Gewissen

Генрих сразу узнал, что Рейнхард возобновил занятия в лётной школе, и собирался поговорить с рейхсмаршалом на эту тему. Не успел он связаться с Герингом, как поступил звонок в адрес рейхсфюрера. — Генрих, святые руны, что происходит? Или как вы там говорите… У тебя совесть есть? Как говорю я. Так вот, если ещё есть, то скоро не будет. У тебя подчиненные с ума сходят, а ты сидишь как ни в чем не бывало. Что ты там с ними творишь? — Герман, успокойся, перестань, пожалуйста. Я сам ничего не могу понять. Я только знаю, что если он решил, то уже не отступится. Прошу тебя повлиять на то, чтобы он получил как можно более безопасные миссии. — Вот уж у меня дел больше нет, кроме как с вами возиться. Ты сам-то не можешь на него повлиять? — Герман, пожалуйста, я знаю, тебе это ничего не стоит, вся надежда только на тебя. — Ладно, будь спокоен, но за его действия я ответственности не несу. — Спасибо. — Ты в долгу, Хайни. Через неделю Рейнхард был уже на лётном поле. Долго обижаться на Генриха он не мог, если мог вообще. Рейхсфюрер всегда требовал отчетности. Рейнхард выбрал открытку, которая могла бы ему понравиться, и написал письмо от руки, тщательно обдумывая каждое слово. На плотную бумагу влезло далеко не всё, что он хотел сказать, поэтому последние строки были скомканы. Главное, что ему удалось уместить слова о том, как он верен, послушен и благодарен рейхсфюреру, и немного описать жизнь в Норвегии, куда тот тоже собирался. Обычно Рейнхард не оставлял подобные вещи на бумаге, потому что их могут увидеть посторонние, хоть и в этот раз выразился довольно скромно и приемлемо. Но это был особый случай — он думал, что его может не остаться в живых в любой момент, ведь он не знал о договоренности с рейхсмаршалом. Рейнхард запечатал открытку в конверт и отнес в пункт отправки писем. В выделенной ему комнате он припал спиной к стене, стащил пилотку с головы и прижал её к лицу, чтобы спрятаться в ней от самого себя. Его разгрызали на части смешанные и противоречивые чувства: с одной стороны, он жалел сразу о двух своих поступках — проявлении слабости в написании открытки и своем самовольном отправлении сюда; с другой стороны, ему по-настоящему хотелось только одного — чтобы Генрих сейчас его обнял и сказал… Нет, в случае с Генрихом лучше было бы, чтобы он ничего не сказал. Ответ Рейнхард получил только спустя десять дней, но был еще жив к этому моменту. Причина запоздания крылась в адресате. Гейдрих послал письмо в Берлин, на Принц-Альбрехтштрассе, где рейхсфюрер теперь бывал не слишком часто. Письмо его там не настигло, оно гонялось за ним в несколько разных мест, но Генрих ускользал от него по причине того, что нигде долго не задерживался. Только с третьего раза письмо попало в те самые руки, прикосновения которых Рейнхард видел во сне. В этот момент Генрих ехал в своем бронепоезде под названием «Генрих». Рейхсфюрер незамедлительно напечатал ответ, имея в транспорте все удобства и средства для того, чтобы сделать это. Можно было сказать, что «перерыв» удался. Кажется, кризис обошел эти отношения стороной. Генрих самостоятельно, без посторонней помощи понял, как ошибся. За десять дней разлуки он настолько соскучился, что не постеснялся выразить всё, что чувствует и думает, в своем ответном послании. Никто не мог отнять у него это право. Рейхсфюрер задумчиво отпил чай и пошевелил пальцами кольцо на руке. «Много о тебе думаю» — слова, на которых остановился Рейнхард не в силах продолжить чтение. Он отложил письмо, снял форму люфтваффе и лег в постель, чтобы дочитать до конца. Возможно, там еще содержатся какие-то важные сведения. Генрих просил каждый день отчитываться о проделанной работе, оповещать его о своем самочувствии и желал удачи. Закончив, Рейнхард приложил лист к губам тем местом, где красовалась подпись, состоящая из двух букв «ГГ», сложил письмо по линии сгиба и сунул под подушку. Впервые за десять дней он спокойно уснул.