не такой дневник я видел у вас, когда выпускался? Вы тогда сказали, что записывайте туда все самое важное… Гарри тревожно и подозрительно смотрит на Минерву. Благо, что она этого не замечает. — Нет, — отрезает, будто ножом полосует, Минерва. — Ничего вы не могли у меня видеть. — Значит, я просто обознался, но… — Откуда это у вас? — Минерва грозно смотрит на ребятню. — Мэм, — Гермиона только хлопает глазами. — Мы только… Гарри с досады пихает подругу в бок. — Мистер Поттер, может у вас словарный запас чуть побольше? — вскидывает брови Минерва. — Что вы молчите? Я задала вопрос. Троица притихает. Локонс смотрит на них с высоты своего роста. — Как эта вещь вообще попала в ваши руки?! — Минерва резко подходит к парте и забирает дневник. — Это уже не смешно. — Профессор, мы нашли его в туалете. — Да, профессор Снегг мне рассказывал о ваших, Поттер, увлечениях — шататься по туалетным кабинкам школы и не делать абсолютно ничего. У вас скопилось столько пустых клеток в журнале оценок, что, боюсь, вам всё Рождество предстоит их исправлять, — замечает МакГонагалл. — И ещё: вас желает видеть директор. — Зачем? — Я не спрашивала. — Профессор, этот дневник был у моей сестры… Гермиона тщетно пытается закрыть рот Рону. — Что? — Да, она выбросила его в туалет. — Гарри понимает, что теперь поздно скрытничать. — А мы с Роном нашли… Но поверьте, что мы не хотели… — Мистер Поттер, следуйте за мной! Локонс отправляет Гермиону и Рона обратно в гостиную. А сам увязывается за Гарри и Минервой. Он тоже, видимо, взволнован — всё время твердит про нападения и про Тайную Комнату. Гарри еле поспевает за взрослыми — и как они умудряются так быстро ходить? Златопуст Локонс, похоже, считает прекращение нападений своей личной заслугой. Гарри слушает его разглагольствования о собственных доблестях, и не может понять: то ли Локонс такой чокнутый, то ли Минерва настолько тупая, если молча глотает всю эту чушь. — Думаю, Минерва, что жертв больше не будет, — говорит Локонс, подмигивая и постукивая себя пальцем по носу. — Полагаю, Комната на этот раз будет закрыта окончательно. Если уж за дело взялся такой маг, как Дамблдор. Преступник осознает, что мы изобличим его, это лишь дело времени. С его стороны весьма разумно именно сейчас прекратить злодеяния, пока мы не взялись него основательно. Да, между прочим, вы ведь тоже понимаете, школе нужен сейчас какой-то праздник, который поднял бы моральный дух. Долой воспоминания о бедах семестра! Сейчас я не могу сказать больше, прибавлю только, что знаю, какой дорогой нужно идти… — С праздниками, мне кажется, стоит повременить. — Это ещё почему? — Локонс, послушайте, у нас в Хогвартсе давно уже перевелась традиция шумной толпой отмечать Рождество. Каждый проводит его так, как считает нужным. Мне вот вообще будет некогда. — Нет, так нельзя, — говорит Локонс. — Я предлагаю собраться коллективом накануне Рождества в «Трёх метлах» и посидеть как следует… — Большинство же разъедутся по домам. — Но ничего — вы да я, да ещё Дамблдор! — Локонс восторженно размахивает руками. — Вот и компания! Я плачу! Минерва неуверенно хмыкает. — Знаете, наконец-то смогу сделать то, о чем мечтал ещё с шестого курса. — Локонс, — Минерве приходится затормозить и оглянуться на Гарри. — Не сейчас. — А что такого? — он и не смотрит на мальчишку. — Всего лишь — пригласить вас на прогулку! Знаете, сколько раз я себе говорил, что если когда-нибудь мне придётся снова у вас учиться, то я обязательно наберусь храбрости для подобного. Да и подарки же никто не отменял. Минерва, вы же не против? — Что-что? — она выныривает из своих мыслей. — В смысле, отмечать Рождество за пределами замка? — Мне нужно подумать… Минерва куда-то резко исчезает. Двери кабинета Дамблдора распахиваются, и Гарри входит внутрь. Всё вроде как обычно, но есть что-то сразу привлекающее внимание — это птица, сидящая на высокой жерди. Гарри подходит к ней и рассматривает — маленькая головка с торчащими в разные стороны пушистыми перьями, большой изогнутый клюв, очень длинные узкие крылья, яркий хвост с перьями клиновидной формы. Птица тоже смотрит на Гарри, как ему кажется, оценивая, и тут вдруг воспламеняется. Гарри не знает, что делать — кричать или молча наблюдать за этим. Пламя охватывает уже всё туловище пернатого создания, но ему будто всё равно — только после того, как с головы падают последние перья, превращаясь в пепел, существо ещё раз смотрит мальчику в глаза. С лестницы, уходящей куда-то под самую крышу замка, спускается Альбус Дамблдор. С чашкой горячего шоколада и вазочкой с лимонными дольками. Гарри готов поклясться, что он лишь старается выглядеть беспечным — на самом деле у Дамблдора должно быть столько забот, что голова нормального человека просто раскололась бы на части. — Профессор, — Гарри едва переводит дух от волнения. — Ваша птица… Я ничего не мог поделать… Она… сгорела… К величайшему удивлению Гарри, Дамблдор улыбается. — Да уж пора бы. Он был совсем плох последние дни. Я же говорил ему не тянуть с этим. Его веселит ошеломленное лицо Гарри. — Фоукс — это феникс, Гарри. Когда приходит время умирать, фениксы сгорают, чтобы возродиться из пепла. Взгляни-ка на него… Гарри смотрит, и как раз вовремя — из пепла высовывается крохотная, сморщенная новорожденная птичка. — Досадно, что ты увидел его в день сожжения, — замечает Дамблдор, усаживаясь за стол. — Большую часть жизни он очень хорош — в удивительном красном и золотом оперении. Восхитительные создания эти фениксы. Они могут нести колоссальный груз, их слёзы обладают целительной силой, и еще они — самые преданные друзья. — Сэр, профессор МакГонагалл сказала, что вы хотели поговорить со мной? — Да, хотел, — кивает Дамблдор. — Садись. Гарри присаживается на высокий стул. — Сэр, поверьте, что я сам не могу понять, что всё это значит… И мне не по себе от мысли, что большинство считают меня каким-то… — В тебе есть доля чёрного волшебства, Гарри. Мальчик хочет сказать, хоть что-нибудь, но Дамблдор жестом показывает, что лучше помолчать. Старый волшебник подходит к нему. — Может, тебе уже говорили, но в ту ночь, когда ты получил этот шрам, — рука Альбуса на мгновение касается лба Гарри. — Ты получил ещё и часть силы Темного Лорда. — Мне Сириус говорил, — тут же вспоминает Гарри. — Что он отметил меня как равного себе… — Да, но он сам он об этом и не догадывается. — Сэр, но как же… почему же… — Ты слышал, о чем шепчутся за твоей спиной, Гарри? — Да, сэр, — потупливает взгляд Поттер. — Многие считают, что я — Наследник Слизерина. Раз умею говорить на змеином языке. — А ты умеешь? — Сэр, простите, я вам тогда не сказал… — Я догадался, — хмыкает Дамблдор. — Но тайны, Гарри, никогда ни к чему хорошему не приводят. Понимаешь? — Да, сэр. — Ты всё ещё слышишь тот голос? — Больше пока не слышал. — Ты знаешь, кому он принадлежит? — Чудовищу из Тайной комнаты? — делает предположение Гарри. — Верно, — Альбус ненадолго замолкает, погруженный в себя. — Стойте! — Гарри вскакивает. — Вы хотите сказать, что Чудовище, живущее там, имеет отношение к пресмыкающимся? К змеям, быть может? *** Ясное морозное утро. Возле бара «Три метлы» суетится женщина — хозяйка заведения. Розмета Голдстрейн считает, что её клиенты — лучшие на планете. Она всегда радушна и заботится исключительно о комфорте посетителей. И сейчас, разгребая сугробы, она даже не подозревает, во что будет втянута. Заколдованная лопата уверенно зачерпывает снег под пристальным контролем Розметы, и тут обо что-то ударяется. Женщина подходит чуть ближе, и на неё из снега выпрыгивает огромная чёрная тень. Человек бросается на Розмету и валит её в сугроб. — На помощь! — вопит она, но чья-то рука затыкает ей рот. Розмета брыкается изо всех сил, однако теряет палочку и рискует быть раздавленной немаленькой такой мужской тушей. Она распахивает плотно зажмуренные глаза, когда слышит шёпот, подозрительно напоминающий её одного индивидуума. — Не дёргайся. Это всего лишь я. Сильная рука перестаёт зажимать её рот. — Ты спятил? — Розмета ошалевшими глазами смотрит на Ранкорна. — Что ты вообще здесь забыл?! — Прости, мне некуда больше идти. — Некуда? — Абсолютно некуда, — вздыхает Ранкорн. — И это говорит человек, у которого по меньшей мере десяток любовниц? Я молчу о партнерах и прочих… — Заткнись, — Ранкорн подаётся вперёд. — Просто. Заткнись. — Отпусти меня. — Только давай без резких движений… Мужчина помогает встать Розмете. — Альберт, при всём уважении, но это ты ввалился ни свет ни заря и теперь ещё и угрожаешь? — женщина с трудом, но поднимается и отходит подальше. — Я здесь всю ночь. У меня зуб на зуб не попадает… — На моё гостеприимство могут рассчитывать лишь те, кто не бросается на меня из сугробов! — отвечает она. — Понял? Пшёл вон, Ранкорн! — Ты же ещё не открылась. Так что твоей хвалёной репутации ничего не грозит. — Объяснишь хоть что-нибудь? Они проходят внутрь и стряхивают с одежды снег. — Выпить есть? — Ранкорн обессиленно садится на стул спиной ко входу. — Побольше и покрепче. — Решил хорошенько надраться? — Я бы ответил в твоей манере, но промолчу. — А чего вдруг? Трезвенником раньше был. Или я что-то пропустила? — Лучше б я дальше в сугробе мёрз, — чертыхается Альберт. — Возможно, что ты прав. Розмета расставляет стулья возле столиков, протирает их специальным зельем, от которого у сидящих текут слюнки, и они заказывают вдвое больше, чем могут съесть — это всё же бизнес, а от него редко не стоит не ждать подвоха. Затем женщина кипятит большой чайник, заваривает его. Через раскрытую форточку влетает ворон с письмами. — Я всё ещё жду, — напоминает о себе Ранкорн. — Как тебя сюда занесло? — Долгая история. — А я не тороплюсь, — говорит Розмета. Она берётся за пачку писем. Некоторые откидывает сразу. — Зато у меня не так и много времени… — Тебя объявили в розыск! Ты хоть знаешь? — тут же шипит женщина. — Что за черт, Ранкорн? Отвечай мне! — Может, в другом месте обсудим, а то понабегут сюда твои лакеи-гномы? — А, может, мне тебя сходу сдать? — она трясёт у него перед носом плакатом. — Видишь, что здесь написано? Вознаграждение за тебя составит больше тысячи галлеонов. — Ради бога, только помни, что если сюда нагрянут Дементоры, то ты первая поляжешь. — Я их не боюсь. — Давно ли? — Ранкорн, лучше не зли меня. — Давай всё же в другом месте, — мужчина тревожно оглядывается. — Прошу. — Ладно, — она смотрит на посетителей, и дальше её взгляд скользит на лестницу и устремляется к дверям, выкрашенным в светло-каштановый цвет. — Иди, я через минуту буду. Альберт быстро поднимается и незаметно проскальзывает в комнату. Он слишком хорошо знает это место. Лучше, чем хотелось бы. Сколько раз он наведывался сюда некоторое время назад? Сосчитать не представляется возможным. И зачем? Чего ему так не хватало в жизни? Кажется, только сейчас Альберт понимает, что всего лишь пытался заменить нехватку внимания от близкого человека. Альберт снова вспоминает Мэри и её слова о том, что она «всех его любовниц знает в лицо». Нет, не всех. — Давно мы не виделись, Альберт, — Розмета входит и быстро закрывает двери. Замок щёлкает. — Помнишь хоть, когда в последний раз встречались? — Три года назад. — Альберт тревожно выглядывает в окно и тут же завешивает его шторой. — Знаешь, я не горю желанием это сейчас обсуждать. Прости. Есть дела поважнее. — Что такого случилось? Почему это все на ушах? — А ты не знаешь? — усмехается мужчина. — Это же абсурд какой-то! — Но всё же — факт. — Какой факт? — она меняется в лице. — Что ты похитил сына Фаджа?! — Надо когда-то начинать, Роз. — Идиот. Надо ж было додуматься, — она глядит на него с недоверием. — Похитить человека. Ранкорн, у тебя все дома? Что, снова приревновал свою женушку? — А вот сейчас было не смешно. — А кто смеётся? Ранкорн играет желваками. — Розмета, у меня проблемы. — Я заметила. — Я не шучу! Он подходит ближе, но волшебница резко достаёт палочку. — Ты чего? — Сядь вон там, — она указывает на старый диван. — И не рыпайся. Предупреждаю, Ранкорн, ни одного лишнего движения. Иначе — ты меня знаешь. Мужчина фыркает и бредёт к дивану. — Выворачивай карманы. — Прости, как ты сказала? — Из карманов доставай все свои безделушки! — повторяет она довольно громко. — Живо! — Розмета… а стриптиз тебе тут не станцевать? — Выворачивай карманы! — А если не стану? — Хочешь, чтоб я сама это сделала? — усмехается она. — Ранкорн, я знаю, что ты задумал… но у тебя не выйдет снова меня одурачить. — Я и не собирался. — Вот, отлично. Будь паинькой. Альберт, немного помявшись, всё же достаёт из кармана пиджака бумажник, маггловский билет на поезд, складной нож. Разводит руками. Садится на диванчик и закидывает ногу на ногу, смотря на женщину самым обескураживающим взглядом. — Довольна? — Куда ты дел Коуди? — Явки и пароли? — усмехается мужчина. — Так сразу? — Куда. Ты. Дел. Коуди. — чётко произносит Голдстрейн, тыкая палочкой в сторону Ранкорна. — Говори сейчас же. Зачем тебе это?! — Не так быстро, — мотает головой Альберт. — Ты всё ещё не дала мне выпить… Розмета перебивает его: — На этих листовках написано, что ты стрелял! — Из чего? — Из того, что у этих магглов называется… — Пистолет? — подсказывает Ранкорн, улыбаясь, и видя, что Розмета до ужаса боится. — Да, мне пришлось. Так получилось. Но я никого не убил. — Ещё как убил! Она швыряет ему под ноги плакат, где светится его мордаха с надписью: «Особо опасен!» — Больше верь этим заказным писулькам… — Зачем ты припёрся сюда? — волшебница всё ещё не сводит палочки с Ранкорна. — Чего ты хочешь? Тебя же всё равно найдут. А я укрывать не стану. — Почему это? — Альберт внимательно глядит на бывшую любовницу. — Раньше мы неплохо находили общий язык… — Слишком много раз ты мне в кашу гадил. — Расставание после непродолжительных интимных отношений теперь считается смертным грехом? — Альберт Ранкорн вытирается носовым платком. — Роз, прошу тебя, не будь дурой. — Зато у тебя есть умная благоверная, — произносит Розмета с явной обидой. — Вот с ней и решай свои проблемы. Слышал? — Я не хочу и не могу вмешивать Мэри… — Конечно, она ж у тебя святая! — Я этого не говорил. — Раньше надо было думать, — женщина презрительно усмехается. — Я слышала, что её турнули из Министерства. И вот для чего вы столько лет вылизывали ботинки всем этим жирным мордам? Для чего твои родители столько лет жили в подполье, рисковали всем, своей репутацией, в частности, чтоб теперь ты, идиот несчастный, всё перечеркнул?! Хотя, женившись на грязнокровке, ты и так всё про себя дал понять… но Мерлин подери, Альберт, ты просто конченный идиот, если думаешь, что тебе удастся что-то поменять, знаешь? — Если ты так хочешь об этом поговорить, то давай выберем более подходящий случай? — Да тебя же закроют в Азкабане до скончания дней! — Это мы ещё посмотрим. — Как ты вообще умудрился взлезть в это?! — Если честно, то я сам не понял, — тихо отвечает Ранкорн. — Но за последние пару недель произошло столько непредвиденных вещей, что стоит сказать Мэри «спасибо» за то, что она даже в своё отсутствие вносит столько разнообразия в мою никчёмную, как ты заметила, жизнь… — Да, я и об этом слышала. — Конечно, — Ранкорн кивает. — Фадж с тобой много секретничает. Ты ж вроде крёстной его сынку. — И как его близкий человек, я последний раз, тебя, Альберт, спрашиваю, — Розмета гневно сверкает голубыми глазами, — куда ты дел Коуди и зачем похищал?! — Скажу только то, что он в надёжном месте. — Не посвятишь, где именно? — Нет. — Ответ окончательный? — И бесповоротный. — И что у тебя за цель? — Это надо не у меня спрашивать. — А у кого? — Роз, прошу тебя, давай всё это потом. — Ранкорн закрывает руками голову. — Мне сейчас нужно только отсидеться немного. — А дальше ты куда? — она наконец опускает палочку. — Долго отсиживаться здесь не сможешь. Фадж приедет со дня на день. И к тому же, его ищейка в розовом…. Как же я её ненавижу — убить рада. — Амбридж у него за правую и за левую руку. Да, старик сильно сдал. Отупел полностью, раз до сих пор ничего не понимает. — Выборы же всё равно состоятся. — Конечно, но вот Фадж теперь уже не сможет так же незаметно управлять толпой, как раньше. — А я ему сразу говорила, что это плохая идея — сажать на своё место сына. Это же ясно, как белый день — его захотят уничтожить или подчинить. — Держу пари, что ты не догадывалась, кто сможет покуситься на Коуди уже тогда? — Ранкорн приподнимается. — Сам-то он чего хочет? — У него ж ветер в голове, — машет рукой Розмета. — Кто бы сомневался, — мужчина снова быстро выглядывает в окно. — В двадцать два все мы мечтаем лишь о свободе. — А Фадж мечтает о достойном преемнике. — Но его сын — не тот. — Вырастет ещё. — Если ему дадут вырасти, — Ранкорн фыркает. — И морально, и физически. А то после первого покушения он сильно так зачах. — Кто был организатором? — Не смотри так, — говорит Альберт. — Не я. — Ты же вертелся в Министерстве. Рядом с этой кошёлкой. Не мог выудить, что да как? — А у тебя нет догадок? — Уж не хочешь ли ты сказать, что всё это подстроила Амбридж? — вздрагивает от шороха Розмета. — Альберт? — Ты всегда хорошо соображаешь, — волшебник улыбается. — Когда трезвая, то вдвойне. — Как эта тварь сумела? — У неё же есть, кому выполнять грязную работу. — Фадж писал мне, что хочет поставить её на пост главнокомандующей КОБВ, — говорит Розмета и морщится. — Этого не случилось? — Случилось. Женщина меняется в лице. — Они всё ещё спят? — Думаю, что да, — хмыкает Альберт. — Но наверняка, куда реже. Фадж теперь озабочен выборами. К тому же, благодаря моей жене, Дамблдор наехал на Амбридж. И у той появились серьёзные проблемы. — Значит, я не напрасно её взашей вытолкала недавно, когда она пыталась мне навязать свою методику содержания сего заведения? — Поздравляю. — Значит, Фадж что-нибудь, да об этой крысе знает? — Нет, ещё не всё, — Ранкорн резко смотрит на Розмету. — И ты плохо о нём думаешь, если считаешь, что он не будет прислушиваться. Только не сейчас. — Хочешь, чтоб я ему рассказала? — распахивает глаза женщина. — А почему бы и не ты? — Ранкорн, ты соображаешь, что несёшь? — Испугалась? — Что я ему скажу? — Розмета нервно взмахивает руками. — Что? — Всё, что я тебе скажу… — А если потребуются не только словесные доказательства? — Это уже другая история. — Альберт подходит к женщине. — Когда он будет готов, то мы предъявим кое-что. — Почему сам не можешь? — прищуривается она. — Ты издеваешься?! — А что — ты же свидетель заговора. — У меня есть корыстный мотив. Мне не поверят. — Если ты вернёшь ребёнка отцу в целости и невредимости, то тебя такими лаврами осыплют, что… — Сомневаюсь, что это произойдёт раньше, чем Дементоры высосут мою душу. Сильно сомневаюсь, Роз. — С чего бы? — Розмета нахмуривается. — Я зацепил Яксли… — Что? — не сразу понимает она. — Ранил, — поясняет Ранкорн. — Он пытался взять меня под Империо. — Погоди, значит, Амбридж с Яксликом уже спелась?! — И не только. У неё теперь целый штаб таких. Подопытных и ненужных, больше чем на раз, кроликов. — Шантажирует и угрожает? — Высший пилотаж, — кивает Ранкорн. — Она это умеет. — Чего же она хотела добиться? — Власти, естественно. — Не ново, — мотает головой Голдстрейн. — Серьёзно? — Ранкорн, она подсиживает Фаджа вот уже двадцать лет. И что? — Это Амбридж и собиралась убить Коуди, — говорит мужчина. — Чужими руками, конечно. — Что?! — Будь потише, — шикает Альберт. — У тебя тут точно жучков нет? — Нет, — она проверяет двери. — Ранкорн, черт возьми, это уже не шутки. Выкладывай. — А нечего выкладывать, — говорит Альберт. — Яксли должен был заставить меня убить его и пришить мотив ревности, а сам получить код от ячейки в Гринготтс и поделиться с Амбридж. Затем, после выборов, меня бы сдали в лапы правосудия, а Фаджа бы, сто процентов, хватил сердечный приступ. И всё — у власти только Амбридж и Яксли. Неизвестно, кто кого бы столкнул с горы раньше, но всё же. У Амбридж была бы неограниченная власть, а у Яксли есть судебные связи. Те, кто держит эти ниточки в руках, полностью неуязвимы ни для кого. — Почему же именно тебя взяли на эту миссию? — спрашивает его Розмета. — Много вопросов, Роз. — Альберт, ты сам сказал, что именно я буду передавать информацию Фаджу. — Да, но, когда я тебе разрешу. Когда я буду точно знать, что моя Мэри в безопасности. — А она здесь каким боком? — Я уже сказал, что у них стычка была с Амбридж. Последствия очень и очень паршивые. Да, нас обоих вышвырнули с работы, но это полбеды. Теперь Мэри вынуждена прятаться. — Час от часу нелегче… — Ты готова помочь? — Альберт, я… не знаю, — признаётся женщина. — После всего, что ты рассказал… Мне нужно подумать. — Некогда думать, Роз. — Почему Фадж тебе не поверит? — Потому что! — С чего вдруг он так резко охладел к твоей грязнокровке? У них же всё на мази всегда было. Нет? — После первого покушения на Коуди, Амбридж начала активно провоцировать Мэри. — А твоей Мэри, значит, тоже есть что скрывать? — Всем нам есть, что скрывать. — Ранкорн снова проходится по комнатке. — Ты сможешь оставаться в относительной безопасности и рассказать Фаджу, кто и в чём замешан. — Ты уверен? — Амбридж ничего тебе не сделает. — Откуда ты можешь знать?! — всплескивает руками волшебница. — Ты читал её мысли? — Фадж не позволит. Он её не боится. И сделает всё, чтоб избавиться, если будет достаточно оснований. — И его тоже? — щурится Розмета. — Альберт? — Я пытаюсь рассуждать логически. Розмета глухо смеётся. — Но у неё-то козырей больше. — Разве? — Амбридж наверняка знает о наших с тобой отношениях. — Откуда? — удивляется Альберт. — Оттуда, — сконфузившись, говорит Розмета. — Я рассказывала Фаджу, когда думала, что у нас всё серьёзно. Ты же хотел разводиться со своей красоткой. — Ясно, — мужчина сжимает кулаки. — А он растрепал Амбридж? — Думаю, что да. — Твою мать, Роз! — злится Ранкорн. — Какого наргла?! — А ты меня не затыкай — на себя посмотри. — Мы все теперь будем связаны? Верно? Ты хочешь мне сказать, что Амбридж в любой момент может пришить тебе интимную связь со мной? И Фадж только подтвердит это? — Но ведь это правда… — Но сейчас этой идиотской правдой можно только себе вены порезать! И ничего не добиться, потому что это тупость, — Альберт чертыхается. — Ты это понимаешь? Слышатся шорохи и голоса первых посетителей внизу. Розмета оставляет Альберта в одиночестве, говоря, что отлучается ненадолго. *** — Миссис Кроткотт? — Флитвик, накидывая мантию, обращает внимание на психолога, которая засиживается в преподавательской слишком уж долго. — У вас всё в порядке? — Что? — она резко вскидывает голову и в глазах читается полное недоумение. — Вы что-то сказали? — Мэри, на вас же лица нет, — пугается карлик. — С вами точно всё нормально? Вид у вас такой болезненный. — Нет, что вы, — Мэри поспешно вытирает слезящиеся глаза и старается улыбнуться. — Всё в порядке, спасибо вам за проявленную заботу, профессор… — У вас на сегодня всё? — Да, я провела свои уроки и консультации, — кивает она. — Вот и я отмучился. Перед каникулами, знаете, дети совсем не могут себя контролировать. — Осталось несколько дней. — Не хотите ли развеяться? — вдруг предлагает Филиус Флитвик. — Я угощаю. Сегодня в баре «Три метлы» скидки на ванильное мороженое. И на кофе. Вы знаете, какой там кофе? — Мне кажется, что это неудачная идея. — Почему же? — Мне кажется, что с моим настроением от меня там мало толку будет. Лучше посижу часок-другой за планом. — А я настаиваю, — Флитвик еле дотягивается до вешалки (предварительно встав на стул) и снимает шубку Мэри. — Пожалуйста, составьте компанию. — А как же другие? К примеру, профессор МакГонагалл или, может, профессор Снегг? — Да вы что! — охает карлик. — Их и калачом не заманишь, к тому же, мне нужны именно вы. Мэри смекает, что у Флитвика, очевидно, какие-то проблемы и ему нужно с кем-то поговорить, а в школе он подойти просто стесняется или не может из-за учебной нагрузки. Делать нечего — приходится согласиться. — Только если ненадолго. — Как пожелаете, — галантно протягивая Кроткотт шарф, говорит Флитвик. — Я заметил, что вы очень редко бываете на улице, Мэри. А свежий воздух очень полезен, особенно при длительных… — Да, я знаю, но в силу определенных обстоятельств, я должна большую часть времени находиться в Хогвартсе. — Вот как? — Давайте, это всё-таки будет наш маленький секрет? — Мэри нагибается к Флитвику, и щёки у того становятся розовее. — Просто профессор Дамблдор запрещает мне выходить из замка без его личного сопровождения. — Я уверен, что есть на то причины? — Есть, — кивает Кроткотт. — Увы. — Надо же, — хмыкает мужчина. — Давно я не встречал такой секретности, но я вам обещаю, что никому ничего не скажу. Мэри замечает, что зима на территории (и даже за пределами) Хогвартса — это совсем не та зима, что она видит в Лондоне и вообще, где бы то ни было. Здесь намного больше снега, иногда ветер наметает сугробы в человеческий рост. И зачастую его приходится расчищать только вручную. Хагрид не любит призывать к этому занятию Филча, эльфов или магию. Сам берётся за лопату — и вперёд. На каждой ветке каждой ели лежит снег, будто дорисованный кистью художника, и прозрачный воздух имеет голубой оттенок. Здесь снег постоянно остаётся белым, без налёта городской и житейской пыли. Здесь можно сделать большую, высокую горку и не опасаться, что вылетишь на автомагистраль… — Мэри, вы что пьёте? — Флитвик выдёргивает Кроткотт из размышлений. — Я, пожалуй, только чашечку эспрессо. — Да, тройной экспрессо, а ещё пирожное с имбирем, — Флитвик улыбается Розмете. — Люблю иногда, знаете ли, побаловаться сладеньким. Когда через несколько минут Розмета снова появляется рядом с их столиком, то она задерживается взглядом на Мэри. А Кроткотт удивлённо смотрит на неё. — На ловца и зверь бежит… — Как? — Мэри вздрагивает. — Неважно, — сразу же хмыкает женщина в дорогом переднике. — Мэри Элизабет Кроткотт? — Да, а что? — у Мэри неприятно сосёт под ложечкой. — Вам нужно пройти со мной. — Куда? — психолог вздрагивает, и ей в одну секунду становится неуютно. — Зачем? — Боюсь, если я начну объяснять, вы не поймёте. — Простите, что случилось? — Флитвик присоединяется к разговору, хоть и не должен бы. — Куда вы собираетесь вести миссис Кроткотт? — Мы ненадолго, — заверяет Розмета. — А вам скидка будет. Мэри с полнейшим недоумением и даже страхом, встаёт и следует на второй этаж. Она на всякий случай тянется к волшебной палочке, но Розмета резко разворачивается на лестнице и угрожающе наставляет на Мэри свою, качая головой. Кроткотт лишь досадно сглатывает и вытягивает руки по швам. — Что всё это значит? — Увидишь. — Что вам нужно? — Помочь хочу, — отвечает нехотя Розмета и пропускает Мэри вперёд себя. — Прошу. Направо, голубушка. Мэри останавливается напротив двери. — И вот ещё, так, на всякий: без лишних соплей здесь. Договорились? Мэри слегка кивает. Розмета открывает двери. В комнате пусто. — Альберт, выходи, жена нарисовалась! — зовёт Голдстрейн, и у Мэри падает на пол челюсть. Ранкорн появляется из-под старого пружинного дивана, трансформируясь обратно в человека вместо половика. — Так-то лучше. — Альберт?! — Мэри не может поверить глазам. — Мэри, как ты здесь оказалась? — он сразу подходит к ней. — Что ты здесь делаешь? — Мэри оглядывается на Розмету. — Альберт, как тебя угораздило! Ты же мне обещал сидеть тихо! — Словам, и тем более, обещаниям мужиков надо отучаться верить сразу после свадьбы, между прочим, — произносит Розмета, усмехаясь. — Запоминай, пока я жива. — Выйди, — Ранкорн смотрит на бывшую любовницу со злостью. — Секретики? — снова усмехается Розмета. — Да ладно, я ж всё про тебя знаю. И про неё тоже. — Не твоё дело, — бросает мужчина. — Выйди! Когда они остаются одни, Альберт крепко обнимает Мэри, полностью наплевав на всякие там барьеры, за которые ему не так часто удаётся вырваться в их отношениях. Мэри тоже на удивление обнимает его. Опасность, оказывается, ещё как сближает. И риск становится оправданным, когда ты знаешь, ради кого всё это делается. — Ты испугалась? — Ранкорн отлично чувствует, как дрожит жена. — Розмета безобидная. Если сильно не злить. — Альберт, что случилось? — Мэри, всхлипывая, утыкается ему в плечо. — Ты ведь мне сказал, что будешь отсиживаться дома и не станешь лезть на рожон. — Непредвиденные обстоятельства, Мэри, — вздыхает он. — Я попал. Крупно попал. — Альберт, прошу тебя, только не говори мне, что это снова Амбридж… Ранкорн молчит. — А что с тобой такое? — только сейчас Мэри замечает свежие следы от применения Круцио. — Альберт, что это у тебя на шее? — Нас выследили, — мужчина резко отходит и садится на диван. — Едва ты уехала, Амбридж наведалась ко мне. Я побоялся, что она может выйти из себя и прикончить меня ко всем чертям, поэтому поехал с ней. В Министерстве меня скрутили и повели на допрос. — На допрос? — Амбридж успела покопаться и в твоей голове, Мэри. — Когда? — Тогда, — он смотрит жене в глаза. — Когда мы взломали кабинет. — Альберт… — Она знает, что ты ищешь дело Реддла. — И что же теперь? — ужасается Мэри. — Она собирается тебя выманить. А ещё ей нужно захватить власть в Министерстве, — говорит Ранкорн. — Сместить Фаджа, убив его сына. — Коуди?! — Мэри бледнеет. — Что с ним? — Ты же сама мне говорила про это. — Ранкорн нисколько не удивлен её реакции. — Ты мне все уши прожужжала, что Амбридж организовала первое покушение. Помнишь? — Помню. — Она уже организовала второе, — Альберт разминает затёкшую шею. — Угрожая Яксли, она заставила его взять меня под Империо и наведаться к Коуди в больницу. — Нет, Альберт! — Мэри кидается к мужу. — Не говори мне, что ты… убил его… — А если бы вдруг убил? — усмехается он. — Что тогда? — Как ты сбежал? — О, это целая история. — Ранкорн вальяжно откидывается на спинку. — Ты готова? — Хватит кривляться! — Кто бы говорил, — Альберт резко выпрямляется и пристально смотрит в глаза Мэри. — Ты так волнуешься за этого малолетнего хлыща, что я уже и не знаю, можно ли тебе доверять… Мэри поджимает губы. — И вообще, с какой стати, ты шатаешься по барам, если Дамблдор велел тебе не покидать замок без его сопровождения? — А тебе есть дело? — хмурится Кроткотт. — Ты же меня не спрашивал, что и как делать. Просто наломал дров, а теперь оба будем выкручиваться. — Я и сам выкручусь. — Да знаю, я как ты выкрутишься! — Мэри машет рукой. — Опять будешь нарываться на неприятности. А обо мне ты подумал?! — Если бы не думал, то позволил бы Яксли заставить меня убить человека. — Ты сумел сбросить заклятие? — тихо спрашивает Мэри. — Я сумел вовремя использовать оружие. — Оружие? — Хорошо, что я умею стрелять. — Альберт, что ты… — Я взял с собой пистолет отца. Амбридж на радостях не обыскала. — Ранкорн не без гордости демонстрирует ствол. — Пригодился ведь. А думали, что в музей сдадим. — Мерлинова борода. — Мэри хватается за голову. — Ты что, стрелял в Яксли? — А ты думала, что он просто так позволил бы мне уйти, да ещё и Коуди прихватить? Я выстрелил наугад почти, но задел его… он растерялся. Я воспользовался случаем. — Ты не сильно его? — взволнованно спрашивает Мэри. — Несильно, — усмехается Альберт. — Вернётся дедушка к внучкам своим. Хотя, неизвестно, что Амбридж с ним сделает за провал операции. — Поверить не могу, что Яксли всё же решился на такое. Ты же говорил, что с ним можно иметь дело… — Как я понял, она серьёзно угрожала его семье. Ну, оно и понятно — больше его зацепить нечем. Он сам кого хочешь зацепит. — Где сейчас Коуди? — Опять двадцать пять, Мэри! — Ранкорн встаёт с дивана. — Какое тебе до него дело? Объясни мне! — Прекрати, Альберт. Прошу тебя. Не сейчас. — А что, я неправ? — Коуди — не больше, чем мой старый хороший друг. И я волнуюсь за него… — А ещё он сливал тебе информацию о Реддле. Он практиковался в архиве тогда и выписал тебе пропуск. Потом папочке навесил лапши. Так? — Да, он помог мне на первых порах, — признаётся Кроткотт. — И что же получил взамен? — Как же я устала от этой бессмысленной ревности с твоей стороны, Альберт, — качает головой Мэри. — Если ты и правда похитил его, не позволив убить, то почему не спросил, что у нас было, а чего не было? А? Почему? — Да он бы не сказал. И ты тоже молчать будешь до последнего. — Что теперь ты будешь делать, Альберт? — Я не знаю, — он опускает голову, но затем всё же снова находит в себе силы посмотреть жене в глаза. — Мне нужно прятаться до тех пор, пока Фадж не будет в курсе планов Амбридж. — Тебя теперь не оправдают. Альберт, не лги себе и мне. Зачем ты стрелял? Зачем?! — Мэри в отчаянии бросается к нему и колотит кулаками в грудь. — Ты же знал, что у Яксли связи в Судебной палате… *** После последних событий, Кроткотт становится ещё более осторожной. Теперь она не ходит по коридорам в тёмное время суток и старается выбрать промежуток, когда на этаже учебного корпуса полно студентов или хотя бы привидений. В пятницу, на последней перед каникулами неделе, она заканчивает консультацию с пятикурсниками на час раньше планируемого и направляется в преподавательскую, как вдруг на неё из-за ближайшего поворота выскакивает Аргус Филч. В верхней одежде. Его глаза расширены до предела и рот приоткрыт, словно свело судорогой челюсть. — Что с вами, мистер Филч? — Вы пошутили? — спрашивает он, тут же меняя выражение на лице. — В тот раз, вы пошутили? Решили, что это весело? — О чём вы? — О сыне Донаген. — Нет, — мотает головой Мэри. — А что… что заставило вас так подумать? — Я сегодня отпрашивался у Дамблдора, — говорит Филч, опираясь о стену от быстрой ходьбы. — Но когда пришёл в больницу, то мне сказали, что парень мёртв. — Мёртв?! — Именно! — Филч скрежещет зубами. — Его убили. Мэри отшатывается назад. — Вы знали? — глаза Филча впиваются в неё. — Нет, конечно, нет! — Ложь! — Аргус брызжет слюной. — Вы специально напомнили мне о нём, чтобы я чувствовал себя виноватым?! Вы повесили его на меня, чтоб самой отказаться?! — Побойтесь бога, мистер Филч… Мэри, до сих пор боявшаяся признаться даже самой себе, что сын мисс Донаген вполне может оказаться сыном Аргуса Филча, учитывая их длительную переписку и весьма плотное общение в «клубе сквибов» (а почему бы и нет?), только теперь осознаёт, что же наделала. — Выкладывай, что ещё ты раскопала, — требовательно произносит Филч. — Послушайте, давайте не здесь поговорим об этом? — А я не собираюсь с тобой разговаривать! — Мне правда очень жаль, мистер Филч. — Жаль? — истерически оскаливается он. — Ты ж из Министерства припёрлась! Вас там не учат ни жалости, ни правде! Опасно для государства, говорят, жить по правде… вы же живёте как Министр на душу положит. А он иногда ложит такой большой и толстый кошелек… на вашу совесть, что тошно становится! — Осмелюсь вам сказать, что я больше не работаю в Министерстве. — Выгнали? — усмехается завхоз. — И правильно! Небось, воровала? — Вы меня совершенно не так поняли. И когда я просила вас присмотреть за сыном мисс Донаген, я лишь хотела, чтоб ей было спокойнее… на небесах… — Ты, мерзкая… лицемерка! Наверняка, Филч имеет в виду другое слово, но Мэри отмечает, что её здесь ещё никто не называл «грязнокровкой», хоть многим и хочется. Но поскольку Дамблдор объявляет Мэри «своим ценным кадром», желающих прилюдно оскорблять её или лезть на рожон все меньше. — Позвольте объяснить! — Мэри пытается перекричать мужчину, но сделать это не под силу даже Пивзу, хоть глотка у того лужёная. — Мистер Филч, я клянусь вам, что я ничего не знала! — Всё ты знала… — Как мне доказать вам обратное? — тихо спрашивает Мэри. — А посмотри-ка, девонька, мне в глаза! — Филч подскакивает к ней и трясёт за плечи. — Смотри! — П-простите, мне надо идти, — она резко отталкивает от себя костлявые руки завхоза и убегает по коридору. Мэри никак не может поверить в то, что услышала — теперь она понимает, что Альберт так и не сказал ей самого главного. О том, что было в палате больницы Святого Мунго на самом деле. — Простите ещё раз! До преподавательской Мэри не доходит — она разворачивается на полпути и останавливается возле лестницы, ведущей прямо к жилым комнатам. Мэри смотрит на часы, которые бьют ровно восемнадцать часов. Именно сейчас Минерва МакГонагалл пойдёт мимо — она всегда ходит здесь, чтобы не попасться на передвигающуюся лестницу. Мэри решает дождаться её и поговорить. Признаться, она совершенно не знает, как подступиться к МакГонагалл, которая становится замкнутой и даже агрессивной в последнее время. — Что вы здесь забыли? — Минерва (как и думала Мэри) подходит почти через две минуты и замирает, встречаясь глазами с Кроткотт. — Индивидуальные консультации никто не отменял, миссис Кроткотт. Насколько я знаю, дети сейчас напуганы, и им требуется профессиональная помощь. Двадцать четыре на семь. Особенно присматривайте за Дианой Крессвелл. У неё проблемы похлеще всех этих нападений. — Это магглорожденная семикурсница? — Значит, знаете её? — Естественно, — кивает Мэри. — Она была у меня три дня назад. Мы поговорили о её отце. Не знаю, насколько она меня поняла. И кстати, я думаю, что вам пора бы вмешать в это дело органы опеки. — Если девочка всё время отказывается подтвердить факты изнасилования собственным отцом, то никакие органы не помогут, — цедит Минерва. — Мы неоднократно пытались, но она, похоже, залезла в скорлупу и потихоньку взращивает в себе чувство вины. — За что?! — За папочку, она винит себя в его хроническом алкоголизме, — Минерва фыркает. — Чего с ним только не делали. Недавно он выписался из психиатрии. На каникулах Диана не поедет домой, но знали б вы, каких трудов нам стоило уговорить её хотя бы сейчас оставаться подальше от него. — Да, дело ясное, что дело тёмное, — вздыхает Кроткотт. — Тогда идите и работайте в два раза усерднее. — Профессор МакГонагалл, мне нужно с вами поговорить. Я вас и ждала. — Мне некогда. — Чем же вы таким заняты? — спрашивает Мэри, когда преподавательница трансфигурации поворачивается к ней спиной. — Мистер Малфой, кажется, ведь ещё на уроках. Нет? — Тему обозначьте, — говорит Минерва. — А я решу, стоит ли тратить время. — Вы собираете бумаги на усыновление Драко. — Мэри уже точно знает слабые места МакГонагалл. И решает, что пора бы на них надавить. — И если мы поговорим, а ещё лучше — договоримся, то, возможно, я смогу вам помочь. Минерва резко оборачивается и пронизывает Мэри строгим взглядом. — Мне не нужна помощь. — Ошибаетесь, — Мэри смотрит прямо в зелёные глаза. И по ней ни капли не видно, что она боится или смущается. Минерва не может не заметить этого. — Мы же обе знаем, что без меня вы ничего не добьётесь. Признайтесь уже. Только своё драгоценное время потеряете и нервы ребёнку попортите. Моя весьма долгая служба в Министерстве и своевременное исполнение приказов сделали своё дело — у меня есть определённого рода связи, пусть я и прибегаю к их помощи не так часто, как хотелось бы. В Совете Попечителей я знаю того человека, который способен повернуть дело вспять. Подумайте о Драко. Дальше они молча направляются в комнату к МакГонагалл. Профессорша не роняет больше ни слова до самых дверей. Хотя по её лицу так ходят желваки. Мэри понимает, что действовать методами шантажа и принципами бартера, обмениваясь вовсе не всегда равноценными услугами, она может окончательно настроить Минерву против себя, но другого выхода именно сейчас нет. — Что вы молчите? — Минерва даже не предлагает присесть. Пускается с места в карьер. — Начинайте. Что там у вас в арсенале? Угрозы, как я полагаю, тоже будут? — Какие угрозы? — Зачем вы носите палочку везде, находясь в Хогвартсе? Разве вы сомневаетесь в том, что вы здесь в безопасности? — Минерва отлично видит. — Вон она у вас торчит. — Знаете, после того, как ученики начали каменеть, можно и посомневаться. — Мэри прячет палочку в другой внутренний карман повседневной мантии. — Я не вижу в этом ничего дурного. — Согласна, но я не вижу смысла вам так беспокоиться, нападения ведь прекратились, — раздражённо бросает Минерва. — Намекните, и Дамблдор вам личного охранника выделит. — Мне не нужен охранник. — А что же вам нужно? — Минерва прожигает взглядом. — Ну же, давайте, Мэри, пересильте себя и скажите прямо. Давайте. — Я думала, что мы поговорим в более спокойном расположении духа, — замечает ярость в собеседнице Мэри. — Я ни в коем случае не собираюсь вам угрожать. — Нет? — усмехается МакГонагалл. — Почему? — Вы собираетесь меня спровоцировать? — уточняет Кроткотт. — Да кому оно нужно! — профессорша снова поворачивается спиной к Мэри. — Послушайте, если вы даже сформулировать свои мысли не в состоянии, то о каком профессионализме с вашей стороны стоит говорить? А ведь вы так кичитесь им. Хоть и не произносите этого вслух. Я не права? — Вы сейчас действуйте по принципу: «Лучшая защита — нападение»? Минерва, это лишнее, — произносит Мэри. — Да, мне кое-что нужно, очень нужно, но это не значит, что я ради цели перестаю уважать чужую свободу и жизнь. Я не пойду по головам. Я выше этого. — Это камушек в мой огород? — МакГонагалл оборачивается. — Скажу только то, что вы меня совсем не знаете. А судить о человеке по рассказам и сплетням от других — верх глупости. Если это всё, о чем вы хотели бы побеседовать, то давайте расходиться… — Почему вы взяли на себя право решать за других? — Потому, уважаемая миссис Кроткотт, что другие, точнее — большинство, не могут элементарно отвечать за свои поступки. Что уж говорить о чужих? — Когда речь идёт о тяжком преступлении, нельзя единолично распоряжаться уликами и сведениями, потому что, это всё равно что покрывать убийцу! — Вы знаете многих убийц, которых я покрываю? — уставшая за день Минерва садится и облокачивается на столешницу. — Называйте. А я посчитаю. — Перестаньте передёргивать. Вы всё прекрасно поняли. — Поняла, — кивает Минерва. — Но, боюсь, вы не сможете понять. Вот, в чём проблема. — Приложите максимум усилий и своего педагогического таланта, — не без сарказма вставляет Мэри, — и сделайте так, чтоб я поняла. Объясните мне на моём уровне. — В этом разговоре нет смыла. — Кому будет лучше, если вы умрёте с тайной на сердце? — Вы меня хороните? — грустно усмехается Минерва. — Небось, речь уже заготовили? — Минерва, вы же понимаете, что скрывать вечно грехи Тома Реддла у вас не получится. Да и зачем? Все знают о нём. Но я хочу знать чуть больше. И не потому, что мне доставляет наслаждение перебирание грязного белья вашей молодости, а лишь затем, чтоб быть спокойной за сестру. За её искалеченную этим монстром душу. Я хочу быть спокойной за себя и за своих будущих детей, если они вдруг спросят меня, кто такая Лоя Кроткотт… я лишь хочу жить с чистой совестью. Я должна знать правду. — Прошлого не воротишь. — Но дыры в прошлом мешают жить в настоящем и смотреть в будущее. — Всё это чушь… — Вы боитесь осуждения за то, что делали? — Мэри становится на шаг ближе к женщине. — Вы ведь тоже, отнюдь, не святая. И вы тоже совершали преступления. — Вы пришли сюда, чтобы мне это сказать? — Минерва сидит, не шевелясь, словно статуя. Только губы чуть приоткрываются. Глаза смотрят в одну точку. Мэри знает, что сейчас она отчаянно борется с внутренними демонами и они, похоже, одерживают очередную победу. — Сказать то, что я и так знаю? — Я пришла сказать вам, что вы должны покаяться. — Я никому и ничего не должна. — Вам стоит это сделать сейчас, — поправляется в словах Мэри. — Вы и так долго оттягивали. Но ведь знали, что момент придёт. Минерва, снимите груз с души. Он тянет вас на дно. И никакая любовь не способна оправдать того, что сделал Том Реддл с моей сестрой. Даже если бы вы всё-таки усыновили его, я думаю, что финал был бы тот же. Его засосало в трясину гораздо раньше, и он отказался от протянутой вами руки… Кстати, ведь только вы пытались помочь ему, верно? — После убийства — да, — выдавливает Минерва. — Тогда сделайте сейчас то, ради чего вы вообще живёте на земле. Освободите себя от этого, — Мэри осторожно кладёт руки на плечи женщине. — Ради вашей любви к тому мальчику, которого вы не сумели спасти, как ни старались… — Уходите немедленно. — Вы виноваты в том, что не смогли вовремя затормозить, — говорит Мэри. — Не подумали о последствиях и нырнули в омут с головой. Тогда вам казалось, что всё это где-то далеко. Знаете, стыдно признаваться, но я всегда завидовала людям, умеющим так любить и чувствовать… пусть эта страсть и приводит их к печальному, в большинстве случаев, концу, но, наверное, лучше однажды попробовать, чем потом всю жизнь страдать? — Без любви жить легче, но скучнее, — Минерва сбрасывает руки Кроткотт и снова становится непроницаемой скалой. — Прошу прощения за эту минутную слабость. И за то, что дала вам повод подумать, будто меня можно взять под гипноз. Мэри внутренне чертыхается. — У меня для вас тоже есть небольшой совет, — профессорша поворачивается к Мэри. — Прекратите жить прошлым. — А вы сама разве не это делаете? — Кроткотт решает оставить последнее слово за собой и, резко разворачиваясь, уходит. *** — Ты отправила письмо Фаджу? — Да, но я не уверена, что его не перехватили, — говорит Розмета. — Он бы должен уже прореагировать. Ранкорн ходит из угла в угол. — А если Фадж решит, что это открытая провокация? — Ты упомянула в письме, что сведения получены из надежного источника? — Он же перестраховщик, — напоминает Розмета. — Наверняка, сперва пришлёт кого-нибудь из своей канцелярии. — Амбридж? — хохочет Альберт. — Да, не хотелось бы. — Вот именно, — соглашается Альберт. — Слушай, я забыл сказать, что как только всё это закончится, я обязательно возмещу тебе все убытки. И даже сделаю небольшой подарок в виде новой стройплощадки. Хочу продать загородный участок родителей. — Даже так? — Да, Роз. Спасибо, что помогаешь, — чуть улыбается Ранкорн. — Сейчас мало осталось тех, кто на это способен. — Почему вы с Кроткотт не развелись тогда? — Розмета резко меняет тему, подходя к мужчине. — Ты же мне говорил, что устал от неё и от её пренебрежения. Говорил, что переживаешь за свой статус чистокровного… — Всё так, — кивает Ранкорн. — Только жизнь, Роз, штука странная. — Что же поменялось за эти три года? — Я узнал то, о чём раньше и не догадывался. А вообще, Роз, не стоит думать, будто Мэри недостойна меня. Может, всё как раз наоборот? — Ты любишь её? — спрашивает Розмета. — Наверное, люблю. — А меня любил? — женщина подходит ещё ближе. — Роз, не будем сейчас, ладно? — морщится он. — Столько времени прошло. У нас был роман, но… он закончился. — И ты нисколько не хочешь его возобновить? Ранкорн внимательно смотрит в глаза Голдстрейн. Он догадывается, что она всё ещё влюблена в него и после того, что у них было, это неудивительно. Из всех любовниц Альберт никогда и никого не ставил для себя выше остальных. И уж тем более выше Мэри. Куда бы он не ходил, всё равно возвращался. Никого и никогда. Кроме Розметы (она сделала с ним почти невозможное — она заставила его посмотреть на Мэри другим взглядом, хоть изо дня в день их совместного времяпрепровождения твердила, что она ему не пара). — Я знаю, о чём ты, но нет, — он мотает головой. — Я не хочу, Роз. — Это потому, что я не могу иметь детей? — Вовсе нет. — Врёшь, — Розмета сверкает голубыми глазами. — Я помню, что с тобой было, когда я забыла про презерватив, а ты сорвался. Ты так испугался нежелательной беременности, что неделю не появлялся. А потом я призналась, что нечего бояться. И ты сразу вернулся. — Да, тогда я сильно перетрухал… — Ты никогда не упоминал о том, что твоя Мэри тоже не рвётся в мамаши. Почему? — Мы с ней плохо ладили. Она была занята другим… — А сейчас что-то изменилось? — усмехается Розмета. — Не говори ерунды. Ранкорну никак не хочется обсуждать эту тему. Но он знает, что, если Розмета не выговорится, что сорвётся рано или поздно, а сейчас она нужна ему адекватной, как воздух. — Но теперь ты надеешься на наследника, верно? — Естественно. — От грязнокровки? — От своей жены. — Альберт отходит. — И закроем тему. Пожалуйста. — А я ведь осталась одна, Альберт, — говорит после паузы женщина. — Из-за тебя. После нашего разрыва у меня никого не было. И не будет, я чувствую. — Перестанешь себя накручивать, и вот увидишь — кто-нибудь появится. — Издеваешься? — Роз, нам не об этом сейчас нужно думать. Нам вот-вот поджарят задницы. — Тебе, — напоминает она. — Тебе поджарят, а не нам. — Хорошо, пусть так, — он устало плюхается на диван. — Как же противно сидеть и ни черта не делать, только потому, что могут спалить! — И не говори. — Розмета пытается раскрыть занавески, но Альберт останавливает её. — И я с тобой совершенно забыла про свои прямые обязанности. — Гномы и сами справятся. — Но должна же я ими руководить? — Да, ты это умеешь, — хмыкает мужчина. — Столько лет, а бар все рассветает. Ты могла бы сделать неплохую карьеру в Министерстве. Не на последней должности, Роз. Но в данном случае, скажу, что так даже лучше. Хоть тебя не коснулась вся эта каша с выборами и репрессиями. — Ненавижу политику. В самом худшем её проявлении она губит жизни, а в самом лучшем… тоже губит, только душу. Развивает утопические идеи. После палат власти человеку сложно сработаться в другом месте. Он везде хочет навязать свой порядок… Не всегда правильный и уместный. Беседу прерывает стук в дверь. — Кого ещё несёт? — Розмета велит Ранкорну быстро прятаться. Но в этом не оказывается необходимости. Мэри Кроткотт открывает двери комнаты Розметы за секунду до того, как та разрешает войти. — Мэри, какого черта ты опять здесь?! — Разговор есть, — она смотрит на мужа с яростью. — И лучше, чтоб у тебя было хоть какое-то оправдание, Альберт Ранкорн. Розмета переглядывается с Альбертом. — Если ты думаешь о своей же безопасности, Мэри, то лучше бы тебе не появляться здесь и заодно не выдавать меня с потрохами! — злится Ранкорн. — Мы же обо всём поговорили, и я обещал держать тебя в курсе, но… — Ты не сказал мне, что вы с Яксли убили сына Донаген! — Кого-кого? — тут же оживает Розмета, ещё не успевшая выйти. — Альберт, я что-то пропустила? — Мэри, откуда ты узнала? — Ранкорн встаёт с дивана и трёт свой лоб в попытке снять начавшуюся мигрень. — Черт бы тебя побрал… — Неважно, откуда я узнала. — Ещё как важно! — Не шуми, — шикает Голдстрейн. — Альберт, веди себя спокойнее. Мэри бросает на неё уничтожающий взгляд и лишь потом проговаривает: — От Филча. — Проклятье! — Секунду, — Розмета снова закрывает двери, так и не сделав шага за порог. — Я потеряла нить разговора, друзья мои. Филч — это завхоз Хогвартса? А Элоиза Донаген — это бабушка-божий одуванчик, которая помогала нашему прежнему Министру наводить в стране порядок? — Вас там клиенты ждут, — говорит Мэри, пытаясь отправить постороннего из помещения. — Идите, поработайте. — Попрошу мне не указывать, деточка. — Розмета на голову выше Мэри. — Не в том вы положении. — А каким местом этот Филч знает Донаген? — спрашивает Альберт. — Они были знакомы, — Мэри медленно переводит взгляд на мужа. — Вели переписку. И я почти уверена, что Филч — отец сына Донаген. А вы… — Это сделал Яксли, когда я ранил его. Авада могла попасть в кого угодно — он не соображал, что делал. Нам с Коуди просто повезло, что не мы оказались на месте того слабоумного парня. — Почему ты мне сразу не сказал? — А что бы это изменило? — Альберт подходит к жене. — Ничего. Знаешь, Мэри, я тебе ещё кое-что сейчас озвучу: я думаю, что кто-то всё знал заранее. И не исключено, что это твой хваленный Дамблдор. Внизу становится слишком шумно, кажется, гномы и правда выходят из-под контроля, и Розмета решает спуститься. Но едва она открывает двери, как ей в лицо смотрит чья-то палочка. Альберт и Мэри, выясняющие отношения, даже не замечают этого. — Стоять! — Снегг отталкивает Розмету и целится теперь в Ранкорна. Мэри не может поверить своим глазам. Но лишь в первую секунду. Затем она вспоминает, что не пришла сегодня к Северусу Снеггу на занятие Окклюменцией. Да и обиженный Флитвик (она совсем не уделила ему внимания, когда он просил), наверняка, проболтался о Хогсмиде. Кроткотт сразу кидается на Снегга, но тот ставит ей подножку, и Мэри летит на пол. Ошарашенная Розмета жмётся в угол. Альберт, явно растерявшийся, не сразу соображает, что делать. — Итак, дамы. Никто не дёргается, — говорит Снегг, проходя вглубь комнаты, не сводя палочки с Альберта. — И тогда все будем живы. — Кто его привёл?! — орёт Ранкорн. — Какая сволочь? — Ещё один звук, и я вынужден буду применить заклинание. — Нет! — Мэри снова пытается остановить Северуса, чтоб Альберт успел бежать. — Не смейте! Зельевар невербальным отбрасывает Мэри куда-то к стене. Альберту хватает этой сцены, чтоб окончательно выйти из себя — он резко выхватывает пистолет и щёлкает предохранителем. Северус замирает. Его глаза расширяются. — Альберт, не надо! Снегг всё ещё не опускает палочку, а Ранкорн не опускает пистолет. Они стоят, целясь друг в друга, минуту. И другую. Повисает звенящая тишина. Мэри пытается подняться с пола, но почему-то не может. Словно её разобрали на детали, и теперь ноги не слушаются, а руки никак не могут найти опору. — Альберт, не глупи, — Розмета подаёт голос. — Слышишь? — Послушай умную женщину. — Снегг едва раскрывает рот. — Это твой единственный шанс. — Альберт, умоляю, опусти оружие… Ранкорн поворачивает голову и смотрит на Мэри. Его палец, лежащий уже на курке, чуть сползает. Снегг пользуется этим, и резко посылает в Альберта заклинание — Петрификус Тоталус. Ранкорн, замороженным куском льда, падает на под. Снегг походит к нему и кое-как вырывает пистолет из накрепко сжатых пальцев. — Что вы с ним сделаете? — плачет Мэри. — Как вы узнали?! — Это было несложно. Дамблдор вам, Кроткотт, теперь спасибо не скажет, — холодно и злобно усмехается зельевар. — Он вас так холил и лелеял, но после случившегося, я думаю, что всё изменится. — Его отправят в Азкабан? — Розмета обращает на себя внимание. — Не сразу, — отвечает Снегг. — Сперва директор с ним потолкует. *** Следующим вечером в кабинете Альбуса Дамблдора становится шумно. — Он выдал себя! — Что за бред вы несёте? — Дамблдор хмурится. — Коуди не мог себя выдать. Он знал, что покушение ещё будет. Он был проинструктирован. — Он всего лишь мальчишка! А вы впутываете его в свои грязные игры… — Эти игры были придуманы задолго до нашего с вами появления. — Директор, вы сказали, что Оборотное зелье должно было помочь. Но раз Ранкорн говорит, что Коуди выдал себя, значит, что-то пошло не так… — Его можно было узнать. Дозу значит не рассчитали, — говорит Ранкорн. — И какого черта с ним в палате был ещё более тупой сквиб?! — Значит, так было нужно. — Дамблдор всегда знает, что ответить. — По вашим словам, Ранкорн, Коуди Фадж абсолютно недееспособен, раз не понял, в чём дело? — спрашивает Снегг. — Вы и сами могли бы догадаться. И вывезти его из Мунго накануне покушения. Нет? — Мы не знали точной даты… — Просто не хотели заморачиваться. — Хогвартс — не резиновый. Нужно было подготовить почву и вообще… — И тем не менее, — задыхаясь от хватки Снегга, говорит Альберт. — Яксли почти сразу понял, что второй человек в палате — это подсадная утка. И мне пришлось применять оружие… а всё почему? Потому что вам было плевать, раз вы не удосужились проверить, всё ли сделано как надо! Альбус стискивает кулаки до побеления костяшек. — Как вы вообще посмели лезть туда?! — Меня заставили! — Можно было отказаться. — И умереть?! — Ранкорн смотрит на Дамблдора и не понимает, кто же тут больший псих. — Может, у вас лично и девять жизней, но у меня она одна! — И распорядиться ею следовало по-другому… — Всем бы быть такими умными! — выпаливает Альберт. — А у вас выбор был? — Был, но сейчас — кончился. — Значит, вы понимаете? — мужчина с надеждой смотрит на Альбуса. — И что мне было делать?! — Нужно думать, прежде чем взлезать в давно спланированные операции! — Если я правильно понял, то Коуди Фадж сейчас гостит у Блэка? — спрашивает Снегг. — Да. — Ранкорн волком смотрит на него. — Именно так. — И это тоже входило в план, директор? — Иногда так и нужно, Северус, — говорит Альбус Дамблдор. — Что ж. Хоть что-то вы сделали правильно, Ранкорн. — Не самая подходящая компания. — Снегг опять вставляет слово. — Блэк, одержимый местью Фаджу за романчик с его матушкой, может дел наворотить таких, что небу жарко будет. — Мы заберем Коуди чуть позже. — Директор, я бы настаивал на немедленном изъятии его с территории Блэка… — Сириус Блэк же согласился с нами сотрудничать, — перебивает Дамблдор. — Значит, всё поправимо. — Но он может навредить парню. — Он мне ещё нужен. — Дамблдор проходится по кабинету. — Они оба мне ещё нужны. Пусть пока всё остаётся, как есть. — Ну, раз я оказал вам услугу, то может, вы ответите тем же? — Ранкорн смотрит на Дамблдора. — Что вам стоит? — Вы сами виноваты. Я не могу вас отпустить. — Собираетесь сдать в Азкабан? — То, что вы нарушили магический закон, используя оружие, не принадлежащее ни к одной категории магического, уже о многом говорит, Ранкорн. — А я ещё раз повторяю: не было выбора! — Выбор есть всегда, — произносит Альбус. — Кстати, как вам удалось пробраться в Хогсмид? — Старые связи. — Кажется, я понял… — Сэр, позвольте сказать, что если Ранкорн отправится в Азкабан, то вы рискуете потерять расположение Кроткотт. — Снегг всегда умеет разрядить обстановку и сделать важное замечание. — Осмелюсь заметить, что Кроткотт пока ещё находится под вашей непосредственной защитой и если, сделать малейшее умственное усилие, то можно будет смело доказать тот факт, что вы сами предложили ей эту сделку. — Северус, — Альбус усаживается за стол. — Не надо делать из меня злодея. Даже из уважения к Мэри Кроткотт и к своим словам, я не могу оставить этого человека в замке. Он — шпион Министерства. Пусть и загнанный в угол. — Но мы же в ответе за тех, кого приручили, сэр. — Северус, ещё раз повторяю: не я задал условия. И не я придумал правила. Я лишь вынужден следовать им. — Дайте мне уйти, — Альберт вырывается. — Я сам найду, где спрятаться. — И сколько это продлится? — Вам какая разница?! — Большая, — Альбус резко поворачивается к мужчине. — Время, увы, не на нашей стороне. — Зачем вам моя жена? — Ранкорн уже чувствует подвох. — Затем же, зачем мы ей, — улыбается Альбус. — Для дополнительных гарантий. — Гарантий чего?! — оскаливается мужчина. — Будущего, — отвечает Дамблдор, потягивая чай. — Альбус! — в кабинет как торпеда влетает МакГонагалл. — Альбус! — Минерва, я занят, — он даже не смотрит на неё. — Альбус, это срочно! — Я занят! — кричит он, и швыряет об стену свою любимую кружку. Нервы не железные. Ранкорн и Снегг прекрасно понимают, что в такой обстановке весьма сложно оставаться хладнокровным и выдержанным. — Всё потом! — А я тебе сказала, сейчас! — Минерва, выйди, — Снегг пытается вмешаться. — Мы на самом деле заняты. — У нас новое нападение, — Минерва никогда так просто не сдаётся. Альбус снимает очки и протирает слезящиеся глаза. — Кто? — спрашивает он уже тихим и почти спокойным голосом. Крылья носа у Снегга дёргаются. Альберт же радуется передышке в допросе. Его порядком вытрясли за этот вечер — и морально, и физически. — Мэри Кроткотт. *** На часах нет ещё и шести утра, а Минерва сидит за столом и пытается начать рабочий день. Даже каникулы расписаны буквально по минутам. Нужно проверить объёмные контрольные теоретические работы у бесшабашных пятикурсников, но у неё нет ни одной мысли об этом — она смотрит на дневник, лежащий перед ней. Смотрит почти до боли в глазах. И внутри что-то взбрыкивает каждый раз, когда женщина гонит от себя навязчивые идеи и образы. Она открывает ящик стола и достаёт из запертого на несколько замков кейса второй экземпляр. Один в один. Она прекрасно помнит, как подарила Тому дневник. А ещё она помнит, что ждала, что он станет с ней переписываться, как девочка, которой пообещали дорогое красивое платье. И она верит в иллюзию, будто и впрямь, надев его, станет самой красивой на балу. Словно Золушка, приехавшая на старой тыкве и в башмаках, с набойками, которыми можно отбивать неслабый ритм в каком-нибудь кабаке. А никак не на дорогущем паркете рядом с великолепным принцем. Такова правда жизни. А всё, что пишут в детских книжках — ложь. В её случае всё оказалось, пусть и не так печально, поскольку вниманием от мужчин она обделена никогда не была, но всё же весьма прозаично. Реддл, конечно, отказался переписываться, но Минерва всегда могла отследить его, так как заклинание, наложенное на дневники, было наизусть ею выучено — она специально тренировалась в его применении. Оно срабатывает и сейчас, но не так хорошо, как раньше. Минерва долго не знала лишь одного: Том активно использовал её подарок в своих корыстных и жестоких целях. И сейчас, увидев этот дневник в детских неумелых руках и поняв, насколько всё серьёзно, она вдруг осознаёт, какой же была дурой, полагая, что Том Реддл (её ненаглядный пай-мальчик) так прост. Минерва быстро окунает перо в чернильницу — ради догадки — и ставит жирную кляксу на одной из чистых страниц. Чернила почти мгновенно впитываются и следа не оставляют. МакГонагалл убеждается в самых ужасных своих опасениях. Женщина запирает двери в класс трансфигурации. Несколько раз обойдя стол кругом, она снова садится, и рука её дрожит, прежде чем перо опять ныряет в чёрные чернила и застывает на несколько секунд в воздухе над страницей. Минерва, собрав волю в кулак, выводит на листе предложение: «Здравствуй, Том». Через пару мгновений слова впитываются в страницу. Минерва, затаив дыхание, следит за строчками, что появляются будто из ниоткуда. «Здравствуй. С кем имею честь?» «Это абсолютно неважно. Поверь мне» «Для чего тогда ты мне пишешь?» «Просто хотелось убедиться, что это действительно ты. Прости мне моё любопытство, но не подскажешь, какой сейчас год?» «Более странного собеседника я пока не встречал, — Минерва усмехается, увидев эти слова. — Сейчас, насколько я знаю, идёт одна тысяча девятьсот семьдесят первый год. А что?». «Нет, ничего…» «Каким образом мой дневник попал к тебе в руки, незнакомец?» «Стечение обстоятельств. А для тебя это так важно?» «Назовись, и тогда я смогу тебе доверять» «Это невозможно, прости, Том» «Откуда ты меня знаешь?» «Просто знаю» «Я не верю в такие совпадения. Уже давно» «Я тоже не верю…» «А во что веришь?» «Зачем спрашиваешь? Сомневаюсь, что тебя устроит мой ответ» «Насколько хорошо ты меня знаешь?» «Больше, чем ты можешь представить» Минерва проклинает себя за неосмотрительность. Но поделать с собой уже ничего не может — рука будто прирастает к перу. «Я не откровенничаю с кем попало. Это раз. Я никогда не позволял никому узнать меня больше, чем они сами того хотели. Это два. Я не люблю, когда кто-то вторгается в моё личное пространство. Это три» «И об этом я знаю, Том» «Почему-то даже моё имя звучит сейчас по-другому. Ты пишешь так, словно видишь меня… прекрати это делать» «Моей целью не было напугать тебя, Том. Прости меня…» «Обычно всё бывало наоборот» «Да, чаще ты всех пугал или вводил в ступор. Но не меня» «Значит, ты меня совершенно не знаешь!» «Я знаю о тебе всё. Даже то, чего ты боишься, но не признаёшься в этом» «Например?» Минерва прикрывает глаза, чтобы затем вывести лишь одно слово: «Одиночество» «И в этом мы похожи. И ещё: у тебя буквы прыгают по странице, словно ты — школьник на экзамене уровня ЖАБА. Это странно…» «Не стану отрицать — я нервничаю» «Почему?» «Потому, что сейчас переписываюсь с тобой, с человеком, который для всех считается умершим. Как тебе повод?» «Ты из будущего?» «Верно» «Сколько лет прошло после моей… смерти?» «Достаточно» «Чтобы не скорбеть, да?» Минерва снова усмехается — он не мог не поддеть. Конечно, это же Том. «Если это тебя утешит, то я до сих пор скорблю…» «И ещё раз я спрошу, почему?!» «Мы были близко знакомы, — рука вновь дрожит. Минерва прикусывает губу. — Когда ты учился в школе Чародейства и Волшебства Хогвартс». «Кажется, я понял, кто ты!» Сердце у Минервы стучит вдвое, а то и втрое быстрее. Так и до инфаркта недалеко. «Так назови…» «Минерва МакГонагалл» Минерва бросает перо. Она резко захлопывает дневник. В висках грохотом стучит кровь. В глазах невыносимо жжёт. Женщина часто моргает, чтобы не дай Мерлин, не заплакать. Ей требуется несколько минут, чтоб отойти. Она снова берётся за письменную принадлежность, чтобы написать: «Ты ведь не призрак?» «Нет, я — воспоминание» «Как же ты смог сохранить в дневнике себя живым?» «Это мой секрет» «Я знала почти обо всех твоих секретах, Том. Почти обо всех» «Но кое-что всё же от тебя ускользнуло, Минерва…» «Разве тебе есть, чем гордиться?» «Уверен, что да. Ведь я — Наследник Слизерина» «Значит, ты открывал Тайную комнату в 1969 году?» «Да, открывал. Тогда всё вышло случайно. Но теперь…» «Теперь у тебя ничего не выйдет!» «Кто же меня остановит?» «Найдутся люди. Если понадобится, то даже я!» Минерва, решив, что теперь она точно всё написала, закрывает дневник и убирает его под замок. Её главной проблемой является то, что она не может пойти с этим к Дамблдору — он снова упрекнет её в том, что она помогла Реддлу избежать наказания. Но ведь она ничего не знала… Но разве это станет оправданием? МакГонагалл слишком хорошо знает Дамблдора. Нет, не станет. Минерва МакГонагалл осторожно открывает двери в свою комнату. Бесшумно проскальзывает внутрь. За окном ещё темнота. Женщина также тихо заглядывает за ширму. На её кровати сладко сопит мальчишка в комке из одеяла — это Драко. Минерва ещё ночью поправляла ему подушку, но всё тщетно — он возится, как слон в посудной лавке. А её старая кровать не слишком-то большая. И вообще мало отвечает нормам. Но зато Минерва отмечает, что Драко больше не просыпается по ночам от кошмаров и не беспокоится за свои волосы — здесь ему уж точно их никто не склеит. Минерва знает — это оттого, что Драко теперь некогда думать обо всяких пустяках. Они много занимаются учебой. И, наверняка, мальчик сильно устаёт. Но экзамены на втором курсе тоже никто не отменяет. Наоборот, учитывая новые стандарты и программу, спросят по полной со всех… Утро Рождества приходит в холоде и белизне. Рона с Гарри, единственных сейчас обитателей спальни, в несусветную рань будит Гермиона — прибегает уже совсем одетая и приносит подарки. — Подъём! — объявляет она, раздернув портьеры на окнах. — Гермиона, тебе не положено сюда заходить, — ворчит Рон, прикрывая глаза от света. — И тебя с Рождеством, — Гермиона отдаёт ему подарок. — Я уже час как встала. — А нас будить зачем? — Гарри укутывается с головой. — А где Малфой? — спрашивает вдруг Гермиона, задумчиво вертя в руках третью коробочку. Она сперва не может понять — зачем вообще решилась поздравлять ещё и его, но всё же, учитывая, что он недавно помог ей разобраться в сложной формуле приготовления зелья у Снегга, уговаривает саму себя, что нормальная благодарность — это не преступление. — А он не ночевал с нами, — зевает Рон. — Ночью приходила МакГонагалл — забрала его пижаму. — А вы откуда знаете? — Я не спал, — говорит Рональд. — Всё думал про Джинни. — Как она? — Мама писала, что дома ей стало лучше. А папа с близнецами и Перси уехали к Биллу. Он новую квартиру купил. — И Малфой тоже, смотрю, нашёл себе новую спальню, — Гермиона косится на застеленную кровать рядом с Гарри. — Он у МакГонагалл в комнате теперь почти живёт. — Гарри сконфуженно смотрит на девочку. — С чего бы это? Как думаешь? — Очевидно, к экзаменам готовится. — Он и тебя уже переплюнул. — Рон открывает подарок. — Ждать больше нельзя, — говорит Гермиона. — Пора выяснить, что связывает МакГонагалл с Томом Реддлом. И про этот дневник тоже. Гарри садится, сразу проснувшись. — Ты уверена? — Абсолютно. — Гермиона отодвигает безмятежно спящую крысу Коросту и садится на край постели. — Если мы и впрямь собираемся что-то предпринять, лучшего времени, чем сегодняшний вечер, не найти. В этот миг в комнату влетает Букля с пакетиком в клюве и приземляется к Гарри на кровать. — Привет! — радостно встречает её Гарри. — Мы опять друзья? Букля в знак расположения клюёт его в ухо самым дружеским образом — этот подарок оказывается гораздо лучше принесенного в клюве. Пакет, который, как выясняется, прислали Дурсли, содержит деревянную расческу и короткое письмецо, где они интересуются, не сможет ли Гарри остаться в школе и на летние каникулы. Другие рождественские подарки куда приятнее. Они лежат на столе. Хагрид присылает огромную банку сливочной помадки, которую, как убеждается Гарри, перед тем как есть, надо разогреть на огне. Рон дарит другу книгу «Пушечные ядра», содержащую немало интересного о его любимой команде «Пушки Педдл». Гермиона презентует роскошное орлиное перо для письма. Развернув ещё один пакет, Гарри обнаруживает новый джемпер ручной вязки и большой сладкий пирог от миссис Уизли. Взяв в руки её поздравительную открытку, он в который раз ощущает угрызения совести. Затем Гарри разворачивает подарок от Сириуса — небольшое, но красивое (в резной оправе) зеркало. — Правильно, — усмехается Рон. — Наводи марафет. Вон и расчёска есть, и зеркало персональное. Гарри только нехотя улыбается — тема с его непослушными волосами, которые (как ни старайся стричь) всё равно отрастают за неделю, и никак не желают укладываться в порядок — надоедает ему ещё с начала учебного года. *** Невозможно не отдать должное великолепию рождественского ужина в Хогвартсе. Большой зал выглядит изумительно. Там не только множество покрытых инеем рождественских елей и пышных гирлянд из омелы и остролиста, но и чудесный волшебный снег — сухой и теплый, — падающий с потолка. Под руководством Дамблдора собравшиеся исполняют его любимые рождественские гимны, громче всех ревёт Хагрид, голос его крепнет после каждого бокала коктейля. Гарри отмечает также, что наконец появляется профессор Стебль. Она выглядит, конечно, не слишком здоровой и жизнерадостной, но уплетает за обе щёки и даже переговаривается с Помфри. — Смотрите, Малфой почти не ест, — замечает Рон. — Он какой-то странный. — Да, ещё и отсел от нас, — Гарри кивает. — Видимо, считает, что ему с нами не по чину общаться. — А вдруг МакГонагалл его настраивает против нас? — Не говори глупостей, Рональд. — Гермиона косится в сторону преподавательского стола. — Я уверена, что это всё совсем не так, как нам кажется. Хотя, профессор МакГонагалл и правда очень мрачная. — Да уж, а у Малфоя нет больше моральной поддержки. — В смысле? — Ну, он же ходил к психологу на занятия. К этой Кроткотт, — говорит Рон. — А теперь-то кто будет ему роль жилетки исполнять? — Что теперь со школой будет? — А что будет? — Сами подумайте, — Гермиона отставляет от себя пустую тарелку. — Если в Министерстве магии узнают про такое количество нападений, то школу закроют. Я ещё слышала, что теперь на инспекции будет приходить не женщина, которая была в прошлый раз, а отец Драко. А он ещё хуже, чем она. Вы понимаете? — Значит, нам срочно нужен Хагрид. — Зачем ещё? — удивляется Рон. — Гарри, ты посмотри на него — он пьяный. — Ничего. Пьяные как раз больше рассказывают. Пошли, я выведу его из зала… — Гарри, ты можешь объяснить? — Гермиона едва поспевает за друзьями. — Конечно, могу, — деловито отвечает Поттер. — Забини же нам сказал, что того, кто якобы в прошлый раз открывал Тайную Комнату, исключили? — Да. — Так вот, я знаю этого человека. Это Хагрид. — Что?! — В смысле, не он открывал, но исключили его. — Откуда ты знаешь?! — Рональд останавливается посреди Большого зала. — Гарри? — Он мне сам сказал, что если бы не один мелкий и противный первокурсник по фамилии Малфой, то он бы закончил школу. Оставался всего-то год. — Что-что? — Гермиона хватает мальчика за плечо. — Стой. Что это значит? На улице пушистый снег укрывает Хогвартс белоснежным покрывалом. На темно-синем, почти чёрном небе проглядываются редкие звёзды. Хагрид бредёт в свою сторожку, шатаясь и напевая себе под нос какую-то мелодию. Гарри, Гермиона и Рон догоняют великана. — Хагрид! — Привет, Гарри! — великан хлопает паренька по плечу и отправляет его в сугроб. — Прости… — Ничего, — поморщившись, отзывается Гарри. — Ты разве всегда уходишь отмечать Рождество к себе? — Да, я хочу побыть один. — Хагрид, нам нужно задать тебе пару вопросов. Великан останавливается и смотрит на Поттера. Рон и Гермиона встают позади Гарри. — Прости, что я лезу в личное, но… ты можешь рассказать более подробно, как именно тебя выгнали из Хогвартса? — Зачем это тебе, Гарри? — Ну, знаешь, ты всегда проявляешь участие обо мне и о Роне с Гермионой. А мы о тебе ничего не знаем. — Да нечего и знать, — икает Хагрид. — Я — дурак. — Я уверен, что это неправда. — Если б я был поумнее, то не подставил бы Дамблдора. Он же святой человек. Правда. Он меня столько раз выручал. — А ты его подставил?! — Ну, давно это было, — говорит Хагрид и трясёт косматой головой. — И сейчас зреет что-то нехорошее. И опять, в случае чего, Дамблдору ж придётся нести ответственность за выходки других. — А что случилось тогда, тридцать два года назад? — Хагрид! — вдруг Дамблдор окликает великана. — Ты помнишь про сани? Ребятня оглядывается. Директор в своей любимой (утеплённой правда) фиолетовой мантии проходит мимо в сопровождении Помоны Стебль. — Конечно, сэр директор, — пьяно тараторит Хагрид. — Всё помню. Самые большие сани. Самые крепкие. Завтра как огурчик у вас в кабинете для подписания бумаг… — Зачем тебе сани? И бумаги? — спрашивает тут же Гарри. — Пушка повезём зимовать в другое место. — Что? — Гарри, Рон и Гермиона переглядываются. — Да, придётся, а то проверки-то участятся тепереча, — говорит лесничий. — А уж если сам Люциус Малфой нагрянет, будь он неладен, то и подавно надо вылизывать замок. — Хагрид, помнишь, ты уже упоминал его, когда сказал, что тебя выгнали, потому, что у него длинный язык? — Ещё бы, — Рубеус снова шагает к сторожке. Клык ждёт его с лакомством. — Поганей парня я и не видывал, пожалуй, если не считать Ре… — Кого? — настораживается Гарри. — Я вам рассказывал, что разводил пауков? — Нет, — в один голос отвечают Гриффиндорцы. — А по зельям я был не то, чтоб совсем тупой, но близко, — рассказывает Хагрид. — Так вот, обучал нас тогда Гораций Слизнорт. Хороший дядька. Добродушный. Всегда помогал отстающим. А нам ж надо было по новой программе защитить к седьмому курсу научную работу. — Да ладно? — Да, вот какие-порядки-то были. Я знал, что за зелья браться не стоит, но меня уговорили рискнуть. И вот мои пауки послужили… подопытными, скажем так… — И что ты сделал? — затаив дыхание, спрашивает Гарри. — Я случайно, ик! — опять икает Хагрид. — С-случайно смешал две незнакомые колбы и понёс на проверку. А пока нёс, запнулся и разлил. — Ну и что? — пожимает плечами Рон. — У нас Невилл всегда так проливает, когда Снегг близко подходит. — У меня за пазухой сидел Арагог. — Кто? — Обычный садовый паук. Назвал я его так. Арагог. Он был самый крупный и послушный. Я его оставил себе, чтоб наблюдать. — И что случилось? — Он испугался — и бежать, — а на полу-то зелье! Гарри снова переглядывается с друзьями. — Что с ним стало, Хагрид? — Расти он стал, — говорит лесничий. — Быстро. И сильно. — Тебе пришлось его убить? — Вот ещё! — гремит Хагрид. — С какой это стати? Он ж безобидный. — Серьёзно? — Рон задирает голову, чтоб посмотреть Хагриду в глаза, которых всё равно было не увидеть. — Огромный паук и безобидный? — Второй Пушок, что ли? — спрашивает Гарри. — Хагрид, у тебя что ни зверь, то гигант. Почему? — Да дело ведь не в том, что Арагог слишком большой. Не любит он гнусных трусов. Вот и всё. — Хагрид, это очень интересно, но… — Люциус Малфой его разозлил однажды. Он занимался в продвинутой группе у Слизнорта по распоряжению своего папочки. И я прятал Арагога в одном из заколдованных сундуков в том же классе. Я уж не помню точно, с чего началась наша перепалка, но этот щенок меня оскорбил на фоне родовой принадлежности, и я пригрозил ему паучьим ядом вместо тыквенного сока в бокале… — В тот год открывали Тайную Комнату? — Гарри старается перевести разговор в нужное ему русло. — Так ведь? И получается, что Малфой рассказал всем, что монстр — это твой Арагог? — Так и было, — вздыхает Хагрид. — Но если бы не нападал тот на него, то может, и обошлось бы. — Арагог напал на Люциуса Малфоя? — Стрельнул в него паутиной. У того только лишь волдыри вскочили, но… этого хватило. — Тогда же умерла девочка? — спрашивает Гермиона. — Но ведь не от паука? И не от его яда? — Миртл Уоррен, — произносит великан, почти протрезвев от холода. — Она тоже нравом-то кротким не отличалась. Задирала ведь всех. Но и её в ответ трогали — некрасивой была. — Где сейчас Арагог? — В Запретном Лесу живёт. — Один? — Нет, семья у него, — улыбается Хагрид. — Я рад, что он сумел бежать. — Хагрид, скажи, а змей ты, случаем, не разводил? — щурится Гарри. — Нет, вы что! — лесничий смотрит на детей ошарашенно. — Я их боюсь. Как огня. — И пауки тоже? — Что? — Пауки боятся змей? — спрашивает Гермиона. — Думаю, что боятся. Может, не все виды, но мои садовые-то точно. *** — Драко? — Минерва находит Малфоя на ступеньках лестницы. Мальчик поднимает голову и смотрит на женщину так, что ей становится дурно. — Что с тобой? — Ничего, — отвечает он и опять опускает глаза. — Всё вроде нормально. — Ты не поел совсем. — Не хочу. — Драко, мне кажется, что ты уже вырос из того возраста, когда можно говорить «не хочу» и думать, будто тебе поверят. — Минерва садится рядом с ним. — Ты ходишь, как в воду опущенный. Вот уже несколько дней. — Я думаю, — говорит Драко. — О чём же ты думаешь? — О вас, — он поворачивает к ней голову и внимательно смотрит в глаза. — О том, что происходит. О ваших словах, что не надо никуда лезть. И что не надо общаться с Поттером и остальными. — Драко, — Минерва уже понимает, что переборщила в последний раз, когда пыталась успокоить Драко после нападения на Кроткотт. — Я не хотела бы, чтоб ты думал, что я пытаюсь настроить тебя против твоих однокурсников. Ни в коем случае. — Но выглядит это именно так, — говорит мальчуган. — Меня теперь избегают. Не только Поттер, но и другие. А ещё некоторые думают, что Наследник — это я. Забини мне как-то сказал, что это вы подстроили моё попадание на Гриффиндор. — Что? — хмурится Минерва. — Вы не ищите мне семью. — Драко, пока всё как-то не до этого… — Миссис Кроткотт мне задавала вопрос, как, на мой взгляд, вы ко мне относитесь. — И что же ты ответил? — напрягается МакГонагалл. — Я ничего не ответил. — Почему? — Потому что, я не могу понять, как вы ко мне относитесь. На самом деле. Минерва вспоминает их разговор, состоявшийся летом. — Драко, поверь, что я… — Почему вы всё-таки не завели своих детей? — Мы уже обсуждали это, — резко отвечает женщина. — Вставай со ступенек. Простудишься. — А если бы я попал на Слизерин, то вы бы тоже обо мне так заботились? — Драко, если бы ты попал на Слизерин. — Минерва встаёт и протягивает мальчику ладонь. — Меня бы рядом не было. Не забыл? Твои родители никуда бы не делись. И вообще, всё было бы по-другому. Драко смущается, но всё же берётся за руку Минервы, и она поднимает его. — Но знаешь, если тебе так хочется, то я отвечу: я не завела своих детей, потому что не понимала, в чем настоящее счастье. Хотелось и карьеру построить, и для себя пожить, и вообще, казалось, что успеется. Но время шло, а потом были другие заботы и новые проблемы. Новый взгляд на жизнь, и на детей, и на себя… и вот теперь уже поздно стало. — И вы жалеете об этом? — Конечно, — кивает МакГонагалл. — Если б ты знал, насколько сильно жалею. — Почему? — Драко замирает и удивленно глядит на женщину. — Вы же избавили себя от стольких проблем. Если бы родители чаще принимали решения не заводить детей, то брошенных и сирот среди нас не было бы. Нет? — Как ты только додумался до этого? — Минерве становится больно. — Драко, нельзя так думать. — А что? — он усмехается. — Я же прав. Это также, как с животными. Я помню, что когда хотел завести себе кота или щенка, то мама всегда отказывалась и говорила, что я забуду про него через неделю и придётся его усыплять. Потому, что не нужный щенок всё равно не сможет нормально жить. И будет страдать. Либо нужно нести ответственность до конца, либо не браться. — Драко, — МакГонагалл проклинает саму себя за то, что сейчас никак не может быстро найти нужных слов. — Не смей сравнивать себя с каким-то брошенным щенком. Слышишь? Мерлин! Ты что! Минерва приседает на корточки и заглядывает мальчишке в глаза. — А ещё мама мне говорила, что нельзя подкармливать брошенных животных на улице. Чтобы не давать им ложную надежду. И ещё они тяпнуть могут. Я попытался как-то погладить большого тощего дога возле нашей ограды, и он обозлился. Хотя лично я ему ничего не сделал. Наверное, его слишком часто пытались подкормить, но не брали в семью… — Драко, я понимаю, к чему ты ведёшь, но… — Вы кормите меня, — произносит Драко. — Обещаниями. Каждый день. — А что я могу поделать? — Минерва отворачивается, чтоб он не увидел слез в её глазах. — Тебе же нужна идеальная семья. Верно? А такие вряд ли есть. Их нужно очень долго выискивать. — Я не говорил, что семья должна быть идеальной. Хотя, может, и к лучшему, что её нет, — отзывается вдруг Драко. — Иначе, вам будет не о ком заботиться. Ну, разве что об Уизли. Или о плаксе-Криви… — Профессор МакГонагалл! — Локонс, даже не подозревая, может испортить любой момент. — Куда вы запропастились? А как же прогулка? Минерва смахивает слёзы и поднимается во весь рост. — Смотрите, какая погода! — Локонс застегивает серое драповое пальто. По фасону и крою оно совсем даже не волшебное, а маггловское. И натягивает смешную вязаную шапку. Теперь его идеально завитые кудри точно придут в негодность. — В полночь эльфы будут фейерверки пускать. Если пройдёмся по озеру до ограды Визжащей хижины, то сможем посмотреть. Как вы? — Драко, ты не против прогуляться? Локонс намеревается возразить, но Драко быстро кивает и МакГонагалл уводит его одеваться. Уже через несколько минут они спускаются вниз и выходят в ворота чёрного хода. — Я рассчитывал только на вашу компанию, Минерва, — шёпотом говорит Локонс. — Мальчика обязательно было брать? — Да, Златопуст, — МакГонагалл с улыбкой оглядывается на Драко, который идёт позади. — Может, расскажете уже? — Смотря, что ты хочешь услышать. — У него нет родителей? Так вроде ж чистокровный. — Родители есть, — отвечает она. — Но у них нет главного качества — понимания. — Понимания чего? — Того, что родной ребёнок — это чудо и счастье. И что бы там ни было… одним словом, не готовы они оказались к переменам. — Мда, — вздыхает Локонс. — Мы, дети, тоже не всегда отличаемся пониманием родителей. Я вот со своими давно не общаюсь. — Почему? — Так получилось, — мужчина не очень горит желанием обсуждать своих родственников. — Поссорились ещё в девяностые. Тогда были проблемы с деньгами и с Британской пропиской. Когда я отказался помогать пьянице-отчиму, мать написала антизавещание, и всё, что было оставлено мне моей бабушкой, перешло в государственные руки. А моё увлечение книгами она воспринимала, как психоз. Слово за слово и вот — я уже десять с лишним лет не получаю поздравлений на День рождения и на Рождество. И не тужу, честно говоря… — Я своих помню, но тоже далеко не в самом лучшем виде, — проговаривает Минерва. — После ухода братьев, они будто свихнулись. Обвинили меня. — Вы никогда не пробовали наладить контакт? — Сейчас уже все мертвы, — Минерва светит палочкой, чтоб не споткнуться. — Но в молодости, конечно, пыталась. Безуспешно. Много нервов ушло. Я так и не поняла, почему они меня бросили. Я-то чем провинилась? А бабка моя? Всю жизнь им отдавала. И родителям тоже. И деньгами помогала, пока работала. А после умирала в нищете. Хорошо, что я рядом была. Это обидно. Очень. Родные ведь люди. — А как ваш супруг? Тоже уже почил? — Локонс протягивает руку Минерве, чтоб та спустилась с холма. — Я помню его. Это ведь второе замужество было? — Да, второе, — вздыхает женщина. — Роджер жив ещё, насколько я знаю. — Жив? — удивляется Локонс. — Он крепкий малый. Моложе меня, к тому же, на пять лет. — Вы не выходите на связь? — А зачем? — Минерва ждёт Драко, который подбегает, запыхавшись. Снега здесь очень много. — Разошлись, значит, разошлись. Он сам настоял. Я не сторонница возобновлять то, что уже себя изжило. Пройдя по Чёрному озеру, корка льда на котором всё же ещё не окончательно встала, Минерва, Локонс и Драко оказываются на другом берегу, недалеко от Визжащей Хижины. Небольшая тропинка показывает, что здесь уже кто-то побывал. С холма можно увидеть редкие огни заведений Хогсмида и прилегающих к нему поселений эльфов. — Жаль, что директор всё же не поддержал идею отметить всем коллективом в «Трёх метлах». — Да какие сейчас праздники? — Минерва полной грудью вздыхает ночной морозный воздух. — Как бы не закрыли нас. — Да, печально. Миссис Кроткотт всё же очень жаль. Что ж получается, что теперь и учителя в зоне риска? — Всё произошло слишком неожиданно. Я ведь была в нескольких поворотах от неё. Если б знать… — Директор мне назначил личную встречу, — шепчет Локонс. — По поводу этих нападений. Послезавтра. Утром. — А ты готов снова прославиться? — усмехается она. — Ещё одна победа? — Честно сказать, такого неуловимого преступника я пока не встречал, — натянуто улыбается Локонс. — Но я надеюсь, что у меня будет какое-то преимущество. Директор поможет… — Да, от него дождёшься, — вполголоса говорит Минерва. — Как от нищего членского взноса. Приближаясь к Визжащей Хижине, Драко берёт Минерву за руку. — Боишься? — улыбается она. — Здесь просто слишком много острых углов. Поэтому домик кажется зловещим. На самом деле, там вполне себе мило. — Мило? — не может поверить Драко. — Да, мы обязательно как-нибудь сходим с тобой на экскурсию. — Ну что же, мы вовремя, — Локонс тыкает палочкой в наручные часы, и они говорят время. — До зрелища остаётся буквально пять минут. Ограда возле Хижины ржавая и покосившаяся. Но Драко довольно ловко забирается на неё, чтоб лучше видеть. Минерва подходит поближе. Мальчишка встаёт на проволочное переплетение, и нога у него резко объезжает. МакГонагалл едва успевает его подхватить. — Спасибо, — выдыхает испугавшийся Драко. — Стой, — Минерва делает несколько движений палочкой. — Теперь не свалишься. Первый залп совпадает с полночью. Яркие красные ракеты взмывают в небо со свистом, и где-то под самыми облаками, рассыпаются на мелкие-мелкие осколки. Они вертятся в небе и создают световое поле, и потом очень медленно сползают на землю, и уже на снегу, очевидно, гаснут. Затем вверх летят жёлтые, зелёные, синие. Когда разрыв сразу нескольких ракет происходит одновременно, то гул слышен даже за милю. Небо озаряется, словно днём. И даже на улице становится тепло и уютно. — Ну, что скажешь? — обращается к Драко Минерва. — Умеют же эльфы красоту делать. Верно? — Это самодельные фейерверки? — догадывается Драко. — Да. Драко наблюдает, как в небе разрываются ещё несколько ракет. И через какое-то время снова становится темно. В воздухе пахнет чем-то горьким. И на снегу появляется серая копоть. — Они пока ещё не придумали пластмассе, пороху и маслу горчичного дерева замену, — говорит Минерва, помогая мальчику слезть. — После таких салютов дышать нечем. Вот в чём минус. — Но мне всё равно понравилось. Драко вдруг вспоминает, что год назад, в Рождественскую ночь, он ссорился с родителями, а где-то далеко пускали петарды и смеялись люди, которых он тогда не понимал. Он поднимает голову и смотрит на Минерву. И хоть в темноте не так хорошо видно черты её лица, он чувствует, что она улыбается. И от этой улыбки у него внутри что-то подпрыгивает. Он хочет улыбнуться в ответ, но не получается. И проклятый спазм добирается до горла. Дерет его, словно кошка когтями. — Драко? — МакГонагалл не может понять, что случилось, когда мальчишка вдруг начинает лить слёзы. Она прижимает его к себе, пытаясь успокоить. Локонс, засмотревшийся на салют, так и стоит, открыв рот. — Ты чего? Перестань. — Что такое? — Локонс замечает Драко, который всё ещё не может справиться с эмоциями. — Минерва, с ним ведь что-то не так. Почему это он плачет? — Бывают такие моменты, — женщина закрывает Драко собой, чтоб он мог вытереть слёзы, прежде чем двинуться обратно в Хогвартс. — Мы же живые люди. Он перенервничал. Много всего случилось.